Глава 10. Истерички

Идеи Фрейда о сексуальном происхождении всех неврозов начали оформляться к 1890-м годам. Первые случаи истерии, с которыми он работал, приходятся на период с 1888 по 1893 год. Самые яркие вошли в книгу "Этюды по истерии", опубликованную в 1895 году. В ней Фрейд написал меньше, чем знал. Он все еще считался новичком, а Брейера, соавтора, беспокоили его нетрадиционные идеи. Тем не менее он не мог не признавать, что Фрейд прекрасно умеет ставить диагнозы. Одной из пациенток, переданных ему Брейером, стала "Эмми фон Н.", богатая дама, страдающая от фобий. Экипаж Фрейда отвозил его к ней домой, где он проводил долгие часы. Сначала он назначал теплые ванны и массаж, затем перешел к гипнозу. Вдова немногим больше сорока, мать двоих дочерей, Эмми страдала от своих фантазий не меньше, чем Берта Паппенгейм: то по ее руке пробегала огромная мышь, то ее пыталось сожрать чудовище с клювом стервятника, то ей виделись окровавленные головы, плавающие в море. Описывая этот случай в "Этюдах по истерии", Фрейд упоминает физические симптомы, включавшие в себя боли в ногах и желудке, тик лица и непроизвольный щелкающий звук, который она издавала ртом. Женщина постоянно думала о сумасшествии и домах для умалишенных. Она к тому же сама решила, что некоторые из ее страхов связаны с детскими воспоминаниями. Фрейд исследовал ее прошлое под гипнозом, и, как он утверждает, ему удалось избавить ее от многих страхов, проследив их до изначального события и "наведя ее на мысль", что эти страхи ничем не оправданы. Ряд неприятных воспоминаний касался ее покойного мужа, промышленника, который был значительно старше ее и умер от удара в 1874 году, после чего его родственники обвинили Эмми в том, что она его отравила. Фрейд вроде бы стремился быть сдержанным, когда речь шла об истинном имени пациентов, но включил эти подробности в книгу. Любой, кто помнил события пятнадцатилетней давности, мог догадаться, о ком идет речь. Фрейд жаждал ярких примеров, чего-то подобного случаю Берты Паппенгейм. Эмми фон Н. не стала второй Паппенгейм, но ее драматическая история пришлась кстати исследователю, который знал, что поведение истериков редко описывают с такой тщательностью. Фрейд исходил из того, что клинический материал можно найти в самых невероятных местах - и в том, что люда говорили в состоянии эмоционального возбуждения. Ее настоящее имя, обнародованное недавно, было Фанни Мозер. Она родилась в 1848 году и в двадцать три года вышла замуж за русско-шведского промышленника шестидесяти пяти лет. Он заработал целое состояние на продаже дешевых часов в России и Центральной Азии. Вдову Мозер называли "самой богатой женщиной Европы". История об "отравлении" началась с ее пасынка, который нашел в спальне, где умер отец, крысиный яд. Сделали вскрытие, завещание было оспорено, и с тех пор вдову не принимали в аристократических кругах, куда она так стремилась попасть. Так события выглядели со стороны (Фрейд упоминает лишь о немногих из них). Его хроника того, что происходило во внутреннем мире пациентки, отличается от этой истории, но не намного. Фрейд упоминает об "истории с ядом", но не придает ей того значения, которое она могла иметь для госпожи Мозер. Обе версии свидетельствуют об одном: у этой женщины был сильный характер. Она настаивала на том, чтобы он позволил ей рассказывать обо всем так, как она сама хочет, и не прерывал ее. Она сказала: молчите и слушайте меня, и не нужно "задавать вопросы о том, откуда взялось то или другое". Ее младшая дочь, Ментона, которая в то время была подростком (впоследствии она стала писательницей и коммунисткой, а умерла в Восточном Берлине в 1971 году в очень преклонном возрасте), вспоминала, как он приходил к ее матери. Он был "невысокого роста и худой", "с иссиня-черными волосами и большими черными глазами", застенчивый и очень молодой. Вот такой непохожий на себя Фрейд, подчинившийся властной пациентке, позволял госпоже Мозер говорить и говорить, иногда без гипноза. Он слушал и накапливал знания, как в этом случае, так и с другими пациентами, находил в беспорядочных мыслях спонтанные воспоминания и впечатления, которые говорили ему о большем, чем подозревали пациенты, и привели к созданию метода психоанализа, "свободных ассоциаций". Фрейд не стал утверждать, что вылечил Фанни, хотя полагал, что ее состояние улучшилось. В 1924 году, за год до ее смерти, он сделал приписку на полях книги о том, что теперь ни один аналитик не может читать эту историю без "снисходительной улыбки", но это был "первый случай, когда, я применил процедуру катарсиса". Фанни была для него экспериментом. Как и все остальные. Фрейд видел во всех своих ранних пациентах материал для написания научных работ. Мозер-Эмми была одной из четырех пациенток, каждой из которых в "Этюдах по истерии" он посвятил одну главу. Еще одна глава была отведена на описание Брейером случая Паппенгейм под именем Анны О. Другие случаи заняли меньше места. Среди них история женщины, которую Фрейд назвал Цецилия М. Он подчеркнул, что случай очень важный, и добавил, что "соображения личного характера" не позволяют дать более подробное описание, несмотря на то, что он познакомился с ее историей "гораздо ближе", чем во всех остальных случаях этого периода. Личность Цецилии тоже установлена (Это сделал ушедший из психоанализа Питер Суэйлз. Исследование жизни и работы Фрейда в историческом аспекте в основном проводилось не психоаналитиками). Это Анна фон Либен, жена банкира, еще одна богатая женщина, которая могла быть узнана, если бы Фрейд сообщил слишком много подробностей. Она была не только богата и известна, но и участвовала в медицинско-социальной организации, поставлявшей Фрейду пациентов. Фон Либены, еврейское семейство как по линии Анны, так и со стороны ее мужа, страдали от неврозов и психической неустойчивости. Она была аристократкой - баронессой с собственным титулом, к тому же замужем за бароном - и умной, образованной женщиной. Сохранилась фотография, на которой видно ее волевое лицо с крупным носом.

Фон Либены и их окружение имели слишком большое значение для Фрейда, чтобы рисковать их расположением. В истории фигурировала и фамилия Гомперц. С этим влиятельным семейством Фрейд имел профессиональные и личные связи, а Анна была их родственницей. Утверждают, что бывший университетский профессор Фрейда Теодор Мейнерт вылечил тетю Анны, которая устраивала модные вечера во дворце семейства. На эти вечера иногда приглашали Мейнерта с Брейером и других известных врачей. Начиная с 1888 года Фрейд исследовал случай Анны вместе с Брейером. Самую трудоемкую работу выполнял Фрейд как младший партнер, а Брейер наблюдал за лечением. Начав лечить ее от невралгии, Фрейд обнаружил целый "букет" истерических симптомов: "галлюцинации, боли, спазмы и долгие напыщенные речи". Он прослеживал вместе с ней возникновение психологических травм, а значит, был с ней во время многочисленных приступов. Фрейд говорил, что она посылала за ним "сотни" раз. Возможно, Брейер передал эту пациентку другу, потому что боялся повторения истории с Бертой Паппенгейм. Суэйлз считает, что Анна фон Либен помогла ему в создании метода свободных ассоциаций гораздо больше, чем любые другие из его пациентов. Фрейд явно установил с ней гораздо лучший контакт, чем с госпожой Мозер, но подробностей он не приводит. Единственная галлюцинация, которую он описывает, не связана с ее прошлым. После того как Брейер и он сам отказались выписать ей одно лекарство (возможно, морфий), она увидела, как "они оба висят рядом на двух деревьях в саду". Фрейд нашел яркое сравнение для описания фон Либен и ее истерии. Ее поведение, сказал он, было "истерическим психозом, которым она платила за свои старые долги". Это значит, что она переживала заново травмы, которые накапливались в течение всей ее жизни, и избавлялась от них. В 1888 году ей был сорок один год, а богатство, удачный брак и дети не сделали ее счастливой. Фрейд не упоминает о ее сексуальной жизни, но он наверняка что-то об этом знал.

Многие исследователи задумываются над историей этой жительницы Вены, пытаясь найти объяснение в том, в каком городе она жила. Вену считали городом чувственности, скрытой за фасадом габсбургской бюрократии, зарабатывавшей деньги цензурой и секретностью. Могло ли вызванное этим напряжение не сказываться на частной жизни людей? (Ярчайшим свидетельством морального разложения в столице многие считали "Мейерлингскую трагедию" - крупный австрийский скандал того времени. Наследник престала, крон-принц Рудольф, и его любовница, семнадцатилетняя баронесса Мария Вечера, в январе 1889 были найдены застреленными в охотничьей избушке за городом. (Принц иногда останавливался в "Бельвю", доме под Каленбергом. Если бы трагедия разыгралась там, это здание стало бы более известным, чем сейчас, когда его упоминают в связи со сном Фрейда об инъекции Ирме). Возможно, они сами покончили с собой, но есть предположения, что это было убийство)

Аналогичные проблемы существовали и в Лондоне, где такой политической цензуры не было, но зато царило сексуальное лицемерие. О лондонских проститутках, принимавших множество обеспеченных клиентов, говорили с праведным гневом. Вена была не так добродетельна, и Артур Шницлер мог беспрепятственно описывать падших женщин в своих рассказах, что было бы невозможно в Англии. Что касается Фрейда, он считал, что невроз не зависит от того, где человек живет. Правда, иногда говорят, что евреи особенно подвержены заболеваниям нервной системы. Поскольку многие пациенты Фрейда были евреями, равно как и он сам, возможно, это повлияло на его практику в Вене и на всю психоаналитическую теорию. Сами евреи задумывались над этой психопатологией. Обычно ее объясняли сложной историей народа, борьбой за существование среди всеобщей ненависти, которая во времена Фрейда в Вене означала и борьбу за то же положение в обществе, что у остальных. Упоминают в связи с этим и иудаизм. Фрейд, в конце концов, пришел к заключению, что религию можно назвать коллективным навязчивым неврозом. Возможно, евреи как религиозный народ действительно более подвержены неврозам. В этих рассуждениях больше предположений, чем фактов, да и те легко поддаются искажению. Называть психоанализ "еврейской наукой" - еще не значит уничижительно о нем отзываться, но это выражение действительно можно понимать по-разному. О евреях до сих пор иногда говорят, что они больны и опасны. Такое мнение было широко распространено в Вене времен Фрейда, а позже оно оказалось очень выгодным для нацистов.

Фрейд прилагал все усилия для лечения своих еврейских и нееврейских пациентов. Сначала, кроме выслушивания их рассказов, он мог только гипнотизировать больных, если у них была к этому восприимчивость. В это время он находил "чрезвычайно приятным иметь репутацию мага". Гипноз был чем-то вроде колдовства, и Фрейд с готовностью принялся его использовать, как и в случае с кокаином. Некоторое время Фрейд был убежден, что с помощью гипноза можно не только заглянуть в прошлое пациента, но и что-то ему внушить. Хотя идею "внушаемости" он воспринял неохотно, возможно, потому, что она принадлежала другому человеку. В 1880-х годах в сельской местности под Нанси возникла школа гипноза. Деревенский врач Амброуз Либо прославился тем, что гипнотизировал людей так, как это делают до сих пор по телевидению или в театре: пристально смотрел в глаза, вводил их в транс и заставлял подчиняться своим приказаниям. Амброуз Либо говорил пациентам, что их симптомы исчезли. Он лечил так головную боль, артрит, туберкулез. Этот простой врач (он не брал платы) или опасный шарлатан (он был родом из крестьянской семьи, а его объяснения были совершенно абсурдны) произвел впечатление на профессора медицины из Нанси Ипполита Бернгейма. Он использовал принцип Либо снятия симптомов с помощью внушения и поставил его на более профессиональную основу. В конце концов он отказался от гипноза и занялся внушением пациентов в состоянии бодрствования. Он назвал этот метод "психотерапией". Либо и Бернгейм были чужаками. Одно упоминание этих имен приводило Шарко, владельца роскошного особняка и врача известнейших людей Европы, в ярость. Но метод из Нанси продолжал распространяться. Это был один из неверных поворотов в развитии медицины. В 1888 году Фрейд перевел книгу Бернгейма "О внушении" и написал Флису, что она не произвела на него большого впечатления. Он по-прежнему придерживался взглядов Шарко. На следующий год Фрейд отправился в Нанси и изменил свое мнение. Там была и Анна фон Либен. Фрейд ехал туда через Швейцарию, где навестил Фанни Мозер, у которой было имение под Цюрихом. Незадолго до того она уехала туда после курса лечения с Фрейдом, так что, возможно, визит был скорее светским, чем профессиональным. (Сколько пациентов Фрейда стали его друзьями и насколько тесна была эта дружба, никто не знает. Возможно, ему пришлись по душе только Мозер и фон Либен, но и тут не было дружбы как таковой. Он был молодым врачом, полезным им, а они были полезны ему.) Из Цюриха Фрейд отправился в Нанси, куда поехала и Анна фон Либен. Возможно, он пригласил ее, или она сделала это сама, поскольку решила, что это будет интересно. В Нанси бывали десятки врачей, но мало кто мог так успешно добиваться своих целей, как известный нам невропатолог из Вены. Он увидел "трогательный спектакль, в котором старый Либо работает с бедными женщинами и детьми рабочих". Он увидел, как Бернгейм гипнотизирует пациента, заставляя его делать идиотские вещи, например открывать зонтик, когда врач заходит в палату (снова трюк артиста-гипнотизера). Фрейд писал, что "получил сильнейшее впечатление о том, что в человеке могут скрываться мощные психические процессы, которые, тем не менее, остаются не замеченными сознанием". Правда, он не видел, как Бернгейм гипнотизирует Анну фон Либен. Француз не смог усыпить ее. Есть сведения, что Фрейд тоже считал ее плохо поддающейся гипнозу. Во время пребывания в Нанси (неделю или две) он, по всей видимости, каждый день бывал в ее гостиничном номере для проведения лечения. Отрывки из двух писем, которые он написал своей свояченице Минне, показывают, что ему было не менее одиноко, чем когда-то в Париже. Хотя не он один, будучи за границей, мог рисовать оставшимся дома друзьям мрачные картины, чтобы скрыть более приятную действительность. Ему становилось плохо от одной мысли о том, чтобы задержаться там, как он пишет из Нанси в конце июля 1889 года. "Да, мое утро проходит очень приятно, потому что, если я не просыпаю, я позволяю себе окунуться в чудеса внушения. Но дни здесь скучны". По утверждению Суэйлза, которому удалось узнать содержание одного письма, Фрейд сообщил Минне Бернейс, что если она хочет знать, как он лечит фон Либен, ей следует прочитать роман американского писателя Эдварда Беллами "Процесс доктора Гайденхоффа". Эта футуристическая история, опубликованная в 1880 году, описывает "опороченную" развратителем молодую женщину которую преследует ее прошлое. У доктора Гайденхоффа из Бостона есть электрический механизм, который может искоренять неприятные воспоминания. (Оказывается, что и он, и его машина - всего лишь сон, вызванный морфием, но от этого изобретательность автора не уменьшается.) Цель "Процесса катарсиса" Фрейда была практически той же. В провидческой книге Беллами содержится даже аргумент, который впоследствии выдвигали против фрейдизма: что Гайденхофф изобрел способ "разрушения совести" и тем самым "подрывает устои общества". После Нанси Фрейд был в Париже на летних конференциях по гипнозу и психологии. Возможно, он отправился туда в компании Бернгейма и Либо. С Шарко он не виделся. Фрейд уже начал путешествовать, хотя средства ограничивали его возможности. Вскоре он уже проводил два летних месяца в горах и у озер. В 1890 году он встретился в Зальцбурге с Флисом, и они гуляли возле Берхтесгадена. У Фрейда начался приступ фобии путешественника, которая заставляла его приезжать на станцию задолго до отправления поезда. На следующий год он отправился в район Земмеринга, где в горах (особенно вокруг гор Ракс и Шнееберг) можно было прогуливаться бесконечно. Там есть тропинки, которые ведут через леса к пустынным плато, где каждый цветок в расщелине как будто светится на сером фоне камня. Некоторое время в 1891 году Фрейд был там с семьей и останавливался в селении Рейхенау, расположенном в долине у подножия гор. В Вене он жил почти все время и зарабатывал деньги. Если не считать нескольких знаменитых имен или псевдонимов, почти все имена его пациентов, ходивших к нему на Мария-Терезиенштрассе, забыты. Некоторые из них попадаются на глаза историкам, как, например, "Матильда С.", которую обнаружили в записях частной клиники Светлина, второго уважаемого заведения после клиники Оберштейна. Фрейд устроил ее туда в октябре 1889 года. Матильда была незамужней еврейкой двадцати семи лет. Неудачная помолвка со "слабохарактерным" мужчиной оставила ее неудовлетворенной в сексуальном плане, и она отказалась от мужчин в пользу "блестящей карьеры", что ее семья (а возможно, и Фрейд) сочла свидетельством "мании", и поэтому ее отправили в клинику. В клинике отмечали, что "она сотворила культ из своего врача, который лечил ее гипнозом во время депрессии". Это была еще одна пациентка, влюбленная во Фрейда. История Матильды С. не вошла в "Этюды по истерии". Не стала героиней и Полина Тейлер, жена школьного друга и наперсника Фрейда Эдуарда Зильберштейна, которая пошла (или была отправлена) к нему на прием весной 1891 года из-за "меланхолии". Ей был двадцать один год, и она пробыла замужем совсем недолго. Придя в дом, она сказала своей служанке подождать внизу, поднялась на четвертый этаж и прыгнула вниз. Еще одна несчастная женщина с тайной, так и оставшейся неразгаданной. Позже в том же году Фрейды решили переехать из Дома искупления. К тому времени у них было уже трое детей: Матильда, Мартин (родившийся в декабре 1889 года) и Оливер (февраль 1891 года), а с лета 1891 года Марта носила уже четвертого, Эрнста, который появился на свет в апреле 1892 года. Новая квартира в доме 19 на улице Берггассе была выбрана Фрейдом. Дом был больше и лучше, чем первый, но немного дальше от центра. Марта не была довольна переездом и считала, что они опустились на ступеньку ниже. На том конце Берггассе, который выходил на канал, находились лавки старьевщиков. Впоследствии эта улица стала широкой и ничем не примечательной. На ней можно найти то самое здание восемнадцатого века, где жили Фрейды (и была расположена мясная лавка, причем мясника звали тоже Зигмунд). В верхней части улицы начинался медико-торговый район, где находилась городская общая больница и медицинские учреждения. Говорят, Фрейд, однажды проходя мимо, увидел объявление "Сдается внаем", вошел в дом и подписал контракт. В квартиру, ничем не лучшую и не худшую, чем тысячи других пыльных квартир Вены, вела каменная лестница. На маленьком дворе росли каштаны. Ванная была одна. Возможно, Фрейд относился к Берггассе с некоторой сентиментальностью. Когда он жил с родителями в Леопольдштадте, по другую сторону канала, он наверняка часто шел этой дорогой в лабораторию Брюкке. Тогда он готовился к карьере ученого-биолога, которая так и не состоялась. Фрейды переехали туда в конце лета, и рядом с вывеской мясной лавки на стене дома появилась табличка с его именем.

Впоследствии Фрейд прославится твердостью своих взглядов, убежденностью в том, как устроен человеческий разум. Несогласие с ним казалось чем-то вроде отступления от моральной истины. Появляется искушение противопоставить эту более позднюю уверенность в себе сомнениям в начале пути. Неврология развивалась своим неспешным путем и не знала ни о каких Фрейдах. Не только Фрейд, но и многие другие представители его поколения искали психологическое эльдорадо. Приверженцы анатомии и физиологии, которые считали, что биология способна ответить на все вопросы, постепенно теряли свои позиции, хотя бы потому, что начинали стареть. Теодор Мейнерт, который ополчился на Фрейда за увлечение гипнотизмом и работу с Шарко, умер в мае 1892 года. Фрейд посетил его дом, чтобы выразить соболезнования, и ему предложили взять что-нибудь из его библиотеки - "редкое удовольствие для человека", как писал он Флису, "похожее на то, как дикарь пьет мед из черепа врага". Фрейд не мог не считать, что его собственные выводы справедливее, чем слова соперников, но приоритета идей у него не было. В частности, французский психолог Пьер Жане начал задумываться о скрытом сознании, живущем своей собственной жизнью. Жане был на три года моложе Фрейда. К 1891 году он пересмотрел неясную романтическую концепцию "бессознательного", существовавшую на протяжении почти всего девятнадцатого столетия, и считал ее неотъемлемой частью личности. Материалом исследования для него являлись истерики в городе Ле-Хавр, где он работал профессором. Жане использовал гипноз и утверждал, что есть научные доказательства работы "бессознательного". В 1889 году он опубликовал убедительный отчет об этом в работе "Психологический автоматизм" ("L'Automatisme Psychologique"). У Фрейда на эту тему не вышло ничего значительного, даже статьи. В начале 1890-х приоритет принадлежал Жане. Постепенно накапливались случаи женской истерии, которые Фрейд использовал для своей теории. В "Этюдах по истерии" кроме случаев Фанни-Мозер и фон Либен-Цецилии М. он описывает еще три. Мисс Люси Р. была молодой английской гувернанткой, страдавшей от обонятельной галлюцинации подгоревшего пудинга. Ее передал Фрейду врач, скорее всего Флис, поставивший диагноз ринита, или воспаления носа, распространенного заболевания, имевшего для Флиса большое значение (позже мы расскажем об этом подробнее). Фрейд лечил гувернантку девять недель. Вместо того чтобы прибегать к гипнозу, он просил ее рассказать ему, как появилась эта обонятельная иллюзия, потом клал руку на лоб или прикрывал ей виски ладонями, утверждая, что она должна перед собой что-то увидеть и это станет искомым ответом. Он узнал от Бернгейма, что, если врач на чем-то настаивает, пациент непременно подчинится. И действительно, Люси Р. удалось вернуться к тому случаю, после которого у нее возникла эта галлюцинация. Фрейд смог определить, что она влюблена в своего хозяина. Ее "я" считало эти чувства неприемлемыми, подавляло их и превратило в физический симптом, запах, который ассоциировался с одним случаем, когда на кухне пригорел пудинг. Когда Фрейд избавил ее от этого симптома, у нее появилась новая обонятельная галлюцинация, на этот раз запах сигар. Фрейд действовал аналогично и пришел к тому же результату. Случай Люси Р., как и многих других ранних пациенток Фрейда, был проанализирован скептиками, а по ее симптомам поставили диагноз обонятельного припадка, связанного с эпилепсией височной доли мозга. Не исключено, что это так. Впрочем, молодая женщина, безответно влюбленная в работодателя, - лучший объект для рассказа, чем обонятельный припадок. Фрейд хорошо умел делать из простого диагноза историю. Ученый-писатель - это было чем-то новым. Фрейд сознательно использовал свой литературный талант, когда писал эти очерки об истеричках. Рассказ о еще одной молодой женщине, Элизабет фон Р. двадцати четырех лет, которая страдала от болей в ногах и усталости, посвящен ее несчастливой жизни в семье, где она ухаживала за больным отцом (как когда-то Анна О.), присутствовала на свадьбах сестер и влюбилась в мужа одной из сестер, хотя и не хотела себе в этом признаваться. Сестра, которая была замужем за объектом любви Элизабет, умерла при родах. Элизабет приехала домой как раз после ее смерти. В конце концов Фрейду удалось проследить источник ее болезни до мыслей у кровати сестры:

В тот момент, когда у нее появилась ужасная уверенность, что ее любимая сестра умерла, не попрощавшись с ними, и она не смогла облегчить ее последних дней своей заботой, - в тот самый миг в мозгу Элизабет мелькнула другая мысль, и сейчас она вернулась, яркая, как вспышка молнии в темноте: "Теперь он снова свободен, и я могу стать его женой".

Она не рассказала ему про эту мысль. Так предположил сам Фрейд. Когда Элизабет начала возражать против его диагноза, он сказал, что "мы не отвечаем за свои чувства", и добавил, что, подавляя их и даже вызвав болезнь, она продемонстрировала свою высокую мораль. Так подходили к порочным мыслям уже в двадцатом веке. Элизабет признала его правоту, и катарсис произошел. Фрейд прекрасно понимал, что скептики, особенно коллеги, решат, что его рассказы слишком литературны, и честно заявляет, что, имея образование невропатолога, я "до сих пор удивляюсь, что эти случаи больше похожи на рассказы и, как могут сказать, выглядят несерьезно и ненаучно". Он настаивал на том, что представляет точные научные данные, таким образом стараясь расположить к себе и ученых, и остальных людей. Последней в параде истериков выступала Катарина, дочь владельца таверны, с которой он познакомился на вершине горы и одним летним днем поставил ей диагноз. Ее история тоже представлена в виде рассказа. Эта восемнадцатилетняя девушка работала в альпийском домике на горе, где Фрейд обедал. Из его записи в книге для посетителей она узнала, что он врач, и подошла к нему, чтобы поговорить о своих больных нервах. Она страдала от приступов одышки, которые, как предположил Фрейд, были вызваны тревожностью. Ее история была рассказана в виде диалога. Она описала "страшное лицо", которое ей постоянно видится. Как оказалось, это лицо ее дяди. Она тут же рассказала Фрейду, как застала его лежащим на ее двоюродной сестре ("Может, ты видела обнаженное тело?" - "Там было слишком темно") и как тот же самый дядя залезал в ее собственную постель, когда ей было всего четырнадцать, и сексуально ее домогался. Фрейд поставил диагноз истерической тревожности. Девушка не могла избавиться от ощущения тревоги, вызванной злым дядей - или, как признал Фрейд в примечании к "Этюдам по истерии" в 1924 году, злым отцом. "Дядя" в первой версии рассказа был всего лишь прикрытием. Впервые Фрейд написал о том, как повлиял на человека яркий сексуальный эпизод детства. Возможно, ему легче было добиться откровения от простой девушки, чем от баронессы или богатейшей женщины Европы. В письме Флису (неизвестном до тех пор, пока Джеффри Мэссон не издал их переписку без сокращений в 1985 году) сообщается точное время и место этой истории - "подходящий для меня случай", как пишет Фрейд. Был август 1893 года, Фрейд был в Земмеринге, в то время как вся его семья находилась в Рейхенау. В действительности все было не так просто, как представлялось в "Этюдах по истерии". Во-первых, на горе Фрейд был не один. Его сопровождал друг-педиатр доктор Оскар Рие, который впоследствии появляется в сне об Ирме (и будущая жена которого, Мелани, была сестрой новой жены Флиса Иды). Они совершали "сложное путешествие" по горе Ракс, длившееся два дня. Был ли Рие с ним в тот момент, когда он увидел Катарину? Они остановились в гостинице "Отто Хаус", названной в честь эрцгерцога Отто и находившееся у самого пика Якобскогель. Рейхенау осталось далеко внизу, в долине. К 19 августа он уже познакомился с Катариной и поставил диагноз. Потом, как он рассказывал в письме Флису, произошло нечто странное. Откуда ни возьмись в гостиницу на высоте тысячи семисот метров над уровнем моря явилась Марта. "Вдруг кто-то вошел, совершенно раскрасневшийся в этот жаркий день, и я некоторое время смотрел на эту фигуру, пока не узнал в ней собственную жену". Она предложила ему провести несколько дней вместе, "и я почувствовал, что не могу лишить ее этого удовольствия". Такое поведение было достаточно необычным для Марты, родившейся на севере Германии и не любившей горы. Хотя дорога из долины была перестроена, чтобы привлечь туристов, даже в повозке, запряженной пони, подъем требовал несколько часов. Такое путешествие сложно проделать в жаркий день, если вы не очень легко одеты. Очевидно, желание Марты увидеться с мужем было очень сильным. Шесть лет, как он писал Флису, когда "ребенок следовал за ребенком", "в ее жизни было мало места разнообразию и отдыху". Он с радостью увидел, что "жизнь возвращается к женщине, которой пока не придется ждать ребенка, потому что теперь мы живем в воздержании, и ты прекрасно знаешь почему". Фрейды по-прежнему старались избежать появления новых детей. Пятый ребенок, Софи, родилась за четыре месяца до того. Последняя, Анна, была зачата только в марте 1895 года, девятнадцать месяцев спустя. Возможно, такое вынужденное "безбрачие" обострило интерес Фрейда к восемнадцатилетней девушке и ее половой жизни, и Марта это почувствовала. О ней сохранилось мало биографических сведений, если не считать умения вести домашнее хозяйство и почтительного отношения к Зигмунду, и поэтому трудно строить предположения, свойственно ли это ее характеру. Но такое неприятное путешествие из Рейхенау, а затем просьба разрешить ей остаться - это явно необычный поступок. Вполне может быть, что пуританин Рие увидел Фрейда вместе с Катариной и сделал свои выводы. В "Этюдах по истерии" описывается всего одна встреча, но, возможно, в ней было соединено несколько, для большей литературности. Рие мог воспользоваться телефоном гостиницы и послать невинное сообщение Марте по почте в Рейхенау, чтобы та приехала и сделала Зигмунду сюрприз. Благодаря Суэйлзу мы знаем истинную биографию Катарины. Ее звали Аурелия Кроних, и до того она жила с родителями на соседней горе, Шнееберге, где ее отец, Юлиус, владел харчевней. Юлиус, родом из Вены, оставил семью и женился на двоюродной сестре Аурелии. У них родилось четверо детей. Его жена стала владелицей только что построенной гостиницы "Отто Хаус" на горе Ракс. Именно там она жила с детьми в августе 1893 года, во время посещения Фрейда. Возможно, Аурелия не была так невинна в сексуальном смысле, как предполагает Фрейд. Возможно, их встреча не была неожиданной. Наверняка он видел Аурелию в гостинице, где она помогала матери. Быть может, к нему обратилась сама госпожа Кроних, которая беспокоилась о здоровье дочери. Поскольку летом Фрейд жил в Рейхенау и бывал на обеих горах, он мог слышать слухи о муже и жене Кроних, которые жили буквально друг напротив друга. Таким образом, у него уже была готовая гипотеза. Полная история семьи, появись она в печати, раскрыла бы слишком многое, и Фрейд оставил лишь самые существенные детали, добавил немного загадочности - одинокую гору, девушку, явившуюся как привидение, - и написал очередную историю. Марта и половое воздержание относились к другой истории, которую он не писал.