Гештальт-психология

В те же годы, когда в Соединенных Штатах вспыхнул бихевиористский "мятеж" против психологии сознания, в Германии другая группа молодых исследователей отвергла психологический "истэблишмент" с неменьшей решительностью, чем Уотсон. Эта группа стала ядром новой научной школы, выступившей под названием гештальт-психологии (от немецкого "Gestalt" - форма, структура). Ядро образовал триумвират, в который входили: Макс Вертгеймер (1880-1943), Вольфганг Келер (1887-1967) и Курт Коффка (1886-1941). Они встретились в 1910 г. во Франкфурте-на-Майне в Психологическом институте, где Вертгеймер искал экспериментально ответ на вопрос о том, как строится образ восприятия видимых движений, а Келер и Коффка были не только испытуемыми, но и участниками обсуждения результатов опытов. В этих дискуссиях зарождались идеи нового направления психологических исследований.

Схема опытов Вертгеймера была проста. Вот один из вариантов. Через две щели - вертикальную и отклоненную от нее на 20-30 градусов - пропускался с различными интервалами oсвет. При интервале более 200 миллисекунд два раздражителя воспринимались раздельно, как следующие друг за другом. При интервале менее 30 миллисекунд - симультанно, при интервале около 60 миллисекунд возникало восприятие движения. Вертгеймер назвал это восприятие фи-феноменом. Он ввел специальный термин, чтобы выделить уникальность этого явления, его несводимость (вопреки общепринятому в ту эпоху мнению) к сумме ощущений от раздражения сперва одних пунктов сетчатки, а затем других. Сам по себе результат опытов был тривиален. Вертгеймер использовал давно уже изобретенный стробоскоп, позволяющий при вращении с известной скоростью отдельных дискретных изображений создать видимость движения - принцип, приведший к созданию кинопроектора. Вертгеймер видел смысл своих опытов в том, что они опровергали господствующую психологическую доктрину: в составе сознания обнаруживались целостные образы, неразложимые на сенсорные первоэлементы.

Вспоминая об идейной атмосфере, в которой проводились эти опыты, один из их участников, Келер, писал 30 лет спустя: "Мы все испытывали большое уважение к точным методам, посредством которых в то время исследовались определенные сенсорные данные и факты памяти. Но мы также очень сильно ощущали, что работа такого небольшого объема никогда не сможет дать нам адекватную психологию реальных человеческих существ. Одни были убеждены, что основатели экспериментальной психологии крайне несправедливы по отношению ко всем высшим формам психической жизни. Другие подозревали, что в самом основании новой науки скрыты некоторые посылки, делающие их работу стерильной" (цит. по: 23, 212).

Стало быть, ставя опыты, касающиеся частного вопроса, будущие гештальтисты ощущали как сверхзадачу необходимость преобразования психологии. Они занялись этой наукой, будучи воодушевлены ее экспериментальными достижениями. Они и сами прошли хорошую экспериментальную выучку (Вертгеймер - в Вюрцбурге у Кюльпе, Келер и Коффка - у Штумпфа в Берлине). И вместе с тем они испытывали неудовлетворенность ситуацией в психологии. В чем причина?

Как видно из воспоминаний Келера, одни видели ее в том, что высшие психические процессы оставались вне точного экспериментального анализа, который ограничивался сенсорными oэлементами и принципом ассоциации. Хотя Вертгеймер получил в 1904 г. (в самый разгар споров о внеобразном мышлении) докторскую степень в Вюрцбурге, где изучал именно эти высшие процессы, и тем не менее пути к новой психологии, как "науке о реальных человеческих существах", не нашел. Значит, верны подозрения, что стерильность психологических исследований коренится в ложности их исходных посылок. Тогда нет нужды идти экспериментальной психологии "вверх" - к актам мышления и воли. Следует пересмотреть ее основания, начиная от трактовки простейших чувственных феноменов. Одним из них и оказался открытый Вертгеймером целостный фи-феномен. Результаты его изучения были изложены в статье "Экспериментальные исследования видимого движения" (1912) (35). От этой статьи принято вести родословную гештальтизма.. Его главный постулат гласил, что первичными данными психологии являются целостные структуры (гештальты), в принципе не выводимые из образующих их компонентов. Гештальтам присущи собственные характеристики и законы. Свойства частей определяются структурой, в которую они входят. Мысль о том, что целое больше образующих его частей, была очень древней. Чтобы объяснить характер ее влияния на психологию, следует рассмотреть общий исторический фон (весь научно-теоретический "гештальт"), в пределах которого складывалась новая школа.

Прежде всего заслуживает внимания факт одновременного-возникновения гештальтизма и бихевиоризма: Вертгеймер и Уотсон выступили с идеей реформы психологии почти одновременно в условиях нараставшей неудовлетворенности господствовавшими воззрениями на предмет, проблемы, объяснительные принципы психологии. Остро чувствовалась необходимость ее обновления. Как известно, в движении научного познания имеются как эволюционные периоды, так и периоды крутой ломки общепринятых представлений. Продуктом коренных сдвигов в психологическом познании явились и бихевиоризм, и гештальтизм. Их одновременное появление - показатель того, что они возникли как различные варианты ответа на запросы логики развития психологических идей. И действительно, оба направления были реакцией на сложившиеся научные стереотипы и протестом против них. Эти стереотипы выражали уже рассмотренные нами школы - структурную и функциональную.

Бихевиоризм выступил не только против структурализма, представленного в США несгибаемым Титченером, но также против функционализма Джемса - Энджелла. Оценивая гештальтизм, историки обычно подчеркивают, что для него главной мишенью служил структурализм с его трактовкой сознания, как сооружения из "кирпичей (ощущений) и цемента (ассоциаций)". Однако при более пристальном рассмотрении выясняется, что гештальтисты с неменьшей решительностью отвергли и функционализм.

Обратим внимание на то, что ряд положений, сходных с гештальтистскими, высказывали некоторые функционалисты (К предшественникам гештальтистов относят также Э. Маха, утверждавшего, что наряду с отдельными ощущениями (звука, света, и т. д.) существуют независимые от них ощущения формы (например, геометрической фигуры), и X. Эренфельса (1859-1932), предложившего понятие о "качестве формы" (например, восприятие мелодии сохраняет свое качество и тогда когда играется в различном ключе и, стало быть, вызывает различные ощущения)). В частности, А. Мейнонг (1853-1920) - ученик Брентано, возглавивший так называемую грацкую школу в психологии, учил, что в акте восприятия складываются сенсорные структуры, целостность которых определяется именно этим актом, а не комбинацией ощущений самих по себе. Сходные идеи высказывал ученик Мейнонга Бенусси. Рассматривая вопрос о том, почему гештальтисты добились успеха, а их предшественники потерпели неудачу, Хельсон вспоминает об одной из бесед с Коффкой. Он указал Коффке, что группа Бенусси придерживается по существу леворадикальных гештальтистских взглядов, поскольку считает, что целостные структуры восприятия создаются процессами более высокого уровня, чем ощущения. "Нет, - возразил Коффка, - мы более радикальны, поскольку отрицаем такие процессы" (12, 1007). Гештальтисты сделали следующий шаг сравнительно с функционалистами, а именно отказались от дополнительных элементов (или актов), которые извне упорядочивают сенсорный состав сознания, придавая ему структуру, форму, гештальт, и утвердили постулат о том, что структурность изначально присуща самому этому составу.

Сведения об идейной генеалогии школы (и ее отдельных приверженцев) проливают свет на ее функцию в прогрессе познания. Гештальтисты были преемниками европейского функционализма (Вертгеймер вышел из вюрцбургской школы, проделавшей, как мы видели, эволюцию от концепции "содержаний сознания" к концепции "актов"; Коффка и Келер обучались психологии у функционалиста Штумпфа), подобно тому как бихевиористы являлись преемниками американского функционализма (напомним, что учителем Уотсона был Энджелл).

Функционализм, противопоставляя себя структурализму, открыто отвергал его. Поэтому структуралистский подход был изначально неприемлем как для будущих гештальтистов, так и для будущих бихевиористов. Они впитали убеждение в его бесперспективности от своих учителей: американцы - от Джемса и Энджелла (главного оппонента Титченера), немцы - от Штумпфа (одного из главных оппонентов Вундта). По существу структурализм был для них вчерашним днем. Логика развития науки требовала от них справиться со слабостями не столько структурализма, сколько функционализма, иначе говоря, преодолеть просчеты, которые они видели в способе мышления своих учителей.

Весьма интересен для анализа судеб психологии вопрос о том, почему, будучи воспитаны на определенной системе идей (в данном случае - функционалистских), две группы инициативных, молодых исследователей превратились из ее верных адептов в ее бескомпромиссных противников. Нужно было пройти школу функционализма, понять и пережить его трудности, убедиться в его слабостях, чтобы покончить с ним.

Отвергнув мозаику элементов сознания и версию об их притяжении по законам механики, функционализм, как отмечалось, не мог противопоставить этой картине ничего, кроме положения о том, что центральной фигурой психологии является активный и целеустремленный субъект. В вакуум, созданный уходившим в прошлое механицизмом, стали быстро просачиваться телеологические представления. Телеологический подход, несовместимый с установкой на превращение психологии в точную науку, выражала принятая функционализмом концепция "гомункулюса" - бестелесного "маленького человечка", сидящего внутри организма и дирижирующего ходом мыслей и действий. Этот идол субъективной психологии (скрывавшийся под разными именами - субъекта, Я, сознания и др.) появлялся каждый раз, когда требовалось объяснить, как решается проблема, производится анализ и синтез раздражителей, регулируется действие и т. д. Ведь потому бихевиористы и обрушились на понятие о сознании, что считали его псевдонимом все того же незримого "гомункулюса" - загадочной внутренней сущности, которая, все объясняя, сама в объяснении не нуждается.

Между тем "гомункулюс" прочно закрепился в учении не только о действии, но и об образе. Представление об ощущениях как исходных, непредметных элементах сознания дополнялось представлением об особой силе, соединяющей их в предметный образ. Гештальтисты выступили против этого способа объяснения, противопоставив ему принцип изначальной упорядоченности сенсорно-интеллектуальных структур и их динамических преобразований.

Преодоление антиномии механицизм - телеологизм стало исторической задачей, решить которую были призваны новые психологические школы - бихевиористская и гештальтистская. Это их роднило, это объясняет факт их одновременного зарождения. Другой вопрос - как они с ней справились.

Их решительно разделяло отношение к проблеме сознания. Бихевиористы считали ее псевдопроблемой - сознание устранялось из психологии, из научных объяснений поведения. Гештальтисты, напротив, усматривали главную задачу в том, чтобы дать новую интерпретацию фактам сознания как единственной психической реальности. Гештальтистская критика "атомизма" в психологии являлась предпосылкой переориентации эксперимента с целью выявления в сознании образных структур, или целостностей. Достичь эту цель без самонаблюдения было невозможно. Но и два прежние варианта интроспективного метода пришлось отвергнуть (вундтовский, требовавший от испытуемого отчета об элементах "непосредственного опыта", и метод членения сознания на "фракции", выработанный вюрцбургской школой).

Гештальтисты приняли третий вариант интроспективного метода, получивший название феноменологического. Этот метод восходит к Брентано, который, считая "вундтовскую интроспекцию искусственной, предвосхитил гештальтистский метод интроспекции и создал уважительное отношение к прямому, безыскусственному выражению переживания" (23, 208). В поисках путей проникновения в реальность душевной жизни во всей ее полноте и непосредственности предлагалось занять позицию "наивного" наблюдателя, не отягченного предвзятыми представлениями об ее строении.

Эту точку зрения приняли не только Гештальтисты, но и другая группа молодых исследователей, работавших в одном из главных центров экспериментальной психологии того времени - в Геттингенском университете. Они следовали не столько за своим учителем психологии маститым Г. Э. Мюллером, сколько за профессором философии этого университета Э. Гуссерлем (1859-1938), который вслед за Брентано учил, что феномены сознания достойны быть рассмотрены сами по себе в их непосредственной интуитивной данности.

Гуссерль видел свою задачу в том, чтобы реформировать логику (Для этого, по плану Гуссерля, логика должна быть превращена в феноменологию, цель которой - раскрыть фундаментальные феномены и идеальные законы познания. Абстрагируясь от всего, что связано с существованием человека как естественного существа, и пользуясь методом интуитивного анализа сознания, феноменология, полагал Гуссерль, постигает "чистые" сущности. Исходя из этой идеи, развернутой в его книге "Логические исследования" (1900-1901), Гуссерль подверг критике психологизм - учение, которое искало для логических законов психологические основания. В современной буржуазной философии идеалистическая феноменология является одним из основных направлений), а не психологию. Но выдвинутая им идея феноменологического метода как "непредвзятого", освобожденного, свободного от банальных стереотипов описания психической реальности произвела глубокое впечатление на молодых сотрудников Г. Э. Мюллера, занимавшихся экспериментально-психологической работой. Среди них выделялись Д. Катц и Е. Рубин. В работах Катца "Построение мира цветов" и "Построение мира осязательных восприятий" было показано, что зрительный и осязательный опыт несравненно полнее и самобытнее, чем его изображение в психологических схемах, которые ограничиваются такими понятиями, как светлота, насыщенность и т. д., и что поэтому образ следует изучать как самостоятельный феномен, а не как простой эффект стимула. Важным свойством образа, считал Катц, в частности, является его константность, т. е. постоянство при изменяющихся условиях восприятия. Так, лист бумаги воспринимается как белый при различном освещении: и в сумерках, и при ярком солнечном свете. Условия варьируют, чувственный образ остается постоянным. Вместе с тем константность разрушается, если объект воспринимается не в целостном зрительном поле, а изолированно от него.

Важные факты, говорящие о целостности восприятия и ошибочности представления о нем как о мозаике ощущений, были получены датским психологом Рубином, изучавшим феномен "фигуры и фона". Фигура воспринимается как замкнутое, выступающее вперед целое, отграниченное от фона контуром, тогда как фон кажется простирающимся позади. Об их различии убедительно говорят так называемые двойственные изображения, когда рисунок воспринимается то как ваза, то как два профиля.

Катц, Рубин и другие психологи-экспериментаторы, перешедшие от "атомистского" понимания чувственного восприятия к целостному, проводили свои исследования в те же годы, когда складывалась гештальтистская школа, и эта школа впоследствии их широко использовала. В частности, открытый Рубином феномен "фигуры и фона" занял почетное место среди основных законов гештальта. Однако, хотя гештальтистов и сближала с геттингенскими психологами ориентация на новое, феноменологическое применение интроспекции, их программа были значительно шире и перспективнее. Их вдохновляла идея трансформации психологии в точную науку, строго следующую общим стандартам естествознания. Уже в первой работе Вертгеймера характеристика фи-феномена не ограничивалась его описанием: предполагалось, что он имеет физиологическую основу, которая усматривалась в "коротком замыкании", возникающем (при соответствующем временном интервале) между зонами мозга.

Установка на то, чтобы строить психологическое знание по типу физико-математического, отличала гештальтизм от других феноменологических концепций. Соратник Вертгеймера Келер имел наряду с психологической хорошую физико-математическую подготовку. Он обучался физике у одного из ее преобразователей, создателя теории квантов Макса Планка. Широкие естественнонаучные интересы отличали также Вертгеймера, у которого впоследствии установились дружеские отношения с Эйнштейном, даже принимавшим участие (в качестве интервьюируемого) в вейтгеймеровских опытах.

И бихевиористы, и Гештальтисты надеялись создать новую психологию по типу наук о природе. Но для бихевиористов моделью служила биология, для гештальтистов - физика. Физикализм определил характер гештальтистских схем. В физике же совершались революционные изменения. В теории электромагнитного поля Максвелла, в новых физических идеях гештальтисты видели предпосылки построения новой картины психических функций организма. В прежние времена физика Галилея и Ньютона определяла склад мышления сторонников ассоциативной психологии: изолированные частицы, движущиеся и соединяющиеся по законам механики, служили образцом, по которому выкраивались "атомы" души. Теперь физика выработала другой образец, и ориентация на него, как представлялось гештальтистам, сулила реконструкцию психологического познания. Посредником между физическим полем и целостным восприятием должна была стать, по их мнению, новая физиология, не физиология изолированных нервных элементов и путей - верная союзница психологии элементов сознания и ассоциаций между ними, а физиология целостных и динамичных структур - гештальтов. Понятие о гештальте не считалось, таким образом, уникально-психологическим, приложимым лишь к одной области сознания. Оно было предвестником общего системного подхода ко всем явлениям бытия. Зарождался новый взгляд на соотношение части и целого, внешнего и внутреннего, причины и цели.

Новые идеи распространялись во всех областях научного знания. В психологии они овладели сознанием группы молодых исследователей, вскоре создавших самостоятельную научную школу. Последние сдружились перед первой мировой войной. В годы войны двое из них были вынуждены заняться прикладными темами: Вертгеймер изучал способы обнаружения вражеских подводных лодок; Коффка работал в госпитале над проблемами растройств речи у раненых. Лишь Келер продолжал свои "мирные" общепсихологические занятия. За несколько месяцев до начала войны по предложению Прусской академии наук он отправился на испанский остров Тенериф (на Канарских островах) для изучения поведения шимпанзе. С началом войны он был интернирован и продолжал свои исследования, итоги которых были опубликованы в 1917 г. (20). В ставших классическими опытах Келера центральное место заняло доказательство роли "инсайта" (внезапного схватывания отношений) при решении интеллектуальных задач. Обезьяны должны были решить задачи типа подтягивания банана с помощью палки. Иногда для этого требовалось составить длинную палку из двух коротких. Успех решения ставился в зависимость от видения ситуации в целом, от "гештальтирования" поля восприятия. Понятие об инсайте (от англ, insight - усмотрение) стало ключевым в гештальт-психологии. Ему был придан универсальный характер. Оно стало основой гештальтистского объяснения адаптивных форм поведения, которые Торндайк и бихевиористы объясняли принципом "проб, ошибок и случайного успеха".

Так произошла первая конфронтация двух молодых, только еще зарождавшихся психологических направлений - гештальтизма и бихевиоризма. (Она породила обширную литературу.) Смысл конфронтации обычно видят в характере ответа на вопрос, постепенно или мгновенно решается интеллектуальная (поведенческая) задача. В одном случае при инсайте нужный вариант действия находится сразу же, в другом он отбирается путем длительных поисков. Такое объяснение упускает из виду категориальные основания различий между двумя психологическими школами.

Ведь инсайт означал для гештальтистов переход к новой, познавательной, образной структуре, соответственно которой сразу же меняется характер приспособительных реакций. Первично понимание (сдвиг в образном "поле"), вторично двигательное приспособление (перестройка в исполнительских звеньях действия). Концепция "проб и ошибок" игнорировала понимание (т. е. образно-ориентировочную основу действия), каким бы оно ни было - мгновенным или постепенным. Адаптация считалась достижимой за счет тех же факторов, которые обеспечивают приспособление организма к среде на всех уровнях жизнедеятельности, в том числе и на уровнях, где образ вообще отсутствует.

Водораздел между гештальтизмом и бихевиоризмом создала также, по общепринятому мнению, проблема целого и части. Гештальтизм отстаивал идею целостности в противовес бихевиористскому взгляду на сложную реакцию как сумму элементарных. Гештальтизм действительно положил немало сил на борьбу с "атомистскими" представлениями о сознании и поведении (При этом гештальтисты нередко утрировали позицию своих противников, сводя ее к трактовке стимула как одиночного раздражителя, а реакции - как одиночного мышечного ответа на этот стимул. Между тем далее самый радикальный бихевиорист Уотсон понимал под реакциями целостные действия типа игры в бейсбол или строительства небоскреба). Но если ограничиться этим теоретическим аспектом, то остаются в тени различия более существенного, категориального порядка.

Бихевиоризм, как отмечалось, игнорировал образ, видя в нем не психическую реальность, не регулятор поведения, а неуловимый, призрачный продукт интроспекции. Для гештальтизма учение о двигательных актах, лишенных образной ориентации по отношению к среде, представлялось изымающим из психической деятельности ее сердцевину. Однако на стороне бихевиористов было важное преимущество. Они могли дать своим фактам детерминистское объяснение. Двигательная реакция неизменно трактовалась ими как эффект, производимый объективно контролируемыми независимыми переменными. Гештальтизм, следуя интроспективной традиции, считал единственными психологическими фактами непосредственно испытываемые субъектом феномены сознания. Ощущая несовместимость этой традиции с естественнонаучным подходом, гештальтисты пытались соотнести феноменальный "мир" с реальным, физическим.

В этом пункте наметились различия между близкими к гештальтистам психологами из геттингенской лаборатории (Катцем, Рубином), считавшими неправомерным выходить за пределы свидетельств самонаблюдения, и гештальтистским триумвиратом, который надеялся перестроить психологию по типу физики.

Сказанное проливает свет на несколько странный факт: первый программный труд гештальт-психологии, принадлежавший Келеру, был посвящен вопросам физической химии и назывался "Физические гештальты в покое и стационарном состоянии" (1920) (21). Психолог, занимавшийся до этого акустическими ощущениями и зоопсихологией, обратился к коллоидной химии не из-за прихотливых изменений в профессиональных интересах. Теория гештальта не могла претендовать на серьезную роль без естественнонаучного обоснования. Поэтому она и начинается с келеровской книги о физических гештальтах. Келеру и его научным друзьям представлялось, что принцип гештальта - единый для различных порядков явлений - позволит по-новому решить психофизическую проблему, приводя сознание в соответствие с физическим миром и в то же время не лишая его самостоятельной ценности. Это решение выразилось в понятии изоморфизма.

Изоморфизм означает, что элементы и их отношения в одной системе взаимно однозначно соответствуют элементам и их отношениям в другой. Физиологическая и психологическая системы, согласно гештальтистской гипотезе, изоморфны друг другу. (Подобно тому как топографическая карта соответствует рельефу местности.)

Конечно, изоморфизм как математическая категория сам по себе не является ни материалистическим, ни идеалистическим. Но он не может устранить вопрос об отношении психической реальности к физической. В трактовке этого вопроса гештальтисты возвращались к древнему параллелизму.

Вслед за работой Келера о физических гештальтах вышла книга Коффки "Основы психического развития" (1921) (19), а затем программная статья Вертгеймера "Исследования, относящиеся к учению о гсштальте" (1923) (36). В этих работах была изложена программа нового направления, которое организовало свой журнал "Психологическое исследование" (до его закрытия при гитлеровском режиме вышло 22 тома). Келер занял после Штумпфа кафедру в Берлинском университете. К гештальтистскому триумвирату были близки доцент этого университета Курт Левин, создавший самостоятельную школу, крупный невролог Курт Гольдштейн и др.

20-е годы ознаменовались серьезными экспериментальными достижениями гештальт-психологии. Они касались главным образом процессов восприятия, притом зрительного. Было предложено множество законов гештальта (Хельсон насчитал их 114). К ним, в частности, относились уже знакомые нам "фигура и фон" и "транспозиция" (реакция не па отдельные раздражители, а на их соотношение). Принцип "транспозиции" иллюстрирует следующий модельный эксперимент, проведенный Келером над курами, у которых вырабатывалась дифференцировка двух оттенков серого цвета. Куры научались клевать зерна, разбросанные на светлом квадрате, отличая его от находившегося рядом темного. В контрольном опыте тот квадрат, который служил положительным раздражителем, оказывался рядом с квадратом еще более светлым. Куры и выбирали этот последний, хотя прежде от никогда не подкреплялся. Они, таким образом, реагировали не на абсолютную светлоту, а на соотношение светлот (на "более светлое"). Их реакция, по Келеру, определялась законом "транспозиции".

Были предложены и другие законы. Так, под прегнант-ностью имелась в виду тенденция воспринимаемого образа принять законченную и "хорошую" форму. ("Хорошей" считалась целостная фигура, которую невозможно сделать более простой или более упорядоченной.) Константность означала постоянство образа вещи при изменении условий ее восприятия. Под "близостью" понималась тенденция к объединению элементов, смежных во времени и пространстве. Под "замыканием" - тенденция к заполнению пробелов в воспринимаемой фигуре и т. д.

Если первоначально свои критические стрелы гештальтисты направляли против традиционной "атомистской" трактовки сознания, то в дальнейшем, как уже говорилось, главной мишенью стал бихевиоризм. Пытаясь показать его односторонность, неспособность охватить своими объяснительными понятиями образно-смысловую регуляцию поведения, гештальтизм, однако, сам оказался беспомощным перед этой регуляцией, ибо он так же, как и его противник, разъединил образ и действие. Ведь образ у гештальтистов выступал в виде сущности особого рода, подчиненной собственным имманентным законам (прегнантности, константности и т. п.). Его связь с реальным, предметным действием оставалась ничуть не менее загадочной, чем соотношение между действием и образом у бихевиористов.

Идея имманентной трансформации "когнитивного (познавательного) поля" безотносительно к реальной предметной деятельности создала тупиковую ситуацию и в гештальтистских исследованиях мышления человека. Этой проблеме была посвящена оставшаяся незаконченной книга Вертгеймера "Продуктивное мышление" (1945) (37). Опыты проводились над детьми. Были использованы также интервью с Эйнштейном. Исходя из общего положения гештальтистов, что подлинное мышление является "инсайтным", а инсайт предполагает схватывание целого (например, принципа решения проблемы), Вертгеймер выступил против традиционной практики обучения в школе.

В основе этой практики лежала одна из двух ложных концепций мышления - либо ассоцианистская (обучение строится на упрочении связей между элементами), либо формально-логическая. Обе препятствуют развитию творческого, продуктивного мышления. Вертгеймер, в частности, подчеркивал, что у детей, обучавшихся геометрии в школе на основе формального метода, несравненно труднее выработать продуктивный подход к задачам, чем у тех, кто вообще не обучался. Он стремился выяснить психологическую сторону умственных операций (отличных от логических операций). Она описывалась в традиционных гештальтских терминах: "реорганизация", "группировка", "центрирование" и т. п. Детерминанты этих преобразований оставались невыясненными (Иногда слабость гештальтистской позиции видят в игнорировании "активной роли субъекта". Но пока понятие о субъекте не наполнено позитивным конкретно-научным содержанием, это возражение бьет мимо цели. Весь пафос гештальтизма (как и бихевиоризма) состоял в том, чтобы избавить психологическое познание от мифологического "гомункулюса", каким бы именем он ни прикрывался).

Американские психологи получили первую информацию о гештальтизме в 1922 г., однако вначале встретили ее безразлично. Правда, именно в том же 1922 г. Толмен, приступив к своим многолетним исследованиям поведения крыс в лабиринте, заменил понятие о раздражителе понятием о знаковом гештальте. Но он был одинок. Кругом победно развевались знамена бихевиоризма.

Вскоре американские психологи смогли познакомиться с идеями новой школы непосредственно от ее лидеров. В 1924 г. в Корнельский университет был приглашен для чтения лекций Коффка. В 1925 г. в Гарвардский университет - Келер. Идеи гештальтизма существенно повлияли на преобразование первоначальной бихевиористской доктрины и подготовили почву для необихевиоризма, который стал складываться на рубеже 30-х годов. К этому периоду главные представители гештальтистского направления, спасаясь от нацизма, иммигрировали в Соединенные Штаты Америки и устроились в различных университетах и научных центрах. Это было внешним обстоятельством, обусловившим окончательный распад школы. Но имелись и внутренние причины.

Главная объяснительная схема гештальтистов казалась квазидетерминистской, лишь по видимости напоминающей принципы естественных наук, близостью ее к которым гештальтисты особенно гордились. В их интерпретации психические гештальты превращались в сущности особого рода, прослеживаемые посредством эксперимента и "непредвзятого" слежения за "пространством" сознания. Эти сущности, согласно гештальтистской идее изоморфизма, коррелируют с телесными процессами, но причинным отношением с ними не связаны.

Принципы организации трактовались гештальтистами как имманентные свойства "психологического поля", понятие о котором лишь по видимости вводило в исследование сознания точность, присущую физическому мышлению. Аналогия с физикой ничуть не расширяла возможности причинного объяснения психических явлений. И когда впоследствии известный физик Роберт Оппенгеймер, выступая на собрании Американской психологической ассоциации, сказал, что науке известна физическая теория поля, но с термином "психологическое поле" он никакой идеи соединить не может, в зале раздались смех и аплодисменты. Касаясь аналогий в науке, Оппенгеймер сказал: "То, что сделали псевдоньютонианцы с социологией, - просто смехотворно. Это же относится к объяснению психических явлений в механических понятиях. Когда я слышу, как слово "поле" употребляется и в физике, и в психологии, я испытываю нервозность, которую полностью объяснить не могу" (27, 136).

Слово "поле" (в качестве синонима гештальта) стало в психологии на Западе очень модным. Но, имея субъективистский смысл, оно полезной рабочей нагрузки не несло. Психические гештальты выступили как причина самих себя. Что касается физических структур и полей, то они действительно не имеют другого основания, кроме физического взаимодействия. К сознанию такой подход неприменим. Сознание не является самостоятельным миром, и его динамика не может быть научно объяснена из него самого. Ложные методологические решения привели к распаду некогда продуктивной гештальтистской исследовательской программы.