Зоркость в поисках

В потоке внешних раздражителей обычно воспринимают лишь то, что укладывается в "координатную сетку" уже имеющихся знаний и представлений; остальную информацию бессознательно отбрасывают. На восприятие влияют привычные структурные "клише" (они выявляются тестами Роршаха на истолкование чернильных пятен), установки, оценки, чувства, а также конформность^* по отношению к общепринятым взглядам и мнениям. Способность увидеть то, что не укладывается в рамки рапсе усвоенного - это нечто большее, чем просто наблюдательность.

^* (Конформностью социологи называют "соглашательство" в широком смысле слова: в отрицательном - когда хотят обозначить несамостоятельность, некритичность сознания индивида; в положительном - когда речь идет о сознательном принятии им ценностей той или иной социальной группы. )

Английские авторы обозначают эту свежесть взгляда словом serendipity, которое придумал писатель XVIII века Хорас Уолпол. У него есть рассказ "Три принца из Серендипа" (Серендип - одно из древних названий Цейлона). В этом рассказе принцы обладали способностью во время путешествий делать неожиданные открытия, вовсе не стремясь к этому, и обнаруживать вещи, которые специально не собирались искать. Уолтер Кенпон применил термин serendipity, обозначив им способность не проходить мимо случайных явлений, не считать их досадной помехой, а видеть в них ключ к разгадке тайн природы.

Эта "зоркость" связана не с остротой зрения или особенностями сетчатки, а является качеством мышления, потому что человек видит не только с помощью глаза, но главным образом с помощью мозга.

Триста лет назад французский философ Репе Декарт говорил о необходимости ввести абсолютно нейтральный язык для описания объективных наблюдений. Он надеялся, что этот язык убережет восприятие от "перекосов", предотвратит искажения, идущие от предвзятых мнений и установок. За три столетия подобный язык не был разработан, и позволительно спросить: а возможен ли он в принципе?

Биографы Эйнштейна повествуют об одном поучительном разговоре. Когда молодой Вернер фон Гейзенберг поделился с Эйнштейном планами создания физической теории, которая целиком основывалась бы на наблюдаемых фактах и не содержала никаких домыслов, тот с сомнением покачал головой:

- Сможете ли вы наблюдать данное явление, зависит от того, какой теорией вы пользуетесь. Теория определяет, что именно можно наблюдать.

Весенним утром 1590 года на знаменитую Пизанскуго башню поднялся человек с чугунным ядром и свинцовой мушкетной пулей в руках. Оба предмета он сбросил с башни. Ученики его, стоявшие внизу, и сам он, глядя сверху, удостоверились, что брошенные им ядро и пуля коснулись земли одновременно. Звали этого человека Галилео Галилей.

Почти 2 тысячи лет, со времени Аристотеля, считалось, что скорость падения пропорциональна весу. Оторвавшийся от ветки сухой листок опускается медленно, а созревший плод камнем падает на землю. Это видели все. Но ведь не раз приходилось видеть и другое: две глыбы, сорвавшиеся со скалы, достигают дна ущелья одновременно, несмотря на разницу в размерах. Однако этого никто не замечал, потому что смотреть и видеть - совсем не одно и то же. Выходит, прав был Эйнштейн: то, что люди наблюдали, определялось теорией, которой они пользовались.

И если Галилей все-таки обнаружил, что скорость падения пули и ядра не зависела от их веса, то это потому, что он прежде других усомнился в аристотелевой механике. Отсюда и возникла идея опыта. Результаты эксперимента не были для него неожиданными, а лишь подтвердили уже складывавшуюся гипотезу о независимости ускорения свободного падения от массы тела.

Опыт ошеломляюще прост: ни хитроумных приспособлений, ни специальных устройств. Забраться на крышу и сбросить два груза разного веса мог всякий, но никому не приходило это в голову на протяжении 19 веков. Галилей увидел проблему там, где для других все было ясно, освящено авторитетом Аристотеля и тысячелетней традицией.

Другой пример, в некоторых отношениях еще более демонстративный, - открытие так называемого слепого пятна на глазной сетчатке французским физиком Э. Мариоттом. Сначала Э. Мариотт (1620 - 1684) путем теоретических размышлений над строением соска зрительного нерва пришел к выводу, что слепое пятно должно существовать, и лишь после этого обнаружил его с помощью листа белой бумаги, на котором нарисованы были кружок и квадратик. Ни до него, пи после никто не замечал и не замечает слепого пятна, хотя, казалось бы, чего проще - осознать собственное ощущение. И, только познакомившись с анатомией глаза и методикой опыта Э. Мариотта, можно сознательно обнаружить слепое пятно в своем поле зрения.

И все-таки суждение Эйнштейна не следует абсолютизировать. Он подметил лишь одну из особенностей познания, которая не исчерпывает собой все закономерности этого процесса. Кстати сказать, па ту же особенность задолго до Эйнштейна указал Генрих Гейне: "Каждый век, приобретая новые идеи, приобретает и новые глаза".

Клинические наблюдения показывают, что при восприятии зрительных образов устанавливаются связи между воспринятыми признаками и словами, т. е. происходит вербализация зрительного опыта. Скорее всего, именно эта вербализация определяет минимальную "порцию", воспринимаемую как "информационная зрительная единица", или "квант зрительной информации". Наблюдения антропологов подтверждают такой взгляд. Например, современный американский антрополог Уорф обнаружил, что североамериканские индейцы из племени хопи, в языке которых есть слово "зеленый", но нет слова "голубой", не в состоянии отличить зеленый цвет от голубого. Но те из них, кто владеет английским языком, прекрасно различают эти два цвета.

Вероятно, прежде чем обнаружить что-либо принципиально новое, не замеченное ранее другими наблюдателями, нужно сперва сформировать некоторый понятийный аппарат. Чаще всего он формируется с помощью словесно-речевой символизации; но не обязательно. Могут быть использованы и другие информационные коды.