Психофизиология органов чувств

Психофизиология органов чувств, подобно учению о рефлекторных актах, длительное время находилась под преобладающим воздействием механистического детерминизма. Внешний толчок (раздражение) как провоцирующий момент и анатомическое устройство как механизм - таковы были факторы, которыми исчерпывалось детерминистское знание о двигательных и сенсорных актах.

В каждом случае механицизм порождал свои коллизии. Для учения о рефлексах камнем преткновения оказались целесообразность и вариативность двигательных реакций, для учения об органах чувств - предметность восприятия, его проецированность вовне. Причинная теория рассматривала ощущение как эффект воздействия вещи на воспринимающий орган. Пути же перехода от эффекта к выступающей в сознании информации о самой вещи не обнаруживались в материальном взаимодействии раздражителя и органа. Их искали за пределами этого взаимодействия, относя к деятельности сознания. Правда, уже у некоторых психофизиологов первой половины XIX в. (Штейнбух, Белл, Вебер, Пуркинье) зарождалась мысль о тесной связи между сенсорной и двигательной сферой и о том, что именно эта связь, представленная в способе функционирования телесного механизма самого по себе, обусловливает осознание физического объекта как лежащей вне тела причины ощущений.

Дальнейшее экспериментальное изучение деятельности различных рецепторов расширило возможности естественнонаучного анализа происхождения чувственных образов. Выяснилось, что опыт, упражнение могут объяснить многое относимое прежде на долю рефлектирующего ума. Упражнение для физиолога выступало как доступная объективному наблюдению и контролю активность материального органа.

С развитием физиологии органов чувств дискуссия о соотношении между двумя детерминирующими восприятие факторами - структурой органа и его упражнением - приобретает большую остроту. Возникает антитеза "нативизм - эмпиризм", которая особенно резко выступила в спорах о природе пространственного видения. В центре дискуссий стоял вопрос: является ли это видение в своей основе прирожденным (нативизм) или приобретенным из опыта (эмпиризм)? Дискуссии между эмпириками и нативистами были симптомом того, что само понятие о прирожденной организации нуждается в перестройке. Этого требовали и успехи физиологии органов чувств, новую эпоху в развитии которой открыл Герман Гельмгольц (1821-1894).

С его именем неразрывно связана коренная реконструкция физиологических представлений в XIX в. Мы уже называли его классические работы по математическому обоснованию закона сохранения энергии. Новое мощное направление исследований открыло измерение им скорости распространения возбуждения в нервном волокне. Его последующие труды - "Учение о слуховых ощущениях как физиологическая основа теории музыки" (впервые вышла в 1863) и "Физиологическая оптика" (1867) - составили фундамент современной физиологии органов чувств. Резонансная теория слуховых ощущений и трех-компонентная теория цветового зрения (истоки которой восходят к идеям английского физика Томаса Юнга) и по сию пору сохраняют свою высокую продуктивность.

Важнейшей заслугой Гельмгольца как физиолога было распространение объяснительных принципов и методов физиологии на явления, Которые до того относились к монопольным владениям одной из философских дисциплин. "Слава Гельмгольцу за его шаг в психологическую область - из него выросла наиболее разработанная часть современной физиологической психологии" (5, 374), - писал Сеченов.

Мировоззрение Гельмгольца противоречиво. Как естествоиспытатель, он тяготел к материализму. С этим сочеталась ориентация на философию Канта и концепцию И. Мюллера, согласно которой каждый орган чувств представляет аппарат, заряженный "специфической энергией". Ощущение возникает в результате высвобождения этой энергии под действием какой-либо физической причины. Исходя из этой концепции, Гельмгольц принимает существование исходных сенсорных элементов, присущих органу как таковому. Правда, осознание ощущений в "чистом виде", признает Гельмгольц, крайне затруднено из-за того, что их естественное назначение - служить целям ориентировки в окружающем мире. Поэтому осознается обычно не ощущение как таковое, а чувственное качество предмета.

Как же тогда связать ощущение с внешними условиями, если заранее принята мысль, будто оно заложено в не зависящем от этих условий анатомическом устройстве органа? По мнению Гельмгольца, проблему разрешает теория символов: отношение ощущений к объективному миру имеет форму символа, или знака, в содержании которого нет ничего сходного с реальными свойствами предметов, но который достаточен, чтобы обеспечить успех действия. Он не мог теоретически осмыслить, какую опасность для естественнонаучного изучения органов чувств действительно таила мюллеровская доктрина, и видел ее преимущественно в утверждении прямой причинной связи между физическим раздражением, процессом в нервном веществе и сенсорным актом. Эта теория Гельмгольца противоречила материалистической направленности его работ по психофизиологии органов чувств. И все же поспешным было бы мнение, что мюллеровская схема направляла конкретно-экспериментальные исследования Гельмгольца, что она вполне устраивала его в методологическом отношении.

Свои расхождения с Мюллером Гельмгольц разъяснял, противопоставляя идеи нативизма эмпиризму. Расхождения касались прежде всего понимания механизма восприятия пространства, но за этим стояли более глубокие различия в общих воззрениях на детерминацию психических явлений.

По Мюллеру, в органе чувств заложены простейшее сенсорное качество, а также его пространственная характеристика, и, стало быть, внеположность субъекту, локализация вовне и все другие признаки, свойственные целостному восприятию. В роли главной детерминанты выступало изначально данное органическое устройство, содержащее в преформированном виде основные контуры воспринимаемой субъектом картины мира. В противовес этому взгляду Гельмгольц определяющим фактором формирования пространственного образа вещей провозглашал опыт. На долю прирожденных нервных структур, из "энергии" которых Мюллер выводил образ мира, оставалось ничтожно мало. Доказывалось, что этот образ не дан имманентно и что детерминирующие его построение факторы относятся к взаимодействию нервно-психической организации с внешними раздражителями.

Важнейшим моментом, выявившимся в экспериментах Гельмгольца, оказалась зависимость сенсорной деятельности от внешних объектов, на которые она направлена. Во всех случаях обнаруживалась потребность в отчетливом видении предмета, в возможно более ясном и адекватном его восприятии. Оптическая цель выступала в качестве если не единственного, то во всяком случае самого могущественного фактора в детерминации деятельности зрительного аппарата.

Фактор предметности восприятия объяснял многие феномены физиологической оптики. Его ведущее значение особенно резко проявлялось в тех случаях, когда закономерности психофизического порядка вступали в конфликт с закономерностями психологическими, например, при разрушении обычной связи между органами чувств и предметом путем введения каких-либо оптических помех.

Среди многих опытов Гельмгольца в этом направлении можно было бы упомянуть использование различного рода призм, искажающих визуальный образ, складывающийся в естественных условиях видения. Несмотря на то, что преломление лучей дает искаженное восприятие предмета, испытуемые очень скоро научались видеть сквозь призму правильно. Это достигалось благодаря опыту, состоящему в многократной проверке действительного положения объекта, его формы, величины и т. д. посредством движений глаз, рук и всего тела. Эксперименты неоспоримо доказывали, что чувственное восприятие подчиняется не непосредственному сенсорному эффекту, возникающему по законам оптики, а предмету, каким он существует сам по себе. Вскрывалась новая система детерминационных отношений, причем выяснилось, что важную функцию в этой системе выполняют мышечные движения, деятельность субъекта, обусловливающая структуру того, что для самосознания представляется непосредственно данным.

Другим решающим моментом, выступившим перед Гельм-гольцем при изучении специфики детерминации психических явлений, была зависимость непосредственного восприятия внешних объектов от предшествующего опыта, влияние которого сплошь и рядом оказывалось столь принудительным, что не могло быть преодолено сознательной рефлексией. Обобщая относящиеся к этой области факты, Гельмгольц выдвигает учение о "бессознательных умозаключениях". В нем содержалась плодотворная идея о существовании фундаментального пласта психических процессов, формы и законы протекания которых скрыты от интроспекции и потому могут быть установлены только опосредствованно, путем объективного анализа.

Еще один ценный вывод, содержащийся в теории "бессознательных умозаключений", был связан с констатацией обусловленности нового психического акта всей совокупностью сходных обстоятельств. Гельмгольц нашел структуру "бессознательного вывода" во много раз повторявшейся и потому упрочившейся ассоциации представлений. И. П. Павлов впоследствии спрашивал: "Сами знаменитые "бессознательные заключения" Гельмгольца... не суть ли истинные условные рефлексы?" (4, 161).

Появление категории умозаключения, выработанной логикой, в физиологических исследованиях не расшатывало их естественнонаучных устоев, так как механизм умозаключения объяснялся сенсомоторными реакциями, контролируемыми экспериментально. Так, например, умозаключение о величине предмета выводилось из связи между величиной изображения на сетчатке и степенью напряжения мышц, производящих приспособление глаза к расстояниям. Учение Гельмгольца явилось важным шагом в сторону преодоления разрыва между сенсорными и интеллектуальными компонентами познавательного процесса, ибо содержало идею единства умственных актов. В структуре предметного восприятия усматривались признаки, говорящие о его внутреннем родстве с самыми высокими и сложными интеллектуальными образованиями.

Для учения о "бессознательных умозаключениях" характерно представление, согласно которому операция "делания выводов" осуществляется не умом как особой причинной сущностью, а является продуктом сопоставления сенсомоторных актов. В этом процессе, по Гельмгольцу, непременно участвуют двигательные реакции. Тем самым намечалось преодоление еще одного разрыва, типичного для мюллеровской психофизиологии, - разрыва между органами чувств и органами движений.

За гипотезой Гельмгольца такие выдающиеся деятели новой психологии, как Сеченов и Вундт, признали важное объяснительное значение. Но наряду с идеями, существенно обогащавшими научное знание о деятельности органов чувств и ее детерминации, в теории "бессознательных умозаключений" имелась и другая сторона, на которой акцентировали внимание приверженцы идеалистической философии от Шопенгауэра до Челпанова. Они истолковали концепцию Гельмгольца как вариант представления о том, что предметный мир конструируется работой не осознающего своих операций интеллекта. Для самого Гельмгольца такой поворот оказался неожиданным, и в дальнейшем, как он сам указывал, в его трудах выражение "бессознательный вывод" употребляется возможно реже, дабы не быть смешанным с совершенно неясным и неоправданным представлением, которое Шопенгауэр и его последователи обозначили этим термином.

Другим уязвимым, несовместимым с детерминизмом пунктом являлась гипотеза об "ощущениях иннервации". Гельмгольц защищал предположение о существовании особого класса ощущений, возникающих в тех случаях, когда индивид посредством волевой направленности иннервирует свои мышцы.

В гипотезе "иннервационных ощущений" ярко проявилась противоречивая природа его учения. Единственным голосом в пользу "ощущений иннервации" мог быть только "голос самосознания". Никакого объективного критерия доказательства их участия в регуляции произвольного действия не существовало. Гельмгольц постоянно подчеркивал ненадежность интроспекции. Именно потому он и отвергал традиционную психологию, противопоставляя ей физиологию органов чувств, что первая не знает других приемов, кроме самонаблюдения. И в то же время иллюзии интроспекции оказывались единственной опорой ряда пунктов его теории.

Итак, в системе Гельмгольца сводилось до минимума влияние прирожденной организации, обосновывалась ведущая роль опыта, выяснялась зависимость чувственного познания от его материального источника, утверждалось единство интеллектуальных и сенсорных моментов в построении образа предмета. Вместе с тем Гельмгольц экспериментальным исследованием показал, что психическое в определенной сфере жизненных проявлений не эпифеномен, а деятельность, имеющая свои собственные законы. "Какого бы взгляда ни придерживаться на психические деятельности и с какими трудностями ни было бы связано их объяснение, во всяком случае они фактически имеются и их законы в известных границах нам известны из повседневного опыта" (8, 798).

Достижения гельмгольцевской психофизиологии органов чувств проливали свет на специфические признаки детерминации психических явлений, подготавливая создание науки, постигающей эти явления в понятиях, отличных как от философских, так и от физиологических.