Заключение

Чтобы история научного познания служила разработке его теории (а тем самым рождению новых исторических событий и прогрессу конкретно-психологических исследований), она, эта история, сама должна быть теоретически переосмыслена. Процесс переосмысления предмета и задач исторического анализа требует определить систему вопросов, с которыми мы обращаемся к прошлому науки и на которые ищем ответ в ее бесчисленных текстах. Марксизм показал превратность трактовки развития научного познания по типу спонтанной развертки интеллектуальных структур. Движение научной мысли производно от общественно-исторической практики. Вместе с тем оно имеет свою "ритмику", свои стадии, связанные с этой практикой не прямолинейно, не однозначно, но через сложную систему опосредовании.

В историко-научной литературе в капиталистических странах принято характеризовать этапы развития психологии следующим образом: "В своей преднаучной фазе как часть философии психология была занята преимущественно душой... В XVII веке фокус психологии сдвинулся с души на психику (mind), ее природу и ее функции" (5, 460). С отделением от философии "предметом новой психологии оставалась психика и природа сознания и субъективного опыта (experience). Ее принципиальным методом не могло быть ничто, кроме интроспекции. Критическим для последующего развития психологии явились зарождение и влияние двух мощных движений-бихевиоризма и психоанализа. Они изменили курс и характер психологии" (5, 460). Новый курс состоял в том, что психология перестала быть наукой о сознании, превратившись в исследование поведения и бессознательных процессов. Это представление об основных периодах истории психологии, общепринятое на Западе, кратко выразил автор статьи о ней в Британской энциклопедии: "Бедная, бедная психология, сперва она утратила душу, затем психику, затем сознание и теперь испытывает тревогу по поводу поведения" (4, 682). Опасность "потерять поведение" связана прежде всего с притязаниями на него кибернетики. С этой точки зрения история выступает как серия утрат. Между тем предполагаемые утраты имели оборотной стороной крупные приобретения, благодаря которым позиция психологии в кругу других наук становилась все более прочной и ответственной.

Психическая реальность, кажущаяся человеку чем-то более всего знакомым из его непосредственного опыта общения с другими людьми и из собственных переживаний, лишь на очень высоком уровне развития научной мысли начала выдавать одну тайну за другой благодаря стимулируемому общественной практикой проникновению этой мысли в причинные связи мира внешних объектов - природных и сотворенных человеком. Прослеживая длительный исторический процесс (одним из преходящих моментов которого является картина психической деятельности, рисуемая современной наукой), мы обнаруживаем его стадийный характер.

В переходе от одной стадии к другой выражается логика развития психологии. Она не сводится к цепочке душа - психика - сознание - поведение. Вектор ее движения представлен в наращивании объяснительной и предсказательной силы ее понятий и категорий. Главный жизненный нерв научного познания образует принцип детерминизма как закономерной причинной целесообразной и системной обусловленности явлений взаимодействием материальных факторов. Только благодаря этому принципу наука, говоря словами И. П. Павлова, обладает "предсказанием и властностью". В качестве объяснительного принципа научного познания детерминизм не является раз навсегда данным, неизменным для всех эпох. Он сам трансформируется, углубляется, обогащается под воздействием общественной практики, включая практику научных исследований. Ориентируясь на принцип детерминизма как "демаркационный критерий" различения основных уровней (или стадий) развития научно-психологического познания, мы выделяем несколько крупных, закономерно сменявших друг друга периодов.

Пред механистический детерминизм. Первым шагом на пути к детерминизму был гилозоизм - учение о всеобщей одушевленности материи. Он пришел на смену анимизму - воззрению, наделявшему сверхъестественным двойником, душой, каждую конкретную чувственную вещь. Гилозоизм ознаменовал настоящую интеллектуальную революцию. Природа трактовалась как единое материальное целое, наделенное жизнью (Принцип материалистического монизма, выраженный в этом воззрении, делал его привлекательным для передовых мыслителей значительно более поздних эпох (Телезио, Дидро, Геккель и др.)). Гилозоизм включал понятие о душе, но под ней теперь понималось нечто имманентно присущее природе, неотделимое от круговорота ее материальных стихий. Это подготавливало первую форму пред-механистического детерминизма, представленную учением Демокрита, который поставил душу (как разновидность атомов) в неотвратимую зависимость от физических законов. Цвета, запахи и другие ощущаемые свойства вещей возникают в результате прямого контакта атомов с органами ощущений, а "образы вещей" (также построенные из атомов) залетают в чувственные поры. Эта первая причинная гипотеза о механизме чувственного познания держалась вплоть до начала XIX в. В русле формы предмеханистического детерминизма, объяснявшей индивидуально-психологические свойства взаимодействием материальных частиц, сложилось учение Гиппократа о темпераментах.

Вторая форма предмеханистического детерминизма запечатлена в теории Аристотеля. Под душой он понимал форму организации живого тела, специфический для этого тела способ усвоения внешнего в пределах "границы и закона" (2, 47).

Переход к принципиально новому пониманию детерминации психических феноменов - хотя и механистическому, но неизмеримо более высокого уровня - был обусловлен глубинными изменениями в характере производственной деятельности людей. И на Востоке, и на Западе первоначальной формой причинного объяснения душевных процессов являлся предмеханистический детерминизм, ставивший ощущения, темпераменты и другие психические свойства в зависимость от перемещения, смешения, кипения материальных частиц. Но Запад в причинном анализе психической деятельности шагнул далеко вперед. Объяснение этому следует искать не в том, что западная психология занималась исследованием организма, а восточная (индийская, китайская) - спекуляциями о супернатуральной душе, как считает канадский историк Бретт, а в особенностях общественно-экономического развития. На Западе между человеком и внешней, неорганической природой (из наблюдений за которой только и могли черпаться сведения о материальных и телесных причинах душевной деятельности) появилась машина. Те, кто ее создавал и использовал, вступали в новые отношения не только с природой, но и друг с другом. Зарождается капиталистическая формация, а вместе с ней - новые идейно-научные стереотипы. Радикально изменяется понятие об организме, о его закономерных связях с природой и внутреннем устройстве. Теперь изучение этого устройства направляли принципы механики.

Благодаря преобразованиям в общем складе мышления, в свою очередь обусловленным переворотом в производстве и социальных отношениях, развитие психологии в капиталистических странах пошло в Новое время иным путем, чем на Востоке, застывшем на стадии феодальных отношений.

Механистический детерминизм. В мышлении натуралистов и философов Нового времени сложилась интеллектуальная схема, сконцентрировавшая достижения нескольких веков развития естествознания и техники. Одним из первых отобразил ее в системе научных понятий Галилей. Он полагал, что единственным путем реализации научно-детерминистского идеала служит геометрическое объяснение явлений. В геометризованной природе Галилея незримо присутствует практическая деятельность человека как средство проверки истинности постулируемых связей.

Все психологическое наследие античности - учения об ощущениях, движениях, ассоциациях, аффектах, сложившиеся в границах прежних форм детерминационных воззрений, - осмысливается сквозь призму новых форм. Их ядром служила трактовка организма не как смешения и взаимодействия материальных частиц, а как своего рода машины, т. е. определенным образом организованной и автоматически действующей системы. Сотворенная человеком машина, опосредующая связь между ним и природой, выступила в виде модели объяснения и человека, и природы. "Жесткая" системность в сочетании с механистической причинностью и определили своеобразие детерминизма Нового времени ("Привязка" к конструкции - неотъемлемая особенность этой формы детерминизма, которую нельзя трактовать как сведение психических процессов к физико-химическим).

Механистический детерминизм прошел несколько стадий в своей эволюции, среди них пять главных.

Первая наиболее выразительно представлена учением Декарта. Его концепция "организм-машина" стала источником детерминистских воззрений на двигательные, сенсорные, эмоциональные проявления жизнедеятельности, которые трактовались как эффект воздействия внешних раздражителей на тело, имеющее определенную "диспозицию органов", а также способное сохранять и оживлять следы прежних впечатлений. Все, что считалось свойством души, выводилось из устройства материальной системы. Так сложились две важнейшие для психологии теории: рефлекторная и ассоциативная. К Декарту восходит и так называемая причинная теория восприятий как изменений, произведенных в телесном органе внешним воздействием.

Достижения первой стадии механодетерминистского истолкования психики использовали и углубили в XVIII в. английские (Гартли) и французские (Ламетри, Дидро, Кабанис) материалисты. С их деятельностью связана вторая стадия разработки этой формы детерминизма.

У их предшественников - как непреклонных материалистов (Спиноза), так и дуалистов (Декарт) - конкретно-причинное объяснение получили лишь сенсорно-ассоциативно-рефлекторные процессы. Будучи строгими рационалистами, эти мыслители считали, что над указанными процессами, рождающимися в "вихрях" взаимодействий органического тела с другими телами, царят высшие интеллектуальные (и волевые) акты. Но представление об отношениях полярности между машиной организма и беспространственным разумом упорно и неуклонно подрывалось успехами естествознания и логикой развития материалистической мысли. На смену формуле "человек-полумашина" приходит другая: "человек-машина".

Идея машинообразности (причинность, соединенная с системностью) сохранялась. Но представление о машине во все большей степени из модели превращалось в метафору. Ни "вибраторная" машина Гартли, ни чувствующий и мыслящий "человек-машина" Ламетри не имели никаких аналогов в мире автоматов. Машина органического тела становится носительницей психических свойств, притом не только элементарных, но и любых, какими только обладает человек. Опыт все настойчивее побуждал признавать за организмом такие свойства, которых нет у создаваемых людьми технических устройств. Сначала они выступали в виде элементарных свойств жизнедеятельности (раздражимость, чувствительность). Затем возникают представления о том, что мысль и воля в свою очередь могут быть объяснены по образцу этих свойств (в качестве новых приобретений телесных субстратов), тем более что убеждение в происхождении высших психических проявлений из элементарных (интеллектуальных продуктов из чувственного опыта) становится общепринятым.

Тем самым принцип машинообразности действий телесной системы вовсе не утрачивал свое стержневое значение. Как всякое великое интеллектуальное приобретение, он мог быть только преобразован, но не отменен. Но теперь телесная машина становилась (взамен декартовской гомогенной) иерархически организованной системой, где психические свойства расположены по возрастающей степени сложности, включая самые высшие. Это общее воззрение характерно и для английских, и для французских материалистов XVIII в. У Гартли - два уровня организации жизненных актов, у Кабаниса - три (рефлекторный, полурефлекторный, идеационный). Дидро полагал, что этих уровней может быть значительно больше.

У французских материалистов причинное объяснение психики начинает изменять свою направленность. Из строго механистического оно во все большей степени приобретает "организменные" оттенки. Складывается третья - переходная от физики к биологии - форма механистического детерминизма. Причинность все еще понимается по-картезиански, как механическое столкновение (или по-ньютоновски, как притяжение) тел. Но теперь естественнонаучная мысль устремлена на поиск оснований развития живого. Наиболее дальновидные из французских мыслителей приходят к выводу, что каждый отдельный человек представляет микрокопию естественной истории органического мира.

Четвертая форма механодетсрминистской трактовки психики сложилась в атмосфере крупных успехов нервно-мышечной физиологии, где в первой половине прошлого века воцарилось, говоря словами Сеченова, "анатомическое начало". Его господство означало установку на выяснение зависимости жизненных явлений от особенностей строения организма, его морфологически различных субстратов и структур. В трех главных направлениях, связанных с психологией,- в учениях о рефлексе, об органах чувств и о работе головного мозга - сложился один и тот же стиль научного объяснения. За исходное принималась анатомическая обособленность органов. Это неизбежно создавало сложные идейные коллизии. Под воздействием анатомического "начала" возникли основные психофизиологические концепции рассматриваемого периода: схема рефлекторной дуги, принцип специфической энергии органов чувств и френологическая карта коры головного мозга.

Организм в этих концепциях оказывался рассеченным на две половины-автоматически управляемую раздражением нервов и подчиненную сознанию, которое появлялось, как говорил И. П. Павлов, "ни оттуда, ни отсюда". Они не могли причинно истолковать целесообразную вариативность поведения. К картине целостного организма естественнонаучную мысль возвратило открытие закона сохранения и превращения энергии. Наиболее прямолинейно мыслившие натуралисты стали утверждать, что психические процессы подчинены законам, по которым совершаются физико-химические реакции в нервных клетках. Так возникла еще одна (пятая) механодетерминистская форма трактовки психики, а именно вульгарно-материалистическая.

Тем временем в ситуации, созданной открытием закона сохранения энергии, наметилась другая альтернатива. Она выразилась в концепции психофизического параллелизма: психическое и телесное - нераздельны, но воздействовать друг на друга не способны. Казалось, что найдено решение, позволяющее избежать: а) отождествления процессов в сознании и мозгу (за каждым сохранялось - вопреки вульгарному материализму - самостоятельное значение); б) представлений, несовместимых с законом сохранения энергии (отвергалась способность сознания приводить тело в движение); в) допущения о независимости сознания от нервной системы (постулировалась их нераздельность).

Но дальнейший ход событий показал, что параллелизм, выступив под естественнонаучным флагом, утвердился в психологии как вариант индетерминизма. Параллелистская схема была принята в надежде отстоять самостоятельное значение процессов сознания. Однако эта попытка вылилась в концепцию психической причинности, согласно которой сознание не может определяться ничем телесным. Оно представляет замкнутый детер-минационный ряд, где психическое порождается только психическим.

В условиях, когда ресурсы детерминистского анализа становились все более скудными, на авансцене появляются ученые, провозгласившие, что для превращения психологии в науку достаточно использовать методологию естествознания (расчленять сложное на простое, следовать правилам индукции и т. п.).

Такой подход отражен в "интеллектуальной физике" Милля-старшего, "ментальной химии" Милля-младшего, "статике и динамике представлений" Гербарта. Эти исследователи стремились подвести психическое под законы, аналогичные открываемым физикой и химией. Но аналогия не выводила за пределы замкнутого мира психических феноменов. Между тем, лишь разомкнув этот круг (как учил исторический опыт), можно было вновь направить психологическую мысль на работу в детерминистском режиме.

Взоры психологов от механики обращаются к биологии, где в середине столетия происходили революционные преобразования, которые и стали необходимой предпосылкой формирования психологии как самостоятельной науки.

Общебиологический детерминизм. Понятие об организме существенно изменилось под воздействием двух великих учений - Дарвина и Бернара. Было установлено, что жизнь имеет свои законы. Ей присуща целесообразность - неистребимая устремленность ее отдельных целостных субстратов к самосохранению вопреки разрушающим воздействиям среды. И Дарвин, и Бернар объясняли эту телеологичность действием естественных причин. Первый - отбором и сохранением форм, случайно оказавшихся приспособленными к условиям существования. Второй - особым устройством органических тел, позволяющим заблаговременно включать механизмы, способные удержать основные биологические процессы на стабильном уровне (впоследствии Кеннон, соединив бернаровские идеи с дарвиновскими, назвал это явление гомеостазисом). Детерминация будущими событиями, которые определяют процессы, происходящие в организме как системе в данный момент, - такова особенность общебиологического детерминизма в отличие от механистического (Дарвин показал, что детерминация будущим применительно к поведению индивида обусловлена историей вида).

Вероятностный принцип, легший в основу учения Дарвина, стимулировал развитие двух направлений, которые сомкнули психологию с практикой. Мы имеем в виду исследования научения (начиная от концепции Торндайка о пробах, ошибках и случайном успехе) и исследования индивидуальных различий (начиная с Гальтона, разработавшего статистические методы, ставшие опорой тестологии).

С появлением учения о естественном отборе, сохраняющем только то, что способствует выживанию, психическое не могло более трактоваться как избыточный продукт природы. Оно выступило в виде развивающегося "органа", без которого невозможна адаптация живого тела к условиям существования. Идея о том, что ход биологических процессов зависит от психики как фактора, имеющего самостоятельное значение, возрождала понятие о психической причинности, однако на принципиально иных основаниях, чем прежде. А там, где открывается форма причинной связи, отличная от других, становится необходимым построение специальной научной дисциплины, отображающей ее особенности, - в данном случае научной психологии.

В эту переломную эпоху произошла конфронтация двух концепций психической причинности - вундтовской и сеченовской. Концепция Вундта продолжала традицию, восходящую к Гербарту (а еще далее - к Лейбницу), согласно которой основания психики заложены в ней самой и ни в чем внешнем.

Научно-психологическое знание зарождалось в ходе экспериментально-физиологических исследований сенсорных и двигательных функций у человека. Единственным, строго причинным подходом к ощущениям считалось открытие эффектов, производимых внешними раздражителями в анатомически раздельных нервных элементах - периферических и центральных. (Вспомним "новую анатомию мозга" Чарльза Белла, гипотезу о "кругах ощущений" Вебера, резонансную теорию Гельмгольца, согласно которой различие слуховых ощущений определяется нервными волокнами кортиева органа и др.) Сведения о сенсорных элементах черпались из речевых реакций испытуемых. Объектом этих реакций служили элементарные разрозненные раздражители, но из этого вовсе не следовало, что и сами реакции по своей психологической природе элементарны, что расчлененности элементарных раздражителей соответствует поэлементное строение сознания. Превратив сознание в самостоятельный мир, имеющий собственное строение и собственные причинные связи, Вундт обрек психологию на бесплодие.

Сеченов работал в ином направлении. Он принял за исходное не человеческое сознание, способное к самонаблюдению и являющееся вершиной психического развития, а простейшие акты жизнедеятельности организма, реализуемые посредством чувствований - сигналов. Психическая причинность выступала как биопсихическая. Тем самым была открыта новая форма детерминации психики.

Биопсихический детерминизм. Открытие этой формы причинных связей, характерной для более высокого уровня организации жизнедеятельности, чем общебиологический, произошло на пересечении двух направлений - дарвиновского и бернаровского. Учение Дарвина внедряло в биологическое мышление новое понимание "телеологии живого" - причинного характера жизненных процессов в масштабах изменчивости видов, учение Бернара - новое понимание организма как саморегулирующейся системы. Вновь, как и в эпоху Декарта, принцип причинности соотносился с принципом системности, но оба наполнились новым содержанием.

Система в трактовке Бернара означала не устройство типа машины, а организацию, способную благодаря специальным регуляторам активно отстаивать в противовес разрушительным влияниям среды постоянство своих основных "узлов". Учение о саморегуляции "растительных процессов" (общебиологический уровень) открывало путь к объяснению по ее образцу саморегуляции процессов более высокого в шкале эволюции поря-дка. Это был путь Сеченова.

Считая, что организм снабжен специальными регуляторами, Сеченов сгруппировал их следующим образом: механические, нервные и нервно-психические. Для этих регуляторов он находит термин - сигнал. "Машина тела", снабженная сигнальными регуляторами, выступала в принципиально новом качестве, чем организм-машина в понимании всех предшествующих материалистов. Сеченовская машина оказывалась способной различать в форме чувствований - сигналов условия действия и соответственно этому изменять свой ход. Понятие о сигнале являлось великим обобщением. Оно позволило выстроить в один ряд как простейшие регуляции на допсихическом уровне ("растительные процессы") (В более широком плане саморегуляция на уровне живого выступала у Сеченова как частный случай саморегуляции в любых (в том числе технических) системах, где сигнальные устройства (типа предохранительного клапана в паровике Уатта) заменяют оператора (машиниста)), так и собственно психические регуляции возрастающей степени сложности - от ощущений до расчлененных образов и интеллектуальных продуктов ("элементов мысли").

Учение Дарвина направило сеченовскую мысль на то, чтобы роль главной детерминанты в построении образов-сигналов отвести внешней среде, а также на приложение принципа эволюции к объяснению иерархии различных сенсомоторных синтезов (по Бернару, организм стремится к стабильности, а не к развитию). Психическое Сеченов выводил из закономерностей, действующих за его пределами. Однако это были закономерности мира биологии, а не механики. Переход к биологии, развивавшейся в русле дарвиновского учения, потребовал трактовать психическое не только как продукт эволюции, но и как ее самобытный фактор. Психическое тем самым выступало в качестве причины, действующей в системе материальных связей организма с окружающим миром, а не в роли особой сущности, способной либо влиять на эту систему извне ("со стороны"), либо действовать параллельно телесному причинному ряду. Этим сеченовская "психическая причинность" радикально отличалась от вундтовской. Сеченов продвигался "снизу вверх", от общебиологических (гомеостатических) регуляций к биопсихическим. Вундт же начинал с "вершин". Он считал первоэлементом психологии данный в самонаблюдении феномен человеческого сознания, т. е. чрезвычайно поздний продукт исторического развития психики. Здесь позиция вундтовской (структуралистской) школы совпадала с позицией функциональной психологии, хотя и объявившей войну этой школе, но, так же как и она, исходившей из сознания, как если бы оно было самостоятельным живым индивидом.

Функционализм ориентировался на дарвиновскую теорию, на идеи об эволюции сознания и о его важной роли в биологическом приспособлении. Но объяснение "телеологии" человеческого сознания лежало за пределами детерминистской схемы дарвинизма, имевшей силу лишь применительно к "телеологии" живого. Поэтому функционализм все явственнее выступал как индетерминистская концепция. Связанные с функционализмом нововведения, такие, как понятия о задаче (проблемной ситуации), установке (мотиве), адаптивном психическом акте (умственном действии и др.), указывали на отличительные признаки психически регулируемого поведения, для причинного объяснения которого на уровне человека (а функционализм имел дело прежде всего именно с этим уровнем) требовалось выйти за пределы биопсихического детерминизма.

Функциональная психология утрачивает влияние, и на ее обломках возникают школы, стремившиеся покончить с сознанием как верховным, целенаправленно действующим агентом в психологии. Главные среди них - психоанализ, гештальтизм и бихевиоризм. Все они вышли из функциональной психологии. Психоанализ поставил сознание в зависимость от трансформаций психической энергии, гештальтизм заменил понятие о сознании как причинном агенте понятием о динамике структур в "феноменальном поле", бихевиоризм исключил понятие о сознании из психологического лексикона.

История показала превратность этих решений. В поисках причинного объяснения психических феноменов эти школы (к ним можно присоединить школу Пиаже, учителем которого был функционалист Клапаред) явно или неявно обращаются либо к физическим представлениям об энергии и поле, либо к биологическому принципу гомеостазиса. Иначе говоря, они возвращаются к прежним уровням детерминистского объяснения психики - механистическому (в его энергетическом варианте) и к общебиологическому (бернаровскому).

И в бихевиористских моделях (ср. "закон эффекта" у Торндайка, принцип "редукции потребности" у Халла, "подкрепление" у Скиннера), и во фрейдистских представлениях о стремлении психической энергии к разряжению, и в теориях поля, согласно которым двигателем психики являются неравновесные "системы напряжений", и в учении Пиаже о том, что уравновешивание организма со средой (достигаемое посредством ассимиляции и аккомодации) определяет интеллектуальное развитие, содержалось некоторое общее воззрение на детерминацию человеческого поведения. Авторы указанных концепций, с одной стороны, разрабатывали с помощью эмпирических методов область психических явлений, внося свой вклад в развитие категорий образа, мотива, действия. С другой - искали основания для этих явлений в сфере, которая лежит за пределами психического. Иным и не может быть путь детерминистской мысли. Однако методологическая слабость обусловила квазидетерминистский характер тех схем, которыми оперировали психологические школы, пришедшие на смену функционализму.

Если в естествознании понятия об энергии, поле и гомеостазисе отображали реальность, то в психологических исследованиях они превратились в ее призрачные подобия. Ведь когда говорилось об энергии мотива, напряжении поля или стремлении системы к равновесию, то это вовсе не предполагало выведение психологических фактов из законов физики и физиологии.

Крах функционализма, который (в силу прямого переноса эволюционно-биологических схем на сознание человека) оказался в тупике телеологии, побудил сменившие его школы искать причинные основания поведения во взаимодействии факторов, которые сами по себе психическими не являются и вместе с тем позволяют объяснить своеобразие человеческой психики. Однако на место реальных детерминант были поставлены фиктивные. Это неизбежно привело к тому, что школы, оттеснившие функционализм, постигла та же участь, что и это течение. В поисках новых решений наметилось движение к тому уровню детерминизма, который может быть обозначен как социопсихический.

Социопсихический детерминизм. Идея о том, что душевным устройством человека правят социальные силы, является очень древней. Однако само социальное трактовалось как имматериальное. Поэтому его причинное воздействие на психику не могло быть исследовано с позиций принципа детерминизма, требующего выводить сознание из взаимодействия материальных факторов. В результате человеческий индивид расщепляется на сущности, причастные двум самостоятельным мирам - природному и культурному. "Организменному" человеку противостояло существо, психические акты которого объяснялись действием "социокультурных сил". Поскольку эти силы оказывались хотя и надындивидуальными, но все же психическими, то мысль вновь замыкалась в безысходном круге психической причинности. Согласно этим концепциям, не "ход вещей" определяет "ход идей", а идеи одного порядка (коллективные) определяют идеи другого порядка (индивидуальные). Детерминация не только идей, регулирующих поведение индивида, но и его мотивов представлялась по такому же типу. Считалось, что имеются социальные мотивы, присущие всему человеческому роду, - "инстинкт самоутверждения" (Мак-Дугалл), "Эдипов комплекс" (Фрейд) и др., которыми исчерпываются энергетические ресурсы каждого из его неисчислимых экземпляров.

Наряду с этой формой квазидетерминистского объяснения существовала другая, согласно которой истинно человеческое рождается только в социальном процессе как взаимодействии индивида с себе подобными. Первичным в этом случае оказывался социальный процесс, производным - внешний и внутренний аспекты поведения отдельного человека. Этот способ объяснения был шагом вперед по сравнению с попытками вывести свойства индивидов из общих законов научения (бихевиоризм), трансформаций психической энергии (фрейдизм), "систем напряжений" (гештальтизм). Правда, и в указанных концепциях содержалось подобие социального процесса, когда Фрейд искал источник психических травм в общении ребенка с родителями, Скиннер объяснял вербальное поведение подкреплением речевых реакций со стороны собеседника, а Левин ставил локомо-ции отдельного члена группы в зависимость от "социального поля". Хотя в этих схемах и протягивались нити от отдельного человека к его окружению, отличие законов, по которым живет это окружение, от законов подкрепления, вытеснения, гештальта и т. п. во внимание не принималось. Поэтому к социопсихическому уровню детерминации поведения исследовательская мысль еще не поднялась.

Когда же она продвинулась к нему, то первоначально социальный процесс как внепсихическая детерминанта, воздействием которой объясняется поведение индивида, выступил в качестве процесса общения. Таковым, в частности, он представлялся Пьеру Жане и Джорджу Миду. Критикуя Дюркгейма и Фрейда, Жане развил мысль о том, что первичным является действие, возникающее в процессе сотрудничества между людьми. Затем оно из реального становится вербальным, переходит из громкой речи в беззвучную (внутреннюю) и, наконец, превращается в кажущийся бесплотным умственный акт. Все внутренние акты суть преобразованные внешние. Но такое преобразование не может произойти у отдельного персонажа, оно требует сотрудничества. Также и у Мида человек обретает сознание и собственное Я лишь в групповом действии, беря на себя роли других.

Групповое действие и сотрудничество вошли в психологию в качестве новых детерминант. Однако на трактовку поведения оказали влияние стереотипы биологического детерминизма. Так, для Мида моделью поведения человека служило дарвиновское объяснение выражений эмоций у животных (рудиментарные формы этих выражений перешли к человеку). Отправляясь от Дарвина, Мид высказал предположение, что на смену реакциям типа оскала зубов или рычания в ходе эволюции пришли "значимые жесты", ставшие материалом для построения человеческого сознания. У Жане понятие сотрудничества также еще не получило историко-материалистической интерпретации.

В этимологии русского термина "сотрудничество" заложена идея совместного труда. Но роль труда как великого преобразователя всего строя психической жизни человека впервые обосновал марксизм, на основе которого только и можно было объяснить истинное своеобразие социопсихического уровня детерминации поведения и сознания человека. Еще в конце прошлого столетия В. И. Ленин подчеркивал: "Вывод (материализма. - М. Я.} о зависимости хода идей от хода вещей единственно совместим с научной психологией" (1, 137). "Ход вещей", по Ленину, - это взаимодействие не природных тел, а людей в конкретной социально-исторической ситуации. Это прежде всего отношения, которые складываются в производственной деятельности - основе человеческого существования. Термин "вещь" означал лишь то, что эти отношения так же материальны, независимы от сознания индивида, его представлений и целей, как предметы физической среды. Материальные отношения, о которых идет речь, не могут выражаться нив чем, кроме действий людей - существ, обладающих чувствами, помыслами, сознанием. ""Ход вещей", - подчеркивал Ленин, - и состоит в действиях и "влияниях" людей и ни в чем больше" (1,417).

Будучи по своей природе (онтологически) представлено в действиях, психическое в них и познается. "По каким признакам судить нам о реальных "помыслах и чувствах" реальных, личностей? Понятно, что такой признак может быть лишь один: действия этих личностей..." (1, 423-424). Действие личности является по своей сущности социальным, стало быть, включенным в принципиально новый детерминационный ряд. Оно представляет мир истории. "История вся и состоит из действий личностей, - подчеркивал Ленин, - и задача общественной науки состоит в том, чтобы объяснить эти действия" (1, 415).

На уровне биопсихичсской детерминации психическое, будучи порождением отношений, присущих органическому миру, само становится фактором развития этого мира. На уровне социопсихической детерминации обусловленность психики системой социальных включений личности предполагает, что сама эта личность (ее действия, мотивы, образный строй сознания, совокупность отношений с другими людьми и собственный неповторимый психический склад) не только производное этой системы, но и ее непременный деятельный агент. Полемизируя в конце прошлого столетия с "друзьями народа", утверждавшими устами Н. К. Михайловского, что из идеи исторического детерминизма следует, будто "общественные деятели заблуждаются, считая себя деятелями, тогда как они "деемые", "марионетки, подергиваемые из таинственного подполья имманентными законами исторической необходимости"" (цит. по: 1, 158), В. И. Ленин решительно утверждал: "Идея исторической необходимости ничуть не подрывает роли личности в истории" (1, 159).

Личность созидается с исторической необходимостью в актах се деятельного, опосредованного орудиями и продуктами культуры общения с реальностью, включая и других личностей, а не потому, что "внешние причины преломляются через внутренние условия" (ибо подобная формула приемлема и для механистического детерминизма).

На основе принципа историзма и понимания сознания как активного отражения реальности, детерминированного социально-практической деятельностью, строятся работы советских психологов. Вес больший интерес к марксизму проявляют исследователи поведения на Западе. Как свидетельствует английский историк психологии Петере, "психологи все больше стали понимать, что люди весьма существенно отличаются от животных не потому, что у них есть душа, которой нет у животных, но потому, что они имеют очень сложную социальную среду. Они начали признавать, что имеется значительный элемент истинности в положении Маркса о том, что не сознание человека определяет его существование, но его социальное существование определяет его сознание" (3, 737).

В настоящее время, когда все определеннее выявляется своеобразие различных типов детерминации поведения на двух основных уровнях - биопсихическом и социопсихическом, прогресс психологии зависит от конкретно-научного изучения динамики регуляций внутри каждого уровня и их взаимодействия в целостном процессе жизни.

Непосредственная взаимосвязь между теорией науки и ее историей общеизвестна. Без обращения к историческим корням научного знания не может быть адекватно осмыслена система идей и категорий, образующая его современный план. История не только предостерегает от воспроизведения прежних ошибок и повторного открытия одного и того же, она показывает также направление движения - откуда и куда мы идем. "Память" науки, подобно памяти человека, сберегается ради будущего. Это относится, разумеется, и к прошлому психологической мысли.