Глава II. Принципы построения патопсихологического исследования

Как и всякая область психологической науки, патопсихология использует метод эксперимента. Приемы патопсихологического исследования зависят от тех принципиальных общепсихологических теоретических установок, на которых они базируются. Поэтому выбор конкретных путей психологического исследования является проблемой не только методического, но и методологического характера. Для того чтобы понять особенности патопсихологического эксперимента, необходимо остановиться в нескольких словах на методах исследования общей психологии. Метод эксперимента не является единственным путем познания в психологии. Он стал главенствующим по мере развития психологии как точной науки и связи с ее общими теоретическими положениями.

Как известно, внимание психологов-рационалистов было направлено на разграничение в психике человека отдельных "душевных способностей", каждая из которых по-своему перерабатывает получаемый извне материал. Психология сводилась к описанию работы этих способностей.

Умозрительное описание внутреннего мира человека получило свое отражение не только у психологов-рационалистов. Оно нашло свое место у представителей так называемой "понимающей" психологии (Э. Шпрангер, В. Дильтей). Отрицая дробление психики на отдельные процессы или функции, признавая неделимость, единство психического, представители этого направления отказываются от научного исследования психического, считая, что если природу можно объяснить, то психику можно только понять. Эти положения "понимающей" психологии нашли свое отражение в концепции психологов- экзистенциалистов.

На практике это означает, что психолог должен ограничиться лишь наблюдением за поведением субъекта, регистрацией его высказываний и самонаблюдений и отказаться от эксперимента, от возможности изменения условий и деятельности, от которых зависит протекание того или иного процесса. По существу психолог- экзистенциалист стремится описывать явление, но не проникать в его сущность.

Пришедшая на смену рационалистической эмпирическая психология принесла с собой иное понимание метода исследования. С развитием эмпирической психологии, развитием психофизиологии начинает внедряться в психологию метод эксперимента (В. Вундт, Г. Эббингауз, Э. Титченер), проникающий в практику неврологии и психиатрии. В крупнейших клиниках (В. М. Бехтерева в Ленинграде, Э. Крепелина в Лейпциге, С. С. Корсакова в Москве) открываются психологические лаборатории.

Принципы методических приемов, использующихся в лабораториях, различны. Кратко остановимся на них.

Долгое время в клиниках господствовал метод количественного измерения психических процессов, метод, который основывался на вундтовской психологии. Взгляд на психические процессы как на врожденные способности, которые лишь количественно меняются при развитии, привел к идее о возможности создания "измерительной" психологии. Экспериментальное исследование психических процессов сводилось к установлению лишь его количественной характеристики, точнее к измерению отдельных психических способностей.

Принцип количественного измерения врожденных способностей лег в основу психологических методов исследования в психиатрических и неврологических клиниках. Исследование распада какой-нибудь функции состояло в установлении степени количественного отклонения от ее "нормального стандарта".

В 1910 г. виднейший невропатолог Г. И. Россолимо разработал систему психологических экспериментов, которая, якобы по его мнению, позволяла установить уровень отдельных психических функций "психологический профиль субъекта". По мнению автора, различные патологические состояния мозга вызывали определенные типичные "профили изменения психодинамики". В основе этого метода лежала концепция эмпирической психологии о существовании врожденных изолированных способностей. Эта ложная теория так же, как и упрощенный количественный подход к анализу нарушений психической деятельности, не могла обеспечить внедрения методов, адекватных запросам клинической практики, хотя сама попытка приблизить психологию к решению клинических задач была прогрессивной для своего времени.

Метод количественного измерения отдельных психических функций достиг своей крайней выраженности в тестовых исследованиях Бине-Симона, которые были вначале направлены на выявление уровня умственных способностей. Измерительные тестовые исследования базировались на концепции, согласно которой умственные способности ребенка фатально предопределены наследственным фактором и в малой степени зависят от обучения и воспитания. Каждому ребенку свойствен определенный, более или менее постоянный возрастной интелектуальный коэффициент (JQ).

Задачи, которые предлагались детям, требовали для своего решения определенных знаний, навыков и позволяли судить в лучшем случае о количестве приобретенных знаний, а не о строении и качественных особенностях их умственной деятельности.

Подобные исследования, направленные на чисто количественные измерения, не позволяют прогнозировать дальнейшее развитие ребенка. А между тем с помощью этих тестов проводилось и сейчас проводится в некоторых странах отделение детей, якобы "способных" от рождения, от других, задержка умственного развития которых объявлялась зависящей тоже от врожденных особенностей. Метод тестов был использован и у нас в стране в так называемых педологических исследованиях детей в школах. Они были справедливо осуждены Постановлением ЦК ВКП(б) от 4 июля 1936 г. как лженаучные.

Метод количественного измерения остается до настоящего времени ведущим в работе многих клинических психологов за рубежом. В многочисленных опубликованных за последние годы монографиях и статьях, посвященных экспериментально-психологическому исследованию больных, приводятся методы подобных тестовых исследований вплоть до вычисления JQ [140].

При исследовании больных методами, направленными на измерение функций, не могут быть учтены ни особенности умственной деятельности, ни качественная сторона нарушения, ни возможности компенсации, анализ которых столь необходим при разрешении клинических задач.

Путем измерения выявляются лишь конечные результаты работы, сам же процесс ее, отношение испытуемого к заданию, мотивы, побудившие испытуемого избрать тот или иной способ действия, личностные установки, желания, - словом, все многообразие качественных особенностей деятельности испытуемого не может быть обнаружено.

Наряду с чисто количественным методом за последние годы в зарубежной патопсихологии намечается тенденция к использованию методик, которые направлены лишь на выявление личности.

Представители этого направления используют в своих исследованиях так называемые "прожективные" методы. Задание, которое предлагается испытуемому, не предусматривает каких-либо определенных способов решения. В отличие от теста, который требует выполнения задачи соответственно определенным условиям, "прожективный" метод использует любую задачу лишь как повод для того, чтобы испытуемый мог проявить свои переживания, особенности своей личности и характера.

В качестве конкретной методики применяется описание картин с неопределенным сюжетом ("Thematic Apperception Test", сокращенно TAT). "Чернильные пятна" Роршаха, которые представляют собой различные симметрично расположенные конфигурации самого причудливого вида. Сюжетные картинки, предлагаемые для описания, представляют собой изображение действий или поз персонажей. Испытуемый должен описать картинку, рассказать, что на ней нарисовано, о чем думают, что переживают изображенные персонажи, что с ними произойдет, что предшествовало изображенному событию. При этом, по мнению некоторых авторов "прожективного метода", происходит известное отождествление испытуемого с изображенным персонажем. По выражению французского психолога А. Омбредана, "личность отражается с помощью этого метода, как объект на экране" (отсюда и название "прожективный"). Этот метод часто называют "клиническим подходом к психике здорового человека".

Таким образом, "прожективный" метод, являющийся по существу своему антиподом метода измерения, по замыслу его авторов должен предоставить возможность качественной оценки поведения испытуемого. Если тестовый метод направлен на оценку результатов работы, то при "прожективном" методе сама проблема ошибочного или правильного решения вообще не возникает. Исследователь, применяющий "прожективный" метод, обращает внимание не на допущенные ошибки или на правильные решения, а на личностные реакции испытуемого, на характер возникающих при этом ассоциаций.

Если проанализировать, о каких личностных переживаниях и установках идет речь, то оказывается, что исследователи пытаются вскрыть при помощи этого метода "бессознательные, скрытые" мотивы и желания больного. Отдельные особенности восприятия испытуемого (например, видит ли он объекты в движении или в покое, обращает ли он внимание при описании пятен Роршаха на крупные части рисунков или на мелкие детали и т. п.) интерпретируются как показатели личностных особенностей.

Таким образом, этот метод должен в противоположность количественному измерению отдельных функций дать возможность качественного анализа целостной личности. Рациональное зерно, содержащееся в "прожективном" методе, должно безусловно быть использовано. Однако выявление с его помощью переживания, особенности не могут служить индикаторами строения личности, устойчивой иерархии ее мотивов и потребностей. Прожективные методы должны сами стать объектом исследования.

Остановимся на принципах экспериментально-психологического исследования в советской патопсихологии. Положение материалистической психологии о том, что психические процессы являются не врожденными способностями, а прижизненно формирующимися видами деятельности, требует, чтобы психологический эксперимент давал возможность исследовать психические нарушения как нарушения деятельности. Он должен быть направлен на качественный анализ различных форм распада психики, на раскрытие механизмов нарушенной деятельности и на возможности ее восстановления. Если речь идет о нарушениях познавательных процессов, то экспериментальные приемы должны показать, как распадаются те или иные мыслительные операции больного, которые сформировались в процессе его жизнедеятельности, как видоизменяется процесс приобретения новых связей, в какой форме искажается возможность пользования системой старых, образовавшихся в прежнем опыте связей. Исходя из того, что всякий психический процесс обладает известной динамикой и направленностью, следует так построить экспериментальное исследование, чтобы оно отразило сохранность или нарушение этих параметров. Таким образом, результаты эксперимента должны дать не столько количественную, сколько качественную характеристику распада психики. Мы не будем в дальнейшем останавливаться на описании конкретных методик. Они изложены в книге С. Я. Рубинштейн "Экспериментальные методики патопсихологии" [94].

Само собой разумеется, что полученные экспериментальные данные должны быть надежны, что статистическая обработка материала должна быть использована там, где поставленная задача этого требует и допускает, но количественный анализ не должен ни заменить, ни оттеснить качественную характеристику экспериментальных данных. Количественный анализ допустим тогда, когда проведена тщательная качественная психологическая квалификация фактов. Прежде чем приступить к измерению, надо установить, что измеряется.

Следует согласиться с замечанием А. Н. Леонтьева, сделанным в его статье "О некоторых перспективных проблемах советской психологии", что не надо сближать научно обоснованные эксперименты, "дающие возможность качественной оценки, с так называемыми тестами умственной одаренности, практика применения которых не только справедливо осуждена у нас, но вызывает сейчас возражения и во многих других странах мира" [58, 14].

Идея о том, что один лишь количественный анализ не может оказаться пригодным при решении ряда задач, связанных с деятельностью человека, находит свое признание среди ряда ученых зарубежных стран. Так, один из видных американских специалистов в области управления проф. А. Заде пишет, что "точный количественный анализ поведения гуманистических систем не имеет, по-видимому, большого практического значения в реальных социальных, экономических и других задачах, связанных с участием одного человека или группы людей" [25, 7]. Больше того, он подчеркивает, что "способность оперировать нечеткими множествами и вытекающая из нее способность оценивать информацию является одним из наиболее ценных качеств человеческого разума, которое фундаментальным образом отличает человеческий разум от так называемого машинного разума, приписываемого существующим вычислительным машинам" [25, 8].

Следовательно, основным принципом построения психологического эксперимента является принцип качественного анализа особенностей протекания психических процессов больного в противоположность задаче лишь одного количественного их измерения. Важно не только то, какой трудности или какого объема задание больной осмыслил или выполнил, но и то, как он осмыслял, чем были обусловлены его ошибки и затруднения. Именно анализ ошибок, возникающих у больных в процессе выполнения экспериментальных заданий, представляет собой интересный и показательный материал для оценки того или иного нарушения психической деятельности больных.

Один и тот же патопсихологический симптом может оказаться обусловленным различными механизмами, он может оказаться индикатором различных состояний. Так, например, нарушение опосредованной памяти или нестойкость суждений могут возникнуть вследствие нарушенной умственной работоспособности больного (как это имеет место при астениях разного органического генеза), оно может быть обусловлено нарушением целенаправленности мотивов (например, при поражениях лобных разделов мозга), оно может быть проявлением дез-автоматизации действий (при сосудистых изменениях мозга, эпилепсии).

Характер нарушений не является патогномоничным, т. е. специфичным для того или иного заболевания; он является лишь типичным для них и должен быть оценен в комплексе с данными целостного патопсихологического исследования.

Психологическое исследование в клинике может быть приравнено к "функциональной пробе" - методу, широко используемому в медицинской практике и состоящему в испытании деятельности какого-нибудь органа. В ситуации психологического эксперимента роль "функциональной пробы" могут играть такие экспериментальные задачи, которые в состоянии актуализировать умственные операции, которыми пользуется человек в своей жизнедеятельности, его мотивы, побуждающие эту деятельность.

Следует подчеркнуть, что патопсихологический эксперимент должен актуализировать не только умственные операции больного, но и его личностное отношение. Еще в 19-36 г. В. Н. Мясищев выдвинул эту проблему в своей статье "Работоспособность и болезнь личности" [74]. Он указывает, что психическое и психопатологическое явление может быть понято на основе учета отношения человека к работе, его мотивов и целей, отношения к самому себе, требований к себе, к результату работы и т. д. Такой подход к психологическим проявлениям требует, как об этом говорит В. Н. Мясищев, знания и изучения психологии личности.

Этот подход диктуется и правильным пониманием детерминации психической деятельности. Говоря о механизмах детерминации психического, С. Л. Рубинштейн подчеркивал, что внешние условия не определяют непосредственно поведение и поступки человека, что причина действует "через внутренние условия". Это означает, что суждения, действия, поступки человека не являются непосредственной реакцией на внешние раздражители, а что они опосредствуются его установками, мотивами, потребностями. Эти установки складываются прижизненно под влиянием воспитания и обучения, но, сформировавшись, они сами определяют действия и поступки человека, здорового и больного.

Отношения человека связаны со структурой личности человека, с его потребностями, с его эмоциональными и волевыми особенностями. Несмотря на то, что последние рассматриваются психологией как процессы, они по существу являются включенными в структуру личности. В потребностях человека, материальных и духовных, выражается его связь с окружающим миром, людьми. Оценивая человека, мы прежде всего характеризуем круг его интересов, содержание его потребностей. Мы судим о человеке по мотивам его поступков, по тому, к каким явлениям жизни он равнодушен, по тому, чему он радуется, на что направлены его мысли и желания.

О патологическом изменении личности мы говорим тогда, когда под влиянием болезни у человека скуднеют интересы, мельчают потребности, когда у него проявляется равнодушное отношение к тому, что его раньше волновало, когда действия его лишаются целенаправленности, поступки становятся бездумными, когда человек перестает регулировать свое поведение, не в состоянии адекватно оценивать свои возможности, когда меняется его отношение к себе и окружающему. Такое измененное отношение является индикатором измененной личности.

Это измененное отношение приводит не только к ослаблению работоспособности больного, к ухудшению его умственной продукции, но само может участвовать в построении психопатологического синдрома. Так, при исследовании больных артериосклерозом головного мозга отмечено, что чрезмерная фиксация на своих ошибках приводила нередко больных к преувеличенным опосредствованным действиям, которые снижали умственную продукцию больных [27], и к чрезмерным коррекционным приемам, нарушавшим их зрительно-моторную координацию [96]. Иными словами, само отношение больного к ситуации, к себе должно стать предметом исследования и должно быть отражено в построении эксперимента.

Ориентация психологических исследований на изучение изменений личности неминуемо приводит к проблеме их методических путей этого изучения. Возникает вопрос: достаточно ли ограничиться одними наблюдениями за поведением больных с последующим его описанием или же при исследовании изменений личности возможен экспериментальный путь их изучения?

Прежде всего надо отметить, что уже само наблюдение за поведением больного в ситуации эксперимента

Качественно отличается от наблюдения за больным в клинике. Дело в том, что ситуация психологического исследования в клинике, как правило, воспринимается больными как исследование их умственных возможностей. Поэтому сама ситуация эксперимента приводит к актуализации известного отношения к ней. Так, например, некоторые больные, опасаясь, что у них будет обнаружена плохая память, заявляют, что они всегда плохо запоминали слова. В других случаях необходимость выполнения счетных операций вызывает реплику, что они "всегда терпеть не могли арифметику". Поэтому уже то, как больной принимает задание, может свидетельствовать об адекватности или неадекватности его личностных установок.

Сами способы и качество выполнения заданий, количество ошибок, темп работы могут, например, быть одинаковыми у больного шизофренией и у здорового. Между тем эмоциональные реакции больного, особенно при появлении ошибочных решений, глубоко различны.

Следует отметить еще одну особенность психологического исследования в клинике. Сам процесс выполнения задания вызывает неминуемо чувство какого-то самоконтроля. Больные часто указывают, что им самим "интересно проверить свою память". Нередко бывает так, что больной в процессе работы впервые осознает свою умственную недостаточность. Фразы: "Я не думал, что у меня такая плохая память", "Я не предполагал, что я так плохо соображаю" являются нередкими.

Естественно, что такое "открытие" является само по себе источником переживания для больного. Поэтому уже наблюдение за поведением и высказываниями больного может послужить материалом для анализа его личностных проявлений.

Другой методический путь исследования изменений личности - это путь их опосредствованного выявления через анализ нарушений познавательных процессов.

Как будет показано в последующих главах, некоторые виды нарушений мышления являются по существу выражением той аффективной "смещенности", которая присуща этим больным. К таким вариантам нарушения мышления можно отнести "некритичность мышления", при котором бездумные и нецеленаправленные суждения вызываются не снижением уровня обобщения больного, а безразличным инактивным отношением к результату своей деятельности.

Так, больные с поражением лобных долей мозга не справлялись с некоторыми простыми заданиями, несмотря на то что интеллектуальные операции у них были относительно сохранны.

Любое простое задание, требовавшее выбора, планирования, контроля не выполнялось такого рода больными, и, наоборот, более сложные задания, выполнение которых не требовало соблюдения этих условий, выполнялись ими довольно легко. Таким образом, ошибочные решения заданий могут являться не следствием нарушения логического строя мышления, а результатом безразличного отношения субъекта.

Об этом свидетельствуют и исследования психологов, работающих в области педагогической психологии. Так, работами Л. И. Божович и Л. С. Славиной показано, что успеваемость многих детей в школе была обусловлена не нарушением их познавательных процессов, а измененным отношением детей, их измененной позицией в коллективе.

Путь опосредствованного изучения личности и ее аномалии не ограничен. Принципиально любая экспериментальная методика может оказаться пригодной для этого, так как построение различных моделей человеческого поведения и деятельности (а приемы экспериментально-психологического исследования по существу выполняют такую задачу) включает в себя и отношение испытуемого.

Ограничимся лишь некоторыми примерами. Уже выполнение самых простых заданий включает в себя эмоциональный компонент. Исследованиями Э. А. Евлаховой показано, что даже столь простое задание, как описание несложного сюжета картины, зависит от уровня эмоциональной сферы испытуемого. Ею обнаружено, что у детей с поражением лобных долей мозга отмечалась недостаточность реакции на эмоциональное содержание картины.

Поэтому казалось правомерным, что нарушение эмоционального отношения с особой четкостью должно выступить у определенной категории больных при описании таких картинок, осмысление которых должно опираться преимущественно на физиогномику изображенных персонажей, например, при необходимости описания картинок с неопределенным сюжетом. Как показали исследования нашей дипломантки Н. К. Киященко, это задание вызвало у здоровых испытуемых активную направленность на раскрытие смысла жестов, выражения лица изображенных персонажей. "Он так держит руку, точно хочет решительно доказать своему собеседнику что-то. Выражение лица его несколько скептическое, он смотрит с недоверием" [37, 215].

При этом испытуемые, как правило, обнаруживали свое отношение к сюжету картины. Выражения: "мне не нравится его лицо", "видно, человек не из скромных", "этот человек с вдумчивым симпатичным лицом" и подобные им являлись частыми при описании картинок.

Совершенно иными являются данные, полученные с помощью этой методики у больных шизофренией (в основном больные простой и параноидной формой шизофрении, в клинической картине которых выступали проявления пассивности, вялости). Описания картин этими больными сводятся к чисто формальной констатации фактов: "Двое мужчин"; "Мужчины разговаривают"; "Люди сидят за столом".

Если подобным больным указать на необходимость содержательного описания картинок, они в состоянии вникнуть в смысловую сторону изображенного события, остановиться на характерных особенностях изображенных лиц, однако такое описание не возникало спонтанно и не вытекало непосредственно из желаний, а лишь в ответ на требование экспериментатора. Своего же эмоционального отношения к изображенным лицам больные, как правило, не высказывали.

При этом обнаруживалась еще одна особенность больных при решении задачи. Уровень выполнения здоровыми испытуемыми некоторых экспериментальных заданий (классификация предметов, метод исключения и т. д.) не зависел, как правило, от личностного отношения к нему. От этого отношения зависела оценка данного задания ("это детская игра", "это проверка моего внимания"), небрежность или старательность выполнения, но не сама возможность выделения адекватного принципа решения задачи. У некоторых же больных (например, шизофренией) выполнение задания становилось неадекватным из-за того, что какие-то обрывки субъективных переживаний, желаний начинали доминировать в их суждениях, изменяя сам характер и ход этих суждений. Сама возможность адекватного выполнения даже простого задания нарушалась из-за измененной мотивации, измененного отношения.

Резюмируя, можно сказать, что применение методик, активизирующих познавательную деятельность, всегда включает в себя и актуализацию личностных компонентов (мотивации, отношения).

Наконец, одним из путей исследования личностных изменений является применение методик, направленных непосредственно на выявление мотивационных особенностей больного человека. Речь идет о методах, берущих свое начало из результатов исследований Курта Левина. С. Л. Рубинштейн подчеркивал, что результат исследования, вскрывающего какие-либо существенные зависимости исследуемой области явлений, превращаются в метод, инструмент дальнейшего исследования [90]. Гак случилось и с рядом экспериментальных методов К. Левина. Несмотря на то, что методологические позиции К. Левина для нас неприемлемы, некоторые его экспериментальные приемы оказались полезными для исследования мотивационной сферы. В качестве примера приведем методику ученика К. Левина Ф. Хоппе, известную в психологической литературе как "Исследование уровня притязаний". Она заключалась в следующем: испытуемому давался ряд заданий (около восемнадцати), отличавшихся по степени трудности. Содержание задании были нанесены на карточках, расположенных в порядке возрастания их сложности. Это могут быть задачи, требующие знаний в области литературы, искусства, математики. Задания могут быть типа головоломок, лабиринтов. Иными словами, содержание заданий должно соответствовать профессиональному, образовательному уровню испытуемых, их интересам, установкам. Только при этом условии у испытуемых вырабатывается серьезное отношение к ситуации эксперимента - создается ситуация выбора.

Давалась инструкция: "перед вами лежат карточки, на обороте которых обозначены задания. Номера на карточках означают степень сложности заданий. На решение каждой задачи отведено определенное время, которое вам не известно. Я слежу за ним с помощью секундомера. Если вы не уложитесь в отведенное вам время, я буду считать, что задание вами не выполнено. Задания вы должны выбирать сами". Таким образом, испытуемому дается право самому выбирать сложность задачи. Экспериментатор же может по своему усмотрению увеличивать или уменьшать время, отведенное на выполнение задания, тем самым произвольно вызывать у испытуемого переживание неудачи или удачи, показать, что задание выполнено, либо опорочить результаты. Только после оценки экспериментатора испытуемый должен был выбрать следующее задание.

Исследования Ф. Хоппе показали, что после успешных решений уровень притязания повышается, испытуемый обращается к более сложным заданиям; и наоборот, после неуспеха уровень притязаний понижается, испытуемый выбирает более легкое.

Работа Ф. Хоппе была первой попыткой экспериментальным путем исследовать условия для формирования уровня притязания под влиянием успешного или неуспешного решения задачи; за нею последовали другие работы.

Законы перемещения уровня притязания, которые установил Ф. Хоппе, были проверены в исследовании М. Юкнат "Достижение, уровень притязания и самосознание". С помощью несколько измененной методики вместо отдельных задач, как у Ф. Хоппе, она создала серию лабиринтных задач. Первая серия (10 лабиринтных задач) гарантировала успех, т. е. испытуемый всегда мог решить задачу. Это была "серия успеха". Во второй серии - "серия неуспеха" - все задачи (тоже 10 лабиринтных задач), кроме первой, были нерешимы (путь в лабиринте всегда заводил в тупик).

М. Юкнат исследовала две группы испытуемых. Первая группа начинала работу с серии, которая гарантировала успех, вторая группа начинала со второй серии (серия неуспеха). Оказалось, что испытуемые, начинавшие с первой серии, с успехом начинали вторую серию с более высокого уровня, и наоборот, испытуемые, которые выполняли задания серии "неуспеха", начинали работу с легких задач даже через четырнадцать дней, когда с ними проводился повторный опыт с другим типом задач. Испытуемые, выполнявшие серию "успеха", выбирали через две недели сложные задания, Таким образом, М. Юкнат показала, что формирование "уровня притязаний" связано с предыдущим опытом.

Однако у нее, как и у Ф. Хоппе, "уровень притязаний" оказался совершенно изолированным от реальных отношений с окружающими людьми, от содержания выполняемой деятельности.

В исследованиях советских авторов была сделана попытка показать зависимость уровня притязаний от содержания деятельности. К таким исследованиям принадлежат работы Е. А. Серебряковой и М. С. Неймарк.

Взяв за основу методику Хоппе, Е. А. Серебрякова [98] установила не только роль выполняемой деятельности, но и оценки окружающих в формировании самооценки и уверенности в себе. Если Ф. Хоппе в своей методике предельно абстрагировался от реальных жизненных условий, то Е. А. Серебрякова стремилась максимально приблизиться к ним. В результате своего исследования Е. А. Серебрякова установила несколько видов самооценки:

1. Устойчивую адекватную самооценку.
2. Неадекватную пониженную самооценку.
3. Неадекватную повышенную самооценку.
4. Неустойчивую самооценку.

У Е. А. Серебряковой обнаружилось проявление различного типа аффективных реакций на успех и неуспех. Однако вопросы, связанные с эмоциональным отношением учеников к трудностям в работе, не стали предметом исследования Е. А. Серебряковой, точно так же, как вопрос о соотношении самооценки и уровня притязаний. Она пишет, что уровень притязаний есть потребность в определенной удовлетворяющей человека самооценке. Задачей исследования было изучение эмоционального отношения детей к своим успехам и неуспехам.

М. С. Неймарк показала зависимость уровня притязаний от материала эксперимента, природу эмоциональной реакции в острой ситуации вплотную подошла к проблеме соотношения уровня притязаний и самооценки.

Таким образом, исследования Е. А. Серебряковой и М. С. Неймарк показали пригодность использования методики Хоппе для исследования формирования отношения личности школьника. Данная методика оказалась пригодной для исследования изменений аномалий эмоционального состояния и мотивационной сферы больных.

Уже работами сотрудников В. Н. Мясищева были выявлены с помощью этой методики особенности личности у детей-истериков [71].

В нашей лаборатории было проведено с помощью разных вариантов описанной методики исследование формирования уровня притязаний у больных различными формами психических заболеваний [26, 19]. В качестве экспериментальных работ испытуемым предлагались задачи, выполнение которых могло восприниматься как показатель некоторого "культурного уровня". Задачи типа арифметических или другого специального круга должны были быть отвергнуты, так как у многих людей не вырабатывается по отношению к ним уровня притязаний.

Данные наших экспериментов подтвердили результаты исследований Ф. Хоппе и Е. А. Серебряковой. Выбор задания у здоровых испытуемых зависел от успешного или неуспешного выполнения предыдущих заданий. Исходный уровень притязаний был различным; у некоторых испытуемых все поведение было осторожным, "ощупывающим"; у других - более или менее высокий уровень притязаний вырабатывался сразу, "как бы с ходу". Однако зависимость выбора задания от качества выполнения предыдущего была очевидна. Эта зависимость была часто не прямолинейной, но ситуация выбора всегда выступала.

Совершенно иные результаты были получены при исследовании этой методикой больных шизофренией (простая форма), с вялым течением процесса. По данным Б. И. Бежанишвили, у 26 из 30 больных не было обнаружено зависимости выбора задания от успешного или неуспешного предыдущего решения. Уровень притязаний не формировался у них; не вырабатывалась и адекватная самооценка своих возможностей. Высказывания больных не носили сколько-нибудь эмоциональной окраски; больные не обнаруживают огорчения, даже когда экспериментатор подчеркивал их неудачи.

Иная картина выявляется при исследовании "уровня притязаний" психопатов. Уровень притязаний у них очень быстро сформировался. И, как правило, был довольно высоким. Однако он отличался хрупкостью, нестойкостью: при малейшей неудаче он снижался, и точно так же быстро повышался при удачных решениях.

Дальнейшая модификация методики в дипломной работе Н. К. Калиты выявила, что формирование уровня притязаний зависит не только от оценки экспериментатора, но и от отношения испытуемого к экспериментатору и эксперименту в целом и что уровень притязаний не образуется в тех случаях, когда у испытуемого формируется "деловое" отношение к эксперименту, когда мотивом для него становится стремление познакомиться с задачами.

Все эти данные приводят нас к следующему выводу: для того чтобы эксперимент мог выявить уровень притязаний человека, он должен быть так смоделирован, чтобы он мог вызвать не только направленность на содержание задачи, но и способствовал формированию отношения к экспериментальной ситуации и к экспериментатору.

Вместе с тем во всех приведенных исследованиях обнаружилась связь уровня притязаний с самооценкой. Специально эта проблема была поставлена в дипломных работах А. И. Обознова и В. Н. Которского. Проведенные ими эксперименты с учениками средних и старших классов показали, что уровень притязаний зависит не столько от успешного или неуспешного выполнения заданий и оценки экспериментатора, сколько от самооценки подростка. Эти данные соответствуют гипотезе, выдвинутой Л. И. Божович [14], что у детей-подростков возникает потребность в сохранении определенной самооценки и что поведение подростка ориентируется именно на нее. Особенно четко это выступило в работе Е. И. Савонько [97], где было показано, что в зависимости от возраста выявляется разное отношение между ориентацией на оценку и на самооценку.

Наиболее значительный сдвиг от ориентации на оценку к ориентации на самооценку происходит в подростковом возрасте. Этот факт может быть поставлен в связь с появлением у подростка потребности сделать предметом сознания качества своей собственной личности. Конечно это не означает, что преимущественная ориентация на самооценку приводит к игнорированию оценки со стороны других людей, однако в подростковом возрасте мотивационное значение самооценки уже настолько велико, что при расхождении между требованиями, вытекающими из самооценки и оценкой со стороны других, преобладающим мотивом поведения оказывается самооценка.

Само формирование самооценки еще не означает, что ее наличие всегда вызывает адекватную деятельность. Решение этого вопроса зависит от того, является ли сама самооценка адекватной или неадекватной. Наши исследования с больными-психопатами показали, что завышенная неадекватная самооценка может выступать в виде тормоза адекватных действий и поступков. Так. завышенная самооценка у психопатических личностей, сталкиваясь с более низкой оценкой окружающих, приводит к аффективным срывам так же, как и недооценка своих возможностей приводит к снижению уровня притязаний. Таким образом, динамика уровня притязаний в какой-нибудь узкой конкретной деятельности связана с самооценкой человека в более широком смысле этого слова.

Связь уровня притязаний с самооценкой была выявлена в дипломных работах Л. В. Викуловой и Р. Б. Стеркиной.

В исследовании Л. В. Викуловой обнаружилось своеобразие динамики уровня притязаний, присущее детям- олигофренам. На материале учебной деятельности (две серии задач по арифметике, вопросы по истории, географии и литературе), а также при использовании и экспериментальной методике Кооса было показано, что у детей-олигофренов уровень притязаний либо вырабатывается очень замедленно, с трудом и только пол конец, либо вовсе не вырабатывается. Выбор задач у этих детей нередко характеризуется бездумностью, успешное или неуспешное выполнение предыдущего задания не влияет на выбор последующего. Обнаруживается равнодушное отношение к успеху и неуспеху в работе. В то же время установлено, что дети-олигофрены чрезвычайно чувствительны к оценке экспериментатора, особенно к отрицательной, к порицаниям. Таким образом, в характеристике уровня притязаний детей-олигофренов на первый взгляд выступает парадоксальное сочетание трудности или даже невозможности выработки уровня притязаний (на фоне равнодушного отношения к результатам деятельности) с повышенной ранимостью к порицаниям экспериментатора.

В исследовании Р. Б. Стеркиной была сделана дальнейшая попытка выявить, что лежит в основе наблюдаемых противоречий и психологически их проанализировать. Р. Б. Стеркина проводила эксперименты на двух видах деятельности: учебной (арифметические задания) и практической (вырезания).

Оказалось, что уровень притязаний вырабатывался у детей-олигофренов при выполнении задания "вырезание" и не формировался при выполнении учебной (арифметика). Р. Б. Стеркина сочла возможным объяснить это явление тем местом, которое занимают оба вида деятельности у исследуемых детей.

Учебная деятельность занимает в структуре личности детей-олигофренов иное место, чем у их здоровых сверстников. Умственно отсталому ребенку обычно трудно дается арифметика, в течение длительного времени он постоянно терпит неудачи в данном виде деятельности, у него создается установка, что он не может достичь хороших результатов в этой деятельности. Создается ситуация, сходная с ситуацией в экспериментах М. Юкнат, о которой говорилось выше. Со временем у ребенка выработалось своеобразное пассивное отношение к этой деятельности. Деятельность приобретает для него характер "пресыщенной". Естественно, что уровень притязаний в этой деятельности, которая не затрагивает личности ребенка, формироваться не может. Недаром у учеников более сильных, которые успешнее проявили себя в арифметике, подобное отношение меньше выражено.

Практическая же деятельность (вырезание) более доступна детям-олигофренам и не является для них деятельностью пресыщенной. Она не вызывает равнодушного отношения к себе, а, наоборот, располагает относиться к ней с интересом, т. е. затрагивает личностные особенности субъекта. Поэтому уровень притязаний в этой деятельности формируется.

Таким образом, экспериментально установленный уровень притязаний личности в какой-нибудь конкретной деятельности должен быть проанализирован в соответствии с самооценкой личности. Только тогда он может стать фактом, вскрывающим какие-то реальные личностные отношения испытуемого. В настоящее время продолжаются исследования: а) по выявлению связи самооценки (и ее изменений) и уровня притязаний в одном виде деятельности с самооценкой в других видах и б) по выявлению условий, способствующих или тормозящих формирование самооценки (у детей-психопатов, детей с задержкой умственного развития, детей-эпилептиков).

К методикам, направленным на исследование самооценки, следует отнести и методику, разработанную С. Я. Рубинштейн [94]. Она представляет собой вариант методики Т. В. Дембо, которая применялась для выявления "представления о счастье", но С. Я. Рубинштейн использует ее значительно шире для выявления самооценки. Заключается методика в следующем: перед испытуемым кладут чистый лист бумаги; экспериментатор проводит на нем вертикальную черту и просит испытуемого отметить свое место по состоянию здоровья среди всех людей, размещенных на этой черте (от самых здоровых - вверху, до самых больных - внизу).

Затем испытуемому предлагается аналогичная задача: отметить свое место среди всех людей по уму (вторая вертикальная черта); после этого - по счастью и по характеру (третья и четвертая вертикальные черты).

Когда испытуемый выполнил все эти задания, его просят рассказать, каких людей он считает счастливыми, несчастливыми, глупыми, умными и т. д. Таким образом, в конечном итоге мы получаем соотношение самооценки испытуемых с их представлением об этих категориях. По данным С. Я. Рубинштейн, у здоровых людей обнаруживается тенденция поставить себя к "точке чуть выше середины".

При психических заболеваниях нередко наблюдается некритическое отношение к своей болезни и способностям, вследствие чего самооценка больных является в одних случаях слишком завышенной, в других-слишком заниженной.

За последнее время внимание патопсихологов привлекает еще один метод - это психологический анализ данных, содержащихся в историях болезни душевнобольного человека. Дело в том, что в содержание историй болезни подобных больных входят данные опроса самого больного (субъективный анамнез), данные опроса его близких, сослуживцев (объективный анамнез), описание обстановки, в которой больной находился, сведения о его взаимоотношении с людьми, сведения о его поведении после выписки из больницы (катзмнез). Иными словами, история болезни представляет собой материал, характеризующий жизненный путь человека, как бы "продольный" срез его жизни.

Сопоставление этих данных (именно сопоставление, а не корреляция каких-то отдельных факторов, свойств) с результатами экспериментально-психологического исследования представляет собой ценнейший объективный материал [16; 36].

Следует остановиться еще на одной особенности патопсихологического эксперимента. Его строение должно предоставить возможность обнаружить не только структуру измененных, но и оставшихся сохранных форм психической деятельности больного. Необходимость такого подхода важна при решении вопросов восстановления нарушенных функций.

А. Р. Лурия [65] высказал мнение, что успешность восстановления нарушенных сложных психических функций зависит от того, насколько восстановительная работа опирается на сохранные звенья психической деятельности; он подчеркивал, что восстановление нарушенных форм психической деятельности должно протекать по типу перестройки функциональных систем. Плодотворность такого подхода была доказана работами многих советских авторов. Исследования, направленные на анализ принципов восстановления нарушенных движений, возникших как следствие огнестрельных ранений во время Великой Отечественной войны, показали, что в процессе восстановительной трудовой терапии решающая роль принадлежала мобилизации сохранных функций больного, сохранности его установок (С. Г. Геллерштейн, А. В. Запорожец, А. Н. Леонтьев, С. Я. Рубинштейн). К аналогичному выводу пришли и психологи, работающие в области восстановления речевых расстройств (А. С. Бейн, В. М. Коган, Л. С. Цветкова).

Перестройка дефектной функции происходит в тесном комплексе с развитием сохранной. Авторы убедительно показывают, что восстановительная работа должна базироваться на оживлении оставшихся в сохранности знаний. С полным правом подчеркивается, что при восстановительной работе (в данном случае восстановление речи) должна быть актуализирована вся система связей, установок человеческой, хотя и болезненно измененной, личности. Так, В. М. Коган [39] предлагает в восстановительной работе вызвать осознанное отношение больного к смысловому содержанию слова в его связи с предметом. Приведенные взгляды исследователей касаются восстановления функций, носящих, условно говоря, узкий характер - речи, праксиса.

С еще большим правом они могут быть отнесены к восстановлению более сложных форм психической деятельности, к восстановлению утраченной умственной работоспособности (целенаправленности, активности больного). В этих случаях вопрос о сохранных возможностях встает особо остро (например, при решении вопроса о трудоспособности больного, о возможности продолжать учебу и т. п.). Для ответа на эти вопросы патопсихолог выходит за пределы узко экспериментально-методических приемов; анализу подвергается жизненный путь больного [30].

Необходимо отметить еще ряд особенностей, которые отличают эксперимент в клинике от эксперимента, направленного на исследование психики здорового человека, т. е. эксперимента, направленного на решение вопросов общепсихологического порядка.

Основное отличие заключается в том, что мы всегда должны учитывать своеобразное отношение больного к опыту, зависящее от его болезненного состояния. Наличие бредового отношения, возбуждения или заторможенности - все это заставляет экспериментатора иначе строить опыт, иногда менять его на ходу.

При всех индивидуальных различиях здоровые испытуемые стараются выполнить инструкцию, "принимают" задание, между тем как психические больные иногда не только не стараются выполнить задание, но превратно толкуют опыт или активно противостоят инструкции. Например, если при проведении ассоциативного эксперимента со здоровым человеком экспериментатор предупреждает, что будут произнесены слова, в которые он должен вслушаться, то здоровый испытуемый активно направляет свое внимание на произносимые экспериментатором слова. При проведении же этого эксперимента с негативистичным больным часто возникает противоположный эффект: больной активно не хочет слушать. При таких условиях экспериментатор вынужден проводить эксперимент как бы "обходным путем": экспериментатор произносит слова как бы невзначай и регистрирует реакции больного. Нередко приходится экспериментировать с больным, который бредовым образом интерпретирует ситуацию опыта, например, считает, что экспериментатор действует на него "гипнозом", "лучами". Естественно, что такое отношение больного к эксперименту сказывается в способах выполнения задания; он часто выполняет просьбу экспериментатора умышленно неправильно, отсрочивает ответы и др. В подобных случаях построение эксперимента также должно быть изменено.

Построение экспериментально-психологического исследования в клинике отличается от обычного психологического эксперимента еще одной особенностью: многообразием, большим количеством применяемых методик. Объясняется это следующим. Процесс распада психики не происходит однослойно. Практически не бывает так, чтобы у одного больного нарушались только процессы синтеза и анализа, а у другого страдала бы исключительно целенаправленность личности. При выполнении любого экспериментального задания можно в известной мере судить о различных формах психических нарушений. Однако, несмотря на это, не каждый методический прием позволяет с одинаковой очевидностью, четкостью и достоверностью судить о той или иной форме или степени нарушения.

Очень часто изменение инструкции, какой-нибудь экспериментальный нюанс меняют характер показаний эксперимента. Например, если в опыте на запоминание и воспроизведение слов экспериментатор подчеркивает значимость своей оценки, то результаты этого эксперимента будут более показательны для оценки отношения испытуемого к работе, нежели для оценки процесса его запоминания. А так как сама ситуация эксперимента с больным человеком в течение опыта часто меняется (хотя бы потому, что меняется состояние больного), сопоставление результатов различных вариантов эксперимента становится обязательным. Такое сопоставление необходимо еще и по другим основаниям. Выполняя то или иное задание, больной не только правильно или ошибочно его решает, решение задачи часто вызывает осознание своего дефекта; больные стремятся найти возможность компенсировать его, найти опорные пункты для исправления дефекта. Разные задания предоставляют различные возможности для этого. Часто бывает так, что больной правильно решает более трудные задания и не в состоянии решать более легкие. Разобраться в природе такого явления возможно только при сопоставлении результатов различных заданий.

И, наконец, последнее: нарушение психической деятельности больного бывает часто нестойким. При улучшении состояния больного некоторые особенности его мыслительной деятельности исчезают, другие остаются резистентными. При этом характер обнаруживаемых нарушений может меняться в зависимости от особенностей самого экспериментального приема; поэтому сопоставление результатов различных вариантов какого-нибудь метода, при этом многократно применяемого, дает право судить о характере, качестве, динамике нарушении психики больного.

Следовательно, тот факт, что при исследовании распада психики приходится не ограничиваться одним каким-нибудь методом, а применять комплекс методических приемов, имеет свой смысл и свое обоснование.

Направленность экспериментально-психологических приемов на раскрытие качественной характеристики психических нарушений с особенной необходимостью выступает при исследовании аномальных детей. При любой степени психического недоразвития или заболевания всегда происходит дальнейшее (пусть замедленное или искаженное) развитие ребенка. Психологический эксперимент не должен ограничиваться установлением структуры уровня психических процессов больного ребенка; он должен выявить прежде всего потенциальные возможности ребенка.

Это указание было впервые сделано еще в 30-х годах Л. С. Выготским в его положении о "зоне ближайшего развития". В своей работе "Проблема обучения и умственного развития в школьном возрасте" он пишет: "Состояние умственного развития ребенка может быть определено по меньшей мере с помощью выяснения двух уровней - уровня актуального развития и зоны ближайшего развития" [17, 448]. Под "зоной ближайшего развития" Л. С. Выготский понимает те потенциальные возможности ребенка, которые самостоятельно, под влиянием тех или иных условий, не выявляются, но которые могут быть реализованы с помощью взрослого.

Существенным, по мысли Л. С. Выготского, является не только то, что ребенок может и умеет делать самостоятельно, но и то, что он умеет сделать с помощью взрослого. Умение ребенка перенести усвоенные с помощью взрослого способы решения задачи на действия, которые он выполняет самостоятельно, является главным индикатором его умственного развития. Поэтому психическое развитие ребенка характеризуется не столько его актуальным уровнем, сколько уровнем зоны его ближайшего развития. Решающим является "расхождение между уровнем решения задач, доступных под руководством, при помощи взрослых, и уровнем решения задач, доступных в самостоятельной деятельности" [17, 447].

Мы несколько подробно остановились на этом хорошо известном положении Л. С. Выготского потому, что оно определяет принципы построения психологического эксперимента применительно к аномальным детям. Измерительные тестовые исследования, принятые в зарубежной психологии, могут выявить в лучшем случае лишь "актуальный" (в терминологии Л. С. Выготского) уровень психического развития ребенка и то лишь в его количественном выражении. Потенциальные же возможности ребенка остаются невыясненными. А ведь без такого "прогнозирования" дальнейшего развития ребенка многие задачи, например, задача отбора в специальные школы обучения не могут быть по существу решены. Экспериментальные психологические исследования, применяемые в области детской психоневрологии, должны проводиться с учетом этих положений Л. С. Выготского и строиться по типу обучающего эксперимента. В таком направлении проводятся исследования А. Я. Ивановой [31]. А. Я. Иванова предлагает детям задания, которые им не были до того известны. В процессе выполнения детьми этих заданий экспериментатор оказывает ребенку разные виды помощи, которые были ею строго регламентированы. То, как ребенок воспринимает эту помощь, строго учитывается. Таким образом, сама помощь входит в структуру эксперимента.

Для осуществления "регламентированной помощи" А. Я. Иванова внесла видоизменения в некоторые общепринятые методики патопсихологического исследования: предметную классификацию, методику Кооса, классификацию геометрических фигур, серию последовательных картин. Автор подробно регламентирует и фиксирует этапы помощи. Учитывается их количественная градация и их качественная характеристика. Применение "обучающего эксперимента" дало А. Я. Ивановой [321 возможность разграничить разные формы аномального психического развития. Метод обучающего эксперимента был также использован Н. И. Непомнящей, исследовавшей формирование счета умственно отсталых детей. Исходя из теоретических положений П. Я. Гальперина Г2П о поэтапном формировании умственных действий, Н. И. Непомнящей было показано, что у умственно отсталых детей обнаруживаются трудности процесса сокращения первоначально развернутого действия. Его приходилось специально и длительно отрабатывать. Если же путем специального обучения и "отработки" удавалось добиться механизма сокращения, то можно было в известных пределах преодолеть дефект этих детей.

Система дозированных подсказок была использована Р. Г. Натадзе при формировании искусственных понятий у здоровых детей. С помощью детально разработанной методики Р. Г. Натадзе обнаружил разные уровни развития детей. Таким образом, обучающий эксперимент, в основе которого лежит положение Л. С. Выготского о "зоне ближайшего развития", вскрывающий потенциальные возможности ребенка, может явиться орудием при исследовании структуры и степени снижения психики аномального ребенка и при решении практической задачи - отбора детей в специальные школы.

В настоящее время в патопсихологии детского возраста разрабатываются методы коррекции патологических явлений. Нахождение этих коррекционных путей требует не только знания возрастных особенностей ребенка и анализа их отклонений, но и осуществления, по выражению Д. Б. Эльконина, "контроля за ходом психического развития детей" [114]. В качестве одного из таких коррекционных методов выступает игровая деятельность. Исходя из того, что игра "ведет за собой развитие" (Л. С. Выготский), в детской патопсихологии делается попытка нахождения адекватных приемов для коррекции искаженной игры (В. В. Лебединский, А. С. Спиваковская, О. Л. Раменская). Эти коррекционные приемы служат одновременно и для диагностических целей [103].