5. К вопросу об онтологической природе бессознательного. Ш. Н. Чхартишвили (Concerning the Ontological Nature of the Unconscious. Sh. N. Chkhartishvili)

5. К вопросу об онтологической природе бессознательного. Ш. Н. Чхартишвили

Институт психологии им. Д. Н. Узнадзе АН Груз. ССР, Тбилиси

Правильность постановки и успех разрешения проблемы бессознательного во многом зависят от того, насколько правильно определение психического, используемое при этом. Определение, данное психическому Декартом, легло в основу психологических исследований, осуществленных в последующие века. Приписав душевным и телесным явлениям взаимоисключающие свойства (одним - сознание, другим, - протяженность), Декарт так разобщил эти стороны действительности, что последующее научное мышление, исходящее из декартовских определений, уже не смогло соединить их.

Мир оказался абсолютно раздвоен. Последствия, вытекающие из декартовского определения предмета психологии, тяжелым бременем легли на науку психологии.

На неправомерность декартовского толкования психики указывало хотя бы то, что оно explicite категорически отвергало идею бессознательного, но implicite требовало ее по логической необходимости. То, что сознание было объявлено существенным признаком психического, устранило возможность постановки вопроса о существовании бессознательного психического, однако сделало необходимым признание психофизического параллелизма. А этот последний, ,в свою очередь, для подтверждения существования беспрерывного ряда причинно связанных друг с другом психических явлений (без чего психофизический параллелизм немыслим) потребовал допущения бессознательного психического. Мысль, ищущая истину, запуталась в противоречиях: тот, ?кто существенным признаком психического считал сознание, был вынужден допустить существование бессознательного психического. Чтобы выпутаться из этого противоречия, часть исследователей вместо того, чтобы проверить правильность декартовского определения, пошла по совершенно ложному пути, начав и так и эдак искать бессознательное психическое в самом сознании [4; 6; 13].

Другие психологи избрали еще более неправильный путь: они сохранили декартовские определения, но отказались от признания бессознательного психического и выдвинули гипотезу о взаимовлиянии психического и физического (физиологического) [16; 17J, хотя эта гипотеза явно противоречит бесспорному положению: "Вещи, не имеющие между собою ничего общего, не могут быть причиной одна другой" [10, 2].

Для преодоления подобных противоречий и для правильной постановки и решения проблемы бессознательного необходимо, прежде всего, адекватно определить специфические особенности психического, охарастеризовать психическое не по тому признаку, который оно приобретает вследствие того, что становится объектом сознания, а по той функции, которую оно выполняет в общем протекании явлений мира. Объявив сознание единственным признаком психического, Декарт свел все психическое к интеллектуальным процессам. Восприятие, представление, воображение, мышление являются, как полагал он, процессами сознания, а все, что осознается, осознается только в форме этих процессов, т. е. воспринимается, представляется, воображается или мыслится. Сознание не имеет других форм. Но то, что воспринимается, представляется, воображается и мыслится, не является самим сознанием, в одном случае оно может быть физическим, в другом - логическим или психическим.

И в самом деле, если отождествлять психику с сознанием, то приходится свести всю психику к вышеназванным четырем процессам. Но в таком случае остается непонятным, почему возникает факт сознания, что управляет процессом сознания, что даст нам право говорить о его целесообразном развертывании. Этот последний вопрос возникает на том основании, что целесообразная ориентация и динамика сознания не определяются ни им самим, ни его объектом. Такую определенность сознание приобретает только в связи с могивационным фактором, который стоит за ним и который его побуждает.

Акты сознания возникают не для себя и не сами по себе, а под влиянием того мотивационного фактора, который посредством актов сознания ищет пути своей реализации. Правильность этого соображения яснее всех показал путем логического анализа М. Гейгер [18]. Подтверждением этого служит и богатый научный материал, имеющийся в распоряжении школы психоанализа.

Исследователь, считающий неотъемлемым сущностным признаком психики сознание, не имеет права допустить существования бессознательного психического. Но, если он не приписывает психическому никаких других признаков, кроме сознания, он должен объявить психическим само сознание, а все, что не является сознанием, оставить за пределами психического. В таком случае за пределами психического, по существу, окажутся весь волитивный мир, мотивационные факторы и эмоциональные состояния, поскольку сами по себе они не являются сознанием.

Волитивные явления, потребности и интересы, решения и намерения являются побудителями и возможными объектами сознания. Они, вместе с соответствующими условиями жизни, представляют собою основные явления человеческого бытия. Их общей природой является не сознание, а стремление к активности, направленной на определенную сферу действительности. Акты сознания основаны на этой тенденции и служат ее реализации. Поэтому "сознание (das Bewuβtsein) никогда не может быть чем-либо иным, как только сознанным бытием (das Bewuδtesein), а бытие людей есть реальный процесс их жизни... Не сознание определяет жизнь, а жизнь определяет сознание" [9, 16-17].

То обстоятельство, что волитивные процессы выступают для нас только в виде объектов сознания, вовсе не означает, что они могут существовать только в таком виде. Беркли и его последователи считали явления внешнего мира существующими только тогда, когда они даны в восприятии в виде объектов сознания. Вряд ли кто-нибудь у нас разделяет этот взгляд, и, тем не менее, часть психологов считает его правильным в отношении психики и полагает, что психическое существует лишь тогда, когда оно выступает в качестве объекта сознания. По мнению же большинства психологов, психическое не даег основания для подобного определения.

Правильность постановки как и решения проблемы бессознательною затрудняется еще и тем, что само сознание понимается неоднозначно. Часть психологов не отграничивает друг от друга само сознание (акт видения) и его объект (содержание). Оба эти явления обозначаются термином "сознание", хотя они существенно отличаются друг от друга.

Еще больше осложняет дело то обстоятельство, что часть исследователей называет сознанием все, что когда-то вошло в психику через сознание, утвердилось в ней и теперь, хотя само не осознается, влияет па протекание нашего поведения. Рассмотрим с этой точки зрения цель и план поведения. Когда мы ставим себе цель и составляем план ее достижения, то как цель, так и план являются ясным содержанием нашего сознания. Однако в самом процессе практического осуществления поведения цель и план поведения не всегда осознаются. Чаще все наше сознание занято заданиями, связанными с объективными условиями протекающего конкретного поведения, так что в сознании не остается места для цели и плана всего поведения в целом. Для тех, кто признает существование бессознательного, в этом и нет необходимости. По мнению А. П. Леонтьева, "для того, чтобы воспринимаемое содержание было сознано, нужно, чтобы оно заняло в деятельности субъекта место непосредственной цели действия" [8, 248]. Конечно, цель поведения (которую А. Н. Леонтьев называет мотивом) и план поведения устанавливаются посредством сознания, но наблюдение показывает, что они регулируют соответствующее поведение, будучи не непосредственно сознательными и не непосредственно с помощью сознания. Несмотря на это, говорят, что поведением, протекающим в соответствии с заранее осмысленной целью и по плану, целиком управляет сознание - осознанный план и осознанная цель. Но такое понимание не соответствует действительности. Возникновение подобного мнения объясняется тем, что, когда мы осознаем цель или план протекания процесса поведения, у нас возникает впечатление, будто они и до этого были как-то актуально даны и выполняли определенную функцию в реализации поведения. На самом же деле они функционировали не в поле сознания, а ниже этого поля, в самой основе целостной психической структуры.

Говорить о существовании бессознательного психического значит считать, что сознание не является основным атрибутом психического, и усматривать существенный и всеобщий признак психического в чем-то другом. По мнению большинства психологов, сознание является высшей формой психического, тогда как низшие формы психического не характеризуются признаком сознания.

Существует мнение, согласно которому сознание и психика существенно отличаются друг от друга. Сторонники этого мнения считают, что психическим является переживание, существующее лишь при выполнении функции объекта сознания. Сознанность является гносеологической категорией, тогда как переживание относится к психологической категории. Психическое явление так же нуждается в отражении, как и явление объективного порядка, но, в отличие от последнего, "оно существует только в одном акте, в одном моменте сознания как нечто такое, что исчезает при своем возникновении же и никогда уже не повторяется. Если мы представим психику в виде отражения действительности, то она уже перестает быть предметом психологии и переходит в сферу гносеологического" [2, 300]. Сознание - условие существования психики, психическое может существовать лишь до тех пор, пока оно является объектом сознания.

На основе изложенного выше материала по вопросу о взаимоотношении сознания и психического можно различить три существенно отличающихся друг от друга взгляда:

1. Сознание - атрибут психического. Согласно этому определению, психическому не приписываются другие существенные признаки. Поэтому понятие психического и сознания покрывают друг друга как по объему, так и по содержанию.

2. Сознание и психическое - явления разных категорий. Поэтому эти два понятия по содержанию не совпадают друг с другом ни в одном из пунктов. По объему психическое совпадает с частью сознания, поскольку оно является одним из его объектов. Психическое не существует Ене сознания, но сознание существует без психического, когда оно своим объектом делает какое-нибудь явление внешнего мира.

3. Сознание является одним из основных признаков высших форм психического. Оно не свойственно низшим формам. Поэтому понятие "сознание" как по содержанию, так и по объему частично покрывает понятие "психическое". Но если это так, то необходимо указать такой признак психического, который одинаково характеризовал бы обе формы психического - и сознание, и бессознательное психическое.

Мы разделяем этот последний взгляд, поэтому и постараемся привести аргументы, необходимые для его обоснования.

Бессознательное психическое не воспринимается непосредственно так, как воспринимаются сознательные психические процессы. Оно является понятием гипотетического характера. Ввиду этого общий признак, выражающий сущность всего психического, приходится искать в сознательных психических процессах. Следует поставить вопрос следующим образом: обладают ли непосредственно переживаемые психические явления каким-нибудь другим признаком, помимо сознания, отличающим их от физических явлений?

Чтобы правильно ответить на этот вопрос, нужно отказаться от традиционной интроспективной точки зрения, возникающей на основе психофизического параллелизма и представляющей психический мир в виде замкнутой в самой себе действительности, и рассматривать психические процессы в структуре поведения (в деятельности), где эти процессы естественно возникают, развиваются и функционируют.

Какую функцию выполняет психическое в этой структуре? Психическое дает смысл возникновению, направлению и финалу поведения и определяет его целесообразную организацию. Без него поведение утратило бы свои специфические особенности и стало бы простой последовательностью физических операций. Психическое появляется не само по себе и не для себя. Оно появляется не для того, чтобы быть объектом сознания, а для того, чтобы придать активности смысл и целесообразный характер. Поэтому его основные признаки - это значимость и целесообразность, а не осознанность. Психическое служит не самому себе, а субъекту того поведения, в структуре которого оно появляется и развивается. Сознание, как его частное проявление, также служит этой цели.

Нам могут возразить: придавать смысл поведению и определять его целесообразность психическому удается только благодаря его сознательности. Однако, как известно, целесообразное (соответствующее задачам поведения) протекание явлений сознания само является проблемой. Его нельзя понять из самого сознания. Помимо того, если в поведении обнаруживаются целесообразные явления (динамика и структура), которые в данный момент не учитываются сознанием, то мы вынуждены приписать их действию бессознательной психики.

Бессознательным психическим нужно называть явление, которое, участвуя в организации целесообразного поведения, само не становится непосредственным содержанием сознания субъекта этого поведения. Функционируя, оно остается вне внутреннего поля зрения субъекта. Его существование и его осознание не покрывают друг друга.

Мысль о существовании бессознательных психических явлений проникла в науку двумя существенно отличающимися путями. Впервые она появилась в философии в связи с попытками обосновать гипотезу психофизического параллелизма посредством спекулятивных суждений. С другой стороны, к необходимости допущения бессознательного психического привели ученых факты, накопленные в результате наблюдений над явлениями психической жизни, объяснить и понять которые на основе физиологических закономерностей не удалось. Важные в этом отношении факты были накоплены в результате наблюдений над психическими заболеваниями и результатами гипнотического внушения. Имевшихся в распоряжении Фрейда и его последователей фактов было достаточно для того, чтобы признать необходимость допущения бессознательного психического. Однако необходимость признания бессознательного психического существует и в отношении обычных явлений повседневной психической жизни нормального человека. А это, на наш взгляд, имеет более важное значение для установления общей закономерности психических явлений.

Остановимся на некоторых явлениях, которые в силу строгой логической необходимости заставляют нас признать существование бессознательной психической деятельности по соображениям, в корне отличающимся от основания, выдвинутого психоанализом.

1. Начнем с памяти. Можно ли наши знания, наш опыт, которые в данный момент не представлены в сознании и сохранены где-то в памяти, представить в виде физического факта, аналогичного, скажем, следу на пленке магнитофона? Головной мозг, как всякое тело, всякое материальное образование, есть, в первую очередь, нечто подчиненное физическим закономерностям. Только мозг гораздо более сложен по своему строению и действию, чем любой аппарат, созданный человеческой рукой. Поэтому ничто не мешает нам представить себе сохранившийся в памяти опыт как нечто, состоящее из явлений той же природы, что и материальный, физический отпечаток. Наука, вероятно, когда-нибудь доищется до подлинной природы отпечатков этого рода и представит нам память в виде своего рода сокровищницы книг и документов, хранящей в себе весь опыт человечества, запечатленный на основе чисто физических закономерностей. Вне физических закономерностей не может произойти никакого изменения ни в одном явлении, существующем во времени и пространстве.

Однако, стоит только поставить вопрос, каким образом в соответствии с жизненными задачами создаются и используются запечатленные в памяти содержания, и дать ясный ответ окажется совершенно невозможным, если опираться на аналогии с физическими отпечатками на пленке или, и примеру, с буквенными знаками в книгах и документах. Дело тут в том, что факт, имеющий природу, аналогичную отпечатку на пленке или же на бумаге, не может сам лрезентировать себя и притом именно в нужный момент. Еще менее вероятно, чтобы такой факт смог каким-либо образом породить осознание самого себя. Из хранящихся в памяти бесчисленных отпечатков в каждый данный момент в сознание входит только то, осознание чего необходимо для направления отдельных актов деятельности в соответствии с целостной системой поведения. Как мы увидим ниже, большая часть подспудно хранимого опыта активизируется и участвует в регуляции поведения, не будучи сама осознанной. Сознание не может само выбрать из хранящихся в памяти содержаний то, что соответствует стоящей перед ним з данный момент задаче. Сделать что-либо подобное оно было бы в состоянии лишь в том случае, если бы могло располагать всем достоянием памяти как своим содержанием. Тот или иной факт памяти начинает существовать для сознания только после того, как попадает в поле его зрения, и существует до тех пор, пока остается в нем. Следовательно, сознание само не может взять из памяти нужное в каждый данный момент содержание, это последнее дается ему для осознания и использования помимо его собственной активности.

Возьмем простой пример. В памяти хранится, по крайней мере, семь или восемь тысяч слов. Мы ежедневно пользуемся этими словами, и поразительно то, что в речи каждое слово употребляется своевременно и к месту, и при этом так, что специально выискивать его из всего наличного у нас запаса слов нам не приходится. Обычно во время разговора выбор слов, нужных для выражения данной мысли, осуществляется не на основе сознания, которое не участвует и в грамматическом согласовании слов. И одна операция, и другая оказываются заранее проделанными в соответствии с данной обстановкой.

Речь не реализуется и посредством случайных ассоциативных связей. Когда мы пытаемся называть хранящиеся в кашей памяти слова, не сцепляя их смысловой связью, то оказываемся в крайне трудном положении: будучи вольны называть любые слова, мы не в состоянии произносить их с быстротой, характерной для обычной речи. Порой мы просто останавливаемся, и создается такое впечатление, словно память прекратила свою работу. Это значит, что слова лишь тогда приходят свободно, когда они включены в речь, которая служит какой-либо осмысленной жизненной задаче. Если бы слова хранились в памяти в виде чисто физических отпечатков, было бы совершенно невозможно объяснить столь осмысленную деятельность памяти в процессе речи. Эта осмысленная деятельность станет более понятной, если мы допустим, что мнемонические отпечатки в каждом частном случае включены в единое структурное целое, которое, предшествуя сознанию, предугадывает природу данной задачи и служит ее решению.

2. Наши потребности и мотивы поведения не всегда осознаются, но и продолжая оставаться неосознанными, они направляют порою весь процесс деятельности.

Эстетическая потребность может, например, получить удовлетворение от художественно выполненного, декоративного оформления жилого помещения, однако процесс этого удовлетворения не всегда осознается. Человек, живущий в просторной и убранной со вкусом квартире, не постоянно осознает красоту квартиры и обстановки. Иногда проходят дни, и его сознание ни на минуту не задерживается на этих предметах. Однако было бы заблуждением думать, что эстетическая сторона бытовой обстановки обретает психологическую ценность для человека только в тот момент, когда его сознание специально останавливается на ней, и что во всякое другое время она не принимает никакого участия в душевной жизни человека и поэтому лишена всякого психологического значения.

Проблему бессознательного психического диктуют прежде всего волютивные мотивационные явления. Вглядевшись в течение душевной жизни, мы убеждаемся, что потребности и интересы, стремления и решения, ненависть и любовь начинают и заканчивают свое существование не в поле сознания, они глубоко уходят корнями в психику человека и оттуда приводят в действие и направляют процессы сознания в соответствии со своей природой и объективной ситуацией. Обычно они зарождаются и развиваются в процессе осознания объективной действительности, но в самом существе своем являются не процессами сознания, а их возбудителями, производителями. Механизм зарождения в сознании одной потребности может быть обусловлен и приведен в действие другой потребностью, имеющей совершенно иную природу. Сам процесс возникновения новой потребности не осознается. Только уже зародившиеся и развившиеся потребности дают нам о себе знать, да и то скорее тогда, когда на пути их удовлетворения возникают препятствия.

В связи с рассматриваемым нами вопросом представляет интерес один факт, который нередко имеет место в нашей повседневной жизни. Иногда при чтении книги какая-нибудь исключительно активизированная потребность так незаметно отрывает наше сознание от процесса чтения, что мы совершенно не замечаем, когда сознание прекратило осмысление прочитанных строк. Рука листает страницы, глаза oпрочитывают слова, органы речи тоже приходят в соответствующее движение, иногда даже так, что можно услышать прочитанное, но все эти действия остаются неосознанными в той же степени, в какой остается неосознанной потребность, "похитившая" сознание и заставившая его служить себе. И только позже мы вдруг уясняем себе, что "отдались мечтаниям" и ничего или почти ничего не вынесли из прочитанного.

В этом случае потребность действует, не входя в сознание. Однако здесь следует обратить внимание и на нечто другое: глаза действительно читают строчки, и, следовательно, у нас есть образы слов я букв, но эти образы не представлены в сознании, сознание в этот момент полностью оторнано от объективной данности и включено в мир воображения, для него уже не существуют ни книга, ни слова и буквы на ее страницах. Эти последние выступают здесь так же, как предметы, с которыми, передвигаясь по улице, мы считаемся, хотя думаем и говорим о совершенно другом.

3. Еще один пример. Когда, идя, скажем, по людной улице, мы несем ценную вещь, которая в данной ситуации может, предположим, легко разбиться, наше сознание, тем не менее, не задерживается на ней. Большую часть времени мы осознаем нечто иное, думаем о чем-то другом. Несмотря на это, мы так заботимся об этой вещи, мы так осторожно обращаемся с ней, что она никак не может мыслиться выключенной из нашей душевной жизни, подобно тому, как она оказалась выключенной из сознания. Стоит неожиданно возникнуть опасности, и, прежде чем мы успеем осознать ценность вещи и ситуацию ее потери, уже возникает соответствующий данной обстановке страх и осуществляются необходимые для спасения вещи движения. Это явление окажется совершенно необъяснимым, если не допустить, что вещь, ее ценность и ситуация, в которой мы находимся, даны нам как-то и вне сознания - неосознанно. Неожиданно возникшая опасность потери вещи порождает страх, сила которого пропорциональна той ценности, какую эта вещь имеет для личности. Это отношение устанавливается таким образом, что ценность вещи в тот момент так и не осознается личностью.

То, что основные психологические особенности ситуации, будучи раз осознанными, даны нам и бессознательно, видно из наблюдений над явлениями обыденной жизни. В зависимости от того находимся ли мы в собственной семье или в чужом, незнакомом обществе в совершенно безопасной среде или в опасной для жизни ситуации мы часто сами того не осознавая, ведем себя различно, всегда в соответствии с данными условиями, в зависимости от того, с кем и в какой обстановке находимся.

4. Чувство, эмоциональное переживание, по своей природе есть вторичное явление и всегда возникает на почве какого-либо психического факта. Оно не может брать своего начала непосредственно в физической действительности. Особенно ясно это видно на примере эмоциональных переживаний, имеющих явно личностный характер и связанных, с определенными ценностями. Простые чувства опираются на ощущения, сложные же чувства строятся на почве личностной ценности, данной в восприятии и в представлениях явлений действительности. Если же какое-либо эмоциональное переживание появляется раньше, чем возникает та или иная психологическая действительность с ее личностной (жизненной) ценностью, то это выглядит совершенно непонятно и заставляет думать, что эмоциональные переживания, побудительные причины которых не наличествуют в данный момент в сознании, видимо, порождены соответствующими им явлениями, которые как-то даны личности, что они существовали и до актов восприятия и представления, т. е. что внешняя действительность дана нам не только в форме сознания. В пользу указанного соображения говорит и антагонизм, наблюдающийся между сознанием и эффективностью. Сильнейшие аффекты иногда на некоторое время полностью гасят свет сознания.

Трудно обнаружить в сознании такие содержания, которые могли бы^ полностью объяснить объем и характер эмоциональных переживаний. Иногда восприятие или представление какого-либо отдельного явления сопровождается глубокой эмоцией, которая представляет собой переживание, связанное с более или менее длинным отрезком из истории жизни - нашей собственной, других людей или же целого народа. Бели бы эмоция базировалась только на содержаниях, данных в сознании, то предметом сознания должна\ была бы сделаться вся эта история жизни в развернутом виде, в одном акте, чтобы на ее основе стало возможным развитие соответствующих эмоций. Но благодаря тому, что объем сознания чрезвычайно ограничен, подобное явление никогда не имеет места в ходе душевной жизни. С другой стороны, исключается и возможность возникновения у человека' эмоционального переживания и того или иного явления, если оно не было ему каким-то образом данным.

Когда мы смотрим на портрет когда-то дорогого нам человека или же сталкиваемся с явлением, (каким-то образом связанным с годами нашего детства, то прежде, чем в нашем сознании развернутся картины соответствующих воспоминаний, появляется эмоция, представляющая собой одно целостное переживание всей хранимой в памяти истории нашей жизни. Это дает нам основание думать, что вся эта история в целом, помимо сознания, хранится в личности и что на ней-то и основана эмоция. В сознание поочередно входят и остаются в нем на короткое время лишь отдельные картины воспоминаний, как представители и указатели, всей их совокупности. Эти картины переживаются как представители целостной данности, (благодаря соответствующим эмоциям - они являются вам под покровом этих эмоций.

Аффективное переживание протекает для личности именно так, оставаясь неосознанным во всей своей полноте. Это, на первый взгляд рискованное заключение, перестанет казаться парадоксальным, если мы обратимся к анализу содержаний сознания во время аффекта. Когда, скажем, матери телеграммой сообщают о смерти сына, она тут же впадает в аффективное состояние, часто не осознав еще полиостью значения переданных по телеграфу слов. Того, что успевает поступить в ее сознание в момент возникновения аффекта, еще не достаточно для порождения состояния столь тяжелого душевного потрясения. Все значение происшедшего бессознательно становится основой ее аффекта и глубоко закрепляется в самых недрах ее личностной организации раньше, чем какое-либо явление могло бы поступить в поле сознания. Впоследствии, когда она предается воспоминаниям о разных событиях из жизни сына, то, чем живее картины этих воспоминаний, чем больше они заполняют сознание, тем сильнее становится ее горе, хотя эти воспоминания относятся часто к событиям счастливым, радостным. Происшедшее несчастье не является в это время содержанием сознания, но оно, тем не менее, проявляет себя - неосознанно.

Многочисленные психологические наблюдения заставляют думать, что наше душевное состояние в каждом отдельном случае не исчерпывается тем, что представлено в сознании. Наблюдения говорят в пользу того, что сознательные и бессознательные психические процессы создают единую целостную структуру, в рамках которой протекает наша повседневная душевная жизнь.

По нашему мнению, о существовании бессознательного психического наиболее убедительно свидетельствуют познавательные процессы, что до сих пор не принималось в должной мере во внимание при рассмотрении проблемы бессознательного. Исследователь, не признающий наличия осмысленной психической деятельности вне сознания, не способен разъяснить, как может, например, иметь месте факт, известный под названием апперцепции, или как получается, что значения тех слов, которыми мы пользуемся при рассуждении, оставаясь неосознанными, тем не менее, участвуют в процессе мышления. Наблюдения показывают, что предложение с заключенной в нем мыслью обретает свою/ структуру вне сознания, раньше, чем мы это предложение произносим.

Когда мы внезапно прерываем речь нашего собеседника, в поле oнашего сознания часто не содержится ни одной мысли, для выражения которой мы прервали говорившего. И все же каким-то образом мы ясно ощущаем, что именно мы хотели высказать, равно, как и уверенность в том, что истинным является именно то, что мы хотим сказать. Основой нашей уверенности и определяемого ею действия становится некая бессознательная данность.

К тому же выводу мы будем вынуждены прийти, если на время наблюдения взглянем на обсуждаемый вопрос с чисто логической точки зрения. Ведь если бы высказываемое не существовало еще до начала речи, а создавалось только в процессе разговора, то тогда речь ?была бы вообще невозможна. Ради чего стал бы тогда человек говорить? Какой был бы смысл произносить первое слово, которое внг связи с последующим, не скажет ничего ни говорящему, ни слушателю? Бывает, конечно, и так, что говорящий сначала осознает для самого себя, а потом уже вербализует то, что он хочет оказать, для других. Но это не меняет дела, ибо речь так же нужна для говорящего, как и для слушающего. Все это - аргументы в пользу представления, согласно которому содержания нашего сознания оставались бы в своей динамике непонятными, если бы они не входили в психическую структуру, часть которой остается вне сознания. Объем нашего сознания настолько узок, что он не может уместить непосредственно в своем июле зрения даже одно длинное предложение. Смысл каждого прочитанного предложения как бы переходит в бессознательное и уступает сознание мыслям, заключенным в новых строках, не прерывая, однако, связи с этими мыслями, или, иначе говоря, смысл, перейдя в бессознательное, не отрывается от мира сознания.

Когда мы смотрим кинокартину, появляющийся на экране кадр становится понятным благодаря кадрам, уже ушедшим с экрана, хотя эти последние в данный момент и не осознаются. В переживании последнего кадра как бы бессознательно участвуют все предшествующие кадры, вся уже просмотренная картина. Быть представленной в сознании целиком и сразу кинокартине так же невозможно, как это невозможно для нее и на экране. Осознание в различные моменты времени отдельных отрезков кинофильма не могло бы создать о нем полного представления, если бы эти, растянутые во времени акты сознания не имели общей основы. Но такую основу мы не можем обнаружить в самом сознании. Эта основа создается в находящейся вне сознания сфере психического под влиянием кадров, прошедших через сознание. Именно там обретает целостную структуру то, что заключено между началом и концом кинокартины. Именно там кинокартина формируется как целостная смысловая данность. И все это относится ко многим другим явлениям, которые даются нам развернутыми во времени.

Подлинная психология знания пока фундаментально не изучена. Согласно распространенному взгляду, знание обязательно должно стать фактом сознания для того, чтобы принять какое-либо участие в душевной жизни. Между тем, наблюдения над явлениями жизни свидетельствуют о том, что чаше всего знание сродни навыку в том смысле, что оно принимает участие в душевной жизни и ложится в основу понимания и осмысления различных явлений, не будучи само сознаваемо. Так, например, когда Отелло в конце своего последнего монолога наносит себе удар кинжалом, его поступок кажется совершенно естественным и понятным, несмотря на то, что наше сознание непосредственно занято только тем, что происходит на сцене в этот момент. История, подготовившая самоубийство, дана нам бессознательно в виде знания одновременно с представленными на данный момент в сознании конкретными содержаниями, однако дана настолько актуально, что, если мы по какой-либо причине вернемся к ней и осознаем ее, нам может даже показаться, что она и до того была в нашем сознании. Сцена самоубийства Отелло (так же как и конец любого развернутого во времени явления) становится понятной только на основе этого нерасторжимого единства сознательного и бессознательного.

Приведенные выше примеры убеждают, что нельзя ограничивать психическую действительность пределами сознания, так же как нельзя объяснить и понять ее происхождение и характер на базе только физиологических закономерностей. Описанные факты вынуждают думать, что в основе сознания лежит целостная динамическая по характеру психологическая структура, которая так отражает и так предугадывает основные особенности данной ситуации и будущего поведения, что ее невозможно считать явлением чисто физиологического, непсихического порядка.

Исследователи, отрицающие бессознательное психическое, вынуждены допустить существование двух существенно друг от друга отличающихся форм сознания. За одну из них принят акт, в котором субъект видит то или инее явление внешней или внутренней действительности и получает определенную информацию о ней. В единой структуре, где функционирует это сознание, различают три момента: субъект сознания, объект сознания и акт самого сознания, называемый осознанием - Bewuβtheit 120, 15; 1, 32]. Самонаблюдение подтверждает все эти три момента сознания. Поэтому мысль о нем основана не на умозаключении. Первым на это обратил внимание Ф. Брентано., Он показал, что в акте сознания субъект одновременно осознает и сам этот акт и его объект [3, 27]. Позднее У. Джемс заметил, что в этом же акте происходит осознание "Я" как субъекта познания (как субъекта, производящего данный акт) [5, 135].

Второй вид сознания называют непосредственным, или атрибутивным, сознанием и считают основным признаком психических явлений. Оно понимается не как акт субъекта, не как специфическая - сознательная (Bewuβtheitliche) направленность субъекта на объект, а как внутренняя природа психического явления, как его самое существенное свойство. В первом случае сознание от субъекта направлено на объект, во втором же оно, наоборот, наличествует в психическом явлении как его основное свойство и отсюда получает направленность на субъект. Осмыслить иначе непосредственное сознание не удается, а в данном виде его осмысление связано с множеством затруднений.

Непосредственное, или атрибутивное, сознание - понятие гипотетическое. Самонаблюдение ничего не может сообщить нам о содержании этогo понятия. Обоснование его существования, признание его на основе умозаключения наталкивается на еще большие трудности, чем признание идеи бессознательного психического (более подробно об этом см. [16, 41-50]. Если бы непосредственное сознание было существенным признаком психического, то его на каждом шагу должно было (бы подтверждать самонаблюдение, т. к. психическое, дачное без своего существенного признака, не может быть психическим. Но пока никто еще не встречал сознания, даже сознания боли, которое не являлось бы нашим сознательным (Bewuβtheitliche) отношением п не подразумевало бы известную трехчленную схему. Боль нам всегда дается как объект нашего сознания, а не как субъект своего собственного сознания.

И логически остается непонятным, каким образом непосредственное сознание, принимаемое за атрибут психического, становится сознанием субъекта, актом видения данного психического явления субъектом. Или, говоря иначе: как атрибутивное сознание психического может быть одновременно и сознанием субъекта?

Понятие непосредственного сознания вошло в психологию без проверки после Декарта в результате того, что сознание было им объявлено атрибутом психического. В практике психологической науки оно находит применение в качестве объяснительного понятия. Психологи, отрицающие существование бессознательного психического, привносят в психологию понятие непосредственного, или атрибутивного, сознания для того, чтобы сделать понятной первичную данность психического. По их мнению, психическое дает знать о своем существовании своим основным атрибутом - непосредственным сознанием, и это дает возможность субъекту направить на него рефлексивное сознание. Психология же, использующая понятие бессозна тельного психического, не нуждается в понятии непосредственного сознания.

Все, что было сказано выше, убеждает нас в том, что непосредственное, или атрибутивное, сознание не является характерным признаком психического. Его существование не подтверждается вообще, т. к. его не удается обнаружить посредством данных эмпирического наблюдения, а также вместить в логическую структуру, присущую понятию сознания. Что же касается понятия бессознательного, то он должно быть бесспорно признано для понимания психической активности человека, его душевной жизни. Да и само сознание и его содержание нельзя понять, не введя этого понятия.

Как следует понимать онтологическую природу бессознательного?

По мнению Фрейда, бессознательное психическое есть реальность, по своей внутренней природе мало нам понятная [17, 617]. Анализ явлений сознания, говорит он, позволяет заключить о той функции, которую выполняет бессознательное психическое, но у нас нет и не может быть никакого представления о форме существования бессознательного психического [18, 430]. Выражения, употребляемые психоаналитиками: "бессознательное желание", "бессознательное стремление", "бессознательное - представление", - "бессознательный страх" и т. д., нельзя понимать в их прямом значении. Здесь, как говорит Фрейд, перед нами "безвредная небрежность выражения" "Nachiassigkeit des Ausdrucks" [19, 276]. Эти выражения обозначают, по его мнению, проявление бессознательной психической деятельности, подчеркивая, что, если этим явлениям удается проникнуть в сознание, то они предстают перед нами именно в виде указанных процессов.

Фрейду принадлежит особая заслуга в деле преодоления недостатков традиционной психологии, сознания, рафинированной интроспективной психологии; ему же мы обязаны и поворотом научного исследования в сторону мотивационных основ личности. Он внес большой вклад в разработку проблем, связанных с бессознательным психическим. Однако учение Фрейда не содержит в себе общей теории бессознательного и теории отношения последнего к поведению. Теория его построена в основном на данных анализа желаний и представлений, связанных с сексуальным влечением и изгнанных из сознания из-за конфликта их с нормами социальной жизни, тогда как в действительности душевная жизнь имеет совершенно другие, более широкие истоки. "Изгнанные" желания, по учению самого Фрейда, не занимают доминирующего места в мотивационной структуре личности. Поэтому они и "изгнаны". Их подчиняет себе, им отрезает путь в сознание "цензура", основывающаяся на высоких моральных мотивах. Именно в этом проявляются специфические особенности поведения человека, н вызывают удивление не эти желания сами по себе, а то, откуда "цензура" ("Сверх - Я"), эта чисто человеческая инстанция, приобретает такую "мощь", что ей удается задерживать, одолевать импульсы потребностей, исходящие из сильных биологических источников; она не позволяет им войти в сознание и реализоваться в поведении.

Фрейд считает, что для него функции бессознательного психического ясны. Бее его психоаналитическое учение и построено на этих функциях. Однако, по Фрейду, форма существования бессознательного не выяснена, о ней мы ничего не знаем и знать не можем.

Вряд ли, однако, можно согласиться с таким агностическим отношением к форме существования бессознательного психического, тем более если считать, что его функции выяснены. Функциональные особенности явления определяются его структурным строением. Какова структура, такова и функция; выполнить определенную функцию могут лишь определенные структурные образования. Если точно известны все функции, выполняемые каким-нибудь явлением, мы можем достаточно точно определить и структуру этого явления. А следовательно, если функции, выполняемые бессознательным психическим, установлены правильно, то мы можем определить и форму существования его самого.

Д. Н. Узнадзе пошел именно по этому пути. Согласно его учению, сфера действия бессознательного психического настолько широка, что она лежит в основе всей активности человека, как внутренней, так и внешней. Функции бессознательного не ограничиваются тем, что о них говорит психоанализ. Ни в плане поведения, ни в плане сознания, ни в плане практического действия не происходит ничего, что не было бы определено бессознательным. Концепция Д. Н. Узнадзе служит выяснению путей формирования, структуры (формы существования) и функций этого бессознательного.

По Фрейду, вытесненные желания относятся к категории потребности. Фрейд считает их основным источником психической активности и пытается последнюю вывести непосредственно из них. Однако становится все более ясным, что активность - целесообразное поведение - нельзя строить непосредственно на потребностях. Потребность сама по себе не имеет ни когнитивных функций, ни аппарата, на основе которого она могла бы получить информацию об объективных условиях поведения и по ней планировать и осуществлять соответствующие акты.

Согласно взгляду Д. Н. Узнадзе, на основе потребности, ситуации ее удовлетворения (объективного положения вещей) и психофизиологических возможностей в субъекте перед каждым актом его поведения возникает своеобразное динамическое состояние - установка, которая, оставаясь бессознательной, целесообразно, в соответствии и со структурой и с предметны^ содержанием данной ситуации, направляет развертывание процессов сознания и актов практического поведения. Установка является целостным динамическим состоянием личности, соответствующим структуре объективной ситуации, которое после своей реализации в поведении и удовлетворения потребности перестает существовать, уступая место иной установке, связанной с удовлетворением другой, новой потребности. Но и после своего исчезновения установка не устраняется бесследно: в латентном виде фиксируются и сохраняются определенные ее элементы, которые в дальнейшем, при возникновении соответствующих условий, активизируются и вмешиваются в протекание поведения. Эти фиксированные элементы установки, которую, в отличие от т. н. первичной установки, Д. Н. Узнадзе называет установкой фиксированной иногда становятся причиной ошибочных действий и иллюзий [13; 14].

Д. Н. Узнадзе считает, что фрейдовское "изгнанное желание" есть установка на удовлетворение проистекающей из сексуального влечения потребности, которой из-за ее аморального характера препятствуют нравственные установки, не позволяющие ей развернуться в виде содержаний сознания п реализоваться. "Бессознательное психическое" Фрейда и "установка" Узнадзе - это два разных "состояния" человеческой психики, разных не только по структуре каждого из них, но и по выполняемой ими функции [17, 73]. "В учении Фрейда "бессознательное" - область, в которую результаты активности сознания принципиально не проникают" [11, 96], тогда как установка осуществляет - на основе привносимой в нее сознанием информации - акты поведения, соответствующие структуре и предметному содержанию данной объективной ситуации.

В учении Фрейда место понятия установки, выработанного Д. Н. Узнадзе, не заполнено. Оно не занято каким-то другим понятием, поэтому не многое между этими учениями может оказаться спорным в связи с понятием установки. Непримиримые противоречия между ними выявляются в другом направлении. Одно из таких противоречий заключается в том, что, по Фрейду, первой и главной силой, которая движет душевной жизнью, является сексуальное влечение (если не учитывать его поздних представлений о влечении к смерти), тогда как, согласно взгляду Д. Н. Узнадзе, эту функцию - функцию главной силы - выполняет потребность в активности, которая, дифференцируясь в соответствии с функциональными структурами, в соответствующей ситуации определяет формирование и реализацию адекватных установок.

Мы, ученики Д. Н. Узнадзе, считаем, что бессознательное, лежащее в основе протекания всей психической жизни и определяющее своеобразие процессов сознания, существует и действует в форме установок. Сегодня уже достаточно хорошо известны условия возникновения подобных установок, их внутренняя структура и закономерности действия.

Декартовская идея разобщенности, психического и телесного явно или исподволь широко применяется и теперь в попытках выяснения онтологической природы бессознательного. Бессознательное психическое мыслится в чистом виде, по аналогии с явлениями, которые психофизический параллелизм относит к психическому ряду. Поэтому оно приобретает такие свойства, которые, если их продумать до конца, требуют допущения субстанции духа.

Такого отношения не смогла избежать и установка. Одни ее считают чисто психическим явлением, другие же - явлением физического (физиологического) порядка. Здесь мы не будем останавливаться на этих взглядах. Они нами рассмотрены в другой работе [16].

О "вещественной природе" установки Д. Н. Узнадзе было сказано всего несколько фраз, значение которых по сие время до конца не выяснено. Он писал: "Возникновению сознательных психических процессов предшествует состояние, которое ни в какой степени нельзя считать непсихическим, только физиологическим состоянием" [13, 88]. При этом Д. Н. Узнадзе имеет в виду первичную, реально не расчлененную целостность, из которой наука путем абстракции выделяет физиологическое и психическое. Это подтверждает некоторые высказывания Д. Н. Узнадзе, которые мы находим в более ранних его произведениях: "Человек, как целое, - пишет он, - является не суммой психики и тела, психического и физиологического, их соединением, так сказать, психофизическим существом, а независимой своеобразной реальностью, которая имеет свою специфическую особенность и свою специфическую закономерность. И вот, когда действительность воздействует на субъект, он, будучи некой целостностью, отвечает ей, как эта специфическая, эта своеобразная реальность, которая предшествует частному психическому и физиологическому и к ним не сводится"... "В процессе взаимоотношения с действительностью определенные изменения возникают, в первую очередь, в субъекте, как в целом, а не в его психике или в акте поведения вообще"... "Это целостное изменение, его природа и течение настолько специфичны, что для его изучения не пригодны обычные понятия и закономерности ни психического и ни физиологического" [14].

Мы полагаем, что вышеуказанные положения Узнадзе построены на твердой научной диалектико-материалистической основе. Личность как субъект деятельности является и субъектом психики, поскольку всякий психический факт представляет собою акт деятельности - поведения. Субстратом личности является высокоорганизованная материя, которая не может быть сведена только к коре больших полушарий и высшей нервной деятельности, тем более когда под понятием нервной системы не подразумевают ничего другого, кроме физиологических механизмов, т. е. механических процессов.

Утверждение, что физиологическое и психологическое в своем реальном существовании - это явления, протекающие рядом друг с другом или же одно вслед за другим и вызванные своими собственными для каждого из них причинами, существующими в различном времени и пространстве, противоречит марксистскому пониманию и в своем логическом завершении приводит к концепции психофизического параллелизма и к идеализму.

Ввиду того, что установка является первичным целостным модусом, из которого путем абстракции физиология и психология вычленяют свои объекты исследования, понятие установки обладает неоценимыми методологическими и научными преимуществами перед всеми теми понятиями, которые вводились в нашу науку с целью определения психологических закономерностей поведения, в структуре которого функционирует бессознательное психическое. Теория установки в том смысле, который придал ей Д. Н. Узнадзе, является глубоконаучной и оригинальной теорией бессознательной деятельности психики в связи с основными проблемами поведения.

5. Concerning the Ontological Nature of the Unconscious. Sh. N. Chkhartishvili

D. Uznadze Institute of Psychology, Academy of Sciences, Georgian SSR. Tbilisi

Summary

Attributive consciousness-recognized as an essential feature of the psychics by Descartes - is a hypothetical concept. Its validity is proved neither by empirical observation nor by judgement based on correct logical premises. The idea of the unconscious, however, is dictated by observation of the actual course of events.

Freud attempted a functional definition of the unconscious, without stating anything about the form and structure of its existence. Working from the idea of the unity of structure and function, D. Uznadze gave-in the concept of set - a definition of the form and structure of the unconscious. The two authors differ also in their conception of the function of the unconscious.

According to Uznadze the ontological nature of the unconscious, i. e. set, cannot be conceived of in purely physiological or purely mental terms. Set constitutes the primary - mentally and physiologically integrate - state of personality, out of which the purely physiological and purely mental are derived only through abstraction.

Литература

1. Бочоришвили А. Т., Проблема бессознательного в психологии, Тб., 1961.

2. Бочоришвили А. Т., К методологии психологии, Тб., 1966 (на груз. яз.).

3. Брентано Ф., О внутреннем сознании. Новые идеи в философии, 15, 1914.

4. Гартман Э. К., К понятию бессознательного. Новые идеи в философии, 15, 1914"-

5. Джемс У., Научные основы психологии, 1902.

6. Зеньковский В. В., Проблема психической причинности, 1914.

7. Лейбниц Т. В., Новые опыты о человеческом разуме, 1936.

8. Леонтьев А. Н., Деятельность. Сознание. Личность, М., 1975.

9. Маркс К. и Энгельс Ф., Немецкая идеология, 1934.

10. Новые идеи в философии, сборн. 8 - Душа и тело, 1913.

11. Прангишвили А. С, Исследования по психологии установки, Тб., 1967.

12. Спиноза Б., Этика, 1933.

13. Узнадзе Д. Н., Экспериментальные основы психологии установки, Тб., 1961.

14. Узнадзе Д. Н., Основные положения психологии установки, Труды ТГУ, XXV, 1941 (на груз. яз.).

15. Фон-Шуберт Зольдерн Р., О бессознательном в сознании. Новые идеи в философии, 15, 14, 1914.

16. Чхартишвили Ш. Н., Проблема бессознательного в советской психологин, Тб., 1966.

17. Шерозия А. Е., К проблеме сознания и бессознательного психического" т. 1,2, Тб., 1969, 1973.

18. Geiger, M., Fragment iiber den Begriff des Unbewuβten und die psychische Reahlat. Jahrbuch fur Philosophie und phanomenologische Forschung, Halle, 1921.

19. Freud, S., Die Traumdeutung, Ges. Werke, Bd. II-III, 1900.

20. Freud, S., Einige Bemerkungen fiber den Begriff des Unbewuβten Ges. Werke, Bd. VIII, 1913.