Глава 12. Школы психологии

Кризис психологии

С быстрым развитием опытной психологии резко контрастировала теоретическая ситуация в этой новой науке.

У тех, кто понимал под психологией науку о сознании, его элементах, или актах, почва под ногами становилась все более зыбкой. Крах первоначальных представлений о предмете этой науки становился очевидным. Но крах представлений не означал исчезновения предмета. Напротив, предмет психологии существенно укрепился и развился. Новым содержанием обогатились психологические категории, зародившиеся в экспериментальных исследованиях перцептивных процессов, порогов ощущений, времени реакции, ассоциативной памяти и др. Причиной кризиса явилось не столкновение слабых теорий с неподатливыми фактами, а несоответствие этих теорий запросам категориального развития науки.

В теории предмет психологии понимался первоначально в пределах формулы "сознание и феномены". Исследовательская мысль открывала закономерные связи явлений и их зависимости, несовместимые с этой формулой. Господствующей версией являлся психофизический параллелизм, в пользу которого, в частности, высказалось большинство участников III Международного конгресса психологов в Мюнхене (1896 г.). Но о каком параллелизме могла идти речь, когда в своей исследовательской практике психолог только и делал, что непрерывно устанавливал зависимости между внешним и внутренним, объективным и субъективным.

Революцию произвело дарвиновское учение. Оно взорвало механическую модель и всю систему идей, с ней связанную. На смену формуле "сознание и его феномены" пришла новая: "активно действующий, заинтересованный в выживании организм и его среда". Предмет психологии резко расширился. Он включал теперь не только внутренние феномены и акты, но и реальные телесные действия. Для прежней, интроспективной психологии действие могло быть только внутренним актом - интенцией сознания, апперцепцией и т. п. Переход к формуле "организм - среда" переносил центр тяжести на реальное (а стало быть, и доступное объективному наблюдению) действие, устремленное к среде.

Если прежде это действие считалось производным от интеллектуальных, эмоциональных, волевых операций сознания, то теперь сами эти операции выступили в качестве производных от мышечных процессов. Возникают "моторные" теории не только воли как сложного продукта подготавливающих ее непроизвольных движений (эту гипотезу предлагал еще Гартли), но и эмоций, внимания и даже сознания в целом. Мышца рассматривается как инструмент, который посредством внешнетелесных приспособлений обеспечивает внутреннепсихические.

Рибо, Джемс, Мюнстерберг, Болдуин развивали этот взгляд применительно к различным формам психической деятельности. Уже в дарвиновской трактовке выразительных движений при эмоциях вопрос об их "переживаемости" стал второстепенным по отношению к значению их мышечных формул. Вскоре возникает теория, по которой эти формулы вообще идентичны внутреннему эмоциональному состоянию: в чувствах нет ничего, чего бы не было в мышечных, сосудистых и других изменениях тела. Эту теорию выдвинули одновременно Джемс и датский физиолог Г. Ланге. Вслед за эмоциями настал черед внимания - явления, которое идеализм со времен Августина выдвигал в качестве самоочевидного свидетельства спонтанности сознания. Теперь внимание ставится в причинную зависимость от мышечной "аккомодации", приспособления двигательного аппарата к восприятию раздражителей. Этой теме были посвящены работы Н. Н. Ланге, Т. Рибо, Дж. Болдуина и др.

Вошедшее в психологию вместе с дарвинизмом представление о развитии означало применительно к телесным действиям построение их новых форм. Ассоциация, считавшаяся связью феноменов сознания, превращается теперь во всесильный принцип организации поведения (понятого как сенсомоторная работа организма). Первые шаги на пути к этому были сделаны в физиологии органов чувств Гельмгольцем и Сеченовым, показавшими, что мышца обучает глаз. Затем за проблему научения с позиций экспериментальной психологии принялся Эббингауз. В России наступление на эту проблему принесло всемирную славу двум преемникам Сеченова - Бехтереву и Павлову. Первое сообщение об условных рефлексах - речь на одном из общих собраний Международного медицинского конгресса в Мадриде в апреле 1903 г. - И. П. Павлов назвал "Экспериментальная психология и психопатология животных". Стало быть, условнорефлекторное поведение организма рассматривалось И. П. Павловым первоначально как область экспериментальной психологии, а не физиологии.

Труд В. М. Бехтерева, в котором методика выработки новых рефлексов хотя и отличалась от павловской, но строилась на сходных идеях, назывался "Объективная психология" (1907). Ни у Павлова, ни у Бехтерева, следовательно, с самого начала не было сомнений в том, что они изучают психические, а не чисто физиологические или чисто нервные явления. И если в дальнейшем Павлов отнес свои исследования к учению о высшей нервной деятельности, а Бехтерев - к рефлексологии, то объяснялось это терминологическими мотивами, а не отказом от изучения психической реальности. Как тот, так и другой стремились к эмансипации научного мышления от интроспективных представлений, которые еще сохранялись в традиционных терминах.

В предисловии к своему главному труду "Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности животных" И. П. Павлов, отметив, что под влиянием Сеченова он решил заняться поведением, писал: "Только спустя несколько годов после начала наших работ по новому методу я узнал, что в этом же направлении экспериментируют на животных в Америке- и не физиологи, а психологи. Затем я познакомился более полно с американскими работами и должен признать, что честь первого по времени выступления на новый путь должна быть предоставлена Торндайку, который на два-три года предупредил наши опыты и книга которого должна быть признана классической как по смелому взгляду на всю предстоящую грандиозную задачу, так и по точности полученных результатов" (3, 15). Концепции Павлова и Торндайка складывались под различными идейными влияниями. Но обе, отражая требования науки, определялись "предстоящей грандиозной задачей".

Целесообразность поведения означает соответствие исполнительских эффектов цели. Уже в простейшем рефлексе обезглавленной амфибии (опыты Пфлюгера) обнаруживается это свойство. Но новое психологическое течение вводило в процесс приспособления к среде весь организм, а не только его фрагментарные реакции. Целостный организм устремляется к цели под действием мотива, лежащего за пределами его мышечных механизмов. Необходимость выживания определяет эти мотивы в биологическом царстве. Она действует с непреложностью любого закона природы и, следовательно, не зависит от характера ее осознанности.

Намечается поиск объективных, скрытых в самом процессе жизни мотивационных детерминант поведения, а не их суррогатов, которые предлагала интроспективная психология сознания. Процесс выработки навыков (научение) трактуется как решение проблемы и тем самым тесно сближается с мышлением, утрачивающим отныне свой привилегированный статус в иерархии психических актов. Общие сдвиги, происходившие по всему фронту лабораторной работы, требовали адекватного теоретического отображения. Потребность покончить с дуализмом, субъективизмом, параллелизмом ощущалась повсеместно.

В этот момент на философской сцене появились Э. Мах (1838-1916) и Р. Авенариус (1834-1896). Их популярность объяснялась созданной ими иллюзией избавления позитивной науки от действительно изживших себя воззрений. Эти философы выступили за единый опыт, за мир, который не расколот на тело и душу и который поэтому не навязывает псевдопроблем, созданных дуалистами и параллелистами. Но сам махизм оказался псевдорешением реальных проблем, в том числе психологических.

Эрнст Мах, профессор математики (в Граце) и физики (в Праге), в начале 60-х годов занимался экспериментальными исследованиями зрительных и слуховых восприятий, а также чувства времени и ощущений равновесия. В 1875 г. он опубликовал "Учение об ощущениях движения", а в 1886 г. - "Анализ ощущений", где, возвращаясь к Юму, утверждал, что человеку даны только ощущения и от сознания навсегда скрыто, стоит ли за ними какая-либо иная реальность.

Вундт полагал, что с ощущениями как таковыми работает только психология - наука о непосредственном опыте. Согласно Маху, и у естествознания нет другого предмета. "Комплексы ощущений" образуют "нейтральную" материю опыта, из которой в одном случае можно "выкроить" психическое, в другом - физическое. В этой философии испарялся реальный объект не только физики, но и психологии. Два кардинальных параметра психического - отнесенность к внешнему миру и к организму, стимулятором и регулятором поведения которого оно является, - лишались смысла, поскольку и внешний мир, и организм как его часть оказывались по своему составу идентичными ощущениям. Все растворялось в призрачном "веществе" опыта.

Авенариус написал специальную работу о предмете психологии (Она в числе других махистских сочинений критически анализируется В. И. Лениным в "Материализме и эмпириокритицизме"). В ней, отвергая мнение, согласно которому предметом этой науки служат феномены сознания как "бесплотные обитатели" черепной коробки, он утверждал, что в действительности эти феномены (например, ощущения) по своей природе нейтральны к разграничению психического и физического. Считая психику свойством мозга, мы, согласно Авенариусу, производим недопустимую "интроекцию" (вкладываем в нервные клетки то, чего там нет, - образы, подменившие в Авенариусовой философии внешние объекты) и становимся тем самым на позиции субъективизма и дуализма. Казалось, в противовес интроспективному учению, которое переносило внутрь субъекта и замыкало в пределах его головы все богатство внешнего мира, восторжествовал объективный подход (поскольку утверждалось, что ощущения - это не феномены сознания, а феномены внешней по отношению к субъекту среды). Но какова действительная цена этой объективности? Перед нами опустошенное сознание, лишенное своего предметного содержания и внешняя среда, где реальные вещи подменены удаленными из сознания образами. В условиях, когда постулат о психической причинности, согласно которому одни явления сознания определяются другими, оказался подорванным, вопрос о реальных детерминантах этих явлений приобрел большую остроту. В. И. Ленин показал тщетность попыток решить его, исходя из какой-либо всеобщей, лишенной конкретно-исторического содержания закономерности. Он подверг критике четыре варианта такого подхода.

Первый из них заключался в попытке ввести понятия, универсальность которых доводилась до уровня, на котором исчезал их предметный смысл. В частности, философ Петцольд полагал, будто "самый существенный признак всех целей нашего мышления и творчества есть устойчивость" (цит. по: 1, 339). Применительно к психологии эта тенденция выражалась в том, что во всяком органическом существе глубоко заложено "стремление быть настойчивым во взятом раз направлении деятельности вплоть до достижения естественной цели" (цит. по: 1, 339-340).

Отметим, что в аргументации Петцольда фигурируют данные, относящиеся также к психологии восприятия и воли. Его замечания о том, что для многих нестерпимо видеть на стене картину, если она висит криво, или о том, что, человек поднимается на горы не только в поисках эстетических эмоций, но и под давлением острой потребности в достижении цели, предвосхищали идеи гештальт-психологии о "хорошей форме" (М. Вертгеймер) и о мотивационном напряжении, создаваемом представляемой целью (К. Левин). Выдвигая эти идеи, гештальтисты придавали им объяснительный смысл. Они считали, что речь идет о генеральном законе поведения - внешнего и внутреннего, индивидуального и социального.

Если гештальтизм и родственные ему направления оперировали чисто формальными схемами, приложимыми к любым порядкам явлений именно в силу своей формальности, то другие попытки подвести психическое под некоторый всеобщий закон связаны с использованием естественнонаучных понятий. Рассмотрим в связи с этим второй подход - "энергетический".

По мнению Оствальда, если "освободить" представление об энергии от материалистического понимания, то физическое и психическое удастся включить в единый детерминационный ряд. Ленин показал идеалистический смысл оствальдовского "энергетизма", так же как и применения терминов "энергия" и "сила" русскими махистами Богдановым и Суворовым. Суворов выдвинул на роль универсального закона развития "закон экономии сил". Ленин писал по этому поводу: "Замечательно легко пекут "универсальные законы" наши "позитивисты" и "реалисты"!" Выданное за закон - "бессодержательная, напыщенная фраза" (1, 352). Если проникнуть за эту фразу, то ее единственным реальным остатком окажется закон, установленный физикой ("Никакой "экономии сил", помимо закона сохранения и превращения энергии, сюда применить... вам не удастся" (1, 352)), но не имеющий отношения к психологическим и социальным процессам. Термин "энергия" применим к определенному порядку явлений природы, за пределами которого он утрачивает объяснительный смысл. Между тем в психологии он стал широко употребляться именно в качестве объяснительного принципа (а не метафорического оборота) при анализе мотивационной сферы после того, как Фрейд ввел его в эту науку под названием энергии "либидо". "Естественнонаучное" звучание этого понятия создавало иллюзию перехода на почву детерминизма в зыбкой области исследования человеческих побуждений.

Третье направление поисков универсального ключа к тайнам, человеческого бытия было связано с успехами дарвиновской биологии. Ленин цитирует одно из писем Маркса Кугельманупо поводу Ланге, который "сделал великое открытие". Всю историю можно подвести под единственный великий естественный закон. Этот естественный закон заключается в фразе "Struggle for life" - "борьба за существование" (выражение Дарвина в этом употреблении его становится пустой фразой) (см. 1, 349). Опять всеобщий закон и опять он оказывается бессодержательным, когда им пытаются объяснять явления, имеющие совершенно иную детерминацию. Стремление вывести особенности человеческого поведения общественно-исторического по своей природе из биологических принципов - адаптации, го-меостазиса, борьбы за существование и др. - одна из главных характеристик психологии в капиталистических странах на протяжении всей ее эволюции в новейшее время.

Четвертый идеалистический подход к проблеме детерминационных отношений между психикой человека и его социальным бытием Ленин проанализировал в связи с утверждением Богданова, что "общественное бытие и общественное сознание, в точном смысле этих слов, тождественны" (цит. по: 1, 342). На первый взгляд может показаться, что, вводя фактор сознательного общения ("без сознания нет общения") в качестве конституирующего признака человеческой психики (в отличие от реакций животных), А. Богданов переходит от замкнутого в самом себе индивидуального сознания, каким оно представлялось субъективистам, к социальным "включениям" человека как важнейшим детерминантам его деятельности, Но отождествление объективной логики человеческих отношений (коренящейся в общественно-исторической практике) с "общением умов" лишало это общение детерминационных оснований. Оно оказывалось причиной самого себя.

Несмотря на фиктивность махистских решений, их влияние испытало большинство психологических школ капиталистического Запада. По оценке Боринга, именно под впечатлением Маха "Кюльпе и Титченер установили законность интроспекции как научного метода" (7, 395). Они возглавили новые психологические школы - вюрцбургскую и корнельскую. Под влиянием махистской философии находились также две другие крупнейшие школы - гештальт-психология и бихевиоризм. Первая восприняла установку на идентификацию непосредственно данных субъекту образных структур его сознания со структурой реальных вещей. Почву для бихевиоризма подготовил Авенариус своей трактовкой организма как апсихического устройства и идеей о том, что образные элементы сознания существуют независимо от субъекта.

Со сходными взглядами выступили американские философы, назвавшие себя неореалистами. Если образ принадлежит внешней среде, а не субъекту, то психологии, естественно, с ним делать нечего. Бихевиористы потребовали избавить психологию от "алхимии" образов.

Различные блоки категориального аппарата психологии оказались расщепленными. В гештальтизме образ отъединялся от действия - психологической единицы, имеющей собственную структуру и механизмы порождения. В бихевиоризме - действие от образа, который, воспроизводя реальность, не может быть сведен к приспособительным реакциям.

Переход от старой, механистической, к новой, биологической, картине психической деятельности совершался в сложной социальной обстановке. Крушение прежних воззрений на отношение сознания к организму и миру создало благоприятную среду для культивирования субъективно-идеалистических концепций, под влиянием которых складывались в эпоху империализма новые психологические школы на Западе.