Три ошибки в отношении к Фрейду

Поскольку мы уже писали, с каким удовольствием Фрейд использовал ссылки на современный ему театр, мы вправе и сами заимствовать у одного из современных авторов - Виктора Хаима - название его пьесы, исполненной фантазии: "Как загарпунить акулу", чтобы обозначить с помощью этой метафоры многочисленные попытки всех, кто пытается поймать Фрейда в свои сети к заставить барахтаться в мутных водах. Спина "акулы" так широка, что крючковатый гарпун почти всегда попадает в цель - так уж сложилось, что многочисленные грани творчества Фрейда поворачиваются и используются в самых различных интересах.

Обобщая, можно выделить три основных способа "загарпунить" Фрейда, отнести его к определенному направлению, приуменьшив и ограничив остальные стороны его учения. Этот порочный подход к трудам Фрейда мы назовем "ошибкой", слыша в этом слове отголосок скрытого и циничного пренебрежения (Слова "ошибка" ("line meprise") и "пренебрежение" ("un mepris") во французском языке созвучны). Три типичных ошибки выявляются со всей очевидностью; их можно назвать: медикализация, биологизация и культурализация - громоздкость и неловкость этих терминов хорошо соответствуют сути дела и не маскируют природу характеризуемых ими процессов, которую мы постараемся осветить ниже.

Медикализация

Как только психоанализ начал утверждаться, приобретать престиж и авторитет, врачи без промедления решили воспользоваться им, причем это желание живо и сегодня. Отвергая в своем большинстве учение Фрейда, мир медицины одновременно не допускает, чтобы психоанализ - этот лакомый кусок, ушел из его рук. Здесь, пожалуй, одна из главных опасностей для Фрейда, который хорошо понимал это и даже посвятил данной проблеме в 1926 году крупную работу - "Психоанализ и медицина", явившуюся дополнением к книге "Моя жизнь и психоанализ". Это одно из наиболее удачных и блестящих его произведений, где он, кажется, пытался превзойти самого себя со всех точек зрения: с замечательным стилистическим мастерством, живостью, иронией, Прибегнув к удобной форме диалога, Фрейд рисует ясную и точную картину основных составляющих своего учения и намечает его социополитическую роль. При этом он не скрывает своей враждебности к "медицинскому корпусу" и отказывается признать за ним право на компетентность в области психоанализа.

Действует ли он из "чувства мести"? - задает ему вопрос в "Психоанализе и медицине" условный собеседник. Фрейд с помощью безукоризненной аргументации показывает, что его позиция не связана с личными мотивами. Нет, он не забыл озлобленность, с которой его коллеги-врачи приняли в начале "новую науку"; он даже спрашивает себя, не является ли их новая позиция, "очевидно более дружественная по отношению к анализу", "лишь более или менее изменившимся отголоском первоначального отношения". После смелого и опасного перехода через всю область психоанализа (что позволило ему напомнить о "всемогуществе сексуальности" и о том, "насколько подвержена неврозу вся наша цивилизация") Фрейд приходит к следующему выводу: если мы называем "шарлатаном" того, кто "предпринимает лечение, не имея необходимых знаний и способностей", тогда, "я осмелюсь заявить - это происходит не только в Европе, - именно врачи дают психоанализу значительное число шарлатанов".

Само обучение врача, согласно Фрейду, служит тому причиной: медицинское образование может дать лишь "ложное и вредное представление" о неврозах; молодой врач учится лишь "почти по любому поводу" "верить своим учителям" (слово "верить" подчеркнуто Фрейдом), "и ему остается слишком мало времени на то, чтобы выработать собственное суждение". И если он прибегает к психоанализу как к одному из методов, то, чтобы достичь быстрого успеха, не успокаивается, пока "не вырвет его ядовитые зубы и не сделает приятным для больного".

Если следовать анализу Фрейда, можно заключить, что сама врачебная идеология является одним из главных препятствий на пути психоаналитической практики. Но поскольку она строится на основе меняющихся корпоративных требований, "на профессиональных интересах врачей", то подчиняется всем диктуемым им поворотам. Фрейд приводит пример с гипнозом, который он сам долгое время использовал и защищал. "Врачи, - пишет он, - изо всех сил ополчались на гипноз, клеймили его, как "шарлатанство", порождение дьявола и одно из самых опасных вмешательств. А сегодня они монополизировали тот же самый гипноз..."

История психоанализа и медицины полна подобных поворотов; особенно выразителен, до карикатурности, пример французских врачей-психиатров главным образом коммунистической ориентации, которые в период Освобождения осуждали психоанализ, осыпая его эпитетами, заимствованными из зловещего сталинского словаря, а спустя несколько лет стали "лидерами" в "этом самом" психоанализе, ставшем, как писал Фрейд о гипнозе, "главным оружием в их терапевтическом арсенале" - монополизированным и с выгодой используемым.

Не боясь расхождения со своими учениками и последователями, аналитиками-врачами, из чувства "профессиональной чести", осторожности или по каким-то другим причинам соглашавшихся принести в жертву аналитиков - не врачей, Фрейд делает несколько важных замечаний о том, каким могло бы быть обучение психоанализу, которое он четко отличает от медицинского образования. Очевиднб, оно должно давать "клинические представления о психиатрии" и основы "науки о сексуальной жизни"; но оно не может дать главного - обучить "глубинной психологии", "психологии бессознательного, которая всегда остается областью сопротивления". "К тому же, - продолжает он, - аналитическое образование должно охватывать направления, далекие от медицины, с которыми врач даже отдаленно не встречается в процессе занятий своей профессией: история цивилизации, мифология, религиозная психология, история литературы и литературная критика". А исходя лишь из собственных работ, Фрейд мог бы добавить: доисторический период, этнология, социология, история и критика искусства и т.д. Этот список бесконечен, поскольку история психоанализа свидетельствует о постоянном расширении поля его деятельности.

И эту огромную программу медикализация психоанализа стремится сократить и отодвинуть. Медикализировать Фрейда - значит признавать в нем лишь специалиста по "нервным болезням", практикующего под крышей дома на Берггассе, 19, в Вене, - пренебрегать, презирать или считать все потрясающие построения его мысли, не касающиеся медицины, игрой гуманитария, одаренного способностью к литературной деятельности. Мощь и широта последних урезаются, уступая место специальным описаниям, терапевтическим рецептам, относящимся к области неопределенных, так называемых функциональных нарушений, где начинается игра слов - "слова, слова и снова слова", пишет Фрейд, цитируя "Гамлета" и требуя бережного отношения к "Глаголу".

Медикализация открытий Фрейда имеет и парадоксальный качественный эффект: вся область деятельности, которую за неимением другого термина мы называем "внемедицинской", - область культуры, познания, внутреннего мира и т. д. - оказывается тайно, с помощью обходного маневра пронизанной медициной. Ограничивая психоанализ медицинской "специализацией", медикализация затем расплывается, подобно нефтяному пятну на воде: сначала, как Фрейд, лечат больных истерией и неврозами, потом переходят ко всякого рода неопределенным нарушениям, к случаям, связанным с различными тяжелыми ситуациями. В результате этого бесконечного расширения "терапией" оказывается охваченной вся социальная структура - со всеми своими ненормальными, плохо адаптированными к условиям цивилизации, нонконформистами, ниспровергателями ценностей и т. п.

Коренным образом меняя действие фрейдовского метода, который старался, насколько это возможно, через все трудности и сопротивление привести патологию к "нормальному", к "психологическому", медикализация, наоборот, пытается свести все психологическое, единичное, индивидуальное, субъективное, личностное к бесконечным патологиям. Между тем сегодня совершенно очевидно, что над людьми тяготеют определенные системы ценностей, типичные для современного общества: адаптация, конформизм, успех, власть, подчинение.

Можно признать, однако, что ростки подобного направления заложил сам Фрейд. В заключении к "Психоанализу и медицине" он представил себе, как однажды субсидированная "миллиардами какого-нибудь американца" армия "social workers" (Социальных работников (англ.)) устремится на "борьбу с неврозами - детищем нашей цивилизации". "Новый тип Армии спасения!", - как иронично замечает его воображаемый собеседник. Заключительное "Почему бы и нет?" Фрейда звучит в той же ироничной манере, но проникнуто надеждой.

И хотя в США и ряде стран Западной Европы армия социальных работников, терапевтов, помощников разного рода стала играть важную роль, выполняя тактические функции и используя частично психоанализ, о настоящей фрейдовской стратегии, требующей вовлечения в действие структур, лежащих в основе цивилизации и рационального, углубленного использования двух могучих психических сил: сексуальности и влечения к смерти, говорить пока рано.

Биологизация

Биологизировать Фрейда не сложнее, чем медикализировать, достаточно несколько сместить перспективы и изменить фокусировку. Вместо того, чтобы подчеркивать его клиническую практику, терапевтические занятия, нашедшие выражение главным образом в работах "Исследования истерии", "Пять случаев психоанализа", "Невроз, психоз и извращение", "Техника психоанализа" и других, можно заострить внимание на продолжительном "допсихоаналитическом" периоде, отмеченном лабораторными исследованиями, аналитическими и физиологическими работами. Можно вновь обратиться к его вполне научной "Нейронике" - "Психологии на службе у невропатологов" (поскольку она оперирует понятиями "нейроны и количество") и отметить присутствие во всей работе биологической ориентации и постоянное положение телесных структур в центре психологических построений: тело является биологическим фактором, питающим, подкрепляющим зарождающуюся у младенца сексуальность; эта биологическая территория ограничена Фрейдом, когда он представил влечение в качестве пограничного понятия между областями психического и органического; в биологическом существовании находит свой источник энергия либидо и т. п.

Биологическое не является лишь тканью, субстанцией, в которой психическое обретает свои специфические формы, оно насыщает всю речь Фрейда разнообразными Ссылками, метафорами, моделями, перспективами. Например, чтобы дать конкретное представление о психическом аппарате, где формируется система сознательного - бессознательного, непосредственно связанная с внешним миром, Фрейд в книге "По ту сторону принципа удовольствия" объединяет целый ряд элементов - раздражимость клеток, функция эмбриональных тканей, эктодерма, роль коры головного мозга - и предлагает модель, названную им "живым сгустком протоплазмы", поверхность которого, как он пишет, дифференцируется в результате ориентации на внешний мир. В той же работе, вновь обосновывая выработанное им с таким трудом положение о влечении к смерти, Фрейд использует тезис биолога-неодарвиниста Вейсмана, различающего смертное тело и бессмертную зародышевую плазму

Несколько обобщенных биологических гипотез подспудно или явно присутствуют во многих работах Фрейда. Как и его современники, он, несомненно, долго и глубоко размышлял над знаменитым биогенетическим законом Геккеля, согласно которому онтогенез наследует филогенез: каждый индивидуум в ходе своего онтогенетического развития проходит все этапы, которые в процессе филогенеза прошел вид. Дарвиновская теория эволюции пронизывает все исследования Фрейда, но он, так же как и Ференци, испытывает все возрастающий интерес к Ламарку. В- письме к Абрахаму от 11 ноября 1917 года он пишет: "Нашим намерением является познакомить Ламарка с нашей областью и показать, что его "необходимость", создающая и трансформирующая органы, является не чем иным, как воздействием бессознательного на само тело, признаки которого мы наблюдаем в истерии, короче говоря, "могущества мыслей". Конечная цель, таким образом, будет объяснена психоаналитически, и это станет завершением психоанализа". Попытка прибегнуть к финализму Ламарка с его знаменитым тезисом о том, что функция создает орган, чтобы завершить психоанализ, свидетельствует, несмотря на некоторую двусмысленность, об очень тесном родстве мысли Фрейда с биологизмом.

Биологизм (если обозначить этим термином биологические знания, основанные на некоторых элементарных постулатах, не поддающихся пока строгой проверке) предоставил Фрейду несколько выразительных указаний на природу человеческой сексуальности, являющуюся одной из основ его учения. Как мы отмечали, рассматривая работу "Трудности цивилизации", обретение человеком "вертикального положения" привело к нарушению или по крайней мере существенному изменению его сексуальности как биологического объекта. "Органическое торможение", коснувшееся не только "анальной эротики", но и "сексуальности в целом", повлияло на структуру последней и вызвало в человеке онтологические изменения, которые во многих работах (в том числе философских) рассматриваются как лежащие в основе его существа. В "Кратком курсе психоанализа" Фрейд для объяснения скрытого периода в развитии половой функции прибегает к понятию "двухфазного установления половой жизни". "Это явление наблюдается только у человека, и его роль в развитии человечества должна быть очень существенной". В примечании он уточняет: "Высказывается гипотеза, что человек происходит от млекопитающего, у которого половая зрелость наступала в возрасте 5 лет". Это замечание Фрейда скорее всего является отголоском концепций, выдвинутых голландским биологом Луи Болком (1866-1930) в работе "Проблема происхождения человека".

Сопоставление биологического строения человека со строением приматов позволило Болку охарактеризовать человеческий вид как подчиненный неотении, то есть сохраняющий и закрепляющий зародышевые черты своего предка-примата. Из этих данных он вывел "принцип запаздывания", одно из важнейших следствий которого заключается в том, что детство человека стало периодом длительной зависимости и особой уязвимости; благодаря этому, пишет Фрейд в "Кратком курсе...", стало возможным возникновение и становление основных психических структур.

Поскольку Фрейд, как мы уже отмечали, разделял научные традиции позитивизма второй половины XIX в., представленного такими фигурами, как, например, Брюкке, ему трудно было избежать видения даже в биологии действия физико-химических механизмов. Как мог исследователь, с энтузиазмом работавший с кокаином, не прельститься простым и эффективным химическим объяснением? Не это ли увлечение выразилось во всей своей наивности в первом сне "Толкования сновидений" - "инъекции, сделанной Ирме", когда в его конце, как завершение, венец долгого движения через игру слов, через пропилеи "пропила, пропилена... пропиловой кислоты"... перед взором спящего Фрейда возникла написанная "жирными символами" формула "триметиламина"!

Фрейд много внимания уделяет "химическим веществам". В "Трех очерках по теории сексуальности" он исследует "проблему полового возбуждения" под углом "Химической теории" - таков подзаголовок одного, из разделов, посвященных биологии половых желез. Фрейд подчеркивает "нормальное двуполое состояние", характерное для промежуточной ткани, которое может служить "анатомической основой бисексуальности высших животных". Он ясно обозначает свое мнение о химической природе сексуальных факторов как сексуального напряжения, так и самого либидо: "Мы вправе полагать, что промежуточные части половых желез производят химические вещества особого рода, которые, переносимые течением крови, приводят определенные части центральной нервной системы в состояние сексуального напряжения". Чуть дальше, в дополнение его "теории либидо" следуют такие выразительные строки: "Когда мы отличаем энергию либидо от любой другой психической энергии, мы полагаем, что сексуальные процессы организма отличаются от функции питания своим особым химизмом".

Действительно, с точки зрения Фрейда, будущее, которое уже началось в его время, должно было принадлежать биологической химии, о чем свидетельствуют последние написанные им слова в "Кратком курсе...": "Быть может, в будущем мы научимся воздействовать с помощью определенных химических веществ непосредственно на энергию и ее распределение в аппарате психики". Таким образом, Фрейд предвещает появление психотропных веществ, которые вскоре будут открыты и которые сегодня широко применяются в психиатрии. Еще более замечательно предсказание, сформулированное им в "Трудностях цивилизации", когда он устанавливает параллель между "веществами, чуждыми организму" (такими, как "наркотики"), и веществами, вырабатываемыми внутренней секрецией, которые воздействуют на чувства удовольствия или боли точно так же. "В результате наших внутренних химических процессов должны образовываться вещества, способные вызывать подобные эффекты, поскольку нам известно по крайней мере одно патологическое состояние - мания, при котором поведение, аналогичное состоянию опьянения, реализуется без воздействия какого-либо опьяняющего снадобья... Жаль, что эта токсическая сторона психических процессов до сих пор не охвачена научным исследованием".

Сегодня этот аспект, названный Фрейдом "токсическим", находится в центре чрезвычайно плодотворных исследований. Мишель Оден в книге "Происхождение экологического человека" характеризует "химических посредников" главным образом вещества, названных "андорфинамк", такими словами: "Авдорфины" (эндогенный морфий) вырабатываются самим организмом и действуют так же, как морфий"; "они имеют рассеянное распределение по всей центральной нервной системе и особенно концентрируются в сером веществе ствола головного мозга и лимбической системе".

В поддержку биологических позиций Фрейда можно было бы привести другие материалы и аргументы; в его учении почти нет такого направления, где бы не чувствовалось влияние биологии.

Но рассматривать Фрейда только как мыслителя в области биологии, относить к биологическим основы, направления, цели, суть его исследований - значит, как нам кажется, предаваться второй ошибке в понимании (Урейда - "биологизации". Число ее сторонников не так уж велико по сравнению с отрядами медицинской гвардии, но последствия могут быть значительно более серьезными. Биологизация работ Фрейда характерна для некоторых научных кругов, где по отношению к нему продолжают культивировать предубеждение, враждебность, что позволяет удерживать его на их собственных позициях как заложника передового отряда!

Известный ученый в области социобиологии Эдвард О. Уилсон пишет в статье "Биология и социальные науки", опубликованной в 1977 году в журнале "Daedalus", что "психоаналитическая теория удивительно соответствует социобиологической". Для движения фетишизации науки, получившего в наши дни широкое развитие и опирающегося на современные открытия в биологии, биохимии, молекулярной биологии и генетике, имя Фрейда несет заметные преимущества: нужным образом повернутый, он служит традиционной и всегда престижной порукой. Но его стараются нейтрализовать на его же собственной почве - на стратегическом стыке биологических и гуманитарных наук, где для новой позитивистской идеологии он наиболее непримиримый противник, стойкий и хорошо вооруженный, поскольку опирается на факты, справедливые и поныне, на личность, стремящуюся к неповторимости, сознающую все ограничения и хрупкость своего существования, но одновременно и свое могущество.

Биологизация Фрейда пренебрегает ясным и твердым заявлением, которое он сделал в коротком очерке "Польза психоанализа", опубликованном в 1913 году в итальянском журнале "Наука". Совершенно ясно, что целью постоянных усилий Фрейда было держать биологию на расстоянии, углублять ее разрыв с собственными исследованиями - не отказываясь при этом от нее. Он старается освободить психологию от патологии и физиологии, выдвигая "положения чисто психологической природы, расположенные в порядке, обусловленном последовательностью известного нам развития психики". "Таким образом, психоанализ, с одной стороны, ограничивает физиологический подход, а с другой - охватывает значительную часть патологий в части психологии". Касаясь затем "пользы для биологии", он пишет: "Мы считали необходимым во время психоаналитической работы избегать биологической точки зрения", и далее: "Несмотря на все усилия и попытки не дать терминам и биологическим подходам доминировать в психоаналитических работах, мы не смогли избежать их использования при описании изученных нами явлений". В конце он приходит к такому, быть может, несколько поспешному выводу: "Я буду удовлетворен, если эти заметки привлекли внимание к важному граничному положению психоанализа между биологией и психологией".

О каком "граничном положении" может идти речь, когда еще почти ничего не объяснено; характеристика понятия влечение как пограничного между психическим и органическим представляется не очень убедительной. Лучше, наверное, оставить слишком громкий термин "граничное положение", который претендует на то, чтобы связать две разнородные и полные вопросов области и перейти к употреблению слова "между", более подходящему для характеристики пространства, в попытке освоить его, углубить, познать преодолеваемого мыслью Фрейда в ее движении между психическим и органическим, между биологией и психологией. При этом подразумевается, что между ними не существует никакой симметрии, никакого равенства, но лишь антагонизм, несоответствие, противоречие этих двух областей знания: биологическая область, достаточно углубленная, отходит на второй план, а освобождающееся при этом место, незанятое, пустое, служит как бы призывом к психологическому, хотя точно определить природу того, что приходит на смену, на самом деле достаточно трудно...

Чтобы лучше продемонстрировать парадоксальный способ движения мысли Фрейда в ее неповторимом пути между биологическим и психическим, можно вспомнить, как он заставлял взаимодействовать понятия полового влечения и влечения к пище: последняя, отвечая биологической потребности - чувству голода, служит основой особого чувства удовольствия, отличного от чисто инстинктивного удовлетворения, и вызывает первые зачатки сексуальности. Таким образом, становится ясно, что психологические построения и предположения Фрейда опираются на биологические основы, от которых их все же важно отделять.

Возьмем другой пример. В "Трудностях цивилизации" Фрейд использует длинную архитектурную метафору, позволяющую связать психическую историю индивидуума с археологическим прошлым города, в данном случае его любимого Рима. Применительно к биологии за этой метафорой можно увидеть фундамент здания психоанализа, с его оригинальным устройством, собственными функциями, распорядками, неповторимым стилем, не связанным с отдаленными пластами биологической основы. Но подобный образ слишком статичен, а следовательно, обманчив. Необходимо представлять себе нечто более динамичное, говорить о круговороте, энергии движущейся в разных направлениях мысли, возвращающейся обходными путями, пересекающейся, погружающейся в "глубины" психологии, где проявляются точки соприкосновения с биологией. Или, если пользоваться аналогией из области искусства, которая так подходит Фрейду, можно вообразить созидательную работу архитектора, возводящего внутри скального массива биологии романские своды, под которыми начинают громко звучать и резонировать голоса психики.

Мысль Фрейда находится в непосредственной близости с биологией с точки зрения позитивизма, черпает в ней свои модели, ресурсы и основы как партнер и сообщник, что сегодня цинично использует идеология биологизации. Но в то же время - что и парадоксально, и характерно - она выступает против биологии, сражается с ней, порой жестоко и рискованно, и это позволяет ей открыть путь новой психологии. Оценивая смелость подобного действия, мы вправе заключить, что мысль Фрейда возникает и утверждается главным образом как отрыв от биологии.

Культурализация

Все, что "невежественные и бесчестные врачи" и неистовые "биократы" пытались отнять у Фрейда, предварительно раздробив его учение на кусочки, относится в основном к области культуры. Предложенный здесь термин "культурализация" несколько громоздок, но он по крайней мере дает почувствовать, какую тяжелую, сложную, навязчивую задачу ставит перед собой современная культура, пытаясь поглотить, приспособить, включить в свои списки Фрейда, причем с достаточно странными целями. Неудивительно, что при подобной культурализации Фрейда, то есть принятии основных элементов его открытий и гипотез, касающихся литературы, искусства, религии, общества и цивилизации в целом, образ специалиста по неврозам и одновременно ученого-исследователя, увлеченного биологией, будет отодвинут на задний план, тогда как на переднем обозначится портрет Фрейда - мыслителя в области культуры, создателя культуры или, если использовать формулировку, которую он применил несколько поспешно по отношению к Дуче, организовавшему археологические раскопки, - "героя культуры".

Теории и гипотезы, концепции и формулировки, составляющие ткань работ Фрейда, касающихся культуры, которые образуют то, что в широком смысле может быть названо его культурологической антропологией, подхвачены сейчас процессами производства и потребления духовной пищи, питают "культурную революцию", критиковавшуюся философами франкфуртской школы. С одной стороны, под давлением средств массовой коммуникации различные аспекты учения Фрейда подверглись процессу опошления, превратились в новые "расхожие идеи", сиюминутные новости, стереотипы или банальности, вошли составной частью в обыденный язык культуры, став при этом скорее кодом к обозначениям, чем орудием познания. С другой стороны, напротив, в качестве как бы орудия знания, тонко заостренного или исподтишка сточенного (не переставая служить и для "обозначения"), концепции Фрейда вошли в узкие, ограниченные, но влиятельные университетские круги с целью оживить интеллигентские ученые беседы, утончить язык специалистов и экспертов. Таким образом, Фрейд оказался между обобщенным гуманизмом и глубокими, узкими специальными исследованиями эрудитов, вновь подвергся делению на части, попыткам ввести его в определенные рамки, но, подобно телу бога Осириса, расчлененному, рассеянному по ветру и вновь божественно прорастающему, несмотря ни на что. Эрос - главная жизненная сила, разрушительная энергия Фрейда, которую так хочет приручить цивилизация, - возрождается и торжествует.

В отличие от неправомерного упрощения и бесперспективности, к которым приводят медикализация и биологизация учения Фрейда, его взаимоотношения с культурой совсем другого рода - будучи непростыми и двойственными, они остаются одновременно живыми и открытыми. Фрейд, несомненно, многое посеял здесь, но как оценить урожай - сезонный, обильный или замороженный ветрами моды? Часто бывает так, что Фрейд посеял зубы дракона, мы же собираем аккуратные коронки; или можно сказать так: Фрейд оплодотворил нашу культуру, и она находится в состоянии нервозной беременности.

Фрейд описал и разоблачил "Трудности цивилизации" и сам сопротивляегся, работая с ними. Если даже принять во внимание содержащееся в данной работе утверждение: "Что касается терапевтического применения наших знаний... чему может служить самый глубокий анализ социального невроза, если никто не будет иметь достаточной власти, чтобы применить к обществу необходимую терапию?", ясно, что он сам больше, чем кто-либо до настоящего времени, прививал культуре силы сопротивления, отказа, разрыва, способные противостоять процессу деградации человека, росту влияния влечения к смерти. Они берут начало в сексуальности, Эросе, в энергии жизни, предназначенной для создания все новых связей в поиске самостоятельности, образующей центральную ось учения Фрейда.

Борясь с иллюзиями прошлыми, настоящими и особенно с теми, которые нервозно проецируются в будущее, выявляя формы и механизмы трудностей цивилизации, превращающихся в катастрофы, мысль Фрейда остается способной поддержать антропологию на должной высоте, увидеть в культуре не прикрасы и фантазии, призванные "утешить" и приукрасить действительность, но инфраструктуру человеческой реальности, созданную благодаря работе человечества над собой, над своим часто сомнительным и незаконченным образом.

Именно в таком контексте мы постараемся проанализировать различные аспекты учения Фрейда. Этот анализ будет достаточно схематичным по двум причинам: во-первых, Фрейд ясно изложил основные положения своих трудов в многочисленных обобщающих работах - от "Пяти уроков психоанализа" 1909 года до "Краткого курса психоанализа" 1939-го, между которыми лежат "Вклад в историю психоаналитического движения" 1914), насыщенные статьи "Метапсихологии" (19121915), "Введение в психоанализ" (1925), "Новые сообщения по психоанализу" (1932), - чтобы без задержки отчитаться перед заинтересованным читателем.

Во-первых, главной чертой психоанализа является его бесконечность; можно войти в него через любую дверь, но выйти - только путем волевого решения, разорвав цепь ассоциаций, разрезав по-живому ткани, питающие интерпретации. Работа Фрейда, во всем ее динамизме, открытости, благородстве, такова, что как бы предлагает удаляться от его трудов.

Для простоты и ясности изложения мы использовали разделение учения Фрейда на две части - внутреннюю и внешнюю, каждой из которых посвятили самостоятельную главу. Внутренней стороне посвящена глава "Исследования и методы", где детально изложены основные идеи и концепции "глубинной психологии"; здесь два раздела, в которых находят свое место, описания Эротики Фрейда и сексуальности, а также Исследования сновидений. Внешняя сторона отражена в главе "Область опытов и развития"; она касается роли психоанализа в двух областях - Эстетике (искусство и литература) и Антропологии (религия, история, общество, культура, политика).

Как бы ни было кратко рассмотрение этих двух сторон, оно позволит прилежному читателю в конце концов отойти от подсказок автора и, быть может (в этом - тайная задача настоящей работы), начать полагаться только на себя...