§ 1. Нарушение операционной стороны мышления

Мышление как обобщенное и опосредствованное отражение действительности выступает практически как усвоение и использование знаний. Это усвоение происходит не в виде простого накопления фактов, а в виде процесса синтезирования, обобщения и отвлечения, в виде применения новых интеллектуальных операций. Мышление опирается на известную систему понятий, которые дают возможность отразить действие в обобщенных и отвлеченных формах.

Как правильно указывает в своей работе "О мышлении и путях его исследования" С. Л. Рубинштейн [90], обобщение есть следствие анализа, вскрывающего существенные связи, между явлениями и объектами. Оно означает иное отношение к объекту, возможность установления иных связей между объектами. С другой стороны, оно представляет возможность установления связи между самими понятиями. Установленные и обобщенные в прежнем опыте системы связей не аннулируются, образование обобщения идет не только путем заново совершаемого обобщения единичных предметов, а путем обобщения прежних обобщений. На это указывал Л. С. Выготский. Обобщение дано в системе языка, который служит передаче общечеловеческого опыта и позволяет выйти за пределы единичных впечатлений.

При некоторых формах патологии психической деятельности у больных теряется возможность использовать систему операций обобщения и отвлечения.

Исследования мышления больных, страдающих различными заболеваниями мозга, обнаружили, что нарушения операционной стороны мышления принимают различные формы. При всем их разнообразии они могут быть сведены к двум крайним вариантам: а) снижение уровня обобщения; б) искажение процесса обобщения.

Снижение уровня обобщения. Возможность оперировать обобщенными признаками характеризует мышление как деятельность аналитико-синтетическую.

Снижение уровня обобщения состоит в том, что в суждениях больных доминируют непосредственные представления о предметах и явлениях, оперирование общими признаками заменяется установлением сугубо конкретных связей между предметами. При выполнении экспериментального задания подобные больные не в состоянии из всевозможных признаков отобрать те, которые наиболее полно раскрывают понятие.

Поэтому нарушения типа конкретно-ситуационных сочетаний больше всего обнаруживались при выполнении таких заданий, в которых эта умственная операция четко выступает.

Особенно четко подобный вид патологии мышления выявляется с помощью методики классификации предметов^*. В этом эксперименте один из описываемых больных отказывается объединить в одну группу козу с волком, "потому что они враждуют"; другой больной не объединяет кошку и жука, потому что "кошка живет в доме, а жук летает". Частные признаки "живет в лесу", "летает" больше определяют суждения больных, чем общий признак "животные".

^* (Описание этой, как и в дальнейшем указанных методик, см. в кн.: С. Я. Рубинштейн. Экспериментальные методики патопсихологии. М., "Медицина", 1970.)

При ярко выраженном снижении уровня обобщения больным вообще недоступна задача на классификацию; для испытуемых предметы оказываются по своим конкретным свойствам настолько различными, что не могут быть объединены. Даже стол и стул нельзя отнести к одной группе, так как "на стуле сидят, а на столе работают и кушают". В некоторых случаях больные создают большое количество мелких групп на основании чрезвычайно конкретной предметной связи между ними, например: ключ и замок, перо и ручка, нитка и иголка, тетрадь и карандаш. Иногда испытуемые объединяют предметы как элементы какого-нибудь сюжета, но классификацию не производят. Например, одну группу составляют яйцо, ложка, нож; другую - тетрадь, перо, карандаш. При этом больной составляет рассказ: "Он пришел с работы, закусил яйцом из ложечки, отрезал себе хлеба, потом немного позанимался, взял тетрадь, перо и карандаш...".

Такого рода решения мы обозначаем как конкретно- ситуационные сочетания. В основном они встречались у олигофренов, а также и у некоторых больных, перенесших тяжелые формы диффузного органического процесса различной этимологии.

В психическом состоянии подобных больных, как правило, не отмечалось психотической симптоматики (бреда, галлюцинаций, расстройств сознания). Больные могут правильно выполнять какую-нибудь несложную работу, если ее условия ограничены и жестко предопределены. Изменение условий вызывает затруднения и неправильные действия больных. В больничной обстановке они легко подчиняются режиму, принимают участие в трудовых процессах, помогают персоналу, однако часто вступают в конфликты с окружающими, не понимают шуток, вступают в споры с другими слабоумными больными. Операция классификации, в основе которой лежит выделение обобщенного свойства предмета, отвлечение от множества других его конкретных свойств и особенностей, вызывает затруднения у подобных больных.

Аналогичные результаты были выявлены у этой группы больных при выполнении задания "исключение предметов".

Испытуемому предъявляются карточки, на каждой из которых изображены четыре предмета, подобранных таким образом, что три из них между собой связаны, а четвертый является по отношению к ним неподходящим. Испытуемый должен указать, какой из этих четырех предметов надо исключить. Например, на карточке изображены следующие предметы: градусник, весы, часы, очки. В данном случае подлежат исключению очки, так как первые три предмета являются измерительными приборами.

Психологическая сущность этого метода состоит в том, что испытуемый должен прежде всего понять некоторую условность всей этой операции. Лишь в том случае, если испытуемый нашел принцип обобщения трех предметов, он сможет исключить четвертый.

Эта методика показывает также, может ли испытуемый найти правильную речевую формулировку для обоснования избранного им принципа выделения. Она позволяет обнаружить и возможность переключения с одного способа решения на другой. Приводим примеры выполнения этого задания. Больной К. (с диагнозом - эпилептическая болезнь) при предъявлении предметов "термометр, часы, весы, очки" заявляет, что надо удалить термометр, так как он "нужен только больному человеку". Больная из этой же группы предлагает объединить часы, термометр и очки, так как "если человек близорукий, он смотрит на термометр и на часы через очки".

При предъявлении четырех предметов, из которых три относятся к источникам искусственного света (керосиновая лампа, свеча, электрическая лампочка) и один - к источнику света естественного (солнце), больные часто выделяют в качестве "лишнего" предмета керосиновую лампу, объясняя, что сейчас она уже не нужна, "даже в самых глухих местностях проводится электричество". Другие больные по тем же мотивам считают лишней свечу.

В табл. 1 приведены некоторые типичные ответы больных, свидетельствующие о том, что больные оперируют такими свойствами вещей и устанавливают такие взаимосвязи, которые являются несущественными для выполнения задания.

Таблица 1. Типичные ответы больных со снижением уровня обобщения в эксперименте по методу исключений

Больные нередко подходят к изображенным предметам с точки зрения их жизненной пригодности и не понимают теоретического действия, той условности, которые скрыты в задаче.

Сразу же после ознакомления с инструкцией больные протестуют: "Здесь ничего лишнего нет, все предметы нужны". Так, больная Д., при предъявлении изображений ботинка, туфли, сапога и ноги, заявляет: "Извините, здесь нет ничего лишнего. Это человеческая нога, на нее можно и туфель, и ботинок, и сапог, и чулок надеть... Да, здесь чулок нет... Если женская нога, то туфель... Для мужчины сапог подходящий, я так сужу". Когда же экспериментатор предлагает исключить ногу, так как она является частью тела, а остальные три предмета представляют собой обувь, больная смеется: "Что это вы шутите, не понимаю? Разве можно ногу удалить? Если бы не было у человека ноги, то зачем ему нужна обувь". Особенно четко выступает такое непонимание условности при объяснении больными пословиц и метафор.

Как известно, пословицы являются таким жанром фольклора, в котором обобщение, общее суждение передается через обозначение какого-нибудь отдельного частного факта конкретной ситуации. Истинный смысл пословицы только тогда становится понятным, когда человек отвлекается от тех конкретных фактов, о которых говорится в пословице, когда конкретные единичные явления приобретают характер обобщения. Только при этом условии осуществляется перенос содержания пословицы на другие ситуации. Такой перенос сходен по своим механизмам с переносом способа решения одной задачи на другую. Рассматривая операции переноса, С. Л. Рубинштейн [90] отмечал, что за переносом стоит обобщение, а за ним анализ, взаимосвязанный с синтезом. Подобная операция особенно четко выступает при соотнесении фраз к пословицам. Мы выделяем два варианта этой методики.

Вариант А. Объяснение пословиц и метафор. Испытуемому даются для объяснения общеупотребительные пословицы и метафоры. В некоторых случаях испытуемому предлагается придумать какой-нибудь жизненный пример, к которому данная поговорка подходит, или письменно сочинить небольшой рассказ применительно к смыслу предлагаемой пословицы.

Эксперимент протекает в форме беседы и активная роль экспериментатора очень велика, так как путем различных вопросов он может проверить правильность и глубину охвата больным переносного значения и выяснить те затруднения, которые у больного возникают. Поэтому вопросы испытуемому нужно ставить осторожно.

Наиболее грубым нарушением мышления в данном случае является полное непонимание переносного смысла, буквальное толкование пословицы или метафоры.

Исследованию понимания переносных значений посвящен ряд работ как отечественных, так и зарубежных авторов. Так, в работах Л. С. Выготского, Ж. Пиаже, показана взаимосвязь между пониманием переносных значений и уровнем образования понятий.

Затруднения в понимании переносного смысла пословиц и метафор зависит не только от снижения уровня обобщения, но и от других факторов (неадекватного отношения больного к поставленной перед ним задаче, измененной динамики мышления, от содержания знаний больного). Не останавливаясь на всех этих факторах о них будет идти речь в следующих главах), мы хотим здесь указать, что больные, которые не могли выделить обобщенный признак в опыте на классификацию предметов, часто не могут передать переносного смысла пословиц. "Куй железо, пока горячо" означает, по мнению одного из больных, что "железо нельзя ковать, когда оно холодное". Другой больной заявляет: "Железной руки не бывает. Если речь идет о протезе - его делают из дерева, а не из железа". Или при предъявлении пословицы "Не в свои сани не садись" больной говорит: "Зачем же в чужие сани садиться? Как же это? Нехорошо в чужие сани лезть". Экспериментатор пытается объяснить, что эту пословицу можно применять и не в отношении саней. Больной не соглашается: "Как же это случилось, чтобы в чужие сани сесть? Может быть, кто задумался и по рассеянности не на своих санях уехал?".

Однако не всегда правильное или ложное толкование пословиц свидетельствует об определенном уровне обобщения испытуемого. Некоторые из пословиц могут оказаться настолько привычными для испытуемого, что правильное объяснение означает в таких случаях лишь наличие знания смысла этих пословиц и не свидетельствует о том, что в данном случае происходит процесс обобщения нового материала. Гораздо более показательной является методика, требующая отнесения фраз к пословицам.

Вариант Б. Отнесение фраз к пословицам. Испытуемому дается таблица, на которой написан текст некоторых пословиц и карточки, на которых написаны фразы; смысл некоторых фраз не соответствует смыслу пословиц, но в них включены слова, упоминающиеся в пословицах. Испытуемому предлагается разложить фразы и пословицы по смыслу таким образом, чтобы к каждой пословице была отнесена лишь одна, адекватная ей фраза. Таких пословиц и фраз имеется по степени их трудности несколько серий. Приведем для иллюстрации первую, наиболее легкую из них.

Пословицы:

1. Шила в мешке не утаишь.
2. Куй железо, пока горячо.
3. Не все то золото, что блестит.
4. С миру по нитке - голому рубашка.
5. Взявшись за гуж, не говори, что не дюж.

Фразы:

1. Золото тяжелее железа.
2. Сапожник чинил шилом сапоги.
3. Не все то хорошо, что кажется нам хорошим.
4. Если уж поехал куда-нибудь, то возвращаться поздно.
5. Кузнец работал сегодня целый день.
6. Коллективными усилиями легко справиться с любыми трудностями.
7. Правду скрыть невозможно.
8. Не откладывай дела в долгий ящик.

Рассматриваемый вариант методики обладает по сравнению с вариантом А (толкование пословиц) некоторыми особенностями. Понимание переносного смысла пословицы здесь облегчается тем, что даже если испытуемый только смутно понимает смысл, то фраза, которая ему предъявляется, должна действовать как подсказка. Зато здесь имеется трудность другого рода: создается либо широкая возможность актуализации приблизительного смысла, либо некоторые одинаковые слова в фразах и пословицах легко "провоцируют" некритическое сближение неадекватных объяснений. Трудность переносится, таким образом, в другую плоскость и заключается не в самой возможности понять абстракцию, а в возможности оттормозить то, что не соответствует смыслу пословиц. Сопоставление обоих вариантов позволяет, следовательно, выявить не только уровень абстрагирования, но также устойчивость этой операции.

Снижение уровня обобщения выступает и в применении методики, которая направлена на исследование процесса опосредованности больных. Эта методика известна под названием "метод пиктограмм".

Как мы говорили в главе V, эта методика была предложена А. Р. Лурия для исследования опосредованного запоминания при помощи рисунков. В дальнейшем она стала применяться с некоторыми вариациями для изучения мыслительных процессов. Опыт ставился таким образом, что испытуемый предполагает, что исследуется его память, в то время как экспериментатор изучает, в основном, особенности его мышления.

Уже в упомянутой работе Г. В. Биренбаум [11] было показано, что выбор рисунка, установление связи может служить индикатором не только нарушений памяти, но и мыслительной деятельности. Ею было установлено, что рисунки больных шизофренией отличаются большой схематичностью, пустой символикой, в то время как образы, созданные больными эпилептической болезнью, носят ситуационно-конкретный характер.

Анализу расстройств мышления с помощью метода пиктограмм было посвящено исследование С. В. Лонгиновой [62, 63]. Ею было показано на большом материале, что рисунки здоровых людей характеризует содержательная близость самого рисунка с заданным для воспроизведения словом, адекватная символизация (эти данные нашли свое подтверждение в неопубликованной дипломной работе Л. И. Зыряевой). Вследствие этого образы, создаваемые здоровыми людьми, оказываются пригодными для опосредования при воспроизведении слов.

Совершенно иные результаты получены С. В. Лонгиновой у больных эпилепсией. Автор отмечает, что обобщенный образ заменяется у них множеством конкретных представлений, которые они со всей педантичностью и обстоятельностью пытаются отобразить.

В приведенной выше работе Г. В. Биренбаум отмечала, что затруднения при выполнении этого задания у больных эпилепсией столь велики, что иногда больные не могут остановиться на каком-нибудь конкретном определенном рисунке, так как ни один из них не передает достаточно полно и точно конкретное значение слова. Аналогичные данные наблюдались и в исследованиях, описанных нами в 1962 г. [26]. Приведем типичные примеры выполнения пиктограмм больными эпилепсией.

Больной А. Веселый праздник. Как же его изобразить? Ведь веселиться-то можно по-разному. Один любит в праздник в кино сходить - это для него веселье. Ну, другой - выпить... Это, конечно, нехорошо... Для другого веселье в том, что он погуляет в кругу своей семьи, с детками там, или в цирк с ними сходит. Как же это изобразить? Ну, а можно иначе подойти, с точки зрения общественной. Есть у нас всенародные праздники, для всех, ну, например, 1 мая: демонстрацию изобразить, тогда надо много флагов (больной рисует флаг, но не удовлетворяется). Один флаг недостаточно, надо много флагов, толпу, но я не умею рисовать...

Больная М-ва. Тяжелая работа. Ну, уж это совсем нельзя изобразить, ведь мало что может быть тяжелой работой? Для одного математика тяжела. Я ее никогда не любила, она мне никогда не давалась. А другому литература не дается... А вот бывает, что слабому человеку физическая работа тяжела. Мало что может быть тяжело... Изображу камни - камни ворочать тяжело. Хотя сейчас есть подъемные краны, ими можно подымать тяжести... Нет, камни не надо рисовать, лучше я молот изображу, как в кузнице, но сейчас их нет, молотобойцев, это тоже сейчас при помощи технических приспособлений делается. Не знаю, доктор, как... Ну, пусть будет и камень, и молот.

Таким образом, сопоставление данных, полученных с помощью различных методов (классификация предметов, метод исключения, объяснение пословиц и метод пиктограмм), обнаружило у ряда больных (эпилептиков, олигофренов) снижение процесса обобщения: конкретно-ситуационный характер их суждений, непонимание переноса, условности. Больные не в состоянии выделить существенные свойства предметов, не могут раскрыть смысловые связи между ними.

Проблеме опосредованности большое внимание уделял Л. С. Выготский. Подходя исторически к процессу развития психики и считая, что психические процессы человека развиваются из внешней деятельности, Л. С. Выготский неоднократно подчеркивал опосредованный характер психических процессов. Возникающие на основе материального производства формы отношений людей опосредуют деятельность человека, формируют его психику. Указывая на ту роль, которую играет в психическом развитии употребление орудий, Л. С. Выготский придавал особое значение языку. Слово выступало для Л. С. Выготского явлением объективной действительности, возникающим в процессе общественной практики, которое используется вначале как форма общения и которое впоследствии становится средством организации собственных действий. Эта возможность опосредования заключена в значении слов, т. е. в системе связей и отношений общественного опыта, которое происходит в процессе общения с другими людьми.

Овладевая в своем развитии значениями слов, человек обобщает объективные связи и отношения, управляет своим поведением. Слово как средство общения и как средство обобщения образует в своем развитии единство и служит основой опосредования.

Проведенные нами исследования показали, что у ряда больных процесс опосредования оказывается нарушенным.

Снижение уровня обобщения, нарушение процесса опосредования означает, что сама проблемная ситуация, возникающая всегда при экспериментальном исследовании, остается нераскрытой.

С. Л. Рубинштейн указывал, что ситуация становится проблемной именно потому, что входящие в нее элементы неадекватны тем соотношениям, в которых они в данный момент выступают. Сама проблемная ситуация должна подвергнуться анализу - только тогда встает перед человеком формулировка задачи. Мышление использует усвоенные знания и способы решения задачи, но этому использованию должен предшествовать анализ условий задачи: оно применяет новые способы, если станьте недействительны.

Описываемые нами больные не могут проанализировать стоящую перед ними проблемную ситуацию; они рассуждают по поводу каждого ее элемента, однако теоретическая задача, которая от них требуется, не возникает. Мышление больных крайне ограничено в своих возможностях; оно отражает действительность неполно, несовершенно; больные могут правильно действовать лишь в жестко предопределенных условиях. Об этом писал в свое время (1896) еще А. А. Тохарский; в отличие от многих современных ему психологов он считал, что правильно мыслить - это значит увидеть изменившиеся условия, применить подходящий способ реагирования и уметь усомниться в правильности своих действий. В статье "О глупости" А. А. Токарский [108] приводит пример снижения мышления (в его терминологии "глупости"): дурак увидел пожар, стал плясать, его побили. Дома он получил от матери наставление и совет, что огонь надо заливать водой. Пошел дурак опять, видит - свинью палят. Он взял ведро и стал заливать огонь. Его опять побили.

А. А. Токарский разбирает этот случай: глупец усвоил наставление, следовательно память у него не была нарушенной. Он сделал вывод, что "если горит огонь - надо тушить". Но он потерпел неудачу, потому что он не сумел различить два момента - "пожар" и "паление свиньи" - и применил ко второму случаю то, что относилось к первому. По мнению А. А. Токарского, дурак уловил недостаточное количество признаков, значит недостаточно полно воспринял действительность.

Основная характеристика "глупости", по Токарскому, заключается в "несоответствии действия с требованиями действительности". Причину глупости А. А. Токарский [108, 691] видит в том, что у глупого человека "психический процесс нарушен в своем основном источнике, из которого вытекает все наше психическое богатство, а именно в восприятии непосредственной действительности. Глупец воспринимает лишь малую часть действительности". А. А. Токарский характеризует глупцов как людей, которые часто применяют шаблон не по назначению, которые не умеют искать новые связи, по-новому их применять и которые не сомневаются в своих суждениях.

Глупец мало воспринимает из того, что происходит вокруг него, мало вспоминает из того, что воспринял, и в конце концов не может разобрать, к какому случаю относится его воспоминание. Главная черта его - "резкое несоответствие представлений и понятий с действительностью" [108, 692].

По этим высказываниям А. А. Токарского видно, что мышление принималось им как деятельность, необходимо включавшую анализ, синтез и обобщение. Ведь неумение различить два сходных по одному признаку случая и недостаточно полное восприятие условий ситуации, на которое указывает Токарский, это и есть недостаточная аналитическая и синтетическая деятельность. Применение несоответствующего шаблона, т. е. неправильный перенос, означает неправильное обобщение.

В работах, посвященных психологии умственно отсталого ребенка, приводятся экспериментальные данные, указывающие, что умственно отсталый ребенок не в состоянии найти общее в многообразии единичных явлений. Уже в 30-х годах Л. С. Выготский и Ж. И. Шиф обнаружили, что умственно отсталый ребенок, усваивающий наглядные системы связей, не в состоянии систематизировать свой опыт на основе обобщения и отвлечения.

Резюмируя, можно сказать, что мыслительная деятельность подобных больных несовершенно отражает предметы, явления и их взаимосвязи. Указывая, что человеческое познание представляет собой переход от чувственного созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике, В. И. Ленин [1, 330] подчеркивал, что акт обобщения представляет собой отход от конкретности: "Подход ума (человека) к отдельной вещи, снятие слепка (понятия) с нее не есть простой, непосредственный, зеркально-мертвый акт, а сложный, раздвоенный, зигзагообразный, включающий в себя возможность отлета фантазии от жизни...".

У наших больных этот "отлет" от единичных связей крайне затруднен. Полноценный процесс отражения объективных свойств и закономерностей вещей, который предполагает умение абстрагироваться от конкретных деталей, у больных нарушен.

Искажение процесса обобщения. Нарушения системы отвлечения и обобщения могут принять другой характер, являясь как бы антиподом только что описанных.

Если суждения описанных выше больных не выходят за пределы частных, единичных связей, то у больных, о которых сейчас будет идти речь, "отлет" от конкретных связей выражен в чрезвычайно утрированной форме. Их суждения отражают лишь случайную сторону явлений, а не существенные отношения между предметами.

При решении экспериментальных заданий актуализируются случайные ассоциации, оторванные от конкретного опыта больного. Связи, которыми оперирует больной, не отражают ни содержания явлений, ни смысловых отношений между ними. Так, например, выполняя задание "классификация предметов", больные руководствуются чрезмерно общими признаками, неадекватными реальными отношениями между предметами. Например, больной М. объединяет вилку, стол и лопату по принципу "твердости"; гриб, лошадь и карандаш он относит в одну группу по "принципу" связи "органического с неорганическим".

Подобные нарушения мыслительной деятельности мы обозначаем как искажение процесса обобщения. Они встречаются чаще всего у больных шизофренией простой, вяло текущей и при галлюцинаторно-параноидной форме течения болезни, но могут наблюдаться и при других формах заболевания.

Подобные больные живут в мире своих бредовых переживаний, мало интересуются реальной обстановкой, пытаются к незначительным, обыденным явлениям подходить с "теоретических позиций". В беседе они способны затронуть вопросы общего характера, но часто не в состоянии ответить на конкретный вопрос. Так, например, говоря о шкафе, один такой больной называет его "ограниченной частью пространства"; рассказывая о товарище, которого он характеризовал как доброго человека, замечает: "Определение добра относительно, положительное и отрицательное, как вопрос об электронах и вселенной. Плохое - это качественная сторона, значит надо хорошую. Но плохое может сойти за хорошее, противоположности не бывает". Сравнивая два понятия, "луну" и "чернильницу", другой больной говорит: "Оба эти предмета в себе содержат что-то; луна что-то содержит и чернильница. Луна из чего-то состоит и чернильница. Обе круглые. И обе с отверстиями: в чернильнице - горлышко, на луне - кратеры. Еще сходство - луна светит, и если в чернильницу положить чернила и писать, то они тоже светят. Грамотность-свет. А различие-луну нельзя положить на стол, а чернильницу - можно где угодно держать".

В табл. 2 приведены наиболее показательные примеры того, как подобные больные выполняют задание классификации. Они проводят ее либо на основании столь общих признаков и свойств (твердость, движение), что выходит за пределы содержательной стороны явлений, либо на основании чисто внешних, несущественных признаков (отверстие).

Таблица 2. Примеры выполнения задания 'классификация предметов' по типу формальных, бессодержательных связей

Особенно отчетливо бессодержательный характер суждений больных определенной категории выступает при выполнении задания "составление пиктограмм". Так, один из больных рисует для запоминания слов "теплый ветер" два треугольника, для запоминания выражения "веселый ужин" - два кружка. Другой больной этой группы для запоминания слова "сомнение" изображает сома, для слова "разлука" - лук.

Если для больных со сниженным уровнем обобщения задание составить пиктограмму представляет трудность в силу того, что они не могут отвлечься от отдельных конкретных значений слова, то описываемые нами больные выполняют это задание с большой легкостью, они могут образовать любую связь безотносительно к содержанию поставленной перед ними задачи. Условность рисунка становится столь широкой и беспредметной, что он не отражает реального содержания слова, запоминание которого он должен опосредовать; больные могут, не задумываясь, предложить любую схему в качестве условного обозначения слова.

В табл. 2 приведены наиболее типичные образцы выполнения этого задания по типу бессодержательных, формальных связей. Не менее резко подобное нарушение мышления проявляется в опыте на определение и сравнение понятий. Особенно четко эти нарушения выступают при составлении пиктограмм (табл. 3).

Таблица 3. Примеры выполнения пиктограмм по типу формальных бессодержательных связей

В упомянутой выше работе С. В. Лонгиновой приводится анализ бессодержательных схематических рисунков. Автор с полным правом отмечает, что условность рисунков подобных больных доходит до абсурдности, до полной схематизации. В результате в рисунках ничего не содержится от нужного понятия; они не могут служить средством опосредования. Приводим некоторые иллюстрации любезно представленные нам С. В. Лонгиновой (рис. 2).

Рис. 2. Примеры бессодержательных формальных образов при выполнении задания 'метод пиктограмм' (данные С, В. Лонгиновой)

Для примера приводим данные больного Т. (история болезни доктора Гроссман).

Больной Т., 1940 г. рождения. Диагноз шизофрения, простая форма. Находился на исследовании и лечении в больнице им. Ганнушкина дважды, с 18.V11 по 20.VIII и с 5.II по 4.IV 1964 г. Наследственность отягощена: брат отца страдает шизофренией. Больной развивался правильно. В школу пошел 7 лет, до 5 класса учился очень хорошо. В школьные годы был тихим, послушным, пугливым. Очень любил книги о путешественниках и приключениях, был добрым и отзывчивым, преданно любил мать.

С 5-го класса успеваемость резко снизилась. Плохо понимал объяснения, особенно по математике. Стал замкнутым, угрюмым, легко раздражался, вступал в драки с товарищами. Изменилось отношение к матери. Стал "критично", со слов больного, к ней "присматриваться". Не называл ее больше мамой. Поведение стало странным: мог уйти на базар вместо школы и целый день собирать там конфетные обертки, из детского ружья стрелял в мебель, в фонари на улицах. Поведение в школе вызывало нарекания учителей. Легко поддавался внушению. Дома становился "невыносимым". Ненавидел родителей. Относился к ним, особенно к матери, со злобой. Отказывался мыться и менять белье.

В 1957 г. поведение его стало еще более странным. Заявлял матери, что "она разлагается", что "от нее исходит ужасный запах", бросал в нее вещи. Был зачислен на заочный факультет института. Успеваемость в институте была крайне низкой. Жаловался, что плохо понимает материал, не усваивает его. Дома оставался крайне тяжелым. Часами лежал в постели, плевал в окружающие предметы, раскачивался на стуле, пощипывал себя за щеку. Стал работать геодезистом, каменщиком, рабочим в типографии, но отовсюду уходил или его увольняли за грубость и нарушение дисциплины.

По настоянию матери обратился в больницу им. Ганнушкина, где пробыл месяц. В отделении замкнут, отгорожен от больных, некритичен к своему состоянию. Большую часть времени где-нибудь сидел, безучастно наблюдая за окружающим. Не читал, так как "мысли обрывались и не мог сосредоточиться". Ничем не занимался. Лечился инсулином.

После выписки не работал. Успеваемость была несколько лучше, но легко утомлялся, отмечал, что трудно думать, в "голове что-то творится". Не мог организовать свой рабочий день, большую часть которого бродил по улицам, приставал к прохожим. Был вторично направлен в больницу им. Ганнушкина, где больной находился с 5.II по 4.III 1964 г.

Психический статус. Полностью ориентируется в месте и времени. Себя больным не считает. Не высказывает никаких жалоб. Сведения о себе сообщает крайне бессистемно, относится к своему поведению и высказыванию без критики. Дает им нелепые объяснения, пытается рассуждать, подводя какую-то "теорию" под свои отношения с матерью. "Мужчина - существо более высоко организованное" и т. п.

Выписка из экспериментально-психологического исследования. По своей инициативе больной во время эксперимента никаких жалоб на состояние умственной работоспособности не высказывает, но при настойчивых расспросах признает, что в голове бывает "пустота", что читать и учиться "нудно". Экспериментальные задания быстро выполняет, но к своим ошибкам относится без должной критики. При классификации предметов объединяет ребенка и бабочку, так как "они нарисованы красочно"; при сравнении понятий "тарелка - лодка" говорит "состоят из молекул"; при сравнении "воробей-соловей", объясняет "птицы", но тут же добавляет "состоят оба из 3-х слогов и оканчиваются на "й". В "пиктограмме" для запоминания выражения "больная женщина" пытается нарисовать стадион "на нем болельщики сидят". Для слова "разлука" рисует луковицу.

Таким образом, при выполнении экспериментальных заданий больные сближают любые отношения между предметами и явлениями, даже если они не адекватны конкретным жизненным фактам. Реальные же различия и сходства между предметами не принимаются больными во внимание, не служат контролем и проверкой их суждений и действий. Следует отметить, что у подобных больных речь не облегчает выполнение задачи, а затрудняет его: произносимые больными слова вызывают новые, часто случайные ассоциации, 'которые больными не оттормаживаются. Выполнив в реальном действии задание правильно, больные нелепо рассуждают по поводу него.

О нарушениях мышления у больных шизофренией писал Л. С. Выготский. Он высказывал предположение, что у них имеет место распад функции образования понятий - последние снижаются до уровня комплексов, т. е. конкретных смыслообразований - и что в основе этого нарушения лежит изменение значения слов.

Соглашаясь с Л. С. Выготским в том, что у больных шизофренией может часто обнаруживаться изменение значения слова, мы не можем считать, что в этих случаях речь идет о снижении понятийного уровня больных до уровня комплексных решений (в понимании Л. С. Выготского комплексное решение означает обобщение явлений на основании конкретных связей, конкретных представлений). Как показали наши эксперименты, это имеет место лишь у весьма ограниченной части больных шизофренией, находящихся в так называемом исходном состоянии, т. е. в состоянии дефекта. В большинстве случаев их мышление оказывается нарушенным не потому, что они оперируют конкретными связями, а, наоборот, потому, что в их суждениях доминируют, как мы говорили выше, связи, не адекватные конкретным жизненным отношениям. Даже в тех случаях, когда их суждения конкретны, они не отражают истинные реальные отношения между явлениями или предметами, а скорее означают сближение, сгущение их отдельных случайных сторон и свойств. Это сближение происходит не из-за нарушения понятийного уровня, а потому, что у больных утрачивается направленность на объективное содержание явлений и предметов. Подобную "необычность" мышления больных шизофренией описывают многие авторы. Одни из них, как Н. Камерон [121], Д. Чепмен [122], Р. Пейн [133], пытаются объяснить изменения мышления больных шизофренией тем, что больные используют широкий круг свойств предметов, не относящихся к информации о них. Другие, как Ю. Ф. Поляков [83], Т. К. Мелешко [73], говорят о том, что нарушение мышления больных шизофренией связано с тем, что у них актуализируются малозначимые в прошлом опыте знания. Особенно интересны в этом направлении работы Ю. Ф. Полякова, Т. К. Мелешко, которые разработали серию методик (видоизмененные варианты метода исключения, сравнения понятий) для исследования мышления больных шизофренией. Они показали, что больные используют при сравнении понятий в 2,5 раз больше, чем здоровые, нестандартные свойства предметов.

Таким образом, исследования многих авторов приводят с разных позиций к положению о том, что мышление больных шизофренией, обозначенных нами как искажение процесса обобщения, не отражает реальные соотношения предметов и явлений. Анализ этого вида патологии мышления может быть дан, если подойти к мышлению как деятельности мотивированной, в структуру которой включен и личностный компонент (см. § 3).