Заложение основ, развитие идей, слава (1900-1914)

Книга "Толкование сновидений", ставшая этапом в развитии самоанализа, открывшая новую, неизведанную область, явившаяся важным шагом вперед в антропологических исследованиях, на некоторое время "изнурила" Фрейда, "внутренне сильно истощила" его. Ему казалось, что он внезапно постарел, и в мае 1900 года он доверительно пишет Флиессу: "Мне уже 44 года, и кто я? - старый неимущий еврей". Все это время Фрейд продолжает бороться с материальными затруднениями, слышит отдельные нелестные отзывы, раздающиеся в тишине, которой была встречена его работа, и в нем поднимается старая неприязнь к Вене - чужому, враждебному городу. "Вена отвратительна мне, - пишет он и добавляет: - Я испытываю к Вене личную ненависть".

В этот "бессодержательный период", как он его называет, что же еще делать, как ни отдаться "на волю волн". Фрейд дает волю "фаталистской" составляющей своего характера бойца и "конкистадора", подчиняется "инерции", ходу обыденной жизни. Спокойные, привычные действия определяют ритм его существования: "Каждую субботу, - пишет он Флиессу в марте 1900 года, - я с радостью погружаюсь в оргии карточных гаданий, а каждый второй вторник провожу вечера с моими братьями - евреями...". Он играет в шахматы, читает английские романы, которые так любит, "гоня прочь все серьезное", что, впрочем, не мешает ему читать книги "по греческой археологии", по истории искусства и доисторическому периоду.

Если идеи, как и клиенты, "редко посещают его", мысль Фрейда продолжается развиваться, не спеша, но упорно двигаясь своим путем. В канун 1900 года, поздравляя Флиесса с рождением второго сына, он направляет ему поэму собственного сочинения. В ней Фрейд приветствует "доблестного сына, который, благодаря своему отцу, появился на свет в удачный момент" и добавляет другое, весьма показательное приветствие: "Привет и отцу, который... благодаря своим расчетам, сумел обуздать могущество женского пола, и теперь он тоже подчиняется закону".

Он не оставляет и самоанализ, который применяет к области сновидений и к анализу таких специфических явлений, как забывчивость, описки, ложные действия и остроумные высказывания. "Психология обыденной жизни" публикуется в виде статей в течение первого полугодия 1901 года; одновременно он пишет краткий очерк о сновидениях, который заказал ему для своей серии книг Ловенфельд - "Сновидение и его интерпретация". Фрейд составляет также, в качестве дополнительной главы к "Толкованию сновидений" под названием "Сновидение и истерия", описание своих наблюдений конца 1900 года над девушкой, больной истерией, однако публикация откладывается, и статья, названная "Фрагменты анализа истерии (Дора)", увидит свет лишь в 1905 году.

Затем последовало римское путешествие...

Рим: "Он неотступно преследует меня..."

"В период морального и материального упадка того времени, - пишет Фрейд в январе 1901 года, - меня неотступно преследовало желание провести пасхальную неделю в этом году в Риме". Своему другу-собеседнику Флиессу он писал еще несколько лет назад, в 1897 году: "Моя ностальгия по Риму носит действительно невротический характер". Большое путешествие по Италии, которое Фрейд совершил летом 1900 года со своей родственницей Минной, посетив Венецию, Стрезу, Милан и другие города, вновь возбудило в нем желание видеть Рим, превратившееся в навязчивую идею. Однако он колеблется, считает, что "не имеет на это права", не позволяют "условия". Похоже, что Рим стал для него запретным городом под влиянием какого-то странного табу. Этот стойкий и глубокий внутренний запрет Фрейда относительно Рима вызвал впоследствии многочисленные комментарии, основанные главным образом на догадках и фантазиях. Джонс, в частности, приводит в пример "полностью абсурдную идею" некоторых исследователей, полагающих, что утвердившееся в подсознании Фрейда подспудное желание обратиться в католицизм вызывало в нем при мысли о поездке в Рим страх "продать свою душу церкви". Значительно более интересной представляется мысль о том, что со времен своей нежной и воинственной юности Фрейд идентифицировал себя с Ганнибалом, семитским героем - яростным противником римлян, и поэтому не мог заставить себя пересечь ворот Рима. Испытывал ли Фрейд страх опошлить своим святотатственным вторжением великий Город - Мать Городов? Как он представлял себе материальное выражение Города по-латински urbs, звучащее как отголосок, особенно для Фрейда, виртуозно владевшего тонкостями языка и основами происхождения слов, немецкого иг, обозначающего все первичное, примитивное, основополагающее? Рим, Urbs, воплощение Цитадели, которую требуется завоевать, вызывал в глубине сознания Фрейда, особенно чувствительного ко всему, что есть Ur - основополагающее чувство древнего, фундаментального, первичного. Городская стена ограждает материнскую святыню, и преодолеть ее - значит совершить акт вторжения, завоевания и обладания, который следует за убийством врага - отца или брата. В основе Рима лежит убийство Рема Ромулом, пролитая кровь брата...

Кроме этого образа смерти, увидеть Рим "в сокровенных глубинах души" Фрейда означало вновь созерцать запретное тело матери, заставить либидо вновь "обратиться к матери" (matrem, как писал он, используя латинское слово, которое мог узнать от своей кормилицы - первой обольстительницы). Обладание и проникновение с помощью глаз, а нам известно, каким проникающим взглядом обладал Фрейд! Страстные порывы и боязливые отступления сменяют друг друа в постоянном движении к образу Матери - первому и единственному предмету вожделения и любви (Roma-Amor), который постоянно присутствует у Фрейда на некотором удалении, ощущается во всех его работах, подобно "тайному отсвету", по его выражению из поэмы, обращенной к Флиессу. Не окажется ли Фрейд, погрузившись в негу римской жизни, в плену божественных и опасных объятий?

Однако оставим фантазии и сомнения. Фрейд сам призывает нас к решительным действиям, когда, поборов внутреннее сопротивление и побывав в Риме, пишет б приложении к "Толкованию сновидений": "Отныне я понял, что достаточно лишь немного смелости, чтобы осуществить желания, ранее представлявшиеся неисполнимыми". Так Фрейд, набравшись "немного смелости", преподает нам в своем ироническом духе драгоценный урок психологической этики, который для него самого превращается в счастливое путешествие. Исполнение его римского желания разворачивается подобно прекрасному сну. Выехав в ночь 30 августа со своим братом Александром, он прибывает в Рим в понедельник, 2 сентября 1901 года, в полдень. "Это кульминационная точка моей жизни", - заявляет он. Посещение музея Ватикана, где его очаровывают картины Рафаэля, первое созерцание Моисея Микеланджело в маленькой церкви Сен-Пьер в Льенсе, монетка, брошенная в источник Треви, и весь Рим, охваченный единым взглядом с вершины горы Альбан - Фрейд не потерял ни минуты из двенадцати дней своих римских каникул. И если его притягивает античный Рим, известный ему еще по книгам, он пишет, что "покорен развалинами храма Минервы, во всей их бедности и разрушениях", то "второй Рим", христианский, вызывает отталкивающее чувство, воплощая собой систему обмана, маскирующую человеческие страдания и нищету. "Меня преследовала мысль,-пишет Фрейд Флиессу 19 сентября 1901 года, - о моей собственной нищете и всей нищете вокруг нас, о которой мне хорошо известно. Я не могу вынести лживость попыток искупления людей, в своей гордыне обращающих лицо к небу".

Экстраординарный профессор и вечера по средам

Фрейд повидал Рим - и вот он ожил, возродился к жизни, по-новому взглянул на вещи. Рим стал ему действительно родным, и, ступив на его землю, он, подобно Антею, обрел силу, энергию и устремленность вперед. Хотя возвращение в Вену и вызывает у него отрицательные эмоции, он уже меньше обращает внимание на материальные трудности и скудость венской жизни. Несомненно, он почувствовал в Риме вкус к лучшей жизни, мечтал о более устроенном будущем. "Вновь увидеть Рим", "лечить моих больных", "обеспечить детям благополучное существование", - такие доводы он приводит в письме к Флиессу от 11 марта 1902 года, пытаясь объяснить свое желание оставить "сомнения" и начать, подобно всем, "раболепствовать перед Властью", пытаясь получить столь желанный сан профессора, в котором ему до сих пор отказывали. В своей "злополучной постоянной потребности к открытости", он детально излагает Флиессу все предпринятые им действия и настойчивые попытки, которые неожиданно увенчались быстрым успехом. 5 марта 1902 года император Франсуа - Жозеф I подписал официальный документ о присвоении Зигмунду Фрейду звания экстраординарного профессора, равного званию профессора-ассистента. Титул действительного профессора Фрейд так никогда и не получит.

Звание профессора, явившееся неожиданным следствием путешествия в Рим, благоприятно сказалось на профессиональном положении Фрейда: престиж привлекает клиентов. Печать признания распространилась и на его идеи, "как будто, - замечает Фрейд с иронией, - роль сексуальности внезапно была официально открыта Его Величеством, значение сновидений утверждено Советом министров, а необходимость применения психоанализа при лечении истерии признана Парламентом большинством в две трети голосов". В этой ситуации Фрейд сохраняет трезвость взглядов, что заставляет его отметить: "нашим старым миром правит Власть, подобно тому, как Новым правит Доллар".

Его интеллектуальный авторитет начинает получать признание и привлекает первых последователей. Два врача, обучающиеся в Университете, Макс Кахане и Рудольф Райтлер, устанавливают с Фрейдом более тесные взаимоотношения; вскоре к ним присоединяются Вильгельм Штекель и Альфред Адлер, также врачи. По предложению, кажется, Штекеля, Фрейд в октябре 1902 года приглашает четырех молодых коллег к себе домой на Берггассе, 19, чтобы обсудить свои работы и теории. Собрания становятся регулярными и происходят вечером по средам, так что небольшая группа начинает называть себя Психологическим обществом среды, которое, значительно расширившись, превратилось в 1908 году в Венское психоаналитическое общество, сохранив в дальнейшем это название. Постепенно общество четырех разрастается за счет появления новых последователей и почитателей. В хронологическом порядке, как его приводит Джонс, это Макс Граф, музыковед и писатель, близкий друг Фрейда, Хуго Геллер, будущий издатель Фрейда, Альфред Майсль, врач; в 1903 году - Пауль Федерн, врач, в 1905 - Эдуард Хичманн, врач, в 1906 - Отто Ранк и Сидор Задгер, врач, в 1907 - Гвидо Брехер, врач, Максимильян Штейнер, специалист по венерическим и кожным болезням, Фриц Виттелс, писатель, в 1908 году - Шандор Ференци, Оскар Ри и Рудольф Урбанчич, в 1909 - Ж. К. Фридюнг и Виктор Тауск, в 1910 - Людвиг Екельс, Ганс Закс, Герберт Зильберер, Альфред фон Винтерштейн и другие. В начале существования Общества в качестве приглашенных присутствовали Макс Айтингтон, К. Г. Юнг, Людвиг Бинсвангер, Карл Абрахам, А.А.Брилль и Эрнст Джонс, которые впоследствии стали известными психоаналитиками. С 1906 года, когда официальным секретарем был назначен писатель Ранк, встречи по средам стали предметом письменных отчетов, которые Ранк составлял на основе собственных подробных записей. Он выполнял свою роль увлеченно, независимо и умело вплоть до 1915 года, когца был призван в армию. В серии "История психоанализа" - "Познание бессознательного" три тома этих отчетов были опубликованы под названием "Первые психоаналитики. Записки Венского психоаналитического общества", том 1 (1906-1908), том 2 (1908-1910), том 3 (1910-1911).

Джонс отмечает "своеобразие этого Общества ... быть может, единственного в своем роде", которое прекрасно иллюстрирует "тонкость чувств Фрейда". В циркулярном письме из Рима, датированном 22 сентября 1907 года, Фрейд обращается к членам Общества с такими словами: "Хочу сообщить вам, что я предлагаю в начале этого рабочего года распустить маленькое Общество, которое обычно собиралось у меня по средам, чтобы тут же его вновь собрать. Одного вашего слова, направленного до 1 октября нашему секретарю Отто Ранку, будет достаточно для возобновления вашей членской карточки; если ответа до этого срока не последует, мы будем считать, что вы больше не хотите принадлежать к нашей группе". Этот метод, согласно Фрейду, использован, чтобы сохранить свободу каждого и позволить членам, которые этого хотят, покинуть Общество, не оставив впечатления о совершении "недружественного поступка".

Но кроме отмеченной Джонсом "деликатности" нетрудно заметить, что для тех, кто оставался, возобновление членства в группе превращалось в демонстрацию преданности, новую клятву в верности. Когда позднее другие психоаналитические общества повторят способ Фрейда, то целью их, признаваемой или негласной, будет избавление от неудобных членов, чтобы сохранить, по выражению Джонса, "лишь тех, кто серьезно отдается изучению психоанализа". Таким образом был открыт путь системе зависимости и тому духу серьезности, которые придали среде психоаналитиков характерную для нее суровую манеру деятельности.

Люцифер - Любовь

То, что начинало лишь едва заметно вырисовываться в "сумрачных недрах подсознания", стало наполняться конкретным содержанием в первые годы нового века, которые Фрейд посвятил выработке системной концепции сексуальности. "Люцифер-Любовь", о которой он писал в одном из писем Флиессу, потеряла свою мистическую зуру) выразившись в конкретных формах, лицах и ситуациях, описанных и проанализированных Фрейдом в работе 1905 года "Три очерка по теории сексуальности", которую он по праву рассматривает как одну из кульминационных точек психоаналитической мысли. В этой относительно небольшой по объему работе, к которой затем, в 1915 и 1920 годах будут написаны существенные дополнения, Фрейд, используя примеры совершенно очевидных вещей, долгое время остававшихся неизвестными, отрицавшихся или отталкивавшихся, удивительно простым и ясным языком излагает основные положения новой революционной концепции сексуальности.

Изучив "сексуальные отклонения" или "извращения" и "детскую сексуальность", он выдвигает и развивает основополагающие положения своей теории: либидо, определяемое как сексуальная энергия, особое влечение, отличное от инстинктивного; удовольствие, аутоэротизм, эрогенные зоны, предмет сексуального влечения, садизм, мазохизм и другие. Более поздние дополнения, такие как кастрационный комплекс и желание иметь пенис, тяга к знанию или детские теории рождения, развили теорию, не изменив при этом общую канву. Идеи, изложенные в "Трех очерках...", отныне составляют для Фрейда неприкосновенную основу психоанализа, которую он ни при каких обстоятельствах не соглашался модифицировать.

Тысяча экземпляров первого тиража, хотя книга и вышла в виде "дешевой брошюры", разошлась полностью лишь за четыре года. Однако общественный резонанс был значительным. Открыто, ясным и конкретным языком описав сексуальные извращения, утверждая существование детской сексуальности, играющей определяющую роль в дальнейшей половой жизни, Фрейд покусился на два важнейших табу общества, преследуемого страхом перед сексуальными вопросами. Рассмотрение "научного" значения труда Фрейда потонуло в море ярости и ненависти, вызванных сексуальными темами книги и явившихся результатом того неприятия, механизм которого детально отражен в самой работе. Говорилось о непристойности, порнографии, покушении на мораль. Можно считать, что именно в это время в общественном сознании возник и укрепился образ Фрейда как воплощения дьявольской, демонической, сатанинской, животной сексуальности.

Фрейд еще более усугубил свое положение, опубликовав статью по своим клиническим наблюдениям на тему "Сновидения и истерия", которую он на этот раз назвал просто "Фрагменты анализа истерии: Дора". Восемнадцатилетняя девушка страдала слабыми симптомами истерии, проявлявшимися в виде кашля, потери голоса, невралгии, мигреней, депрессий и т.п. Отец Доры, лечившийся когда-то у Фрейда, привел дочь к нему, чтобы тот "наставил ее на правильный путь". Дора обвиняла друга семьи г-на К. в попытке совратить ее, что последний решительно отрицал. Отец Доры, находившийся в интимных отношениях с г-жой К., требовал верить отрицаниям, поскольку хотел сохранить равновесие, в котором каждый, за исключением, быть может, только Доры, служившей "обменной монетой", чувствовал себя удовлетворенным. Во время лечения Фрейд прямо и открыто стал обсуждать с девушкой различные аспекты сексуальной жизни, действительные и мнимые: мастурбацию, практику половых извращений, скрытую гомосексуальность; нервный кашель Доры он попытался связать с представлениями о сексуальном использовании ротовой полости и горла. Он провел также детальный анализ двух снов своей пациентки, которая решила прервать лечение 31 декабря 1900 года. Фрейд, по ошибке датировавший конец лечения 1899 годом, упрекал себя в дальнейшем, что не обратил внимания на элемент психологического переноса, который помог бы ему больше продвинуться в анализе.

Случай Доры, в том виде, как представляет его Фрейд, напоминает манифест, призванный "оправдать и проиллюстрировать" метод психоанализа. Иллюстрации, которыми служат многочисленные наблюдения, впечатляют; анализ прогрессирует, обретает все большую точность, мощь, убедительность и виртуозность. Фрейд, рыцарь неосознанного, который столь решительно отправился в путь... Личность - .или персонаж? - Доры и всех, кто вращается вокруг нее, от отца до гувернантки и четы К., с их общественными поступками и бессознательными мотивациями, безжалостно обнаженными, обретают осязаемый, неповторимый облик и удивительную полноту жизни. Случай Доры служит также образцом "клинического" описания Фрейда, который "читается как роман", по его собственному замечанию, сделанному при перечитывании записей. Быть может, он даже положил начало оригинальному литературному жанру, сочетающему в себе самое строгое клиническое описание и романтическую форму, искусно сохраненную благодаря писательскому стилю редкого качества.

Живо написанное предисловие и различные комментарии, сопровождающие исследование, свидетельствуют что "случай Доры" это и защита, превентивная защита Фрейда, принявшая форму нападения, окрашенного сарказмом. Против враждебного отношения, которое он предвидит, Фрейд выдвигает метод публикации клинических заметок, которые снимают покров "интимности с сексуальной жизни больных"; это, по его словам, долг "перед наукой", а следовательно, "по сути, перед другими больными". Он не думает о задних мыслях, которые могут прий ти в голову будущим противникам: "Я знаю, что в этом городе, по крайней мере, найдется значительное число врачей, которые - и это довольно неприятно - будут читать мои наблюдения не как работу о психопатологии неврозов, но как роман на закрытую тему, предназначенный для их развлечения". Он с насмешкой пишет об авторах, которые, пытаясь описать реалии половой жизни, вдруг оказываются пораженными амнезией целомудрия, как только берутся за перо. "Я называю кошку кошкой", - заявляет Фрейд, причем эта фраза в тексте написана по-французски, что придает ей особый колорит. Но он идет и дальше, стараясь установить понятие нормальности, как в медицинском, так и в культурном плане. Подчеркнув историческую и культурную относительность этого понятия - "отсутствие определенных границ, в которые можно было бы заключить так называемую нормальную половую жизнь, характерную для разных рас и эпох, должно было бы успокоить наиболее ревностных поборников нравственности", - он взывает к личному опыту каждого: "Каждый из нас в своей собственной половой жизни, то здесь, то там переходит узкие границы того, что считается нормальным".

Поставив вопрос о нормальности - факторе, который в обществе, подобном нашему, служит причиной социальной дискриминации и отбора, осуждений, в частности, американским психоаналитиком Томасом Сацем, Фрейд положил начало критическим выступлениям, которые еще долго будут продолжаться. Однако заканчивается работа Фрейда на оптимистической ноте: сквозь знаменитый фрейдовский "пессимизм" пробивается финальный образ Доры, "возвращенной к жизни".

"Фрагменты анализа истерии (случай Доры)" открывают сборник исследований отдельных примеров. Он озаглавлен "Пять случаев психоанализа" и объединяет ряд описаний наблюдений в период с 1905 по 1914 год и комментариев к ним, связанных одной темой - сексуальность, которую они образцово иллюстрируют, последовательно осваивают и углубляют. Все описанные случаи существенно отличаются друг от друга природой проявлявшихся нарушений, интеллектуальным уровнем пациентов, особенностями наблюдений и использованных материалов, оригинальными выводами, которые делает из них Фрейд. В описании утверждается уникальность каждой личности, а задачей психоанализа является освещение этой уникальности и подчеркивание ее значения. Дора, маленький Ганс, Человек с крысами, президент Шребер, Человек с волками - эти действительные и условные имена служат для нас символами обращения к подсознательному. Они как бы образуют галерею мифических предков психоанализа, которые, спустя многие годы после смерти их создателя, продолжают обладать странной гипнотической властью.

Работа "Анализ фобии пятилетнего мальчика (маленький Ганс)" была опубликована в 1909 году. В ее основе лежит очень точный и детальный отчет (диалоги были застенографированы), предоставленный отцом мальчика (с этой семьей Фрейда связывала тесная дружба). Из боязни маленького Ганса быть укушенным лошадью Фрейд выводит всю гамму детских страхов и фантазий. Идентификация кусающей лошади с отцом, который наказывает, мотивации, связанные с агрессией и проявлением либидо "маленького Эдипа", гомосексуальные склонности, подсознательное желание ребенка создать свою теорию рождения, отвечающую на решающий вопрос "Откуда берутся дети?", важная роль темы кастрации - вот некоторые наиболее поражающие черты "картины детской сексуальной жизни", по поводу которой Фрейд замечает, что она находится "в полном соответствии" с его сексуальной теорией, созданной на основе психоаналитических исследований взрослых.

В эпилоге, написанном в 1922 году, Фрейд вспоминает, что "публикация этого первого исследования ребенка вызвала большое возбуждение и еще большее негодование "как насилие над невинностью ребенка, ставшего "жертвой психоанализа". Ганс, "в настоящее время красивый молодой человек 19 лет", посетил Фрейда весной 1922 года. "Он заявил, что прекрасно себя чувствует и не страдает никакими психическими недугами". Но что удивительно, он совершенно не помнил о перипетиях своего детства; когда Фрейд рассказал о них, "все это показалось ему весьма странным, он не узнавал ничего и ни о чем не мог вспомнить".

"Заметки о случае невроза с навязчивыми видениями (человек с крысами)", датируемые 1909 годом, представляют собой очень тщательный анализ невроза с навязчивыми видениями, который занял особое место в психоаналитической клинической практике. Пациент, мужчина тридцати лет, адвокат по профессии, с детства страдавший навязчивыми видениями, страхами, проявлениями непроизвольных движений, внутренними запретами, касающимися самых незначительных вещей, лечился у Фрейда около года. Во время откровенных рассказов, которые он, согласно правилу психоанализа, вел о событиях сексуальной жизни своего детства, он вспомнил о рассказе, услышанном во время военных маневров "об особо страшной пытке, применяемой на Востоке". Под давлением Фрейда он описал ее следующим образом: приговоренного к пытке привязывают "и на его ягодицы ставят опрокинутый горшок с крысами, которые - он приподнялся, проявляя все признаки ужаса и отвращения - начинают внедряться. "В анальное отверстие", - пришлось добавить мне". Сильное потрясение, произведенное на пациента рассказом о пытке (во время рассказа, отмечает Фрейд, его лицо выражало "ужас и наслаждение, о которых он сам не подозревал"), объясняет данное ему имя "человек с крысами".

В мозгу, пораженном неврозом с навязчивыми видениями, проявление сомнений и неуверенности, касающихся самых неясных вопросов, таких как смерть, соединяется с общим замешательством. Фрейд выявляет в этом случае большое значение "навязчивой мысли", которая проявляется в различных формах: размышления на сексуальную тему, особые суеверия и ритуалы, неудержимое желание делать что-либо неприятное или говорить об этом и т.д. Фрейд приписывает своему пациенту авторство формулировки "могущество мыслей", которая характеризует фантастическую, магическую способность мысли, идеи, желания тут же порождать отвечающее им действие. Фрейд разовьёт этот аспект в работе "Тотем и табу", придав ему значение "важной составной части примитивной психики". В подробном комментарии разобран также вопрос поляризации детской психики на эдиповом комплексе. Фрейд, отмечая "первые чувства нежности или враждебности по отношению к родителям", соотносит их с единой общей структурой - узловой или основной: "Детская сексуальная жизнь, - пишет он, - заключается в проявлении аутоэротической активности с доминирующими сексуальными составляющими, в возникновении любви к определенному объекту и формировании комплекса, который может быть назван основным комплексом неврозов".

"Психоаналитические заметки по поводу автобиографического описания случая паранойи (Dementia paranoides) (Президент Шребер)", появившиеся в 1911 году, маркируют собой энергичное вторжение Фрейда в область психозов, глубоких нарушений, которые до сих пор не затрагивались психоаналитическими методами, созданными и эффективно действовавшими на почве неврозов. Исследование Фрейда проведено не непосредственно на пациенте, а на основании книги "Мемуары невропата", опубликованной в 1903 году автобиографии бывшего председателя (президента) аппеляционного суда Сакса Даниэля-Пауля Шребера. После первого кризиса в 1884 году, от которого он быстро оправился благодаря заботам доктора Флешига, Шербер вновь заболевает в 1893 году и снова попадает в клинику Флешига. Вот записи, сделанные после осмотров: "зрительные и слуховые галлюцинации", "нарушение осязания", "считает себя умершим и разложившимся", "утверждает, что его тело подвергается каким-то неприятным манипуляциям", " в течение нескольких часов сидел безучастно и неподвижно", "неоднократно пытался утопиться в ванне". Наконец, самая характерная фаза: "Мало помалу его бредовые идеи приняли мистическое, религиозное направление; он напрямую вступил в контакт с Богом, дьявол заигрывал с ним, он наблюдал чудесные видения, слышал божественную музыку, что заставило его поверить, в конце концов, что он находится на том свете".

Психоз Шребера представляет собой впечатляющее смешение мистического бреда и гомосексуальных фантазий: "Он считал, что призван спасти этот мир... но может сделать это, лишь превратившись в женщину". Ему казалось, что тело его пронизано женской энергией и, подобно телу проститутки, используется "для сексуальных целей". Бредовые мысли об искуплении, преследовании и кастрации перемешаны в его показательных высказываниях, которые цитирует Фрейд: "Ввиду неизбежной кастрации, которой я должен был подвергнуться, исходящие от Бога голоса часто иронически называли меня мисс Шребер". "Этот человек претендовал на то, что был президентом трибунала, и в то же время позволял себя насиловать..."

Сложно резюмировать текст Фрейда, который сам по себе является чрезвычайно сжатым комментарием другой работы, излагающей необычный психический случай. Подчеркнем лишь, что Фрейд открыл новый плодотворный путь исследований, детально описав типичные механизмы паранойи: специфическая роль гомосексуальных фантазий; определяющая функция отображения действительности подвержена расщеплению с развитием мании преследования, нарциссизма, преувеличения роли своего Я; бредовые идеи, касающиеся конца света, спасения мира и т. д.

К сожалению, в изложении Фрейда отсутствует весьма значительная фигура - отец президента Шребера. Фрейд удовлетворяется короткой ссылкой, имеющей почти хвалебную тональность: "Его усилия по формированию гармонически развитой молодежи, по установлению сотрудничества семьи и школы, по повышению уровня здоровья молодых людей физической культурой и ручным трудом имели большое значение для современников". Однако Роберто Калассо в своей блестящей работе, посвященной президенту Шреберу, - "Порочный сумасшедший" - придает совершенно другую окраску образу его отца. Д-р Шребер, согласно Калассо, "с непоколебимостью великих идеалистов был уверен в прямой зависимости между регулярными клистирами, жертвами в пользу бедных, правыми политическими убеждениями, древними германцами, задержкой спермы, комнатной гимнастикой, холодными ваннами, солнечными ваннами, скромными домашними радостями, грехами, записываемыми на черной доске, принудительными работами в саду и Законом Морали в наших душах". Д-р Шребер "плодотворно изобретал инструменты, призванные исправить человечество", и испытывал их на собственных детях. "Мы обязаны д-ру Г. М. Шреберу следующими изобретениями: Geradhalter ("прямодержатель") - металлический инструмент, заставлявший детей держаться прямо при сидении; Корfhalter ("головодержатель") - кожаный ремень, прикреплявшийся одним концом к волосам, а другим - к рубашке ребенка, так, что тянул за волосы тех, кто не держал голову прямо; Kinnbad ("тесьма под подбородок") - разновидность шлема из кожаных полос, надевавшегося на голову ребенка и призванного способствовать гармоническому развитию челюсти и зубов". Одержимый страхом перед непрерывными мастурбациями, которыми, в чем он не сомневался, занимаются дети, и которые делают из человека "настоящий предмет ужаса", д-р Шребер еще больше боялся ночных поллюций и рекомендовал предупреждать их обливаниями холодной водой. В одну из ночей зимы 1894 года у президента Шребера, второго сына этого человека, воплощавшего собой уверенность в собственной правоте (первый его сын сошел с ума и покончил собой), "случилось необычно большое число поллюций - около полудюжины"; и эта ночь, как пишет Шребер, "стала решающей для помрачения моего рассудка".

Общества Шребера, занимавшиеся реабилитацией людей с помутившимся рассудком, в 1858 году насчитывали в Германии, по данным Калассо, более двух миллионов членов...

"Отрывок из истории детского невроза (Человек с волками)" был опубликован лишь в 1918 году, хотя его редактирование Фрейд закончил в конце 1914 года, после четырехлетнего лечения русского молодого человека двадцати трех лет, известного как "Человек с волками". Мы можем восстановить его настоящее имя - Сергей Константинович Панкеев, которое для краткости будем обозначать инициалами - С. П. После лечения у многих психиатров С. П., будучи проездом в Вене, обратился к Фрейду, жалуясь на неопределенные остаточные нарушения, которые Фрейд сжато характеризует как "дезадаптацию к жизни". Джонс рисует еще более мрачную картину, когда пишет, что С. П. "был не способен самостоятельно одеться" и что во время первого приема у Фрейда предложил ему "предаться вместе с ним извращениям, а затем испражниться ему на голову" (впрочем, сам С. П. в интервью Карин Обхольцер назвал это "стопроцентным идиотизмом"). Интерес Фрейда заострился на "детском неврозе" его пациента, который и стал предметом работы.

С удивительным упорством Фрейд фиксирует анализ на сне, увиденном С.П. в возрасте четырех лет. По причине "обилия фольклорного материала" Фрейд изложил его ранее, в 1913 году, в статье, озаглавленной "Элементы волшебных сказок в сновидениях". Этот "Сон о пяти волках", лежащий в основе данного С. П. имени "Человек с волками", - один из наиболее известных в истории психоанализа. Количество информации, которое Фрейд сумел извлечь из него, фантастично, как фантастично впечатление, оказываемое этим сном на наше воображение. Фрейд так излагает историю, которую поведал ему С. П.: "Мне приснилось, что была ночь, и я лежал в своей кровати. (Моя кровать была повернута ногами к окну; перед окном рос ряд старых ореховых деревьев. Все это приснилось мне зимней ночью.) Вдруг окно внезапно отворилось само по себе, и к моему великому ужасу, я увидел, что на большом ореховом дереве перед окном сидят несколько белых волков. Их было 6 или 7. Волки были совершенно белыми и были похожи скорее на лисиц или овчарок, поскольку у них были большие хвосты как у лисиц, а уши стояли как у собак, которые насторожились и к чему-то прислушиваются. От страха быть съеденным волками я закричал и проснулся. Няня подбежала к моей постели, чтобы узнать, что случилось. Мне потребовалось некоторое время, чтобы убедиться в том, что это был сон, настолько живой и ясной показалась мне картина открывающегося окна и сидящих на дереве волков. Я наконец успокоился, испытав такое чувство, будто избежал серьезной опасности, и вновь заснул".

С.П. в своем рассказе говорит о "6 или 7" волках, однако, как уточняет в своей заметке Фрейд, "пациент, иллюстрируя свой сон, обрисовал лишь пять волков" - цифра, которая в своем римском написании - V - порождает целую цепь ассоциаций.

Раскладывая сновидение на отдельные элементы или значимые части, а полученные значения, в свою очередь, на новые картины, образы, сценки и другие составляющие, объединенные друг с другом виртуозно построенными связями, подобными начальной серии связей, на которую Фрейд обращал особое внимание: "Реальные события - очень давняя история - взгляд - неподвижность - сексуальные проблемы - кастрация - отец - нечто страшное", - Фрейд ^последовательно выявляет заключенные в сновидении образы и соответствующие им реальные или выдуманные события. Так, "волк" - животное находится в центре цепи, где свое место занимают отец, которого он боялся, терроризировавший его, школьный учитель по фамилии Вольф (Wolf по-немецки - волк), сказки из раннего детства - "Красная шапочка" и "Семеро козлят", история о портном, отрезавшем волку хвост, и образ старшей сестры, которая пугала ребенка, показывая ему картинку из книги, где был изображен стоящий волк "с выпущенными когтями и торчащими ушами". Сестра порождает ассоциации со сценами обольщения, а те, в свою очередь, влекут за собой представления об угрозе кастрации, связанные с наблюдениями за тем, как препарируют насекомых, и т. д.

В слове "волк" (Wolf) имеет значение и первая буква - сдвоенное V, символ устойчивости формы; пять V - волков с настороженными ушами, напоминающими перевернутое V, сидят на голых ветвях дерева, расходящихся в форме V и т.д.

Фрейд комментирует также сон, в котором С.П. отрывал крылья Espe по-немецки - "осина"): "Вы хотите сказать Wespe ("оса" по-немецки)" - поправил я его. "Это называют Wespe! А я думал, что Espe". "Но Espe ("эспе") это я - С. П." "Espe - это в действительности измененное Wespe, - продолжает Фрейд. - Сон ясно показывает, что он пытается отомстить Груше, своей няне, за угрозу кастрации". А "волк", воплощающий неподвижный, застывший взгляд, обращается ("это я смотрю") в символ детской скопофилии, который в сочетании с пронизывающим все сновидение чувством страха позволяет прикоснуться к самым древним, основным пластам образов сна, содержащим впечатление о первичной сцене, наблюдение - реальное или мысленное - сексуальных взаимоотношений родителей, которое Фрейд воспроизводит следующим образом: ребенок в возрасте полутора лет испытывал приступы малярии и спал в комнате родителей; он "проснулся, может быть, от лихорадки, после полудня, около 5 часов (в это время позднее он испытывал состояние депрессии)". Родители лежали "полуодетые"; эту деталь Фрейд также подчеркивает, отмечая ассоциацию: "белое нижнее белье - белые волки". "Проснувшись, он стал свидетелем coitus a tergo (совокупление в положении сзади), ... он мог видеть половые органы матери, а также член отца, и понял смысл процесса", осознание пришло позднее, уточняет Фрейд, "он понял это в период своего сна, в 4 года, а не в то время, когда наблюдал".

Первичная сцена (называемая в настоящее время обычно "первоначальная сцена") в случае Человека с волками имела в высшей степени "патогенное" значение, что Фрейд выразил следующим образом: "либидо ребенка в результате этой сцены как бы раскололось на кусочки" и определило особенности половой жизни взрослого С. П., в частности, возбуждение, внезапно вызываемое видом женщины, сидящей на корточках в позе прачки, приподняв ягодицы. Многие психоаналитики полагают, что восстановление впечатления о первоначальной сцене у пациента является одной из главных целей психоаналитического исследования.

Не только эта главная причина делает случаи Человека с волками одним из наиболее важных и впечатляющих в истории психоанализа; здесь наблюдается уникальный феномен присутствия главного действующего лица - С. П., который выходит из тени, покидает "клинический бестиарий", теряет свою анонимность, чтобы утвердиться в виде неповторимой личности по имени Сергей Панкеев, полной силы, юмора и проницательности. Он разрывает круг аналитиков, медитирующих лежа на диване ("Шесть или семь волков на ветвях, - замечает Мишель Шнейдер в предисловии к "Интервью", - это шесть или семь психоаналитиков на ветвях генеалогического дерева психоанализа: Фрейд, Рут Мак Брансуик, Мюриэль Гардине, К. Р. Эйслер, В. Солмс и некоторые другие"), и рассказывает свою собственную историю, поверяет К. Обхольцеру некоторые детали, опровергающие и разоблачающие многие построения аналитиков; он сам судит психоанализ и психоаналитиков, которые продолжают теперь судить о нем уже с большей осторожностью.

Сергей Панкеев с неизменным восхищением отзывался о Фрейде ("Фрейд был гением", "его личность гипнотизировала... У него был очень строгий взгляд, который пронизывал вас до глубины души") и неизменно отказывался играть роль "парадной фигуры" психоанализа, при этом оплачиваемой. Это был уникальный случаи - сначала Фрейд, а потом и другие психоаналитики длительно оказывали пациенту, разоренному большевистской революцией, финансовую помощь. Так, Эйслер, представитель Архивов Фрейда в США, высылал ему в 1973 году до 4000 франков в месяц. Можно ли говорить здесь о возмещении значительных затрат, которых стоило С. П. лечение у Фрейда? В течение четырех лет он, по его собственным словам, "очень дорого" платил своему знаменитому терапевту: 40 крон за часовой сеанс, что составляло в то время около 35 марок. Если взять за эталон стоимость одного дня лечения в клинике - около 10 марок, то сеанс психоанализа приносил Фрейду доход, равный трех-четырехдневному содержанию в клинике.

Это было дорого, "очень дорого", как говорил Сергей Панкеев, бывший Человек с волками...

От фресок Синьорелли к проявлениям остроумия

С точки зрения психоанализа нет ничего, что можно считать пустым, незначительным, абсурдным, малозначимым - или же отталкивающим; все имеет свой смысл и значение. И поскольку мы подошли к теме остроумия (по-немецки - Witz) и шалостей, описанных Фрейдом, высказанную мысль можно сформулировать в виде каламбура: психоанализ ничто не считает за гадкое - все служит загадкою (Игра слов: rebut (по-французски загадка)). Иначе говоря, "отходов" не существует, любое проявление действительности, а особенно человеческой реальности, представляет целый комплекс ясных знаков, позволяющий с помощью определенных правил понять их скрытый смысл и даже множество скрытых смыслов. Благодаря Фрейду эти отбросы) и rebus (ребус, "отходы" во всех их формах стали частью области знания и рационального анализа со всеми вытекающими последствиями.

Продолжая заниматься дешифрированием сновидений, Фрейд в конце 1890-х годов параллельно обращается к изучению и анализу различных обыденных действий, отличающихся очевидными или едва уловимыми смещениями: различного рода забывчивости, многообразных описок, мелких ошибок, оплошностей, происшествий или инцидентов и т.п., интерпретации и объяснения которых он излагает в книге "Психопатология обыденной жизни", вышедшей в 1901 году.

Значительно более своеобразный и сложный для освоения материал - острословие, каламбуры, юмор, в общем, все, что характеризуется немецким термином Witz (остроумие), с его странной способностью разнообразить, делать необычным и острым наш язык, создавать самые неожиданные комичные ситуации - лег в основу опубликованной в 1905 году после многолетних размышлений работы "Остроумие и его отношение к бессознательному". Эта работа, вышедшая тиражом в 1050 экземпляров и разошедшаяся полностью лишь через семь лет, достаточно долго оставалась без внимания, и только в последние десятилетия активный интерес к проблемам языка и семантики придал ей новый блеск. Она стала источником многочисленных ссылок, важным инструментом для исследования образований и механизмов речи и породила массу новых остроумных высказываний, порой даже слишком тонких для нашего ограниченного сознания.

Наметившая общедоступный путь к бессознательному "Психопатология обыденной жизни" использует, помимо прочих, материалы собственного опыта и самоанализа Фрейда. Эта основа так проста и доступна, изложение так живо, что каждый читатель как бы приглашается заглянуть в повседневную жизнь, направить свое внимание на собственную забывчивость, описки, неудачные действия, постараться самому исследовать свое подсознание. В этом выражается демократизм психоанализа, его популярность в полном смысле этого слова: предложены доступные для всех способы, ясные и удобные модели, позволяющие самостоятельно осуществлять контроль за проявлениями бессознательного. Но лишь с помощью упражнений, настойчивости и определенного "дара к интерпретации", которым обладал сам Фрейд, можно достигнуть серьезных успехов.

Примечателен факт, приведенный Фрейдом в книге "Психопатология обыденной жизни", когда он воспроизвел целый ряд колоритных и разнообразных ассоциаций и примеров, чтобы восстановить забытое им имя художника Синьорелли.

В сентябре 1898 года Фрейд путешествовал по Далматии и Герцеговине. С одним из попутчиков он разговорился об обычаях турков, об их фатализме по отношению к смерти, полном доверии, которое они испытывают к врачам, однако не решился затронуть "скабрезную тему" об их сексуальных отношениях. Затем разговор зашел об Италии, Фрейд вспомнил знаменитые фрески в Орвьето, но не смог восстановить в памяти имени их автора. Тогда он предпринял свое расследование. "Имя, которое я тщетно силился вспомнить, принадлежало мастеру, которому собор в Орвьето обязан великолепными фресками на тему "Страшного суда". Вместо искомого имени Синьорелли в моей памяти всплыли имена двух других художников - Ботичелли и Больтраффио...". Размышляя над этими двумя именами, которые как он знал, неверны, Фрейд пришел к названиям Босния (по первым буквам -"Бо") и Герцеговина, содержащему "гер" (немецкое "Негг" - господин, по-итальянски синьор}, - районов, где жили те самые турки, которые "особое значение придавали сексуальным наслаждениям"; затем возникло название Трафуа, отвечающее Больтраффио, - места, где Фрейд узнал печальное известие о самоубийстве одного из его пациентов, причем это событие он вовсе не пытался вспомнить. Так имена, названия мест, картины и события выстраивались вдоль мысленных направлений, проложенных от двух возникших в сознании имен, и объединялись темой "Смерть и сексуальность", двойное значение которой и стало основой возникшего торможения при попытке вспомнить имя Синьорелли, причиной ухода его из памяти, забвения. Фрейд прекрасно демонстрирует действующий в мозгу механизм восприятия языка, когда смысл слова оказывается вторичным по отношению к звуку, к букве: так, слово Синьорелли сперва было разделено на две части - "елли", ассоциирующееся с Ботичелли и "Синьор", переводимое, как Негг, и ассоциирующееся с Герцеговиной, и т.д. "По-видимому, - заключает Фрейд, - имена при этом процессе подвергаются тому же воздействию, как слова в предложении, которое хотят превратить в ребус".

Этот процесс может длиться бесконечно. Особенно интересно в описанном методе, как и при исследовании снов, что он оставляет толкование открытым: анализ бесконечен, процесс носит кумулятивный характер, каждый день возникают новые связи, обогащающие интерпретацию. Прекрасный комментарий этого случая забывчивости Фрейда дан в статье психоаналитика Ги Розолато под названием "Смысл забывчивости. Открытие Фрейда", опубликованной в одном из номеров журнала "д'Арк", посвященном Фрейду. Дальнейшее деление слова Синьорелли (Signorelli) позволяет выявить в нем Sig, ассоциирующее с Зигмунд (Sigmund) - именем Фрейда, провести его идентификацию с художником, носившим имя Лука (Luca), и почувствовать в этом имени уже отблески внутреннего огня, высвечивающего силуэт Люцифера (Lucifer). Полученная зримая картина, порожденная именем, вызывает новую "плеяду образов", где мы можем видеть лицо Юлиуса, умершего младшего брата, и лицо умершего отца...

За образом умершего отца, можем мы добавить, возникает тема покинутости, одиночества, отраженная в восклицании Синьорелли: "Эли, эли, Боже мой, Боже мой (Господи, Господи или Синьор, Синьор), зачем ты покинул меня?" Чуткое ухо Фрейда, тонко чувствовавшего поэзию Мильтона, наверняка уловило английское Hell (Ад) - Acheronta, который он святотатственно потревожил и о котором, подобно мастеру из собора, создал "великолепные фрески" - психологические, в виде своего "Толкования сновидений". Таким образом, как пишет в своем заключительном выводе Розолато, "из забывчивости возникло Имя: Лука Синьорелли", и отражением его стало имя другого: Зигмунд Фрейд Флиессу, который упрекал его в плоских шутках и неудачной игре словами, Фрейд отвечает в письме от 11 сентября 1899 года: "Все мечтатели... - неисправимые шутники, и это необходимо, поскольку они постоянно попадают в затруднение от невозможности идти прямым путем". Здесь Фрейд определяет функцию остроумия: это косвенный, смещенный путь, нечто вроде обхода с целью выйти из затруднения. И этот обходной путь остроумия является одновременно обходным путем к бессознательному: "Смешной характер многих бессознательных процессов тесно связан с теорией остроумного и комического". Изучение сновидений и бессознательного неизбежно подвели Фрейда к вопросу о природе шутки с обращением к "теории остроумного и комического", тем более, что внутреннего сопротивления последней в нем почти нет из-за собственной весьма выраженной склонности к "умному" и остроумному. Этой склонности он, несомненно, обязан родителям, которые любили шутки и были щедры на еврейские анекдоты, рассказываемые, вероятно, на идише, или, по крайней мере, пересыпаемые необходимыми словами из этого языка; им он обязан и гибкости языка, игре, подвижности применяемых фонетических и семантических форм, воспринимавшихся детским слухом, способности легко обращаться со многими языками; эти же предпосылки лежат в основе его писательских способностей.

Начиная работу над книгой "Остроумие и его отношение к бессознательному", имеющей сложную, геометрически стройную структуру, как бы подчеркивающую, что изучение тонкости ума требует прочной и твердой основы, Фрейд "наугад" выбрал одну из смешных историй, основанную на игре слов, в которой проявился и его интерес к еврейским анекдотам, и озабоченность собственным трудным материальным положением, и интерес к немецкому поэту еврейского происхождения Генриху Гейне. Последний в книге "Путевые картины" "рисует образ продавца лотерейных билетов и мозольного оператора Хирша-Гиацинта из Гамбурга. Этот человек в присутствии поэта хвастался своими отношениями с богатым бароном Ротшильдом и закончил свой рассказ словами: "Доктор, я клянусь добрым расположением Господа Бога, что сидел рядом с Соломоном Ротшильдом, и он обращался со мной, как с равным, совершенно фамиллионерно".

Неологизм "фамиллионерно", в котором заключен юмор этой истории, объединяет два слова и два противоположных отношения: Ротшильд обращается с Хиршем-Гиацинтом фамильярно, что льстит тому и отвечает принципу удовольствия, но в то же время как миллионер, что соответствует его социально-экономическому статусу, отвечает иерархии ценностей и утверждает принцип реальности. Неожиданное слияние этих двух факторов создает гибрид, вызывающий удивление, подобно яркой вспышке освещающий новые, свободные для мысли пространства. Настаивая на том, что образование остроумного слова носит формальный характер, Фрейд утверждает: оно результат "образования замещающего слова", которое имеет "составной" вид и несет юмористическую нагрузку. Подчеркнем также отмеченный Фрейдом принцип удовольствия от экономии, полученной при слиянии двух слов в одно, который приобретает либидную окраску в условиях общественного употребления остроумного выражения.

Невозможно упомянуть здесь все анекдоты, приведенные и прокомментированные Фрейдом; отметим лишь два из них, где, как нам кажется, подчеркивается связь остроумия с бессознательным и проявляются некоторые черты, напоминающие профессиональные "хитрости" психоаналитической работы.

Фрейд особенно любил анекдоты о сватах. Это очень распространенный вид еврейских анекдотов, быть может, по причине особой деликатности проблемы женитьбы в социально-культурном плане, с которой каждый еврей рано или поздно сталкивается. В книге приведен такой анекдот: "Один сват защищает перед молодым человеком девушку, которую ему предлагает. "Мне не нравится мать невесты, - говорит тот, - она зла и глупа". - "Но вы женитесь не на матери, а на дочери". - "Но она не очень молода и не красива". - "Да это неважно, чем менее она красива, тем больше будет вам верна". - "Но за ней дают мало денег". - "При чем здесь деньги! Вы что, женитесь на деньгах? Вам же нужна женщина!" - "Но она же горбата!" - "А вы что, хотите жену совсем без недостатков!"

Сват отражает выражения клиента, рассматривая каждое отдельно и избегая логического хода суммирования, который свел бы к нулю ценность его "товара". Фрейд уподобляет этот анекдот известному софизму о дырявом котле, который излагает следующим образом: "А. взял у В. на время медный котел, а когда возвратил его, то В. заметил в котле большую дыру, из-за которой им больше нельзя было пользоваться. Вот аргументы А. в свою защиту: "Во-первых, я никогда не брал у В. котел; во-вторых, когда я брал его, в нем уже была дыра; а в-третьих, я отдавал котел целым". Каждое из этих возражений само по себе правомерно, но собранные вместе, они взаимоисключают друг друга.

Подобно тому, как сват разделял недостатки невесты, А. объединяет вместе несоединимое. Можно сказать, что А. ставит союз "и" там, где можно поставить только "или".

А. действует подобно бессознательному, не воспринимающему исключений, противоречий, "или-или", а практикующему лишь наложение, постоянное "и" в процессе, который можно назвать этикой момента; он отвечает его потребностям, а не будучи при этом простым сложением процессов во времени. Особая сложность психоаналитической работы заключается в прослеживании этических шуток бессознательного, выявлении моментов, когда возникает или пропадает это "или".

Вот еще один, особенно колоритный анекдот: "Два еврея встречаются в вагоне поезда на одной из станций в Галиции. "Куда ты едешь?" - спрашивает один. - "В Краков", - отвечает другой. - "Какой же ты лжец! - восклицает первый. - Ты говоришь, что едешь в Краков, чтобы я подумал, что ты едешь в Лемберг. Но я прекрасно знаю, что ты действительно едешь в Краков. Так зачем же лгать?"

Фрейд дает этому "колоритному анекдоту" существенное развитие. Им поставлена проблема "уверенности нашего сознания в себе", статуса правды. Он трактует ее относительное и социальное значение, как сейчас говорят, "коммуникативное", выявляемое через анализ конкретных систем взаимоотношений реальных субъектов с включением сюда выработанных бессознательным вымышленных образов. Правда не может полностью выразиться в абстрактном, абстрагироваться от места и времени, от субъектов, несущих ее, ожидаемых и полученных результатов; она в своих проявлениях является голосом, который требует слуха. Легко понять, что психоанализ - голос и слух - чувствует свое родство с юмором этого еврейского анекдота, поскольку известно, насколько близок ему персонаж, который "лжет, говоря правду, и говорит правду в форме лжи".

Окольным путем, подобным юмору этой истории, вышедшей, как и родители Фрейда, из Галиции, возникают симптомы болезней - истерических нарушений, навязчивых состояний, неврозов, параноидальных маний, необычных сновидений и проявлений остроумия; Логика бессознательного требует у Правды, обманчиво открытой, понять и услышать ее...

Развитие Фрейдизма: рост рядов последователей, конгрессы, поездка в США, верные соратники и разрывы с некоторыми бывшими единомышленниками

К началу 1900-х годов у Фрейда появилось несколько последователей; квартира на Берггассе, 19 стала слишком мала, чтобы вмещать все увеличивающееся число участников вечерних собраний по средам, и группа переместилась в Медицинский колледж. Прекрасное время "великолепного одиночества" миновало, настал период товарищеских взаимоотношений, страстных дружб, частых конфликтов, заверений в преданности и порой тяжелых разрывов. Начиная с кануна Первой мировой войны, психоаналитическое движение характеризуется постоянным расширением, непреклонным, хотя и довольно осторожным: повсюду создаются психоаналитические общества, основываются периодические издания, почти ежегодно собираются конгрессы, публикуются значительные работы, фрейдизм получает организационную форму в виде Международной психоаналитической ассоциации, которая вскоре станет основой определенной ортодоксальности движения.

Активная организационная деятельность Фрейда не мешает ему, однако, отдаться своей страсти к путешествиям. В личном письме, адресованном Стефану Цвейгу 7 февраля 1931 года, вспоминая все "жертвы", которых стоило ему собрание "коллекции древностей греческой, римской и египетской культур , он подчеркивает, что "прочел больше трудов по археологии, чем по психологии", и отмечает свою особую страсть к римской культуре: "До войны мне необходимо было провести по крайней мере один раз в год несколько дней или несколько недель в Риме (и один раз - после войны)". Действительно, мы знаем, что в 1902 году вместе с братом Александром он объехал почти всю Италию: Венецию, Орвьето, Рим, Неаполь, Помпеи, Капри и т. д. Летом 1905 года он въехал в Италию с севера с сестрой жены Минной, побывав в Вероне, Милане, Генуе. Вновь Минна сопровождает его в поездках по Италии в 1907 и 1908 годах, однако лишь часть пути, поскольку должна пройти курс лечения в Меране. В 1910 году, после поездки в Париж, и в 1912 году, проведя две недели в Англии, он возвращается в Рим, где его экскурсии и размышления концентрируются на образе Моисея, который давно его интересовал. В 1913 году, вновь вместе с Минной, он проводит в Риме "семнадцать чудесных дней".

В 1904 году стечение обстоятельств приводит его в Афины. Он предполагал поехать в Корфу с братом Александром, когда друг последнего, случайно встреченный в Триесте, уговорил их воспользоваться услугами судна, отправляющегося в Афины. Они легко дали себя уговорить и в полдень 3 сентября оказались в Акрополе - "кульминационный" момент для Фрейда, уже давно и основательно занимающегося греческой культурой. В тот момент его охватило странное ощущение, которое он опишет в 1936 году в письме к Ромену Роллану, опубликованном под названием "Потеря памяти в Акрополе". Когда он созерцал замечательный вид, его ощущение реальности испытывало странные колебания: с одной стороны, он нисколько не сомневался в действительности увиденного, но в то же время никак не мог принять, поверить своему собственному восприятию; оно как бы было подточено подозрением, что происходящее нереально, которое он выразил словами: "Неужели это действительно все существует - то, что мы проходили в школе!" Он будто буквально прочувствовал английское выражение "too good to be true" - это слишком хорошо, чтобы быть правдой! Источником этого "странного чувства", как объясняет Фрейд, явилось чувство вины перед отцом сына, который "преуспел", который "хорошо устроился" и рад этому - "как будто бы всегда запрещалось превосходить отца". Фрейд заключает: "что мешало нам наслаждаться путешествием, так это чувство особого почитания". Если более широко рассмотреть анализ Фрейда в мифическом плане, то здесь, вероятно, присутствовал элемент ощущения святотатства: вот он пересек преддверие храма, вступил в Акрополь, полный чудесного, обитель Богов - Superos, которых он хотел "тронуть" своим "Толкованием сновидений", - и они принимают его! Но искусство наслаждаться путешествиями у Фрейда так сильно, что чувство святотатства и вины лишь обостряют его восторг, о чем свидетельствуют слова, сказанные Джонсу спустя двадцать лет: "полные ароматов колонны Акрополя - это самая прекрасная вещь, которую я когда-либо видел в жизни!"

Среди других прекрасных вещей - "египетский отдел" Британского музея, в котором он часто и подолгу бывал во время путешествия в Англию в 1908 году, куда отправился с целью повидать Эмануэля, своего сводного брата. Фрейд не удержался и сделал остановку в Ла Ай, чтобы посмотреть картины Рембрандта, художника, которым, наряду с Микеланджело, глубоко восхищался.

В 1909 году по случаю двадцатилетнего юбилея основания университета Кларка в Уорчестере (США) Фрейд был приглашен его президентом Стенли Холлом ("респектабельным пожилым господином... который по нашей просьбе звонил в колокола", как описал его Фрейд Пфистеру) прочитать ряд лекций. Все издержки были оплачены, поскольку, как говорил Фрейд, "Америка должна давать мне деньги, а не требовать их затрат". Ему предоставили 3000 марок, что позволило взять с собой Ференци. Поскольку Юнг также был приглашен, они решили совершить путешествие вместе. В ожидании отьезда в Бремене произошел странный случай: Фрейд упал в обморок после трапезы, когда ему удалось уговорить Юнга отказаться от воздержания и немного выпить.

Трое путешественников прибыли в Нью-Йорк в воскресенье, 27 сентября 1909 года и были встречены американским психоаналитиком Бриллом. Ступив на американскую землю, Фрейд произнес знаменитую фразу, которую с тех пор не устают повторять идеологи психоанализа по обе стороны Атлантики: "Они и не подозревают, какую заразу мы им везем!", имея в виду, что притворно добродетельная Америка, подчиненная лишь власти доллара, будет вскоре заражена пагубными концепциями сексуальности. По убеждению Фрейда, психоанализ, проникнув в США, заразится вирусом янки, пройдет периоды адаптации, успеха, силы и сделается неузнаваемым в глазах многочисленных европейских психоаналитиков.

Фрейд прочитал на немецком языке пять лекций перед аудиторией, внимательно слушавшей, несмотря на то, что многие были разочарованы отсутствием пикантных откровений на сексуальную тему. Он обрисовал ясно и сжато историю происхождения психоанализа, основные результаты по исследованию сновидений, неудачных действий и остроумия, теорию сексуальности и терапевтические методы. Текст лекций был опубликован в 1910 году в Американском психологическом журнале и переведен на французский язык под названием "Пять уроков психоанализа". Среди наиболее характерных отзывов Джонс отмечает высказывание декана университета Торонто: "обычный читатель может подумать, что Фрейд защищает свободные браки, призывает отбросить всякое стеснение и вернуться к первобытному состоянию".

Более обнадеживающей была встреча с известным американским философом Уильямом Джеймсом, который год спустя умер от инфаркта. Он произвел на Фрейда "большое впечатление" и вместо прощания, по свидетельству Джонса, сказал ему: "Будущее психологии зависит от вашей работы". Университет присвоил Фрейду звание "почетного доктора", что глубоко тронуло его, поскольку стало, по его словам, "первым официальным признанием моих усилий". Это было сильное чувство, противоположное, если можно так выразиться, тому "странному чувству", которое он испытал на Акрополе: "Мне казалось, - пишет он в "Моей жизни", - что наяву реализовался удивительный сон. Психоанализ перестал быть бредовой идеей и стал важной частью реальности".

Но он уже давно был таковым, задолго до американского путешествия - для "цюрихцев", которым Фрейд воздает должное в написанной в 1914 году итоговой работе "Вклад в историю психоаналитического движения". В первые годы двадцатого столетия, а особенно мощно с 1906-1907 годов, "цюрихцы, - пишет Фрейд, - сформировали ядро небольшой группы, сражавшейся за признание психоанализа. Они одни смогли достаточно глубоко постичь новое искусство и обогатить его своими работами. Большинство моих сторонников и соратников пришли ко мне через Цюрих". Одним из первых, поддержавших движение, стал Эйген Блейлер, профессор психиатрии Цюрихского университета и директор психиатрической лечебницы Бургольци при университете. Он информирует Фрейда о том, что его работы изучаются и используются на практике в этом знаменитом учреждении, которое стало настоящим питомником, взрастившим многих последователей Фрейда: Юнга, Карла Абрахама, Франца Риклина, Макса Эйтингтона, Германа Нунберга... Когда в Цюрихе в 1908 году образовался "кружок Фрейда", в него вошли также Эдуард Клапаред из Женевы и Людвиг Бинсвангер из Крейцлингена.

Отношения Юнга с Фрейдом, завязавшиеся еще в 1906 году, все больше перерастали в тесную дружбу и сотрудничество, так что Фрейд даже называл его своим "преемником" и в письме от 17 января 1909 года обратил к нему такие полные экзальтации строки: "Вы, как Иосиф, если сравнивать меня с Моисеем, обретете власть над обетованной землей психиатрии, которую я лишь только вижу вдалеке". Можно понять энтузиазм Фрейда, если оценить, насколько Юнг стал для него открытием во всех смыслах: психоанализ вырвался из узкого венского круга, отличавшегося замкнутостью и окруженного враждебными настроениями; он вырвался и из чисто еврейской среды, и сам Фрейд подчеркивает это в письме Абрахаму от 3 мая 190& года: "Я скажу, что только с его приходом психоанализ избавился от опасности стать делом лишь еврейской нации"; он оторвался, наконец, от неврозов, чтобы испытать себя в области психозов, которые были специальностью Юнга...

Именно Юнг в конце 1908 года организовал первый Международный психоаналитический конгресс под названием "Встреча психологов-фрейдистов", который собрал в Зальцбурге 42 участника. Это было "историческое событие", пишет Джонс, во время которого Фрейд, открыв серию докладов, в течение "пяти часов кряду" перед аудиторией, которая "ловила каждое слово, слетавшее с его губ", рассказывал о своих наблюдениях случая Человека с крысами. Конгресс постановил основать первое периодическое издание по психоанализу "Ежегодник психоаналитических и психопатологических исследований", директорами которого стали Блейлер и Фрейд, а главным редактором - Юнг. Тот же Юнг организует 30 и 31 марта 1910 года в Нюрнберге второй Международный психоаналитический конгресс, проходивший бурно, в условиях острого соперничества между швейцарской и венской группами, причем роль арбитра выпала на долю Фрейда. Конгресс принял решение организовать Международную психоаналитическую ассоциацию, о которой Фрейд в 1914 году сказал, что ему так и не удалось направить ее в нужное русло. Юнг был избран президентом, он назначил Риклина секретарем и главным редактором "Бюллетеня" общества. В качестве компенсации для венской группы Адлеру и Штекелю было доверено руководство новым ежемесячным периодическим изданием - "Центральной газетой по психоанализу".

Третий Международный конгресс, собравшийся 21-22 сентября 1911 года в Веймаре, прошел на высоком уровне. Американец Патнем, который произвел на Фрейда очень благоприятное впечатление, приводит высказывание последнего по окончании дискуссий психоаналитиков: "Они научились переносить правду". Вскоре после Веймарского конгресса Ганс Шах и Отто Ранк основали новый журнал по психоанализу под названием "Имаго", задачей которого было отражать психоаналитические исследования в области гуманитарных наук. Четверо психоаналитиков, которым было предложено редактировать журнал, отказались, и в конце концов главным издателем стал друг Фрейда Геллер. Первый номер журнала вышел 1 января 1912 года, положив начало престижной серии. В то же время вследствие неприемлемой позиции Штекеля, ставшего единственным издателем "Центральной газеты..." после отьезда Адлера в 1911 году, Фрейд решает основать новое издание - "Internationale Zeitschrift fur arztliche Psychoanalyse", которое начало выходить с января 1913 года и утвердилось в качестве официального органа Международного общества.

Все более углублявшиеся различия между учением Фрейда и ориентацией Юнга достигли предела на четвертом Международном конгрессе, состоявшемся в сентябре 1913 года в Мюнхене и собравшем 87 участников. Обстановка была сложной, доклады часто утомительными, так что Фрейд даже сказал о "невыносимо скучном" психоанализе, споры затягивались надолго. После обсуждений Юнг все же был избран в президиум Международного общества - 52 голосами при 22 против; Абрахам, который уже давно предостерегал Фрейда от позиции Юнга, призвал противников последнего голосовать против. Джонс приводит слова Юнга, сказанные после голосования: "Он подошел ко мне и сказал: "Я думал, что вы христианин" (то есть, не еврей); это замечание было совсем некстати, но, видимо, имело какой-то смысл".

Объединив вокруг себя имеющиеся общества. Международная психоаналитическая ассоциация способствовала созданию новых групп в разных странах. В "Итоговом отчете" Фрейд делает по поводу распространения психоанализа несколько интересных замечаний. Так, он отмечает, что "Франция до сих пор остается наименее восприимчивой к идеям психоанализа, хотя А.Маэдер из Цюриха опубликовал свои основательные работы, позволившие французским читателям получить доступ к психоаналитическим теориям. Первые благоприятные отзывы пришли из французской провинции. Моришо-Бошан (из Пуатье) был первым французом, открыто принявшим психоанализ. Позднее (в 1913 году) господа Режи и Эснар (из Бордо) в докладе, в котором часто отсутствует ясность и который направлен главным образом против символизма, попытались развеять предубеждения своих соотечественников по отношению к новой теории. Психоанализ проникает в Голландию благодаря Ван Эмдену, Ван Опуизену и Ван Рентергему; в Швецию - благодаря П. Бьерру, в Польшу - с помощью Л. Йекеля; в Россию (в Одессу) - через М. Вульфа; в Венгрии "Ференци, - пишет Фрейд, - стоит один целого общества". Вскоре к движению примкнет Италия благодаря Лев-Бьянчини и Эдуарде Вейссу; небольшие группы действуют даже в Индии и Австралии. Джонс, покинувший Канаду и поселившийся в Лондоне, придал мощный импульс развитию психоанализа в Англии. Интересно отметить важные с идейной точки зрения аргументы, приводимые по этому поводу Фрейдом: "Благодаря практичности англичан и их страстной любви к справедливости, психоанализ достигнет там высочайшего развития".

Страстная и плодотворная дружба, связывавшая Фрейда и Флиесса, пройдя через период взаимных уколов в начале 1900-х годов, привела к драматическому разрыву в 1906 году. Флиесс обвинил Фрейда в том, что тот пересказал своему ученику Свободе его идеи по поводу бисексуальности, последний, в свою очередь, сообщил эти идеи Отто Вейнингеру, который включил их в свою книгу "Пол и характер", опубликованную в 1904 году. Фрейд, которому очень не хотелось признавать приоритет Флиесса в концепции бисексуальности, как мог, защищался. В небольшой статье, вышедшей в 1906 году не без помощи Флиесса, разоблачался "плагиат" Фрейда, Свободы и Вейнингера. Фрейд тут же резко ответил, обвиняя Флиесса в "диктаторском и грубом высокомерии", "мелочных личных амбициях", в "бумагомарании" и "фантазиях честолюбца", - "жестокие слова, - признал Фрейд, - против того, с кем я в течение двенадцати лет был связан самой близкой дружбой...".

В разрыве с Адлером в 1911 году и Штекелем в 1912 не было подобной страстности. Если в отношениях со Штекелем, которого Фрейд называл "несносным мальчишкой" и считал примером "морального безумия", доминировали личные факторы., то внезапный отъезд Адлера объясняется скорее теоретическими расхождениями. Он больше интересовался вопросами чувства неполноценности, отстаивания мужского достоинства, определяющей роли воли и своего Я, чем проблемами сексуальности, специфическими и сложными формами бессознательного. Джонс замечает, что "большинство последователей Адлера были, как и он, ярыми социалистами. Жена Адлера, русская по происхождению, была, как и он, тесно связана с лидерами революции в России. Троицкий и Иоффе, например, часто бывали у них". Возможно, отъезд Адлера помешал психоаналитическому движению в решающий для него момент открыто заняться рассмотрением социально-политических перспектив, что стало его существенным недостатком и заработало ему прозвище "буржуазной науки". Но столь же вероятно и то, что социалистическое движение пострадало - а в период нацизма с особенно трагическими последствиями - от отсутствия глубокого понимания бессознательных и либидных механизмов, лежащих в основе политических, социальных отношений и государственных институтов, - понимания, которое мог обеспечить только психоанализ, о чем свидетельствует работа Вильгельма Рейха.

Дважды в присутствии К. Г. Юнга Фрейд терял сознание. В ожидании корабля в США Фрейд, Юнг и Ференци встретились 20 августа 1909 года в ресторане Эссигхаус в Бремене. Под давлением товарищей Юнг согласился выпить и стал долго распространяться на тему о значении "некоторых доисторических некрополей, обнаруженных в окрестностях". Это, как заметил ему Фрейд, будит в нем бессознательное желание смерти. Юнг не согласился с подобной интерпретацией, вызванной, по его словам, самолюбованием Фрейда, и тут Фрейд потерял сознание, внезапно почувствовав себя плохо. Похожий случай недомогания случился с ним в Мюнхене 20 ноября 1912 года во время завтрака в ресторане Парк Отель. Фрейд и Юнг только что обсуждали "случай Крейцлингена" - типичный случай неудачного действия Юнга, который, будучи предупрежден о визите Фрейда к Бинсвангеру в его дом в Крейцлингене никак не отреагировал, объяснив это позднее опозданием курьера. Дискуссия во время трапезы была оживленной и касалась знаменитой статьи Абрахама о фараоне Аменхотепе IV, восставшем против религии своего отца, имя которого он заставил стереть со всех надписей, и установившем монотеизм. Фрейд живо отреагировал на слова Юнга, преуменьшавшего чувство враждебности по отношению к отцу, - и внезапно упал в обморок. Перенесенный Юнгом в соседний зал, Фрейд быстро пришел в себя и произнес странные слова: "Как должно быть приятно умереть!" Анализируя впоследствии причину своего недомогания, он связал ее с предыдущим своим визитом в Мюнхен по случаю болезни своего друга Флиесса, когда он обедал "в том же зале Парк Отеля". "В основе этого случая, - заключает он, - лежит нерешенная гомосексуальная проблема".

Упав в обморок перед своим избранным последователем, своим "дофином" и "наследником", Фрейд, возможно, хотел через бессознательную соматизацию показать Юнгу, подать знак, что он. Юнг, хочет занять место отца, стереть (подобно Аменхотепу, ведь в швейцарских журналах, писавших о психоанализе, не приводилось его имени!) его имя со скрижалей Законов психоанализа, сформулированных Фрейдом. Этот знак показывает, что источник конфликта между Фрейдом и Юнгом коренится в глубинных пластах психики, в его основе лежит состояние "невроза". Данный термин в своем стремлении к ясности употребляет Фрейд, но Юнг решительно отвергает. "Я вовсе не невротик", - восклицает он в резком письме к Фрейду от 18 декабря 1912 года, где разоблачает то, что называет фокусом: "Адлер и Штекель поверили в ваш фокус...", "Я достаточно объективен, чтобы раскусить ваш фокус...", "Видите ли, дорогой Профессор, вы уже давно пользуетесь этим фокусом...", "в глазу моего брата Фрейда находится крупное бревно".

Несмотря на, или, наоборот, вследствие резких отрицаний Юнга - "мои симптоматические действия не имеют никакого значения", это письмо имеет огромное симптоматическое значение; достаточно двух столь важных косвенных доказательств - упоминания "фокуса" и "бревна в глазу", чтобы понять главную причину антагонизма между Фрейдом и Юнгом: сексуальность. Очевидно (и тому есть множество других подтверждений, в частности, выступления в Америке), что Юнг не смог принять то, что он называет в письме к Фрейду от 31 марта 1907 года: "самая трурная часть - ваша расширенная теория сексуальности", которая для Фрейда неизменно служила первым критерием присоединения исследователя к психоанализу. Будучи одним из "цюрихцев, панически бежавших перед лицом сексуальности" (выражение Адлера, подхваченное Фрейдом), Юнг отдаляется от Фрейда и психоанализа, чтобы свободно предаться своей склонности к "оккультизму", которую ему ставил в вину Фрейд, и усиленно заняться областью "мистического", от которой Фрейд пытался его отдалить, но которая при этом служила областью соперничества и конкуренции между двумя учеными. Каждый из них, вероятно, мечтал водрузить над ней свое знамя - знамя единой символики Юнга или знамя новой рациональности Фрейда. Дебаты закончились, когда Фрейд написал Абрахаму 26 июля 1914 года из Карлсбада, где он лечил свой "американский колит": "Мы, наконец, избавились от Юнга, этой святой скотины, и его приспешников!"

Лучшие из последователей в это время подготовили для него сюрприз - "Комитет". Еще в 1906 году, в период ожесточенной ссоры с Флиессом, он получил на свое пятидесятилетие в подарок от небольшой группы венских друзей прекрасную медаль, выгравированную скульптором Швердтеном. На одной стороне изображен профиль Фрейда, в виде бюста, а на другой - Эдип, обнаженный, в раздумье опирающийся на длинную кривую палку, стоящий перед Сфинксом с прекрасным женским лицом. За Эдипом вертикально расположены строки из греческого текста "Царя Эдипа" Софокла: "Кто решит знаменитую загадку и обретет огромную власть".

"Прочитав надпись, - пишет Джонс, - Фрейд побледнел и изменившимся голосом спросил, кто это придумал". Оказалось, что именно эти строки Фрейд представлял в своем воображении написанными на его бюсте, который он, будучи юным студентом Венского университета, помещал в почетный ряд рядом с бюстами старых профессоров, - таково было образное воплощение его жажды славы.

И вот в 1913 году Джонс предлагает Фрейду создать вокруг него "Гвардию", задачей которой будет предупреждать недоброжелательные выпады и попытки раскола и поддерживать фундаментальные положения психоанализа: речь идет, объяснил он Фрейду, об объединении небольшой группы преданных, верных друзей, "старой гвардии", которая будет оставаться тайной и станет обсуждать возможные расхождения между ее членами в стенах "Комитета". Фрейд соглашается, заметив лишь, что "в этой идее есть нечто детское и даже какой-то элемент романтики" и что "существование и деятельность этого комитета должны оставаться абсолютно тайными". Такие ученики, как Ранк, Ференци, Шах и Абрахам дали свое согласие участвовать в работе, и 25 мая 1913 года Комитет собрался в полном составе. Фрейд вручил каждому из членов греческую инталию из своей коллекции с изображением головы Юпитера; соратники заказали вставить ее в свои перстни. Когда в 1919 году в тайный Комитет, председателем которого был Джонс, пригласили Макса Эйтингтона, число колец достигло семи.

Кольца, символика которых объединяет элементы единства, верности, эроса и совершенства; семеро в магическом сиянии придали дух молодости и преданности "аналитической дружбе"; вплоть до смерти Абрахама в 1925 году в обстановке тайны они заботились о судьбе -движения, сохраняли статус "старой гвардии", сплотившись вокруг своего Фрейда с головой Юпитера - священного Господина Ордена Семи Колец...

Солнце "Градивы", святая Анна и дикая Орда

Основав журнал "Имаго", открытый всем публикациям по вопросам культуры с точки зрения психоанализа, Ганс Шах и Отто Ранк, неразлучные коллеги, занялись разработкой своей темы, что нашло отражение в вышедшем в 1913 году совместном труде "Значение психоанализа для гуманитарных наук", переведенного на французский язык как "Психоанализ и гуманитарные науки". Они также приняли участие в трех работах, осуществленных в этот период Фрейдом и не относящихся к области психологии и клинической практики. Речь идет о психоаналитической интерпретации литературного рассказа, изложенной в работе "Мания и сновидения в "Градиве" Йенсена" (опубликована в 1907 году); анализе фактов биографии художника и их связи с эстетическими формами в труде "Детское воспоминание Леонардо да Винчи" (1910) и гипотезе о происхождении общества, религии и культуры в монографии "Тотем и табу" (1913). В этих работах отражены три основных "поля деятельности" Фрейда, к которым мы обратимся ниже, но о которых необходимо упомянуть и здесь, в разделе о его жизни и трудах.

"Градива" - название новеллы датского писателя Вильгельма Йенсена, написанной в 1903 году. Фрейд по рекомендации Юнга прочел ее с большим удовольствием и был поражен аналогией между персонажами, ситуациями, взаимосвязями и его собственными психоаналитическими опытами. Молодой герой рассказа, археолог Ханольд находится под влиянием настоящего наваждения: он мечтает о помпейской девушке в виде муляжа из гипса по имени "Градива" - "движущаяся вперед"; его интерес фиксируется (в фетишистской манере) на движении ее ноги. Когда он приезжает в Помпеи, его бредовая фантазия переключается на молодую туристку, из плоти и крови, по имени Зоя Бертганг, которая вполне психоаналитически и в то же время грациозно и тактично, по-помпейски, выводит его из лабиринтов сновидений, заставляет почувствовать вкус к истинной, "солнечной" реальности...

Это лишь изложение сюжета простого и увлекательного рассказа, написанного легко, прозрачно, точно сотканного из обилия разнообразных картин, персонажей, действий и значений, через которые легко скользит анализ Фрейда, подобно ловкой ящерице из новеллы, которая проскальзывает между лавовыми плитами погребенного города. Фрейд пытается проследить все блуждания и маниакальные идеи персонажей, отразить мифологическую сторону рассказа, дать почувствовать читателю колорит залитых солнцем Помпеев.

Написанная в период летних каникул 1906 года, в "солнечные дни", по выражению Фрейда, "Мания и сновидения...", такая же короткая, как и "Градива", представляет собой столь редкое у Фрейда "солнечное" произведение, отражающее увлечение автора Италией и археологией, а также солнце, столь ярко присутствующее в рассказе самого Йенсена.

Когда в 1907 году книжка вышла, Фрейд отправляет один экземпляр Йенсену, который хотя и написал в своем ответе, что не знаком с работами Фрейда и психоанализом, но признал соответствие данной интерпретации психологическому замыслу своей новеллы. Ознакомившись с другими работами датского писателя, Фрейд высказывает перед членами Венского общества гипотезу о сильном либидном влечении писателя в детстве к сестре или близкой родственнице. Она страдала серьезным физическим недостатком, возможно, если буквально воспринять данную в рассказе идеализированную картину, была хромоножкой и рано умерла, что наложило на психику писателя трагический отпечаток. На сообщенные ему комментарии его биографии Йенсен ответил, что у него никогда не было сестры, но, отмечает Джонс, "он написал, что предметом его первого увлечения была девочка, которая выросла вместе с ним и умерла от туберкулеза в возрасте 18 лет. Много лет спустя он вновь был увлечен другой девушкой, напомнившей ему первую, которая также внезапно умерла. Таким образом, - заключает Джонс, - по крайней мере часть гипотезы Фрейда, возможно, самая главная, оказалась верной".

Знаменитая улыбка Джоконды не оставила Фрейда равнодушным. Но еще более таинственной и возвышенной показалась ему улыбка на картине в Лувре, изображающей святую Анну, Мадонну и ребенка-Иисуса. Он задает себе вопрос о причинах удивительного постоянства формы, выражающей у художника идею бесконечной нежности и острого материнского счастья. Название работы Фрейда - "Детское воспоминание Леонардо да Винчи". Вот единственное "воспоминание детства", которое художник счел нужным поместить среди своих научных записей: "Когда я еще лежал в колыбели, ко мне спустился гриф, своим хвостом раздвинул мой рот и несколько раз ударил им по губам".

Отталкиваясь от этих озадачивающих воспоминаний первых лет Леонардо, Фрейд приходит к образу Матери, черты которой -восстанавливаются благодаря символическому Грифу - отголоску египетской мифологии. Изображение Грифа, которое многие исследователи обнаруживают на картине "Святая Анна..." в сочетании линий, через агрессивно-либидное действие хвостом, наводит на мысль о гомосексуальных склонностях художника. Здесь Фрейд применяет неукоснительный методический принцип: "Если целью биографического эссе является проникновение в глубины психической жизни героя, нельзя... обходить молчанием сексуальную жизнь субъекта". Фрейд говорит лишь о "психической жизни", а не о работе, искусстве, стиле, которые остаются как бы за пределами психоаналитического толкования, но это не исключает внимательного анализа используемых форм и пластических решений.

Что отличает Леонардо, указывает Фрейд, так это "слабое проявление половой жизни, которая ограничивается гомосексуальностью, если можно так выразиться, платонического характера". Благодаря удивительной способности художника к сублимации, либидо переходит из области сексуального в более "возвышенную" область сознания, воплощается в жажду познания, в ненасытное желание исследовать и постигать, в страстную любознательность. Образ Матери, воплощающий в его живописи бесконечное милосердие и добро, проецируется на всю Природу, сливается с ней. Природа во всем своем размахе, со своими тайнами и секретами предстает как объект наивысшего желания, который вызывает у художника, инженера и мыслителя различные действия, призванные постичь ее и овладеть ею - через создание эстетических композиций, механизмов, научных приборов, интеллектуальных построений...

Дерзость Фрейда, связавшего высокие проявления человеческой культуры, к которым относятся творения Леонардо да Винчи, его личность, с половой фригидностью и гомосексуальными мотивациями, не могла не скандализировать "враждебное большинство", несколькими годами раньше шокированное "Тремя очерками по теории сексуальности". "Со времен маленького Ганса... не было ничего более шокирующего", - пишет Ференци, ожидавший самого худшего. Левенфельд отмечает "ужас", который вызвала книга у "благонамеренных буржуа". Однако сам Фрейд утверждает, что "громы и молнии против Леонардо" ему безразличны, поскольку книга ему "очень нравится". Он доверительно сообщает Ференци, что "это единственная стоящая вещь" из всего им написанного. Видимо, в глубине своей души Фрейд чувствует отголосок той жажды знания, той тяги к исследованию, которые он выявил в душе и произведениях Леонардо.

Правда, вскоре он скажет о книге "Тотем и табу", вышедшей в 1913 году, что это тоже "лучшая вещь", которую он когда-либо написал. Он начал осторожно, пытаясь лишь "слегка наметить" связь с огромной областью мифологии и религии, в которую Юнг блестяще вторгся своей работой "Метаморфозы и символы либидо", опубликованной в 1912 году, то есть, когда Фрейд только еще трудился над "Тотемом...". Но работа вскоре невероятно разрослась. "Мне пришлось, в моем возрасте, - пишет Фрейд, - жениться на новой женщине!" Он просмотрел огромное количество антропологической литературы: Фрезер, Тейлор, Кроулей, Маретт, Бурк, Хартленд, Робертсон Смит... "Я полностью поглощен Тотемом и Табу", - пишет он Ференци. Постепенно его охватывает все большая экзальтация. "Я пишу сейчас "Тотем", - сообщает он Джонсу, - с чувством, что это будет моим самым важным, моим лучшим и, может быть, последним трудом". Когда работа закончена, он заявляет Ференци: "Со времен "Науки о сновидениях", я не работал с такой убежденностью и радостью".

Этнографические описания тотемизма и экзогамии, ритуалы религиозной жертвы и тотемической трапезы, механизм возникновения "всепобеждающей мысли" у больного неврозом, зоофобии и зоофилии у детей и особенно у Арпада, маленького человека-петуха, установившего настоящий "тотемический культ" в своем курятнике, сексуальные нравы животных, особенно антропоидных обезьян, описанные Аткинсоном и Дарвином, - все это, искусно связанное, собранное, приведенное в движение, подводит к главной гипотезе о первобытной Орде и Убийстве Отца.

Опираясь на дарвиновскую теорию, Фрейд в качестве постулата принимает такое "первобытное состояние общества": "Жестокий, ревнивый отец оставляет при себе всех самок и изгоняет сыновей по мере того, как они подрастают". Этого первичного Деспота, который устанавливает в дикой Орде свой Закон, основанный на Страхе, свергают в результате путча. Фрейд так описывает его: "В один прекрасный день изгнанные братья объединились, убили и съели отца, что положило конец существованию отцовской орды. Объединившись, они стали способны осуществить то, чего не смог бы сделать каждый в отдельности. Возможно, новый шаг в цивилизации, изобретение нового оружия внушили им чувство превосходства. Они съели труп отца - и в этом нет ничего удивительного, если учитывать, что речь идет о примитивных каннибалах. Жестокий предок был, несомненно, той моделью, к которой стремился и которой опасался каждый из членов этой ассоциации братьев. Через акт поглощения они реализовали свою идентификацию с ним. каждый получил часть его силы. Тотемическая трапеза, которая, вероятно, является первым праздником человечества, служит повторением и празднованием этого незабываемого и преступного акта, положившего начало таким вещам, как общественные организации, ограничения морали, религии".

Эта удивительная картина, рисующая момент образования человечества, сопровождается разнообразными деталями, которые уточняют и поясняют ее и к которым мы еще вернемся: клан братьев, чувство вины и т.д. Важно подчеркнуть, что Фрейд устанавливает тесную связь между такими антропологическими понятиями, как Деспот, Орда и Первоначальное Убийство, формами тотемизма и экзогамии и основами эдипова комплекса, так что даже невозможно определить, внедрилось ли доисторическое событие в основу психики или же структура психики выразилась в событии. Во всяком случае, можно сказать, что эдилов комплекс является неким первичным образованием: "Мы находим в эдиповом комплексе, - пишет Фрейд, - начала одновременно религии, морали, общества, искусства, и это прекрасно согласуется с данными психоанализа, который видит в этом комплексе основу всех неврозов".

Еще до того, как на книгу посыпались критические замечания этнологов и антропологов, увидевших в ней незаконное и полное фантазий вмешательство в область их деятельности, тотемический образ мышления, описанный Фрейдом, получил неожиданное воплощение: "30 июня 1913 года, - вспоминает Джонс, - мы праздновали это событие, давая в честь Фрейда обед в ресторане на Константинхюгель, который рассматривали, как тотемическую трапезу". И, как будто египетский дух постоянно присутствовал во всех ключевых моментах его существования, Фрейд получил от своего бывшего больного в подарок египетскую фигурку, которую он поставил на свой письменный стол - подобно тотему.