§ 2. Основные слагаемые КСППЭ эмоциональных состояний

Главная цель КСППЭ эмоциональных состояний — диагностика физиологического аффекта. На пути к ее достижению перед экспертами встают еще две важные задачи: отграничить исследуемую аффективную реакцию, с одной стороны, от патологического аффекта или иных временных болезненных расстройств психики, а с другой — от обычных состояний эмоциональной напряженности или эмоциональных реакций, не достигших глубины физиологического аффекта. Решение всех этих задач основывается на анализе и экспертной оценке ситуации, личности, индивидных качеств субъекта, его актуального психофизиологического состояния к моменту эмоционального реагирования, а также особенностей поведения в период и после аффективного деяния.

Оценка ситуации

Одно из главных качеств эмоций — их ситуационность. Эту зависимость хорошо описывает структурная формула эмоций П. В. Симонова (Э=f (П(Ин — Ис)), где Э — степень эмоции, П — важность потребности, Ин — информация, прогностически необходимая для удовлетворения потребности, Ис — информация, существующая у субъекта. См.: Симонов П. В, Указ, соч., с. 136.). Из нее следует, что необходимыми и достаточными причинами развития аффектогенной ситуации являются высокая личностная значимость угрожающего психотравмирующего фактора и наличие условий, порождающих у субъекта дефицит информации о путях, средствах и времени нейтрализации возникшей угрозы и удовлетворения актуализированной ею потребности в безопасности.

Личностная значимость травмирующего психику воздействия определяется местом фрустрируемой потребности в иерархии потребностей человека. Иерархия потребностей индивидуальна, однако у всех людей обязательно включает в свой состав так называемые основные потребности. К ним относятся биологические, инстинктивные потребности (в жизни, продолжении рода) и некоторые высшие

социальные потребности, прежде всего потребности в социальном признании, уважении, самоактуализации, сохранении и повышении ценности своего «Я». Основные потребности невыводимы друг из друга и не взаимозаменяемы. Именно поэтому они обладают наиболее высоким аффектогенным потенциалом. При невозможности их удовлетворения в социально приемлемой форме личность бывает «вынуждена» переходить на эволюционно примитивный видовой, «аварийный» способ аффективного разрешения ситуации. Такие аффекты особенно легко возникают при наличии в ситуации обстоятельств, угрожающих жизни, здоровью, социальному престижу, чести, достоинству, самооценке и самоуважению как самой личности, так и тех лиц, с которыми она себя идентифицирует. Это прежде всего малолетние дети, члены семьи, близкие и другие значимые для субъекта люди, в том числе и случайные лица, способные вызвать сочувствие, сопереживание субъекта. Именно большинство этих обстоятельств закон объединяет в понятиях «насилие» или «тяжкое оскорбление» и указывает на их направленность на «виновного или его близких» как на существенное и необходимое условие возникновения сильного душевного волнения.

По мнению большинства правоведов, ситуация насилия или оскорбления со стороны потерпевшего должна существовать реально, а не в воображении субъекта. Однако, как справедливо замечает М. М. Коченов, это требование «не следует понимать слишком прямолинейно» (Коченов М. М. Введение в судебно-психологическую экспертизу, с. 86.). Субъективная тяжесть оскорбления во многом определяется особенностями личности обвиняемого, ее ситуационной динамикой. Оскорбительное поведение потерпевшего может по-разному отразиться в сознании обвиняемого в зависимости от актуального состояния его мотивационной сферы, настроения, характера предшествующих переживаний. Особенно сильно травмирующие влияния переоцениваются аномальными личностями, что обусловливает типичную для них парадоксальность аффективного реагирования.

Нередко препятствия в удовлетворении потребностей возникают не вследствие описанных межличностных конфликтов, а в результате наличия у личности внутренних барьеров: при одновременной актуализации ситуацией двух или более приблизительно равных по силе, но разнонаправленных и внутренне противоположных мотивов, при столкновении в сознании различных желаний, целей, ценностей. В этих случаях аффектогенная ситуация принимает характер внутренне конфликтный. Различают три типа внутриличностного конфликта: 1) когда субъекту приходится выбирать между двумя в равной степени привлекательными, но требующими противоположных действий решениями; 2) когда одна и та же цель одновременно оказывается в равной степени привлекательной и непривлекательной; 3) при необходимости выбора из двух в равной степени непривлекательных решений. Внутри- и межличностные конфликты могут сочетаться. Конфликтность— основной признак аффектогенной ситуации.

Наряду с личностной значимостью травмирующей ситуации на развитие аффектов существенное влияние оказывают ее информационные характеристики. Наибольшую аффектогенность имеют новые, необычные для личности ситуации, для овладения которыми в опыте субъекта нет готовых, апробированных программ поведения. Этот фактор может иметь абсолютное и относительное значение. В последнем случае речь идет о невозможности экстренно найти правильный выход из сложной ситуации вследствие ее быстротечности, резкого дефицита времени для решения, наличия помех наблюдения.

Это качество конфликтной ситуации может быть определено как ее внезапность. Его не следует путать с внезапностью возникновения сильного душевного волнения, установление которого входит в задачу юристов. Оценка же внезапности развития конфликтной ситуации составляет необходимый элемент экспертного анализа аффектогенности ситуации. Такая оценка ситуации может и должна выполняться и учитываться экспертами при диагностике аффекта. По мнению М. М. Коченова, аффектогенной может быть названа любая ситуация, в которой человек обязан действовать, но не находит подходящих способов действия.

Нетрудно увидеть, что информационные характеристики психотравмирующего воздействия, как и его значимость, сугубо индивидуальны и детерминированы не только объективными условиями ситуации, но и особенностями личности субъекта, его динамическими (быстрота познавательных процессов, способность к концентрации внимания и др.) и содержательными (ценности, интеллект, опыт, навыки и др.) свойствами. В связи с этим аффектогенное значение ситуации не может быть понято лишь на основании изучения ее объективных аспектов. Адекватна» экспертная оценка ситуации возможна только при учете личности субъекта, взаимодействующего с этой ситуацией. Принцип совместного двуединого рассмотрения личности и ситуации — один из основных в КСППЭ эмоциональных состояний.

Оценка личности

Парадоксальность аффективного реагирования состоит в том, что, протекая как примитивная, чуждая личности реакция, аффект по механизму своего развития вместе с тем имеет «максимально личностный, минимально опредмеченный характер» (Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии, с. 495.). Именно поэтому психологический анализ личности — один из важнейших этапов КСППЭ эмоциональных состояний. Основная его задача — дать научный контекст для экспертной оценки аффективной феноменологии, получить надежные объяснительные критерии особенностей развития, структуры, динамики и трансформации эмоциональных реакций.

Наши данные подтверждают данные ряда криминалистов о том, что лица, совершившие преступление в состоянии аффекта, в основном имеют положительную социальную направленность. Они имели хорошие производственные и бытовые характеристики, нередко пользовались авторитетом у окружающих. Данные анкетных личностных тестов (MMPI и 16-PF Кеттела) также свидетельствовали о хорошей их социализации, тенденции к конвенциальному (одобряемому) поведению, легкости и беспрепятственности его реализации в жизни.

Отличительной особенностью лиц, у которых эмоциональная реакция не достигла глубины аффекта, было значительно худшее усвоение социальных (правовых, морально-этических) норм, наличие неконвенциальных трудно исправляемых установок, пренебрежение нравственными правилами, эгоистическое стремление разрешать жизненные затруднения с помощью «самопопустительства» и «самовзвинчивания» (Лунц Д. Р. Проблема невменяемости в теории и практике судебной психиатрии. М., 1966, с. 104.).

Довольно типичны результаты исследования сферы субъективных отношений. Во всех случаях, где эмоциональная реакция достигла глубины аффекта, в беседе с исследуемым, по материалам дела, данным проективных методик («незаконченные предложения», Тематический апперцепционный тест — ТАТ) было отмечено существование длительных конфликтов в сфере наиболее значимых для личности отношений (супружеских, бытовых, семейных, в сфере производственной деятельности и общения), нередко наличие в прошлом кризисных периодов в жизни личности. Это совпадает с данными Б. В. Сидорова (См.: Сидоров Б. В. Указ, соч., с. 122.), отметившего на своем материале существование хронической травмирующей обстановки в 59,2%. Причина конфликтов не всегда была связана со стечением внешних обстоятельств. В существенной степени она порождалась личностными особенностями самого исследуемого, неадекватно завышенным уровнем его притязаний, неумением разделять в жизни идеальные (желаемые) и реальные (достижимые в данной конкретной ситуации) цели (См.: Зейгарник Б. В., Братусь Б. С. Указ, соч., с. 94—95.). Следующие за этим жизненные неудачи порождали хроническую неудовлетворенность индивида своими достижениями, накопление неизжитых обид, разочарований, несбывшихся надежд. Особенно отчетливо эти зависимости (механизмы) были выражены у аномальных личностей.

Наибольшее внимание в психологической, психиатрической и криминалистической литературе уделено характерологическому аспекту лиц, совершивших аффективные деликты.

Наши данные свидетельствуют о существовании среди исследуемых лиц с аффективными деликтами двух основных характерологических типов: с преобладанием черт возбудимости и тормозимости. Первым были свойственны активность, настойчивость, агрессивность, эгоцентризм, негибкость установок, но вместе с тем достаточный контроль за своим поведением, позволявший им долгое время сдерживать эмоциональное возбуждение, что вело к его кумуляции. По данным теста Розенцвейга, у них доминировали внешнеобвиняющие формы реагирования с тенденцией в ряде случаев воспринимать трудности не в качестве задачи, требующей разрешения, а как непосредственную угрозу их личности. У части исследуемых лиц тип реакции был препятственно-доминантным («с фиксацией на препятствии»), свидетельствующим о том, что всякий фрустратор надолго приковывал их внимание, становился у них источником длительных отрицательных переживаний.

Для второго типа были характерны пассивность, зависимость от мнения лидера и «значимых» членов группы, высокий уровень тревожности, склонность к сомнениям, нерешительность, уступчивость, слабость волевого контроля. Отмеченные характерологические качества определяли доминирование отказных поведенческих реакций, лишая эти личности возможности своевременного эмоционального отреагирования. Как и у личностей первого типа, это способствовало кумуляции аффектов. При исследовании тестом Розенцвейга характерным типом реакции был самозащитный (с фиксацией на защите своего «Я»), свидетельствующий о слабости, уязвимости личности с тенденцией порицать себя, не выражая недовольства вовне.

Таким образом, несмотря на различия и даже полярность характерологических черт, лицам, совершившим деяние в состоянии физиологического аффекта, были свойственны склонность к застреванию на психотравмирующих моментах, тенденции к кумуляции аффективного напряжения. Эти качества хорошо определялись личностными методиками (MMPI, тест Роршаха, тест Розенцвейга) и отчетливо выступали при клинико-психологическом анализе стереотипов поведения испытуемых. Они отграничивали описанные характеры от эмоционально лабильных (неустойчивых) личностей, у которых КСППЭ констатировала обычные эмоциональные реакции (неаффективной глубины). По другим критериям лица данных групп существенно не различались. Для тех и других были типичны признаки эмоциональной неустойчивости, ранимости, повышенной обидчивости, сензитивности (чувствительности), вспыльчивости.

Наши данные показали, что аффекты в практике КСППЭ очень редко являются результатом единственного экстремального воздействия, с которым личность не может справиться в связи с дефицитом времени и отсутствием подходящей программы действий. Напротив, обнаружено, что криминальному аффекту исследуемых обычно предшествовала довольно длительная драматическая история развития конфликтных отношений, без влияния которой невозможно было понять парадоксальность аффективного взрыва в ответ на незначительный повод. При этом речь шла не о простом количественном накоплении эмоционального напряжения при повторных психотравматизирующих воздействиях, а о длительном процессе переживания конфликтной ситуации, о неудачных попытках «совладания» с ней, приводящих к порождению ложных личностных смыслов. Благодаря этой перестройке личности наступало временное смягчение внутреннего конфликта, но не устранялись его причины. В ряде таких случаев имели место признаки патологического развития личности. Формировался типичный порочный круг: вследствие неудачной психологической защиты личность трансформировалась, наступившая же трансформация «фиксировала» конфликт, переводила его в неосознаваемую форму (сферу), чем повышала чувствительность личности к повторным аналогичным или сходным воздействиям. Указанный механизм по закону «снежного кома» приводил к расширению неотреагированных аффективных комплексов и росту эмоциональной напряженности до такой значительной степени, что даже относительно несильное травмирующее воздействие играло на этом фоне роль «последней капли» и вызывало тяжелый аффективный взрыв.

Выдвигаемое нами положение о развитии личности как о существенной стороне процесса аффективной кумуляции получило подтверждение в результатах исследования Н. Б. Морозовой (См.: Морозова Н. Б. Острые аффективные реакции у несовершеннолетних с психогенным развитием личности (клинический и судебно-психиатрический аспекты). — Автореф. канд. дисс М,. 1986.). Автор показала, что особенно тяжелые аффективные реакции у подростков возникают именно на фоне психогенных развитии личности, формирующихся в три этапа под воздействием пролонгированного психогенного травмирования в семье одним из родителей. На первом этапе происходит изменение эмоциональной ориентации подростка, поляризация его отношения к родителям, что ведет к повышению чувствительности к психотравмирующему воздействию. На втором этапе происходит формирование комплекса сверхценных переживаний, приводящих к аномалии личности подростка и еще больше обостряющих его переживания. Третий этап характеризуется упрочением сверхценных смыслов, развитием явлений агрессивного аутистического фантазирования, как бы «проторяющих» дорогу грядущему брутальному (криминальному) аффекту. Разрешающий внешний повод («последняя капля») во всех случаях был ничтожен.

Сразу отметим важный момент. Этап агрессивного фантазирования наблюдался в части случаев (у молодых обвиняемых) и в наших исследованиях. Он ни в коем случае не может рассматриваться как сознательное планирование мести или как подготовка будущей агрессии. Представляя собой закономерный феномен состояния фрустрации, он протекает непроизвольно и отражает работу неосознаваемых защитных механизмов личности. На этом основании данный феномен не подлежит правовой оценке, но может и должен быть учтен экспертами как показатель глубины и длительности психотравмирующего воздействия, как симптом неэффективности процессов психологической компенсации.

Описанная нами закономерная связь, точнее двуединство процессов аффективной кумуляции и развития личности, позволяет сформулировать два важных методологических вывода. Во-первых,—обязательность динамического подхода к оценке личности в КСППЭ. Во-вторых,— необходимость перехода при экспертной оценке от простой констатации аффективной кумуляции к раскрытию процессов ее переживания как механизмов неадекватного, неудачного смыслопорождения.

Из первого вывода вытекает, что данные экспериментально-психологического исследования и тестов имеют для КСППЭ скорее вспомогательное значение и должны быть распространены на момент содеянного с предельной осторожностью. Необходимо учитывать, что они нередко описывают личность, находящуюся в новой социальной позиции, т. е. по существу новую личность, результат душевного кризиса и нового смыслопорождения в ситуации личностного краха при взятии под стражу и осуждении. В связи с изложенным следует еще раз повторить, что основное значение в КСППЭ эмоциональных состояний имеет анализ жизненного пути обвиняемого, его целостного поведения, оценка информации, содержащейся в материалах дела, об особенностях формирования личности, системе ее общественных отношений, ценностных ориентации, способах самоактуализации в психологический период, относящийся к содеянному.

Реализация второго вывода (положения) делает необходимым клинико-психологическое исследование механизмов переживания психотравмирующей ситуации, в частности процессов психологической компенсации и психологических защит личности.

Оценка индивидных качеств и временных неблагоприятных факторов

Особенности эмоционального реагирования зависят не только от личности исследуемого, но и от многих психофизиологических свойств, присущих ему как индивиду.

Прежде всего следует указать на характер эмоциональной реактивности, являющийся основой темперамента. Общеизвестна склонность к сильным, напряженным аффектам (агрессии, ярости) представителей сильного неуравновешенного типа (холериков). Эмоционально неустойчивы также меланхолики. Для них типичны астенические быстро истощаемые аффекты, но при определенных условиях возможны грубые агрессивные реакции.

Особое внимание должно быть уделено конституционным аномалиям эмоциональной реактивности. Речь идет прежде всего о спонтанно или под воздействием внешних причин наступающих изменениях настроения у психопатических личностей: фазах, психопатических расстройствах настроения (дистимиях, дисфориях). Не лишая психопатов вменяемости, они не только резко повышают их конфликтность, но и нередко окрашивают аффект особой брутальностью (См.: Safi H. Affektdelikte. — Nervenarzt, 1983, В. 54, S. 564.).

Эмоциональная реактивность индивида в существенной степени определяется его полом и возрастом. Материал КСППЭ подтверждает наблюдения криминалистов о преобладании среди лиц, совершивших общественно опасные деяния в состоянии аффекта, молодых исследуемых: до 40 лет — 85,3%, в возрасте 20—29 лет — 70,6%. По-видимому, это определяется более высокой эмоциональной реактивностью в указанные периоды жизни, но несомненно также связано с ограниченностью опыта в сочетании со свойственными молодым людям завышенной самооценкой, стремлением утвердить себя, максималистскими тенденциями.

Значение фактора созревания эмоциональной сферы индивида особенно ярко выступило в наличии среди наших наблюдений исследуемых лиц с признаками психического инфантилизма. Обычно им сопутствовали и явления определенной соматоэндокринной диспластичности. Повышенная эмоциональная возбудимость у этих лиц сочеталась с недостаточным волевым контролем над эмоциями, эгоцентризмом и повышенной требовательностью к окружающим.

На долю женщин падает 25,5% наших наблюдений с аффективными деяниями, на долю мужчин — 74,5%. Преобладание мужчин типично для криминальных контингентов, проходящих экспертное исследование в Институте им. В. П. Сербского. Однако общая доля женщин здесь меньше. Следовательно, наши данные свидетельствуют о возрастании роли аффектов в криминальном поведении женщин.

Меньшее значение, по нашим данным, имел образовательный уровень исследуемых. В отличие от Б. В. Сидорова, мы не обнаружили доминирования лиц с «недостатком образования». Незаконченное среднее образование имели только 10% наших испытуемых, остальные — среднее, среднее специальное или незаконченное высшее.

Наряду с относительно постоянными индивидными свойствами, существенное влияние на развитие аффектов оказывают различные неблагоприятные факторы, изменяющие психофизиологическое состояние индивида к моменту эмоционального реагирования. Наибольшее значение имеют состояние алкогольного опьянения, соматические болезни или состояние выздоровления, психическое и физическое перенапряжение (усталость), бессонница, истощение, беременность, выраженный синдром менструального напряжения у женщин, передозировка некоторых лекарственных средств (психостимуляторов), прием наркотиков и др. Их роль как условий, способствующих развитию аффектов, отмечается практически всеми авторами и связывается с состоянием общей психической астении, изменениями настроения и (или) вегетативной дизрегуляцией. Наши данные в целом подтверждают это положение, но свидетельствуют, что влияние врожденной или нажитой, временной или постоянной «патологической почвы» на развитие аффектов этим обычно не ограничивается. Подробно эта проблема будет рассмотрена при постановке вопроса об аномальном аффекте.

Оценка феноменологии эмоциональных состояний

Будучи интегративной реакцией всего организма, выраженная эмоция (аффект) является внешнему наблюдателю в виде типичного комплекса соматических, вегетативных и пантомимических признаков, обнаруживает себя в характерном изменении поведения и психической деятельности субъекта при совершении аффективного деяния. Представление о глубине и качестве эмоции, кроме того, может сложиться на основе субъективного «отчета» исследуемого о его специфических переживаниях, особых соматических ощущениях, своеобразных трансформациях сознания, самосознания и познавательных процессов. Учет и оценка этих объективных и субъективных признаков аффекта и реконструкция на их основе актуального психического состояния обвиняемого в момент совершения преступления— завершающий этап экспертного анализа. При его проведении большую диагностическую важность приобретает установление характера динамики эмоционального процесса, так как только констатация закономерной смены типичных эмоциональных феноменов позволяет распознать аффект с достаточной надежностью. В связи с отмеченным целесообразно рассмотреть признаки аффекта по стадиям аффективного процесса, в котором условно выделяют подготовительную стадию, стадию аффективного взрыва и стадию истощения.

Подготовительная стадия. В широком смысле ее психологические границы определяются временем развития актуальной конфликтной ситуации, в узком — охватывают временной промежуток от непосредственного травмирующего психику повода до аффективного взрыва. При внезапном развитии конфликтной ситуации эти границы обычно совпадают, в случае кумулятивного аффекта они существенно различаются. Этим объясняется возможность неоднозначной юридической и психологической оценки признака внезапности развития аффекта. Юридическое понимание внезапности требует констатации аффективного взрыва непосредственно вслед за травмирующим поводом (насилием, оскорблением). Психологическое понимание внезапности учитывает прежде всего субъективный момент — внезапность аффективного импульса к действию для самого субъекта (См.: Коченов М. М. Введение в судебно-психологическую экспертизу, с. 92.). Такая субъективная внезапность может не совпадать с объективным поводом, что во многом зависит от особенностей процесса переживания психотравмы. В типичных случаях развития аффекта процесс переживания сопровождается стремительным ростом эмоциональной напряженности, заканчивающимся аффективным взрывом. Но процесс переживания может носить и волнообразный характер, спонтанно усиливаться в определенный период под влиянием непроизвольных представлений перенесенного насилия, осознания новых личностных смыслов оскорбления, при повторной встрече с травмирующими элементами той же конфликтной ситуации. В этих случаях возможен «отставленный» аффективный взрыв.

Наиболее надежные критерии экспертной оценки подготовительной стадии аффекта могут быть получены при анализе поведения подэкспертного. При развертывании во времени оно все больше теряет свободу, становится негибким, стереотипным, мотиво- или целенесообразным. При остром, внезапном неправомерном воздействии, когда причинный и разрешающий факторы практически совпадают, эта стадия носит максимально свернутый характер. Аффективный взрыв в таких случаях реализуется непосредственно вслед за стимулом, по существу реактивно.

Стадия аффективного взрыва. Феноменологический анализ этой стадии — центральный пункт КСППЭ физиологического аффекта, основа его экспертного установления и дифференцирования.

Наиболее информативные признаки физиологического аффекта следующие:

1. Глубина аффективной суженности сознания. Она проявляется в резком ограничении поля восприятия, нарушении контроля над ситуацией, трансформации характера переживаний. Внимание концентрируется исключительно на источнике насилия и немногих связанных с ним элементах ситуации. Сознание заполняется крайне эмоционально насыщенными переживаниями гнева, обиды, оскорбленного достоинства, глубокого недовольства. Изменяется восприятие конфликтной ситуации. Оно становится избирательно фрагментарным, отрывочным, утрачивает одновременность. «Отчет» обвиняемых о содеянном на следствии и при экспертизе показывает, что они в это время фиксируют в сознании с особой четкостью только отдельные, наиболее значимые для их личности элементы ситуации, не воспринимают и не осознают многие из других существенных для дела обстоятельств.

Показателем глубины нарушений самосознания являются также признаки дереализации окружающего на высоте аффекта, наличие которых надежно дифференцирует аффект от других менее глубоких эмоций (См.: SaS Н. Указ, соч., с. 562, 564—565.).

К внешним признакам сужения сознания относятся снижение ориентировки в окружающем («слепая ярость»} и понижение чувствительности. Обвиняемые нередко игнорируют свои ранения, вид крови, не обращают внимания на опасные препятствия, не реагируют на обращение окружающих, не замечают простых путей к достижению целей, действуют «напролом».

2. Нарушение поведения и деятельности. Оно выражает расстройства регулятивных функций сознания (воли) и проявляется в крайней негибкости, стереотипности действий. При этом нарушается и упрощается структура деятельности, утрачиваются сложные интеллектуальные и моторные навыки, требующие контроля сознания, начинают доминировать элементарные действия, двигательные автоматизмы, не соотносятся с ситуацией способы и средства достижения целей. Указанные особенности определяют ряд типичных криминологических характеристик преступлений, совершенных в состоянии аффекта. Для них свойственны множественность наносимых ударов и ранений, нередко — даже после полного прекращения сопротивления жертвы, ее смерти.

Снижение произвольности действий сопровождается резким усилением их энергетики. Движения становятся стремительными, выполняются непрерывно, с большой силой. В этот период лицо способно преодолевать значительные препятствия, развивать усилия, недоступные ему в обычном состоянии.

Мерой сужения сознания и нарушения произвольности действий может служить степень отклонения поведения в аффекте от типичного для индивида стереотипа и стиля поведения, от «модели нормального действия субъекта» (Undeutsch U. Schuldfahigkeit unter psychologischem Aspekt— In: G. Eiseh (Hrsg) Handworterbuch der Rechtsmedizin. Stuttgart: Enke, 1974, S. 91—115.).

3. Типичная динамика эмоционального возбуждения: субъективная внезапность и импульсивность развития, взрывной, «лавинообразный» характер нарастания и резкий стремительный спад, позволяющий некоторым авторам говорить о «прямоугольном» протекании аффекта (Ritzel G. Forensisch-psychiatrische Beurteilung der Affekttat.— MMW, 1980, B. 122, S. 623—627; Safi Н. Указ, соч., с. 563.);

4. Характерные «физиогномические» признаки аффекта, связанные с непроизвольными пантомимическими и вегетативными его проявлениями, нарушение экспрессивной и коммуникативной функций речи.

Стадия истощения. Очень интенсивная трата энергии в момент аффективного взрыва определяет характерный симптом постаффективной стадии — наличие глубокой психической и физической астении с переживанием тяжелого потрясения, внутреннего опустошения, крайней усталости, растерянности, раскаяния, жалости к потерпевшему. Как правило, такие лица оставались на месте содеянного, обычно сами сообщали о случившемся в милицию, пытались помочь жертве. Реже в страхе убегали с места преступления, не пытаясь скрывать его следы, не заботясь о своем внешнем виде, не имея первое время определенных целей и маршрута.

К заключительной стадии аффекта условно могут быть отнесены постаффективные амнезии (нарушения припоминания содеянного в аффекте). Они относятся к наиболее «шатким» показателям аффекта вследствие отсутствия критериев их объективации.

Примером описанных особенностей могут служить данные об С., 30 лет, обвинявшемся по ст. 104 УК РСФСР в убийстве соседки по квартире Ф. Раннее развитие С. было правильным. В подростковом возрасте он имел несколько черепно-мозговых травм, перенес воспаление среднего уха. Несмотря на периодически возникавшие в последующем головные боли и повышенную утомляемость, успешно окончил 10 классов и МГУ. В дальнейшем был принят в аспирантуру, защитил диссертацию. Вел большую общественную работу, быстро продвигался по службе. Свидетели по делу считали С. замкнутым, вспыльчивым, прямолинейным человеком, который «стремился переживать все в себе». В служебной характеристике отмечены его дисциплинированность, принципиальность, бескомпромиссность. С. женат, имеет двух детей. По словам сослуживцев, к своим детям он относился «очень хорошо, даже несколько экзальтированно». Последние 3 года семья С. проживала в коммунальной квартире, в одну из комнат которой позднее вселилась Ф. Вскоре между семьей С. и Ф. сложились конфликтные отношения, чему способствовали вспыльчивость, грубость и неуравновешенность Ф. Она могла бранно «обозвать» детей, оттолкнуть их с дороги. С. тяжело переживал конфликт, старался урегулировать его через общественные организации. На работе высказывал опасения, что Ф. может выполнить свои угрозы — убить его детей. Свидетели отмечали, что в течение последнего года у С. часто было подавленное настроение, он стал особенно вспыльчивым, за 2 месяца до происшествия в его поведении «чувствовалось какое-то напряжение, надрыв». В день происшествия С. был с детьми в квартире один. К двери его комнаты подошла Ф. и потребовала, чтобы дети С. не шумели, назвав их «сумасшедшими». С. ответил ей тем же. После этого, по словам С., Ф. «бросилась в драку», держа в руках нож, которым пользовалась на кухне. Вырвав из рук Ф. нож, С. убил ее, нанеся 69 ножевых ранений. На следствии С. показал, что хотел просто оттолкнуть Ф. и не помнит, как в его руках оказался нож, сколько он нанес им ударов Ф., как нож сломался. С. сам вызвал работников милиции и, по словам лиц, его задержавших, «даже обрадовался» их приходу.

При исследовании в Институте им. В. П. Сербского в период КСППЭ у С. были выявлены нерезкие нарушения сердечной проводимости и изменения в миокарде; по заключению невропатолога «умеренно выраженные органические изменения центральной нервной системы, возможно, травматического генеза». В период комплексного обследования С. легко вступал в контакт, обнаруживал правильную всестороннюю ориентировку, критическое отношение к сложившейся ситуации. Первые дни пребывания в отделении был очень взволнован, избегал беседовать об уголовном деле, настроение было снижено. В дальнейшем сообщил экспертам, что с Ф. у него с самого начала отношения были конфликтные. Она постоянно оскорбляла его и его семью, была груба в обращении, угрожала облить детей кипятком. В день происшествия Ф. оскорбила детей, а затем с ножом в руке (она в это время чистила рыбу) бросилась к нему. Он не помнит, как этот нож оказался у него в руках, сколько нанес им ударов, сколько времени бил Ф. Когда «понял», что убил соседку, почувствовал безразличие и усталость. Испытывал сильную физическую слабость; болели ноги, спина. Эмоциональные реакции С. были живые, правильные, суждения логичные. При экспериментально-психологическом исследовании нарушений мышления, памяти, ассоциативных процессов и внимания у него не выявлялось. С. легко усваивал инструкции, активно включался в работу, стремился как можно лучше выполнить задания. Точно вспомнил все 16 понятий, предложенных для опосредованного запоминания (методика «Пиктограммы»). При этом образные ассоциации С. были адекватными, эмоционально насыщенными, содержали проекцию его ситуационных переживаний. С. легко выполнял мыслительные операции обобщения, сравнения и исключения, опираясь на существенные, значимые признаки понятий (методики «Классификация», «Исключение 4-го лишнего», «Сравнение понятий»). Результаты исследования личности тестами Роршаха и MMPI выявили у С. чрезмерную чувствительность, уязвимость, прямолинейность, повышенное чувство справедливости, педантичное следование принятым в обществе нормам, упорство в достижении цели наряду с застреваемостью на отрицательных переживаниях, аффективной негибкостью, достаточно высоким уровнем самоконтроля.

На основании данных исследования и анализа материалов дела КСППЭ пришла к заключению, что С. психическим заболеванием не страдает, обнаруживает последствия органического поражения головного мозга, выражающиеся в неврологической симптоматике, без существенного изменения психики, в момент совершения инкриминируемого ему деяния находился вне временного болезненного расстройства психической деятельности, в состоянии физиологического аффекта, вне состояния алкогольного опьянения.

Настоящее наблюдение специально выбрано для демонстрации необходимости именно КСППЭ, несмотря на отсутствие выраженных психопатологических проявлений у подэкспертного. Психическое состояние С. представляет собой типичную «пограничную» норму, крайний вариант психического здоровья, являющийся результатом достаточной социальной компенсации отдельных проявлений остаточной органической астении в виде повышенной вспыльчивости и утомляемости (не достигающих, однако, степени синдромальной очерченности) и. явных акцентуаций характера по шизоидному типу (замкнутость, негибкость, интровертивность переживаний). Однако такая квалификация последствий перенесенных органических вредностей стала возможной лишь после комплексного клинического исследования психической и неврологической сфер С., когда у него был объективно установлен преимущественно неврологический уровень органического поражений головного мозга.

То же относится к оценке акцентуаций характера: их точная квалификация как «пограничной» нормы потребовала исключения психопатии и психопатоподобных состояний иной природы. Без участия психиатра сделать это было невозможно.

Однако участие эксперта-психиатра не ограничивается в данном случае лишь дифференциальным диагнозом исходного фона эмоциональной реакции. Наличием органического радикала в поведении С. следует считать не только его вспыльчивость, но и негибкость. В сочетании с замкнутостью, углубленным в себя (интровертивным) типом переживания последнее личностное (характерологическое) качество определяет возможность длительной кумуляции эмоционального напряжения. Эпилептоидный компонент поведения проявился и в особой суженности сознания на высоте эмоционального взрыва, множественности и тяжести нанесенных повреждений, их крайней силе (сломался нож). Правильная оценка всех этих аспектов — содержательный вклад эксперта-психиатра в совместную комплексную оценку.

Психологический анализ подтверждает такой вывод, позволяя установить типичную кумуляцию аффективного напряжения в хронической конфликтной ситуации. Обостренному переживанию С. реальных притеснений со стороны Ф. способствовали его личностные особенности в виде повышенного чувства справедливости, легкой уязвимости, ранимости, неуверенности в себе, педантичного следования принятым нормам. Углублению и фиксированию конфликта, с одной стороны, способствовали объективная невозможность быстро и радикально изменить травматизирующую ситуацию (поменять жилплощадь), а с другой— такие черты С., как прямолинейность, бескомпромиссность, аффективная негибкость, препятствующие смене неэффективной линии поведения С. Наибольшее психотравмирующее значение для С. имела физическая и словесная агрессия Ф. в отношении его детей. Дети занимали одно из самых высоких мест в иерархии ценностей С. Блокада потребности в их безопасности, вызванная поведением Ф., привела к развитию у С. очерченного состояния глубокой фрустрации. Об этом свидетельствовало наличие у С. в последний год выраженных эмоциональных расстройств, сниженного настроения, недостаточность контроля над эмоциями (усиление вспыльчивости), а также признаков растущего внутреннего напряжения, эмоциональной насыщенности поведения, формирования сверхценных опасений за жизнь детей, обостряющих чувствительность С. к повторным проявлениям агрессии Ф. в их адрес.

Криминальная аффективная реакция у С. развивалась по типу (механизму) «последней капли» и сопровождалась характерными признаками резкого сужения сознания с экспрессивным переживанием крайнего гнева, ярости, импульсивным стремлением любым путем устранить источник фрустрации, двигательными автоматизмами (стереотипные множественные удары ножом большой силы), отрывочностью восприятия с запамятованием многих деталей содеянного. Показателен быстрый, как бы внезапный выход из состояния аффективного возбуждения с типичной постаффективной астенией и эмоциональной ape-активностью в первый момент (переживанием чувства безразличия).

В пользу аффективной глубины эмоциональной реакции свидетельствовала и полная нехарактерность для личности С. грубой агрессии как способа разрешения конфликтов.

Анализ конфликтной ситуации, особенностей взаимодействия с ней личности С. и констатация у него типичной феноменологии эмоционального процесса позволяли надежно диагностировать у С. состояние физиологического аффекта в момент инкриминируемого деяния, а признаки органического поражения его центральной нервной системы и выраженная ацентуированность черт характера, требующие обязательной психиатрической оценки и диагностического дифференцирования, делают КСППЭ наиболее верным средством для решения вопросов, интересующих правосудие.

Дифференцирование физиологического аффекта и эмоциональных реакций (вспышек), не достигших аффективной глубины, представляет значительные трудности в связи с частой стертостью качественных различий между этими видами эмоций. Лишь установление характерного комплекса особенностей эмоционального реагирования облегчает задачу. Эмоциональным «вспышкам» неаффективной глубины свойственно следующее:

1. Невыраженность аффективной суженности сознания. Об этом свидетельствует сохранность у исследуемого способности к интроспекции, достаточная полнота охвата и точность восприятия обстоятельств содеянного, возможность последующего правильного и дифференцированного их воспроизведения в период следствия;

2. Сохранность произвольности поведения. На это указывает активная роль, инициатива исследуемого в создании конфликтной ситуации, целенаправленность и целесообразность его действий при реализации деяния, выборе места, времени и средств его совершения или целевой (устрашающий, защитный, рентный, т. е. направленный на получение льгот, определенных выгод) характер самой экспрессивной аффектации, наличие признаков «рационального управления аффектом» — ситуационного самовзвинчивания. Показательна возможность выполнения достаточно сложной деятельности, многоэтапного поведения;

3. Отсутствие внезапности, импульсивности противоправного поступка, что внешне проявляется сглаженностью качественных различий между выделенными стадиями эмоционального процесса;

4. Соответствие содержания переживаний и особенностей течения эмоционального процесса психологическим закономерностям и поведенческому стереотипу привычного эмоционального реагирования в трудных ситуациях;

5. Отсутствие признаков эмоциональной, интеллектуальной и физической истощаемости в постэмоциональный период, что связано с менее интенсивными энергетическими тратами при обычных эмоциональных вспышках. Иногда отмечается дальнейший рост эмоциональной напряженности, обусловленный реакцией на содеянное, с попытками уничтожить улики, скрыться с места преступления, т. е. отчетливо выявляется мобилизующий, а не дезорганизующий эффект эмоций.

Что касается патологического аффекта и других клинически сходных с ним «исключительных состояний», то основным дифференцирующим их признаком все авторы, занимавшиеся их изучением, единодушно считают глубокое помрачение сознания в фазе аффективного взрыва с полной дезориентировкой (См.: Морозов Г. В. Судебно-психиатрическая экспертиза так называемых исключительных состояний и некоторых других расстройств психической деятельности.—В кн.: Руководство по судебной психиатрии. М., 1977, с. 352—353; Калашник Я. М. Указ, соч., с. 261.), нарушениями непрерывности переживаний и смысловых связей сознания (Safi Н. Указ, соч., с. 562, 565—566.), резчайшим психомоторным возбуждением с многочисленными автоматизмами и бессмысленной агрессией (См.: Морозов Г. В. Руководство по судебной психиатрии. М., 1977, с. 353; Willer Н. Die Beurteilung Erwachsene im Strafrecht. Ders.: Die forensische Beurteilung der Affektdelikte.— In: H. Goppinger, H. Witter. Handduch der forensischen Psychiatrie. Berlin, Heidelberg, New York: Springer, 1972, S. 966—1094, 1023—1102.).

Четко отличается от физиологического аффекта по содержанию и динамике также заключительная фаза. Она характеризуется столь глубоким психическим и физическим истощением, что, как правило, заканчивается неодолимым глубоким сном или состоянием тяжелой прострации с явлениями оглушенности, общей слабостью, полной безучастностью и безразличием к окружающему и содеянному (Willer H. Die Bedeutung des psychiatrischen Krankheitsbegrif-fes fur Strafreht.—In: G. Warda (Hrsg) Festschrift fur Richard Lan-ge. Berlin, New York: de Gruyter, 1976, S. 723—735.). Типично также полное или практически полное запамятование момента содеянного, отражающее глубину нарушения сознания.

Примером может служить Н., 33 лет, обвинявшийся по ст. 103 и ч. 3 ст. 206 УК РСФСР в убийстве и злостных хулиганских действиях.

Н. по характеру спокойный, выдержанный, чуткий, общительный, исполнительный, подчиняемый, ориентированный на оценки окружающих и социально одобряемые нормы поведения, склонный избегать конфликтные ситуации. Накануне инкриминируемых деяний перенес ряд соматических заболеваний, поссорился с женой и, не желая возвращаться домой, пошел в кафе, где познакомился с К. После совместного распития алкогольных напитков К. пригласил Н. к себе домой переночевать, где с применением силы совершил акт мужеложства. Освободившись от К-, Н. схватил лежавший на столе нож и, ударив К. в область шеи, убил его. Затем вышел из квартиры и, со слов свидетелей, «ничего не понимая», «в возбужденном состоянии» бегал по этажам. Ворвавшись в комнату Т., бормотал что-то бессвязное, а на ее вопрос, что ему нужно, ударил ее рукояткой ножа по голове. При этом выражение лица Н. было «отсутствующее, тупое, бессмысленное». Будучи задержанным, на вопросы не отвечал, издавал нечленораздельные звуки, неожиданно схватил кисточку, измазанную краской, и начал ее облизывать. Посаженный на стул, неожиданно уснул, свалился со стула, но продолжал спать.

Экспертная комиссия пришла к заключению, что Н. хроническим психическим заболеванием не страдает. В период инкриминируемых ему деяний обнаруживал признаки острого психотического реактивного состояния; невменяем.