Введение

Психологическое познание столь же древне, как сам человек. Он не мог бы существовать, не ориентируясь в мотивах поведения и свойствах характера своих ближних. Переход от эмпирических к теоретическим представлениям был связан с укреплением принципа всеобщей зависимости наблюдаемых явлений от естественных причин. Этот принцип, названный детерминизмом, придал объяснению психики научный характер.

Первая система психологических понятий изложена в трактате Аристотеля "О душе". Но как самостоятельная наука психология сложилась только около ста лет назад. Длительное время она считалась философской (и богословской) дисциплиной. Иногда она фигурировала под другими названиями. Ее называли ментальной философией (Ментальный (от лат. mental)-психический. Мнения историков о том, кто изобрел слово "психология" ("псюхе" - душа, "логос" - знание, изучение), расходятся. Одни считают его автором соратника Лютера Ф. Меланхтона (33, 1), другие - философа Гоклениуса (28, 155). До XIX в. это слово не употреблялось ни в английской, ни во французской литературе (32, 200)), душесловием, пневматоло-гией. Было бы, однако, ошибочно представлять ее прошлое по книгам с этими заглавиями и искать ее корни в одной только философии. Концентрация психологических знаний происходила на многих участках интеллектуальной работы человечества. Поэтому история психологии (до того момента, когда она стала самостоятельной экспериментальной наукой) не совпадает с эволюцией философских учений о душе (так называемая метафизическая психология) или о душевных явлениях (так называемая эмпирическая психология).

Информацию о прошлом психологии хранят не только сменявшие друг друга философские системы, но и естественные науки (в особенности биология), а также медицина, педагогика, социология.

Невозможно адекватно отобразить становление психологических проблем, гипотез, концепций, абстрагируясь от развития естествознания и социологической мысли, а также игнорируя обширные области практики, которые воздействовали на человека. Даже предварительное ознакомление с источниками, освещающими историческую проблематику, обнаруживает ее связь с актуальными запросами психологической теории.

В XX в. можно выделить несколько периодов обострения интереса к прошлому психологии, путям ее развития. Таковыми были: начало 10-х, конец 20-х - начало 30-х, начало 60-х годов. Эти годы являлись для развития психологии переломными. Они характеризуются важными идейно-теоретическими сдвигами.

Начало 10-х годов - период резкой критики господствовавшей до того системы воззрений на предмет и методы психологии. Расшатывается до основания представление о том, что предметом этой дисциплины служат феномены, или акты сознания, а методом -экспериментально контролируемое самонаблюдение. Зарождаются бихевиоризм и гештальтизм. Развивается психоанализ с его притязанием на раскрытие динамики бессознательных душевных процессов. В эти годы выходят первые очерки всеобщей психологии (см. 17; 23; 28).

На рубеже 30-х годов психология в капиталистических странах вновь оказалась в ситуации кризиса. Распались главные школы предшествующего периода. Но это не означало консолидации исследований: напротив, на обломках прежних школ возникает множество новых. Наряду с этим предпринимаются попытки синтезировать идеи различных направлений. Резко возрастает интерес к методологическим проблемам психологического познания. С этим коррелировало появление крупных историко-психологических работ (см. 18; 25; 26; 34; 35; 43).

В начале 60-х годов нарастает новая - третья в нашем столетии - волна историко-психологических исследований. Научно-техническая революция вызвала количественные, качественные и структурные изменения в научной деятельности, в том числе в области изучения человека, его поведения и личностных свойств. Проблемы эффективности и интенсификации науки, выбора наиболее перспективных направлений, возможно более быстрого превращения экспериментально-теоретических выводов в программы практического воздействия на поведение, информационного поиска в условиях нарастания лавины новых идей - все это усиливает внимание к историческому опыту (см. 24; 27; 29; 39; 40; 41; 42; 45). В трудах советских психологов вопросы развития психологической мысли рассматривались в 40- 60-х годах с иных идейно-теоретических позиций, чем в работах американских и западноевропейских историков (см. 2-16).

Для советских исследователей руководящим служит марксистский подход к истории науки. Он содержит ряд принципов построения историко-научного знания.

1. Принцип историзма. Он требует "не забывать основной исторической связи, смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии это явление проходило, и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь" (1,39,67).

Марксизмом разработано историко-материалистическое понимание общественной жизни как закономерного процесса, в котором материальная, производственная деятельность людей первична по отношению к их мышлению, в том числе научному.

2. Принцип отражения. Марксизм исходит из положения об отражательной природе мышления, его логических форм и конструкций. Это означает, что и построение научного знания о психике имело своим действительным объектом на протяжении всей истории психическую реальность как специфический способ взаимодействия человека с окружающей физической и социальной средой.

Понятия о душевных, сознательных, бессознательных и других функциях, - это умственные модели, воспроизводящие с различной степенью адекватности то, что существует независимо от них.

3. Роль практики. Признание того, что источник мысли от нее не зависит, делает несостоятельным утверждение, что становление знания есть движение от понятия к понятию, идущее якобы из глубин человеческого ума (филиация идей).

Взаимодействие с объектом - первейшее условие этого движения. В марксизме сам объект оценивается под принципиально иным углом зрения, чем в предшествующих материалистических системах. Постижение реальности осуществляет не "чистое" мышление, созерцающее или конструирующее свои предметы, а социальные существа, которые способны изменять и творить мир идеально лишь потому, что изменяют его реально, на практике. Понятия о психических явлениях порождаются общественной практикой и вне ее причинно истолкованы быть не могут.

Успехи психологии во все эпохи находились в прямой зависимости от нужд практики, прежде всего медицинской и педагогической. Само ее превращение в самостоятельную науку было стимулировано практическими нуждами капиталистического производства, требовавшего наиболее эффективно использовать "человеческий фактор" (задачи обучения и отбора кадров, интенсификации труда и т. д.).

4. Борьба материализма с идеализмом. Согласно марксистскому учению, социальные коллизии отражаются в конечном счете в столкновении противоположных мировоззрений - материалистического и идеалистического. Поскольку психология находится на стыке общественных наук и естествознания, в ней ярко выражено это столкновение. Материализм служит идейным двигателем идущей в недрах естествознания разработки различных областей явлений, в том числе нервно-психических. В. И. Ленин подчеркивал "неразрывную связь стихийного материализма естественников с философским материализмом как направлением, давным-давно известным и сотни раз подтвержденным Марксом и Энгельсом" (1, 18, 367).

С тех пор как на определенной стадии общественного развития люди обрели способность к рефлексии, к анализу внутреннего плана своего поведения, идеализм стал рассматривать мысль как особую, притом первичную, реальность. Свойства психики он принял за нечто изначальное, ничем не определяемое и даже способное объяснить все остальное. Материализм искал общее между явлениями сознания и объективной действительности, выводя первые из вторых. Именно ему научное исследование психических актов обязано своими главными достижениями.

5. Диалектика. Познание реальности носит сложный и противоречивый характер. Одним из проявлений диалектики познания выступают кризисные ситуации и революции в науке.

Психология также пережила ряд кризисов и революций. Вопрос о кризисах науки был специально изучен В. И. Лениным, показавшим на анализе революции в физике XX в. их философский и социальный смысл. Ленинские выводы дают ключ к пониманию кризисов психологии как науки, связанных с переходом от одной картины психической деятельности к другой.

В свете ленинских выводов отчетливо виден один из коренных недостатков историко-психологической работы в капиталистических странах - игнорирование зависимости движения научных идей от общественной практики, от конфронтации мировоззрений. Диалектика процесса познания (соотношение в нем абсолютной и относительной истин, инвариантного и вариативного, эволюционного и революционного) либо полностью выпадает из сферы исторического видения зарубежных исследователей, либо трактуется неадекватно исторической реальности. Резко выступает слабость позиции этих исследователей при переходе от описания к объяснению. Конечно, и описание никогда не может быть свободно от предварительно принятой историографом методологической схемы, незримо регулирующей отбор и группировку фактов. Но при исторической реконструкции, когда мы обращаемся к событиям, которые бессильны повторно вызвать к жизни, с тем чтобы удостовериться в правильности нашего представления о них, роль интерпретации становится более ответственной, чем в экспериментальных науках.

Длительное время в буржуазной историографии доминировали два подхода: "персоналистский" и "контекстный".

"Персоналистский" подход. Поскольку научные гипотезы, открытия, заблуждения имеют авторов, имена которых сохраняет история, сложилось мнение, будто последней причинной инстанцией в развитии науки являются воля и разум ("вспышки гения") отдельных личностей. Влияние этой концепции, восходящей к Карлейлю (22) с его "культом героев", сказалось и на историко-психологических работах. Однако в настоящее время даже те, кто говорит о "великих психологах" (вышедшая тремя изданиями книга американского историка Р. Уотсона называется "Великие психологи от Аристотеля до Фрейда"), пытаются выяснить обстоятельства, которые обусловили их величие, а не ограничиваться общим, бессодержательным представлением о спонтанном генерировании идей.

"Контекстный" подход. Многие факты (например, одновременное открытие какого-либо феномена или закона несколькими исследователями независимо друг от друга, факт "преждевременных открытий", т. е. открытий, получивших признание лишь в следующую эпоху, и др.) говорят о том, что ход научных идей подчинен объективной закономерности, что отдельный ученый - представитель своего времени, он ограничен в своих творческих порывах "интеллектуальным климатом" своей эпохи. Открытие не может произойти без подготовивших его идей. Оно также не может оказать влияние на научный прогресс без благоприятной для его восприятия социальной и культурной атмосферы. Какова же в таком случае функция отдельных личностей, именами которых принято обозначать теории (трехкомпонент-ная теория цветного зрения Юнга - Гельмгольца), открытия (открытие Павловым закономерностей образования условного рефлекса), школы (структурная школа Титченера), направления (фрейдизм) и т. д.?

Один из главных сторонников "контекстного" подхода, американский психолог Э. Боринг, считает, что история науки должна придерживаться взгляда, высказанного Львом Толстым, который в "Войне и мире" назвал великих людей "рабами истории". Их имена лишь ярлыки, нужные для того, чтобы различать эпохи, школы, направления, важные исторические эпизоды (19). По мнению Боринга, "контекстный" подход позволяет утвердить применительно к эволюции познания принцип детерминизма как незыблемый постулат любого объяснения, претендующего на научность: "контекст", "дух времени", а не личность порождает и определяет движение научной мысли.

Другой американский психолог, Шульц, считает, что оба подхода к историческому процессу - "персоналистский" и "контекстный" ("натуралистский") - дополняют друг друга. "История не оставляет сомнений в том, что имеются великие люди, но имеются также и великие события. Оба ряда переплетаются и влияют друг на друга. Представляется, однако, что дух времени играет более важную роль, ибо, каким великим ни был бы человек, если он слишком далеко отстоит от климата времени, он и его прозрения погибнут безвестно" (44, 14).

Концепция "контекста" не имеет серьезного объяснительного значения из-за неопределенности ее основных понятий: "интеллектуальный климат", "дух времени", "социокультурная атмосфера", "психосоциальная матрица" (Боринг считает, что вместо термина "дух времени", предложенного Гёте, целесообразно применить оборот: "психосоциальная матрица". "Общая сцена научного действия - психосоциальная матрица" (19, 15)). Она не выводит за пределы констатации того, что научное достижение коррелирует с социально-психологическими обстоятельствами, к которым Бо-ринг относит следующие: взаимодействия между людьми, между мыслителем и его воспоминаниями, навыками его ума (19, 15). Обращение к столь неопределенным детерминантам не продвигает нас вперед ни в понимании движущих сил развития научной мысли, ни в понимании ее объективной исторической логики. Ведь смена одного контекста другим не влечет за собой исчезновения научного результата, имеющего основания также в свойствах самого знания, объясняемых теорией отражения.

Неудовлетворенность "контекстным" подходом породила попытки найти другие способы интерпретации истории психологического познания. Смысл этих попыток сводится к выявлению его стабильных регуляторов.

Принцип "контрастирующих пар". Первые попытки открыть общие линии в движении психологических идей выразили схемы, согласно которым этому движению свойственна полярность. Воспользуемся термином, предложенным американским историком Робертом Уотсоном, и назовем такую трактовку принципом "контрастирующих пар".

Предлагались разнообразные "списки диад". Г. Мёрфи, например, характеризует различие между общим обликом психологических исследований в 10-20-е годы нынешнего столетия по четырем "контрастирующим парам": "структура - функция", "часть - целое", "качественное - количественное", "экспериментальное- генетико-статистическое", утверждая, что в 10-е годы доминировал первый член антитезы, в 20-е -второй (36). Проанализировав американские психологические журналы за 50 лет, Д. Брунер и Г. Олпорт обобщили материал в "диадах": "рациональное - эмпирическое", "телеологическое - механическое", "качественное - количественное" и др. Они сделали вывод, что главная тенденция состоит в возрастающем удельном весе второго термина каждой пары (21). Несколько позже, вновь обсуждая вопрос о психологических "антиномиях", Олпорт разделил все теории на две группы: а) следующие принципу детерминизма (бихевиоризм, кибернетика, учение об условных рефлексах, ортодоксальный психоанализ и др.) и б) акцентирующие ориентацию личности на свое будущее (персонализм, экзистенциализм, феноменология, учение об уровне притязаний, самоактуализации и др.). За этим стоит "диада": "детерминизм - телеология". От принципа "диад" отправлялся также Р. Уотсон в своей концепции "предписаний", которой мы дальше коснемся.

Психологические системы как "супертеории". В развитии психологии имеется одна особенность, побудившия историков ввести в описание этой науки наряду с характеристикой ее фактов и теорий понятие о системах. Психологические системы трактуются как "супертеории". Их возникновение ряд авторов связывает с теоретической незрелостью психологии. "Наука воздерживается от спекуляций, которые не были бы пронизаны и упрочнены фактами. Но в науке психологии в целом недостаточно фактов, чтобы образовать "единую прочную систему"", - писала в 1933 г. американский психолог Эдна Хайдбредер. Процитировав через 40 лет это суждение, американские психологи Мельвин Маркс и Вильям Хиликс отмечают, что оно все еще остается в силе. По мнению этих авторов, функция системы - "директивная": система указывает психологу, с какими объектами и какими методами ему работать (32, 68).

Сама по себе характеристика систем как "супертеорий" является сугубо описательной и не раскрывает ни их происхождения, ни их роли в прогрессе научно-психологического познания.

Понятие о системе соотносится с понятием о школе как объединении ученых, следующих предписаниям этой системы в противовес другим школам или научному сообществу в целом. Конфронтация альтернативных концепций необходима для нормального роста науки. Однако в ситуации противостояния систем каждая из них утверждала свой особый предмет исследования и свой способ его разработки. Тем самым утрачивалось единство изучаемой области. Нельзя было более говорить о психологии в единственном числе. "Психологии 1925 года", "Психологии 1930 года" - так назывались изданные Марчесо-ном книги (37; 38). В ту пору было много психологии и число их продолжало расти.

Столь необычная картина, казавшаяся свойственной одной только психологии, утратила видимость уникальности после того, как американский историк физики Томас Кун выдвинул учение о парадигме.

Парадигмальный подход. В книге "Структура научных революций" (30) Кун представил привлекшую к себе широкое внимание схему закономерного движения научных идей, согласно которой в этом движении имеются различные периоды. На ранних стадиях (предпарадигмальный период) между отдельными исследователями нет общего согласия по поводу границ, проблем, методов, основных понятий изучаемой ими области. Но когда наука достигает высокой степени зрелости, складывается парадигма как "общепринятый образец актуальной научной практики". Парадигма, согласно Куну, достаточно сильна, чтобы пленить на длительное время умы ученых, отвлекая их от поиска альтернативных направлений. Вместе с тем она достаточно открыта, чтобы в ее пределах шла обычная для "нормальной науки" работа - решение "кроссвордов", задаваемых природой.

Парадигма включает законы, теоретические выводы и способы их приложения к новым задачам. До поры до времени все работающие в данной науке следуют принятой парадигме как единственно возможной. Не совместимые с ней факты (факты-аномалии) либо вообще игнорируются, либо "рационализируются" - подстраиваются под ее каноны. Однако эти факты в конце концов ее расшатывают и создают ситуацию кризиса. Наступает нечто подобное предпарадигмальному периоду: разногласия школ, столкновения несовместимых теорий и т. п. Эпоха "нормальной науки" кончается. Происходит революция, и воцаряется новая парадигма. Представление о парадигме у Куна нераздельно связано с представлением о научном сообществе, единство которого удерживается именно благодаря ей. Появление же школ и систем, согласно Куну, показатель распада как сообщества, так и парадигмы.

Д. Палермо, приложив куновский анализ к психологии, высказал мнение, что ее исторический путь определили две парадигмы - интроспекционистская и бихевиористская. Переход от одной к другой означал научную революцию. Сейчас бихевиоризм в состоянии кризиса. На очереди его замена другой парадигмой. Наиболее вероятный претендент "парадигма Хомского" (39).

Возражая против такой интерпретации новейшей истории психологии, Л. Брискман указывает, что ни интроспекционизм, ни бихевиоризм не являлись "общепризнанным научным достижением", не служили моделями исследовательской практики для психологов (20). За признание психологии "парадигмальной наукой" высказались М. Маркс и В. Хиликс. Они допустили, что в этой науке одновременно действует несколько парадигм, среди которых, как они полагают, наиболее сильной в наши дни становится парадигма "оперантного обусловливания" американского бихевиориста Скиннера.

Идея о сосуществовании в одну эпоху нескольких парадигм разрушает принятый авторами куновский образ "нормальной науки" и само понятие о парадигме. Смысл этого понятия в том, чтобы выделить образец деятельности, сплачивающий всех исследователей в одно общество.

Куновская концепция, вызвавшая широкий резонанс в историко-научных исследованиях, справедливо подвергалась критике за отщепление внутренней логики развития науки от воздействующих на нее социально-экономических факторов, а также за отрицание преемственности между различными стадиями в становлении научного знания.

Концепция "предписаний". Приняв куновские критерии пара-дигмальности, Роберт Уотсон отнес психологию к предпарадигмальным наукам, поскольку она не выдерживает испытание этими критериями. Вместе с тем он предпринял попытку найти в структуре и динамике психологического познания некоторые инварианты (контрастирующие пары-диады), предписывающие исследователям их методологическую ориентацию (46).

Детализация списка "диад" не спасает исходную концепцию Уотсона от слабых сторон, обусловленных тем, что пары рассматриваются как внеисторические по своему содержанию и внеположные предметному развитию психологии. Любая из пар может быть понята только в конкретно-историческом контексте. Такие, скажем, "предписания", как "детерминизм", "объективизм", "механизм", приобретали совершенно различный смысл в системе идей французских материалистов или Сеченова, Леба или современной кибернетики. Поэтому подобные "диады" ни сами по себе, ни в сочетаниях не образуют "матрицу", которая позволила бы упорядочить исторический материал соответственно особенностям его действительной динамики и логики.

Схема Брунсвика. В работе "Концептуальный фокус некоторых психологических систем" Эгон Брунсвик (Брунсвик Эгон (1903-1955)-венгерский психолог, с 1937 г. - профессор в США, основные экспериментальные исследования относятся к области константности зрительного восприятия. Развил положение о том, что законы психологии носят вероятностный характер и должны учитывать "человеческую экологию", т. е. своеобразие среды, в которой совершается действие. Теорию Брунсвика иногда называют "пробаблистским функционализмом") предложил классификацию основных психологических концепций, исходя из общей схемы "организм и его окружение".

Главные компоненты этой схемы следующие: с - отдаленное прошлое организма; в - физические тела, которыми манипулирует организм (или дистальные стимулы, т. е. объекты среды, находящиеся на известном расстоянии от организма); а - проксимальные стимулы (раздражители, которые приходят в непосредственный контакт с рецепторами); О - организм; А - проксимальные реакции (мышечные движения); В - дистальные эффекты реакций, т. е. изменения, производимые организмом в среде; С - отдаленные последствия деятельности.

Эту общую схему Брунсвик соотносит с отдельными исторически сложившимися направлениями. Структурализм (концепция, считающая задачей психологии выявление основных элементов сознания и структурных связей между ними) и гештальтизм (концепция, трактующая сознание как преобразование целостных "полей") ограничиваются отношением "проксимальные стимулы - организм". "Классический" бихевиоризм (считающий предметом психологии двигательные реакции на стимулы) ограничивается связкой "проксимальные стимулы - проксимальные реакции (а - Л)". Фрейдизм сосредоточивается на зависимости организма от его отдаленного прошлого (с - О), функционализм - на отношении объектов среды к операциям с ними (в-А]. Исходя из этой схемы, Брунсвик отметил, что каждая из перечисленных теорий - один из фрагментов целостного процесса. Она абсолютизирует свои представления и превращает их в единственный предмет психологии. Однако для анализа истории психологического познания схема Брунсвика непригодна: причин генезиса и распада теорий она не раскрывает.

"Систематология". Датский психолог К. Мадсен, исходя из необходимости подвергнуть научному анализу саму науку, предложил разработать сравнительное учение о психологических теориях, названное им "систематологией" (31). Под "теорией" вслед за шведским философом Г. Гёрнебомом он понимает "научный текст", или "рассуждение" (письменное и устное), а под "метатеорией" - теоретический анализ этого текста. В организации текста выделяется несколько уровней, или страт: а) дескриптивная (описательная), б) гипотетическая (объяснительная) и в) метастрата, которая включает суждения исследователя (автора текста), о том, что такое знание, истина, метод, модель и т. п., а также его представления о корреляциях между психическим и телесным. Разделив научный текст на эти страты, "систематолог" вычисляет "коэффициент гипотетичности", т. е. соотношение между чисто теоретическим составом научного текста и содержанием, доступным прямой эмпирической проверке. Мадсен предполагает, что с помощью этой методики может быть оценено такое важнейшее свойство теории, как ее "объяснительная сила" (31, 71).

В основу "систематологии" Мадсен положил постулат об "экономии мышления" - это ложное позитивистское убеждение в том, что "непосредственно наблюдаемое" составляет реальное, истинное содержание научного знания. Исходя из этого постулата, Мадсен отдает предпочтение теориям, имеющим наименьший "коэффициент гипотетичности". Например, теория нео-бихевиориста Халла, имеющая, по подсчетам Мадсена, "коэффициент гипотетичности" 0,30, значительно более эмпирична и менее спекулятивна, чем теория необихевиориста Толмена (в ней указанный коэффициент равен 1,43). Он разработал программу для вычисления ценности психологических теорий на компьютерах. Но видимость математической точности и объективности "систематологического" анализа, его мнимой независимости от вкусов и пристрастий историка лишь маскирует его коренные изъяны, обусловленные позитивистской методологией.

С позиций материалистической диалектики становится возможен научно-категориальный анализ психологического познания. Категории - наиболее общие, устойчивые, взаимосвязанные и друг к другу несводимые формы и организаторы работы мысли. Они не ее спонтанное творение, а активное отображение независимой от нее реальности, в психологии - психической реальности. Учение о философских категориях (таких, как форма и содержание, количество и качество и т. п.), как и учение о грамматических категориях, имеет длительную историю. Что касается категорий конкретной науки, действительных только в отношении определенной предметной области, то они остаются малоизученными. Сами приемы научно-категориального (в отличие от философско-категориального и грамматико-категориального) анализа еще не разработаны. Между тем категориальный подход, как мы полагаем, открывает широкие перспективы для исследования динамики научных идей, логики их развития, разработки коренных проблем истории, теории и организации исследовательской деятельности. Применительно к проблемам истории науки категориальный подход позволяет трактовать как дополнительные (а не несовместимые) следующие антитезы.

Содержательное - формальное. Поскольку вклад ученого в запас знания является неповторимым, задача историка состоит в описании уникальных признаков этого вклада. Без такой содержательной характеристики представление о прошлом сведется к тощим абстракциям. Но, реконструируя конкретные события, историк не может их оценить, не сопоставляя с другими, не разнося по разрядам, имеющим общее значение. Эти две нераздельные операции исторической мысли оказались неадекватно отображенными в теориях, отдающих приоритет либо содержательному, либо "формальному". В них содержательное отождествлено с потоком неповторимых событий в исторически необратимом времени, а "формальное" - с принципами и конструкциями, извне накладываемыми на это содержание и имеющими силу для всех времен. В отличие от концепций "диад" и т. п. - с одной стороны, а с другой - от концепций, сводящих задачу историка к "непредвзятому" полному пересказу "всего, что было", категориальный анализ интерпретирует движение научных идей и содержательно (категории имеют предметное содержание), и "формально" (это содержание рассматривается в формах, присущих множеству неповторимых вариантов).

Индивидуальное - социальное. Научное познание изначально социально. Вместе с тем каждый отдельный исследователь имеет собственную программу и стремится к цели, которой еще никто не достиг. Но притязания каждого на уникальность были бы бессмысленны, если бы не существовало общепринятой системы отсчета. Она определяется по уровню категориального развития, сложившемуся в данный исторический период. По сдвигу в этом уровне оценивается индивидуальный вклад.

Система категорий ("категориальная сетка") является коллективным творчеством и достоянием. Можно перечислить авторов теорий, но категории, как и язык, "безымянны". Они входят в состав тех принципов и опорных понятий, которые, будучи приняты всем сообществом исследователей, регулируют деятельность каждого из них.

Актуальное - историческое. Категории науки (как и языка) являются историческим продуктом. Их содержание изменяется от эпохи к эпохе. Категориальный строй в своем развитии проходит ряд стадий. Смена стадий может носить революционный характер. Но эти преобразования совершаются не по типу "катастроф", в которых гибнут все прежние достижения. Применительно к различным эпохам в развитии познания категории выступают как единство инвариантного и вариативного. Речь идет о том, что в самой системе категорий как таковой представлены различные уровни. Их соотношение приобретает смысл "инвариантного - вариативного", поскольку каждая из категорий, отражая диалектику относительной и абсолютной истины, развивается в результате все более полного проникновения познающего ума в психическую реальность.

Между эмпедокло-демокритовским взглядом на чувственные образы как эманацию материальных частиц от внешних предметов, учением средневекового арабского натуралиста Ибн-Хайсама о возникновении ощущений по законам движения светового луча, ассоциативной трактовкой восприятия как продукта "психической химии", концепцией "бессознательных умозаключений" Гельмгольца и Сеченова и современными воззрениями на механизмы переработки сенсорной информации имеются не только существенные различия, но и глубокое родство. Оно прослеживается на категориальном уровне, где выступают различные стадии разработки одной и той же категории образа.

Раскрывая в развитии научных идей связь актуального (присущего данной эпохе) и исторического (присущего всему историческому процессу), категориальный анализ разрешает антиномию "антикваризма - презентизма" с новых позиций. Для "презентизма" (от лат. present - настоящий) характерна установка на то, чтобы рассматривать прошлое науки с точки зрения современных представлений и соответственно отвергать как ненаучное все, что им не соответствует. Антикваризм, напротив, предлагает начисто отрешиться от "бремени" сегодняшних воззрений, чтобы понять прежнюю эпоху, строй ее мышления исходя из ее собственных критериев и норм.

Обе тенденции препятствуют построению адекватной картины движения научных идей. Антикварнзм рассекает живую связь эпох. Каждая из них оказывается замкнутым в себе миром, познание которого становится по существу бесполезным для современной науки. Но и презентизм не способен ее окрылить и стимулировать.

Инвариантное в категориях обусловливает то, что они действуют в течение длительного исторического периода не только прошлого, но также настоящего и будущего. Тем самым исторические исследования приобретают взамен "антикварного" актуальное значение, позволяя психологу понять внутреннее родство своей мысли с мыслью прежних и грядущих эпох, и освобождают от "презентистской" иллюзии.

Поскольку работе мысли присуща "вопросо-ответная" структура, категории неотделимы от проблем, в бесчисленных попытках решить которые они складываются и развиваются. Не видя за "таблицей категорий" проблем, мы бессильны понять ее смысл и содержание. В этом случае таблица выглядит как список решений неизвестных нам задач. Чтобы уяснить, например, значение категории образа, необходимо проследить обращение психологической мысли к вопросам, касающимся зависимости образа от представленного в нем объекта (психогностическая проблема - от греч. "гносис" - познание), от нейромеханизмов его построения (психофизиологическая проблема), от его роли в регуляции действия (психопрактическая проблема - от греч. "праксис" - действие).

Категориальный подход к истории психологического познания позволяет по-новому осветить ее коренные вопросы, в частности и обстоятельства, придавшие психологии статус самостоятельной науки. К ним принято относить применение эксперимента, появление специальных лабораторий, периодических изданий и т. д. Между тем при всей важности этих событий их смысл определялся глубинными процессами - кристаллизацией категориального аппарата, сквозь призму которого психическая реальность открылась в ее самобытном строении. Другой существенный вопрос касается распада психологии на школы и системы. Такой распад (влияние которого сказывается поныне) был обусловлен тем, что одни блоки категориального аппарата стали средоточием экспериментально-теоретической работы в ущерб другим (категория образа доминировала в гештальтизме, действия - в бихевиоризме, мотива -во фрейдизме и т. д.), получив при этом неадекватную теоретическую интерпретацию.

Категории представляют не разрозненную совокупность, а систему. Поэтому невозможно мыслить о конкретно-научном объекте "в одной категории" (например, представлять психическое только в категории образа или мотива). В силу исторической поуровневой природы этой системы ее звенья могут функционировать на различном уровне, т. е. представлять различные эпохи в развитии научного познания. Но в любом случае исследователь направляет на свой предмет весь аппарат (подобно тому как за каждым высказыванием стоит вся система грамматических категорий). Если, например, бихевиористы видели в психической реальности преимущественно феномены, отображаемые категорией действия, а фрейдисты - категорией мотива, то это вовсе не означает, что другие категории не работали в их теориях. Они функционировали в редуцированной форме (в бихевиоризме в качестве мотива выступало подкрепление, во фрейдизме действие трактовалось на уровне житейского, а не научного понятия).

Объектом категориального анализа служат познавательные формы развития науки. Но это развитие не серия внутренних "мутаций" мысли. Оно производно от общественно-исторической практики. Так, подъем капиталистического производства, обусловив научную революцию в естествознании, изменил в связи с этим (а также в связи с новым положением индивида в социальном мире) весь строй представлений о личности, ее поведении и сознании.

С победой Великой Октябрьской социалистической революции в нашей стране на основе марксизма произошла радикальная теоретическая переориентация психологических исследований.

На поворотных пунктах истории научного познания особенно ясно обнажается его объективная зависимость от социально-идеологических стимуляторов.

Приступая к изучению истории психологии, необходимо определить критерий, руководствуясь которым можно было бы произвести отбор в созданной человечеством необозримой массе представлений о психическом. Среди множества проблем и возможных подходов следует выделить аспект, позволяющий проследить в неисчислимых рядах фактов и событий основную историческую связь. Для автора этой работы отправной точкой служила идея детерминизма. Научное познание есть детерминистское, т. е. такое, которое вскрывает закономерную причинную обусловленность явлений взаимодействием материальных факторов. Именно благодаря принципу детерминизма оно отличается, по выражению И. П. Павлова, "предсказанием и властностью". Идея причинного и закономерного характера изучаемых связей, их контролируемости опытом и логическим мышлением остается единственным критерием, отделяющим научные взгляды на психику от всех других. Книга, лежащая перед читателем, представляет попытку рассмотреть историю психологии с точки зрения прогресса детерминистского знания.