8. Установка и деятельность: нужна ли парадигма? В. П. Зинченко (Set and Activity: Is the Paradigm Necessary? V. P. Zinchenko) [1978 - - Бессознательное. Природа. Функции. Методы исследования. Том I]

Многие понятия и категории, существующие в современной психологии, имеют общую судьбу. К таким понятиям относятся понятия деятельности, сознания, личности, установки, бессознательного и др. Они динамичны и в различные периоды развития психологии выполняют разные функции, обозначая то реальные явления, подлежащие изучению, то объекты направленного формирования и управления, то, наконец, выполняют функцию объяснительных принципов, с помощью которых делаются попытки раскрыть механизмы детерминации психического. Каждое из этих понятий неоднократно использовалось для объяснения круга явлений, обозначаемых другими понятиями. Так, понятие установки полагалось в основание деятельности, в свою очередь, понятие деятельности полагалось в основание установки. Иными словами, понятие деятельности, установки, бессознательного выполняют в соответствующих направлениях и школах функции исследовательской парадигмы (можно было бы сказать установки). Принятие одной из них накладывает печать не только на развитие теории, но и на эксперимент. Нужно также учесть, что между абстрактным, теоретическим смыслом таких понятий и их операциональным содержанием, служащим для интерпретации экспериментальных результатов, существует довольно большая дистанция, для сокращения которой требуется специальная, обычно не проделываемая методологическая работа. Поэтому нередко оказывалось, что различные исследовательские стратегии и соответствующие им экспериментальные приемы позволяют получать достаточно убедительные (сами по себе) и вместе с тем допускающие полярные трактовки результаты.

Еще одним из оснований этого служило либо смешение, либо полное противопоставление генетического и функционального аспектов изучения деятельности и установки. Естественно, что акцент на генетическом аспекте приводил исследователей к заключению о том, что установка является продуктом деятельности, в то время как акцент на функциональном аспекте столь же неизбежно приводил к заключению о том, что установка предваряет деятельность, структурирует ее, определяет ее направленность и развертывание. В одном из исследований, целью которого было выявление механизмов ориентировочно-исследовательской деятельности, приводящей к фиксации тех или иных установок, А. В. Запорожец (1960) специально обращал внимание на недопустимость смешения генетического и функционального аспектов изучения установки и деятельности. Но это не привело к решительному преодолению закрепившегося в сознании исследователей понимания взаимоотношений этих понятий и обозначаемых ими сфер реальности. Видимо, для его сохранения имеются глубокие причины. Одной из них является полифункциональность фундаментальных категорий и абстракций, на которую применительно к категории деятельности обратил внимание Э. Г. Юдин (1976). Понятие деятельности успешно используется для объяснения той или иной реальности лишь до тех пор, пока она сама не становится тем, что должно быть исследовано. Аналогичным образом обстоит дело и с понятием установки. Иными словами, истоки противопоставления понятий деятельности и установки лежат в том, что они попеременно выполняют противоположные функции то средства, то предмета исследования. И действительно, если не учитывать этого методологического нюанса, не так легко принять мысль о том, что установка (до и независимо от генетического или функционального аспектов ее рассмотрения) в такой же степени является продуктом деятельности, в какой она является условием ее (возникновения и протекания. Ввиду систематического неучета полифункциональности категорий установки и деятельности нам представляется полезной более подробная аргументация необходимости преодоления исходного противопоставления понятий деятельности и установки. При этом, для того, чтобы обеспечить остроту и беспристрастность анализа, я (будучи представителем и поборником деятельност-ного подхода) попытаюсь встать на позиции установки, т. е. сделать понятие установки орудием объяснения, а деятельность предметом исследования.

С тех пор, как 3. Фрейд в попытках объяснить деятельность как нечто целостное выдвинул тезис о трехуровневом строении психики (Отсюда, в частности, следовало, что деятельность и психика не могут быть изображены линейно, в одной плоскости), идеи об уровневом, иерархическом строении и организации последней развиваются многими направлениями и школами психологии. А. Н. Леонтьев (1959, 1975) на основании каузально-генетических исследований пришел к выводу об уровневом строении предметной деятельности. А. В. Запорожец (1960) на основании экспериментальных исследований процесса формирования установки впервые, насколько нам известно, высказал гипотезу об уровневом, иерархическом строении установки. Затем эта гипотеза получила систематическое обоснование (А. Г. Аемолов, М. А. Ковальчук, 1975).

Последовательное развитие идей об уровневом строении деятельности и установки должно с необходимостью привести к снятию противопоставления понятий установка и деятельность. В противном случае исследователи онтогенеза вынуждены будут пойти по весьма сомнительному и ненадежному пути поиска, так сказать "пралогических" форм деятельности и установки. Это же рассуждение должно привести к заключению и о том, что функции установки нельзя ограничить лишь служебной ролью стабилизации и удерживания деятельности в определенных границах (А. Г. Аемолов, 1977). Подобные функции по отношению к деятельности выполняет закон, а не установка. Последняя неминуемо оказывает влияние как на структурную организацию деятельности, так и на механизмы, вовлекаемые в ее реализацию. А. Г. Аемолову, поставившему задачу объективного рассмотрения взаимоотношений между деятельностью и установкой, все же не удалось преодолеть парадигму деятельности, что привело автора в итоге интересного и поучительного анализа к явному ограничению реальных функций установки в поведении и деятельности.

Как это ни парадоксально, но поиски доказательств того, что никакая деятельность невозможна вне установок (независимо от природы последних) необходимы вовсе не для демонстрации первичности эффектов установки по сравнению, скажем, с первичностью эффектов предметной деятельности. Такие поиски необходимы прежде всего для того, чтобы открыть путь исследованию не редуцируемых ни к какой другой реальности явлений психики, в том числе и психического отражения на самых ранних этапах их развития. Для того, чтобы снять проблему "первичности", необходимо утвердить тезис об исходной целостности и одновременно гетерогенности психического. Психическая реальность какой бы элементарной она ни была, обязательно включает в себя оперативные (деятельностные), когнитивные и потребностные (в том числе и эмоционально-установочные или, в их развитой форме, интимно-личностные) компоненты. Естественно, что на разных уровнях развития и организации соотношение между перечисленными компонентами является неодинаковым. Чем выше организация, тем больший удельный вес и большую роль приобретают интимно-личностные компоненты психической реальности. Они могут трансформировать, подчинять себе другие компоненты, направлять течение поведения и деятельности, в том числе выполнять инициирующие функции в формировании новых способов и даже видов поведения и деятельности.

Когда мы говорим о гетерогенности психического, то этим самым подчеркивается необходимость не только иного способа введения психической реальности в основание существования живых существ, но и необходимость особого (теоретического) способа построения предмета психологии (В. П. Зинченко, М. К. Мамардашвили, 1977). Это можно сравнить с ситуацией, сложившейся в современной физике, когда элементарная частица, будучи по определению частью - частицей, одновременно является и целым, т. е. содержит в себе другие частицы.

Попытки таким образом определить психическую реальность и соответственно построить предмет психологии не являются неожиданными ни с точки зрения истории философии, ни, тем более, с точки зрения методологии современного научного знания, которая все больше ориентируется не столько на последовательность и протяженность явлений во времени, сколько на внутреннюю связь и протяженность явлений в пространстве. К этому же ведет и логика развития современной экспериментальной психологии, в которой все больше и больше накапливаются данные об эффектах симультанирования, временной обратимости, эквргпотенциальности, относящихся не только к результату (ср. симультанные целостности гештальта), но и к процессам (ср. симультанное восприятие, опознание, мгновенное озарение, инсайт и т. п.).

Психологи все больше говорят о координации одновременно осуществляющихся процессов и пытаются отдельно вскрывать и рассматривать внутренние связи между ними, как бы освобождая эти связи от времени (т. е. от протяженности в частной временной последовательности наших состояний восприятия). Вслед за введением в психологию идеи А. А. Ухтомского о том, что психические процессы представляют сооой функциональные органы нашего мозга, целесообразно oнапомнить и определение функционального органа, данное Ухтомским. Он определял его как всякое временное сочетание сил, способное осуществить определенное достижение. В этом определении имплицитно содержится идея распределения сочетающихся сил в пространстве. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить фактуру исследовательского материала, с которым имел дело А. А. Ухтомский. Это парабиоз, доминанта, различного рода синергии и пр. Поэтому, перенося идеи функциональных органов, функциональных систем и структур на психологическую почву, нельзя не обратить внимание на методологические следствия, вытекающие из использования этих понятий.

Подобное смещение акцентов в анализе психической реальности вовсе нельзя рассматривать как недооценку генетических или функционально-генетических исследований. Сейчас, как и ранее, предпринимаются в высшей степени интересные попытки развертывания симультанно осуществляющихся процессов во времени, попытки изоляции одного процесса от других, выявления его особенностей и механизмов в чистом виде. Именно на это ориентированы, например, исследования микрогенеза когнитивных процессов. В то же время исследования их микроструктуры псе больше убеждают в том, что ориентация на пространственную протяженность когнитивных процессов, на их структурно-функциональные свойства не менее важна и, возможно, даже более адекватна объекту исследования. Излишне говорить, что последняя ориентация устраняет (или уж во всяком случае смягчает) проблему первичности и одновременно с этим наивно натуралистически понятую проблему причинности (не нужно смешивать с проблемой детерминизма психической реальности, которая требует специального обсуждения, далеко выходящего за границы настоящего изложения).

Признание примата за каким-либо из компонентов делает невозможной последующую "инъекцию" других компонентов на какой бы ранней стадии онтогенеза она не производилась. А если таковая и производится, то все равно она оставляет впечатление нарочитости и искусственности. В этой связи уместно напомнить классическую дихотомию А. Бергсона: деление памяти на "память тела" и "память духа". Принятие этой дихотомии делает невозможным в пределах одного теоретически однородного рассуждения последующее "одушевление" памяти тела. И как бы ни преодолевалась эта дихотомия (см. А. Н. Леонтьев, 1931; П. И. Зинченко, 1939), она вновь и вновь возвращается в психологию на новом материале и в новых обличьях. Так в современной когнитивной психологии память тела существует не под видом памяти-следов, памяти-движении, а в терминах сенсорного регистра, иконической памяти, чувственной ткани, отдельно от которых существуют смысловые преобразования, означения, селекция, установка и пр. Почти буквальным воспроизведением исходной бергсоновокой дихотомии является предложенное Э. Тулвингом (1972) различение "семантической" и "эпизодической" памяти. Искушенные в истории психологии исследователи (как в свое время А. Н. Леонтьев и П. И. Зинченко) ищут пути "одушевления" сенсорного регистра, иконической памяти и т. д., пытаются обнаружить смысловые преобразования, селекцию или влияние установок на исходные, первоначальные уровни приема и переработки информации, какими бы элементарными, следовыми или физиологическими они ни казались. И такого рода попытки не бесполезны, так как в случае успеха они подтвердят тезис об исходной целостности и неразложимости психической реальности при всей ее гетерогенности.

Естественно, что важнейшей задачей психологии является как раз задача теоретической реконструкции этих целостностей. Но теперь уже продукты научного анализа не будут полагаться в сам объект исследования и не будут служить основанием для порождения проблем, связанных с взаимоотношениями части и целого, условиями и результатами, возможной первичностью какого-либо компонента в генезисе психики. Кстати, понимание различия между объектом исследования и способом его представления в научном знании существенно облегчает обязательный для науки возврат к практическому существованию объекта, т. е. в конечном счете повышает не только познавательный, но и практический потенциал научного знания. Следует сказать, что подмена целостности каким-либо из конституирующих ее компонентов, утверждение его примата провоцируется аксиоматическим характером классического научного знания и служит основанием любой из многочисленных форм редукционизма, существующих в современной психологии. Редукционизму необходимо противопоставить стратегию амплификации, обогащения психической реальности.

Для того, чтобы дальнейшее обсуждение проблемы взамоотноше-ний между установкой и деятельностью было более конкретным, целесообразно обратиться к результатам экспериментальных исследований. Основанием для повторного изложения этих давно полученных и частично опубликованных нами результатов может служить попытка их новой интерпретации, вытекающей из временно принятой мною парадигмы установки. Существенно отметить, что в то время, когда проводились эти исследования, автор вовсе не предполагал, что они могут быть использованы как доказательство влияния установки на деятельность и даже более того - доказательство примата установки.

Первым этапом нашей аргументации должна быть демонстрация того, что установка, зафиксированная в контролируемых условиях, помимо воли и сознания субъекта, предсказуемым образом модифицирует его ответные действия. Создание такой ситуации не вызывает сколько-нибудь значительных затруднений. Более того, подобный эффект мы получили "непроизвольно", когда проводили исследование влияния ориентировочно-исследовательской деятельности на процесс образования установки (В. П. Зинченко, 1958). Установочными признаками был цвет одинаковых по величине и форме и разных по весу объектов. Тяжелые объекты были окрашены в один цвет, легкие - в другой. Исследование проводилось на детях 3-7 лет. Общий результат исследования состоял в том, что ориентировка и различение цвета является необходимым и достаточным условием образования установки. Различение веса может составлять побочное, фоновое условие деятельности испытуемого. Осознание связи между цветом и весом установочных объектов не является обязательным для образования установки. У младших дошкольников установка в большинстве случаев образуется неосознанно, и тем не менее при предъявлении критических объектов (одинаковых по весу и разных по цвету) у них наблюдается отчетливая контрастная иллюзия. Было обнаружено также, что осознание связи между признаками установочных объектов может оказать на установку разрушающее влияние в самом процессе ее фиксации.

Вторым этапом аргументации должна быть демонстрация того, что установка, зафиксированная вне какой-либо деятельности субъекта, а соответственно и помимо его воли и сознания, также предсказуемым образом модифицирует его ответные действия. Создание подобной, строго контролируемой экспериментальной ситуации, сопряжено с значительно большими трудностями. К тому же здесь не могут быть использованы стандартные методы гипнотического внушения, т. к. даже в этом состоянии несомненно присутствуют (правда, без рефлексии) некоторые основные компоненты предметной деятельности.

Не может помочь и обращение к сфере бессознательного в классическом понимании этого термина, так как организация бессознательного настолько сложна и неопределенна, что это практически исключает постановку строгого экспериментально-психологического эксперимента. Видимо, предельным случаем, удовлетворяющим сформулированным выше требованиям, должен быть такой, когда фиксация установки осуществляется не на уровне субъекта деятельности, а на уровне воздействий на тот или иной орган. И эти воздействия (идущие как бы мимо субъекта) должны привести ж предсказуемым изменениям его ответных действий. В поисках такого экспериментального приема мы обратились к методам исследования зрительного восприятия в условиях стабилизации изображения относительно сетчатки (В П. Зинченко, Н. Ю. Вергилес, 1969). Для исследования установки была сконструирована специальная присоска (рис. 1), в которой в качестве источника света использовались безынерционные электролюминисиентные (ЭЛ) излучатели. ЭЛ-пластинки были расположены на тубусе присоски перпендикулярно друг другу. На месте пересечения их нормалей помещалось полупрозрачное зеркало с коэффициентом отражения около 50%. Плоскость зеркала была ориентирована под углом 45° к оптической оси присоски. В этой ситуации, когда зажигается центральный излучатель, часть света от него проходит через полупрозрачное зеркало и попадает в объектив, через него в глаз. Другая часть отражается под углом 90° То же происходит и при зажигании бокового излучателя, но в этом случае в объектив попадает отраженный луч. Важным преимуществом ЭЛ-излучателей, наряду с безынерционностью, является постоянство яркости по полю, возможность переключения частей тестового поля и легкость управления режимами работы.

Рис. 1. Схема присоски. 1. Полупрозрачное зеркало. 2. Кассеты с негативами. 3. Электролюминисцентные пластинки

Описанная конструкция присоски, прикрепляемой к глазу, позволяла поочередно предъявлять два различных тестовых изображения на одно и то же место сетчатки.

Опишем кратко несколько опытов, выполненных нами совместно с И. Ю. Вергилесом (см. В. П. Зинченко, Н. Ю. Вергилес, Ю. К. Стрелков, 1970), проводя которые мы постепенно и интуитивно нащупывали пути, удовлетворяющие сформулированным выше требованиям.

На первых порах исследования мы старались максимально следовать методическим процедурам, принятым в школе Д. Н. Узнадзе. В опытах использовались установочные круги (угловые размеры 3,6° и 1,8°) и критические круги (угловой размер 3°).

В каждом опыте участвовало 4-5 взрослых испытуемых в возрасте 20 - 25 лет, имеющих нормальное зрение.

Опыт 1. Установочные (неравные) круги предъявлялись в верхней части поля зрения. После каждого из предъявлений испытуемый указывал, с какой стороны был больший круг. После исчезновения послеобраза (всегда достаточно яркого в условиях стабилизации) испытуемым в нижней части поля зрения 5-7 раз предъявлялись критические (равные) круги (рис. 2.I). Во всех случаях испытуемые давали адекватную оценку критическим объектам. Опыт проводился как в условиях прямого, так и обратного контраста установочных и критических объектов.

Полученный результат свидетельствует о том, что эффект переноса установки не может считаться абсолютным. Возможна ситуация, когда этот эффект не наблюдается даже в пределах одного органа.

Опыт 2. Установочные круги предъявлялись испытуемым 2-3 раза. После исчезновения послеобраза на то же место сетчатки предъявляли критические объекты (рис. 2. II). У всех испытуемых наблюдалась отчетливо выраженная контрастная иллюзия, которая постепенно (после 5 предъявлений) сменялась адекватной оценкой критических объектов.

Полученный результат свидетельствует о том, что условия стабилизации изображения существенно облегчают фиксацию установки и практически приводят к образованию ее "с места". Это облегчение действительно лишь в том случае, если установочные и критические объекты предъявляются на одно и то же место сетчатки.

Опыт 3. Испытуемым в одной части поля зрения 5 раз предъявлялось по одному установочному объекту (большой круг). Затем, после исчезновения послеобраза испытуемым предъявлялись критические объекты, один из которых попадал на то же место сетчатки, что и (единственный) установочный объект (рис. 2. III). В этих условиях также у всех испытуемых наблюдалось отчетливо выраженная контрастная иллюзия, постепенно сменявшаяся адекватной оценкой критических объектов.

Полученный результат свидетельствует о том, что требование сознательного сравнения установочных объектов не является абсолютным. Установка может образоваться и затем проявиться не только без осознанного сравнения установочных объектов, но и в отсутствии объекта для сравнения. Подобные эффекты сплошь и рядом наблюдаются в области температурной чувствительности.

Опыт 4. Установочные объекты предъявлялись таким образом, что испытуемые их не видели вовсе. Это достигалось с помощью подпорогового накопления энергии стимула. Яркость свечения ЭЛ-пластинок повышалась постепенно и достигла 100 пит. Отсутствие восприятия такого яркого источника объясняется тем, что был подобран такой режим увеличения яркости, при котором скорость адаптации была быстрее приращения энергии стимула. После выключения ЭЛ-пластинок испытуемые видели послеобраз ранее не воспринимавшихся установочных объектов (рис. 2. IV). Когда послеобраз угасал, испытуемым на то же место сетчатки предъявлялись критические объекты. У всех испытуемых наблюдалась отчетливо выраженная контрастная иллюзия.

Полученный результат свидетельствует о том, что установка действительно может образоваться с места, без задачи сравнения установочных объектов и на основании лишь однократного отчетливого вое приятия послеобраза установочных объектов.

Опыт 5. Использовался тот же способ предъявления, что и в предыдущем опыте. Но ЭЛ-пластинки гасились не сразу, а постепенно. По мере снятия напряжения угасал, не проявившись, и послеобраз. Испытуемые в этой ситуации не видели ни прямого, ни последовательного образа. Затем на то же место сетчатки предъявлялись критические объекты (рис. 2. V). У всех испытуемых наблюдалась отчетливо выраженная контрастная иллюзия, сменявшаяся постепенно адекватной оценкой критических объектов.

Рис. 2. Условная схема видимой испытуемым ситуации в установочных и критических опытах. Сплошной линией обозначены видимые испытуемым установочные объекты. Пунктиром обозначены критические объекты. Штрихами обозначены видимые испытуемым послеобразы

Полученный результат свидетельствует о том, что действительно возможна фиксация установки не на уровне субъекта, а на уровне отдельного органа. И, тем не менее, эта зафиксированная помимо воли сознания и вне деятельности (даже ориентировочной) установка приводит к вполне предсказуемой модификации сознательных ответных действий субъекта (сравнение по величине критических объектов).

На основании этого исследования, выполненного в 1966 году, были сделаны выводы о существовании иерархии перцептивных установок, среди которых есть элементарные, образующиеся на периферии анализатора и более сложные, для образования которых необходимо участие центральных процессов. Но дело не только в доказательстве иерархического, уровневого строения установки. Это само по себе не является ни неожиданным, ни удивительным. Более интересно то, что установки, зафиксированные на нижних уровнях этой иерархии, оказывают влияние на результаты, а следовательно, и на механизмы осуществления деятельности. Иными словами, установки могут выполнять функции доминирующего или системообразующего фактора деятельности, понимаемой в свою очередь как сложное функциональное и иерархически организованное целое. Но если принять это положение, то возникает невероятная по сложности задача выявления механизмов этого влияния.

Для того, чтобы успешно продвигаться в ее решении, видимо, нужно представить хотя бы в общих чертах возможные типы взаимоотношений между установкой и деятельностью. Чтобы упростить задачу, условимся, что имеются только два уровня установок и два уровня организации деятельности: осознаваемой и неосознаваемой.

Первый тип взаимоотношений между установкой и деятельностью характеризуется тем, что неосознаваемая установка, в том числе и такая, которая зафиксирована вне деятельности субъекта, оказывает влияние на осознаваемые результаты деятельности. Мы готовы обсуждать вопрос о том, можно ли называть эффект, полученный в экспериментах со стабилизацией, установкой. Возможна также интерпретация этого эффекта в терминах изменения, модификации функционального состояния субъекта или того или иного органа, вплоть до "мышечного препарата". Но как бы ни называть такие изменения, установкой или динамикой функциональных состояний, они приводят к закономерным "установочноподобным" изменениям осознаваемых ответных действий. Вместе с тем для развития теории и эксперимента в области исследований установки подобная аналогия с функциональными состояниями и их динамикой может оказаться эвристически полезной, в том числе и для более строгого очерчивания круга явлений, описываемых понятием установка. Сейчас можно лишь сказать, что само по себе изменение функционального состояния не является установкой. Для того, чтобы трансформироваться в установку, оно должно столкнуться (или найти) адекватную ему (или неадекватную) форму деятельности. Понятие функционального состояния с одной стороны несомненно шире понятия установки, с другой стороны - это понятие, как и родственное ему понятие доминанты, может быть использовано для анализа и интерпретации механизмов образования и актуализации установки. Обращает на себя внимание и то, что установки, зафиксированные вне предметной деятельности, оказывают на нее влияние в своеобразной беспредметной форме. Продолжая эту аналогию (равно как и интерпретацию полученных результатов), следует сказать, что как бы далеко мы ни продвигались вспять по пути, пройденному в онтогенезе, мы не найдем живых существ, находящихся в нулевом, исходном, начальном и т. п. функциональном состоянии. Равным образом, мы не найдем живых существ, находящихся вне установочных модификаций. Это, кстати, справедливо как для целого организма, так и для его органов и даже для нейронов, которым также свойственны эффекты облегчения, привыкания и т. п. Tabula rasa - это абстракция, которой нет места в реальной жизни. Несмотря на то, что все эти изменения состояний накладывают печать на поведение и деятельность живых существ, нет никаких оснований делать заключения об их примате, первичности и т. п. по отношению к поведению и деятельности. Они представляют собой особую реальность, которая должна учитываться при изучении поведения и деятельности, тем более, что это такая реальность, которая властно вмешивается в развитие, формирование и протекание последних. Излишне говорить, что подобные изменения функциональных состояний, равно как и фиксация установок, происходящие вне конкретной деятельности субъекта, возможны не только под влиянием тех или иных физических воздействий (как в случае наших экспериментов), но они возможны также и под влиянием социальных воздействий, в том числе под влиянием произведений искусства. Подобные влияния возникают и в процессе общения. Достаточно в этой связи напомнить о ятрогенных заболеваниях, равно как и о действии плацебо. Правда, указанные влияния проходят через сферу осознаваемого, но трансформируясь в установку могут распредмечиваться и действовать по законам бессознательного. Не лишено оснований предположение о возможной обратимости отношений между установкой и иллюзией. Иллюзия может быть не только следствием установки, но и причиной ее возникновения и фиксации.

Второй тип взаимоотношений между установкой и деятельностью характеризуется тем, что неосознаваемые установки оказывают влияние на неосознаваемые компоненты деятельности. Методические пути выявления подобных влияний весьма и весьма туманны. Дело существенно осложняется тем обстоятельством, что подобные влияния оказывают как фиксированные, так и не фиксированные установки, т. е. установки, образующиеся по ходу протекания деятельности, "с места", но тем не менее оказывающие существенное и длительное влияние на деятельность (см. И. А. Тоидзе, 1974).

Для изучения рассматриваемого типа отношений справедливы высказанные выше соображения относительно установки и динамики функциональных состояний. Что касается метода анализа неосознаваемых компонентов деятельности (в ее когнитивной и исполнительной формах), то нужно сказать, что в последние годы такие методы весьма усовершенствованы, в частности, найдены методы микроструктурного анализа действий, операций, блоков функций и т. п. (В. П. Зинченко, 1972, 1975; Ю. К. Стрелков, 1972; Р. Хейбер, 1969 и др.). Можно надеяться, что дальнейшее развитие этих методов позволит вовлечь в изучение когнитивных и исполнительных процессов феномены неосознаваемых установок.

Третий тип отношений между установкой и деятельностью характеризуется тем, что осознаваемые установки оказывают влияние на осознаваемые уровни или компоненты деятельности. Исследование этого типа отношений проводилось неоднократно и не вызывает принципиальных трудностей.

В этой связи можно напомнить многочисленные исследования сравнительного изучения непроизвольной и произвольной памяти, в которых показано, каким образом различные познавательные установки (на понимание, на запоминание, на классификацию и т. п.) оказывают влияние на продуктивность воспроизведения, на осознаваемые стратегии и способы обработки тестового материала и т. п. (см. более подробно об этом П. И. Зинченко, 1939, 1961; А. А. Смирнов, 1948 и др.). Анализируя этот тип отношений, не следует допускать весьма распространенной ошибки, которая состоит в отождествлении установки с инструкцией, задачей, целью и даже с мотивом. Инструкции, цели могут быть приняты или отвергнуты субъектом. Имеется процесс их принятия, присвоения, порождения, в том числе, видимо, при определенных условиях происходит процесс их трансформации в установку субъекта. Этой трансформации сопутствует процесс распредмечивания инструкций, целей и т. п. Поведение и деятельность начинают приобретать как бы второй механизм детерминации. Наряду с влиянием сознательно поставленной или принятой цели возникает влияние распредмеченной и неосознаваемой установки. Это последнее влияние имеет хронический характер, тогда как сознательная цель влияет скорее эпизодически. Установка выполняет функции поддержания и сохранения цели. Одновременно с этим распредмеченная форма существования и влияния целей на протекание деятельности расширяет число степеней свободы возможных направлений действования и служит основанием порождения и полагания новых целей.

Наконец, четвертый тип взаимоотношений между установкой и деятельностью характеризуется тем, что осознаваемые установки оказывают влияние на неосознаваемые компоненты деятельности. Исследование влияний этого типа представляет большой интерес для экспериментальной психологии и, видимо, немалый практический интерес. Здесь исследовательская задача несколько упрощается тем, что в психологии достаточно развиты методы анализа деятельности, в том числе и упомянутые выше методы выявления ее операционного состава. В то же время изучение этого типа отношений может дать более надежные результаты, подтверждающие идею о возможной системообразующей роли установки по отношению к деятельности.

В настоящее время исследования этого типа взаимоотношений ведутся в двух направлениях. В первом направлении, обозначенном как психология установки и микроструктурный подход к когнитивным процессам (Б. М. Величковский и А. Б. Леонова, см. настоящий сборник), анализируется влияние установки на структуру преобразований информации, осуществляющихся в кратковременной памяти. Эти влияния относятся как к номенклатуре функциональных блоков, так и последовательности их включения и участия в обработке информации.

Обнаружены значительные влияния установки как на исходные, начальные уровни преобразования информации (Т. Бахман, 1977), так и на более высокие, связанные с формированием программ моторных инструкций, программ использования, - экстериоризации и преобразования информации. Это направление рождает новые проблемы, связанные с определением взаимоотношений установки с процессами селекции, с механизмами актуализации имеющихся программ и с построением, формированием новых программ обработки информации.

Во втором направлении исследований начаты поиски психофизиологических показателей, отражающих целевые установки. В работе Л. А. Самойловича и В. Д. Труша (см. настоящий сборник) обнаружены закономерные изменения зрительного вызванного потенциала, происходящие под влиянием осознаваемых установок. Авторы пришли к заключению, что такие установки не только меняют процессы восприятия, но и активно формируют мозговые функциональные системы, реализующие эти процессы.

Изучение каждого из выделенных типов взаимодействия, как отмечалось выше, сталкивается со специфическими трудностями, относящимися к изучаемому типу. Помимо этого имеются и трудности более общего характера. Во-первых, в каждом из этих случаев возникают обратные влияния деятельности на установку, которые могут трансформировать последнюю. Во-вторых, выделенные типы не существуют изолированно и в процессе возникновения и развития могут переходить один в другой. Эти интересные проблемы заслуживают специального обсуждения и экспериментального изучения. При построении исследовательских программ комплексного изучения взаимоотношений деятельности и установки и динамики этих взаимоотношений неоценимую помощь окажут результаты, полученные как в школе Д. Н. Узнадзе, так и в школе А. Н. Леонтьева. Особенно важны с этой точки зрения сформулированный закон смены установок, классификация видов установок, развиваемые представления об их уровневом строении, найденные условия объективации установок и т. д. (Д. Н. Узнадзе, 1966; А. С. Прангишвили, 1967; Р. Г. Натадзе, 1972; Ш. А. Надирашвили, 1974; А. Е. Шерозия, 1969, 1973 и др.). Аналогичным образом должны быть использованы представления об уровневом строении деятельности, таксономия единиц анализа деятельности, законы и условия взаимопереходов и превращений одних единиц в другие, представления об интериоризации и превращениях самой деятельности.

Проведенный выше анализ возможных взаимоотношений между установкой и деятельностью, естественно, не претендует на полноту. Его функция состояла в иллюстрации мысли о том, что принятие парадигмы установки оказывается полезным приемом для исследования генезиса, развития и протекания деятельности. Более того, принятие этой парадигмы и ее реализация в экспериментальных исследованиях помогает снять нередко высказываемые в адрес психологической теории деятельности упреки в ее чрезмерном рационализме. Вместе с тем принятие парадигмы установки имеет и другую сторону, обращенную к теории установки. Мы попытались сделать установку средством объяснения предметной деятельности и некоторых ее компонентов. И как это ни парадоксально, выиграла от этого теория деятельности, а не теория установки. По ходу изложения возник целый ряд проблем, связанных с определением установки и с взаимоотношением ее эффектов с такими реалиями как функциональные состояния, задачи, цели, мотивы, способы, программы и пр. Нас не покидало ощущение того, что установка при таком способе ее анализа не только влияет на деятельность, но и растворяется или, точнее, воплощается в ней. Именно это и является причиной трудностей в ее определении, равно как и в теоретической и экспериментальной индентификации явлений и эффектов установки. Видимо, любое представление, будь-то представление об установке или о деятельности, превращенное в средство объяснения другой реальности, как писал Маркс, подвергается испарению путем превращения его в абстрактные определения. Эти абстрактные определения необходимы, ибо на их основе возможно воспроизведение конкретного посредством мышления (см. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 46, ч. I, стр. 37). Эта вторая часть работы должна быть еще проделана как в отношении предметной деятельности, так и в отношении установки.

Заключая изложение, я вернусь "на круги своя" и вновь приму парадигму деятельности. Видимо, действительно можно было бы проделать еще один круг и показать, что деятельность может выполнить Функции средства объяснения установки (Мне представляется, что такую работу должен выполнить представитель и поборник школы установки). Но и не проделывая такой работы можно предполагать, что мы пришли бы к аналогичному результату. Нет никаких сомнений в том, что деятельность субъекта является одним из богатейших источников зарождения и формирования установок. Нужно, однако, учитывать, что та или иная форма деятельности может служить источником новых установок лишь в том случае, если эта форма деятельности представляет собой некоторую ценность для субъекта. Педагоги и психологи давно знают, что познавательные установки легче формируются в игровой деятельности, чем в только что начинающей формироваться учебной. Напротив, познавательные установки, сформированные ранее, могут играть роль стимула для развития собственно учебной деятельности. Деятельность должна быть достаточно развита и в пределе ее развития свободна, чтобы служить источником формирования новых установок. Поэтому мы закончим наше изложение тезисом, к которому шли на всем его протяжении. Предметная деятельность в такой же степени является продуктом установки, в какой она является условием ее формирования. Оба понятия являются вполне равноправными, хотя и соотносимыми. И деятельность и установка в одинаковой мере конституируют такое сложнейшее образование, каким является психическая реальность, душевная жизнь субъекта - субъекта познания, чувства и воли. Гипертрофия роли любого конституирующего эту душевную жизнь компонента не приближает, а отдаляет ее научное понимание.

8. Set and Activity: Is the Paradigm Necessary? V. P. Zinchenko

In discussing the title problem the author works from the polyfunctional nature of the categories of set and of activity, emerging at times as objects of study and at others as explanatory principles. It is demonstrated that the concept of set may be used in explaining many facts accumulated in psychological studies of activity. Set exerts multiple influences on activity, including the function of a factor forming a system or structuring activity. At the same time it is shown that adoption of such an investigative stand leads to the 'evaporation' of the real content inherent in the notions of set and to a transformation of these concepts into abstract definitions. An analogous situation is assumed to arise with the concept of activity when the latter is used as a universal means for explaining the phenomena of set.

The author considers it fallacious to pose the problem of primacy of activity over set or vice versa- The ontological status of psychic reality constitutes, a heterogenous and indissoluble integrate construct involving operational (activity), cognitive and need (including set-induced) components.

The analysis of the interrelationships of set and activity is illustrated by a number of experiments carried out by the author and his coworkers.

Литература

Асмолов а. г., Ковальчук М. А., К проблеме установки в общей и социальной психологии. Вопросы психологии, 1975, № 4.

Асмолов А. Г., Деятельность и уровни установок. Вестник Московского университета. Психология, серия XIV, 1977, № 1.

Бахман Т. К., Зависимость избирательного восприятия от времени предъявления стимула. Вестник Московского университета. Психология, 1977, № 2.

Запорожец А. В., Развитие произвольных движений, М., 1960.

Зинченко В. П., Зависимость образования установки от осознания связи между признаками установочных объектов. Доклады АПН РСФСР, 1958, № 2.

Зинченко В. П., вергилес Н. Ю., Формирование зрительного образа, М., 1969.

Зинченко В. П., вергилес Н. Ю., СТРЕЛКОВ Ю. К., Модель сенсорного звена зрительной системы. "Эргономика. Труды ВНИИТЭ". Вып. I, М., ВНИИТЭ, 1970.

Зинченко В. П., О микроструктурном методе исследования познавательной деятельности. "Эргономика. Труды ВНИИТЭ". Вып. 3, М., ВНИИТЭ, 1972.

Зинченко В. П., мамардашвили М. К., Проблема объективного метода в психологии. Вопросы философии, 1977, № 7.

Зинченко П. И., Проблема непроизвольного запоминания. Научные записки Харьковского ин-та иностранных языков, т. I, 1939.

Зинченко П. И., Непроизвольное запоминание, М., 1961.

Леонтьев А. Н., Проблемы развития психики, М., 1959.

Леонтьев А. Н., Деятельность. Сознание. Личность, М., 1975.

Надирашвили Ш. А., Понятие установки в общей и социальной психологии, Тбилиси, 1974.

Натадзе Р. Г., Воображение как фактор поведения, Тбилиси, 1972.

Прангишвили А. С, Исследования по психологии установки, Тбилиси, 1967.

Стрелков Ю. К., Микроструктурный анализ преобразования информации. Эргономика. Труды ВНИИТЭ, вып. 3, М., 1972.

Тоидзе И. А., Опыт экспериментального изучения первичной установки. Канд. дисс.,. М., 1974.

Узнадзе Д. Н., Психологические исследования, М., 1966.

Ухтомский А. А., Парабиоз и доминанта. Собр. соч., т. I, Л., 1950.

Хачапуридзе Б. И., Проблемы и закономерности действия фиксированной установки, Тбилиси, 1962.

Шерозия А. Е., К проблеме сознания и бессознательного психического, т. I: Опыт исследования на основе данных психологии установки, Тбилиси, 1969; т. II: Опыт интерпретации и изложения общей теории, Тбилиси, 1973.

Юдин Э. Г., Деятельность как объяснительный принцип и как предмет научного изучения. Вопросы философии, 5, 1976.

Навер. R. N., Introduction. In: R. N. Haber (ed.) Information-Processing Approaches to Visual Perception. N. Y.: Holt, Rinehart&Winston, 1969.

Tulving. E., Episodic and semantic memory. In: E. Tulving&W. Donaldson (eds.), Organization of Memory, N. Y.: Academic Press, 1972.