Принцип единства сознания и деятельности

Рубинштейн выдвинул и систематически развил в психологии методологический принцип, который сам он в 20-е годы называл принципом самодеятельности, а в 30-е и 40-е - принципом единства сознания и деятельности. А. Н. Леонтьев, начавший разрабатывать ту же проблему в середине 30-х годов [см. 36, с. 522], впоследствии использовал термин "принцип деятельности". Около 15 лет назад в нашей литературе появился еще один термин - "деятельностный подход". В настоящей статье эти термины употребляются как синонимы и особенно последний, позволяющий раскрыть и общее, и различное между двумя исходными и главными вариантами деятельностного подхода - рубинштейновским и леонтьевским.

По Рубинштейну, этот общий методологический принцип гласит: человек и его психика формируются и проявляются в его деятельности (изначально практической), а потому изучаться они могут прежде всего через их проявления в такой деятельности.

Титульный лист докторской диссертации С. Л. Рубинштейна, опубликованной в Германии

Данный принцип ученый начал развивать на рубеже 10-20-х годов. Однако в то время он мог ограничиться в основном лишь теоретической - философской, психологической и педагогической - разработкой своего принципа единства сознания и деятельности (ныне нередко называемого просто деятельностным подходом). В этот период он работал в Одессе, в частности, на кафедре психологии университета, где вскоре получили очень широкое распространение механистические направления и тенденции: поведенчество, рефлексология и др. Кроме того, в Одессе и вообще на Украине кафедры психологии были преобразованы в кафедры рефлексологии. В таких условиях Рубинштейн не получил никакой поддержки в деле разработки философско-психологической проблемы деятельности. Некоторые результаты этой разработки обобщены в его рукописях по философии и психологии, частично сохранившихся и сейчас находящихся в Государственной библиотеке СССР им. В. И. Ленина (фрагменты из этих рукописей впервые публикуются в настоящем сборнике).

В далеком 1922 г. Рубиннштейн опубликовал в своем родном городе Одессе небольшую по объему, но исключительно важную статью "Принцип творческой самодеятельности (к философским основам современной педагогики)". Насколько сейчас можно судить, это его первая печатная работа на русском языке (часть его докторской диссертации была опубликована в Германии на немецком языке в 1914 г.).

Эта статья представляет собой относительно завершенный, целостный фрагмент его большой философско-психологической рукописи (по-видимому, не сохранившейся), над которой он очень напряженно и успешно работал в конце 10-х - начале 20-х годов, одновременно читая лекции по философии, логике и психологии в Одесском университете. Он пытался опубликовать рукопись в виде монографии, но, к сожалению, ему этого так и не удалось сделать. Тем большую ценность имеет теперь вышеуказанная статья, позволяющая заглянуть в творческую лабораторию мысли 33-летнего ученого.

В этой работе Рубинштейн выдвигает и начинает последовательно развивать методологический принцип деятельности, который явился исходным для всей его философско-психологической концепции. В первоначальной и до сих пор верной формулировке данный принцип гласит: "Итак, субъект в своих деяниях, в актах своей творческой самодеятельности не только обнаруживается и проявляется; он в них созидается и определяется. Поэтому тем, что он делает, можно определять то, что он есть; направлением его деятельности можно определять и формировать его самого. На этом только зиждется возможность педагогики, по крайней мере, педагогики в большом стиле" [24, с. 106].

В процитированной весьма сжатой формулировке содержится уже зрелый зародыш всей будущей теории Рубинштейна, которую он неотступно разрабатывал на протяжении последующих почти 40 лет непрерывного творчества. Суть этой теории заключается в том, что человек и его психика формируются, развиваются и проявляются в деятельности.

По мнению Рубинштейна, деятельность характеризуется прежде всего следующими особенностями: 1) это всегда деятельность субъекта (т. е. человека, а не животного и не машины), точнее субъектов, осуществляющих совместную деятельность; 2) деятельность есть взаимодействие субъекта с объектом, т. е. она обязательно является предметной, содержательной; 3) она - всегда творческая и 4) самостоятельная. Отметим пока очень кратко, что самостоятельность здесь вовсе не противостоит совместности. Напротив, именно в совместной деятельности реализуется ее самостоятельность. Рубинштейн уже в этой статье 1922 г. исходит из того, что, например, учение есть совместное исследование, проводимое учителем и учеником.

Лишь при таком широком и многостороннем подходе к деятельности возможно раскрыть ее формирующую, созидательную роль в развитии человека. "В творчестве созидается и сам творец, - подчеркивает Рубинштейн. - Есть только один путь - если есть путь - для созидания большой личности: большая работа над большим творением. Личность тем значительнее, чем больше ее сфера действия, тот мир, в котором она живет..." [24, с. 106].

Для того чтобы правильно понять и оценить все новаторство и глубину этой зарождающейся философско-психологической концепции Рубинштейна, необходимо хотя бы кратко раскрыть тот общий исторический контекст, в котором она проходила первую стадию своего становления. Известно, что проблема деятельности как специфической активности, присущей лишь человеку, впервые глубоко и систематически была поставлена и разработана в немецкой классической философии. Особенно значительна в данном отношении заслуга Гегеля, который начал раскрывать сущность труда (т. е. важнейшего вида деятельности) и пришел к пониманию человека как результата его собственного труда.

Однако в системе гегелевской философии человек выступает, как известно, лишь в виде духа или самосознания. Гегель исходит из "чистого" мышления, "чистого" сознания, т. е. природа и весь предметный мир, порождаемый человеческой деятельностью, являются отчуждением этого духа. Такова суть объективного идеализма. Иначе говоря, согласно идеализму, человек начинает с "чистой деятельности", определяемой лишь чисто духовным субъектом безотносительно к материальному объекту. Эта идеалистическая трактовка деятельности неприемлема для Рубинштейна.

Критический анализ гегелевской философии Рубинштейн развернул еще в своей докторской диссертации (1913-1914 гг.), защищенной в Марбурге. В статье 1922 г. он продолжает критику идеалистической (спиритуалистической) теории деятельности. В частности, он отмечает, что в больших исторических религиях ценилась определяющая, формирующая роль действий и вообще деятельности. Как известно, религиозный культ и есть попытка породить у верующих соответствующее умонастроение именно путем организации ритуальных действий. Однако все они, призванные служить проводниками божественного воздействия на человека, "могли быть лишь символическими актами: как деяния они были чисто фиктивны", - отмечает Рубинштейн [24, с. 106]. В противоположность этому, справедливо критикуемому им пониманию деятельности как чисто фиктивной активности, он ратует за реальную, жизненно значимую, подлинную деятельность, в ходе которой человек формируется и развивается как реально действующий субъект. Этим обусловливается подход Рубинштейна к воспитанию и самовоспитанию людей: "Организацией не символизирующих и уподобляющих, а реальных, творческих деяний определять образ человека - вот путь и такова задача педагогики" [24, с. 106].

Процитированное положение Рубинштейна имеет огромное принципиальное значение. Прекрасно понимая, что символические акты и вообще символы и знаки играют, конечно, очень большую роль в жизни людей, он вместе с тем сразу же выступает против абсолютизации, против преувеличенно высокой оценки этой роли. Главное для него - именно реальная деятельность субъекта (разумеется, создающего и использующего эти символические средства в своей деятельности). Мы дальше увидим, что прежде всего именно идеалистические подходы ко всей рассматриваемой здесь проблематике очень часто приводят к такой абсолютизации символов, знаков и их значений (тем самым также к абсолютизации языка и речи, трактуемых как система знаков).

Итак, в процессе разработки своей оригинальной концепции субъекта и его деятельности Рубинштейн, с одной стороны, творчески, критически использует все новое и ценное, что дала немецкая классическая философия - особенно в лице гегелевского идеализма. Но, с другой стороны, он сразу же и сознательно начинает преодолевать идеалистическую трактовку деятельности как чистой активности лишь духовного субъекта, безотносительной к материальному объекту.

Хорошо понимая эту принципиальную ограниченность философского идеализма, Рубинштейн вместе с тем критически относится также и к тому философскому материализму (механистическому, метафизическому и вульгарному), который в то время был распространен в Западной Европе и в России. Как известно, в идейной борьбе с идеализмом и дуализмом материализм всегда утверждал первичность материальных процессов и вторичность, производность психического, духовного. В этом заключается бесспорная историческая заслуга (в частности, французских) материалистов XVII - XVIII вв. Однако принципиальная ограниченность такого метафизического (недиалектического) материализма состоит в неумении понять активность человека как субъекта, в игнорировании его деятельности.

В "Тезисах о Фейербахе" К. Маркс писал: "Главный недостаток всего предшествовавшего материализма (включая и фейербаховский) заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта, или в форме созерцания, а не как чувственно-человеческая деятельность, практика-, не субъективно. Поэтому деятельная сторона, в противоположность материализму, развивалась абстрактно идеализмом, который, конечно, не знает действительной, чувственной деятельности как таковой" [4, с. 261].

Например, с точки зрения такого материализма, критикуемого К. Марксом, отражение окружающего внешнего мира в психике человека - в его ощущениях, чувствах и т. д. - рассматривается как пассивная рецепция внешнего воздействия человеком, его мозгом. В частности, Дидро сравнивал мозг с воском, на котором воздействующие на него предметы оставляют свой отпечаток. Тем самым психическое отражение понимается здесь как пассивный отпечаток вещи (предмета) в результате ее механического воздействия на то, в чем она отражается. Подобную точку зрения Рубинштейн характеризует как пассивизм и подвергает её резкой и справедливой критике.

Таким образом, в 1922 г. ученый начинает прокладывать свой собственный путь в философии и психологии, преодолевая неприемлемые для него идеализм и метафизический материализм. Это путь, ведущий к диалектическому материализму, т. е. к тому качественно новому типу материализма, который создан К. Марксом.

В марксовой философии принципиально по-новому поставлена и решена проблема человека как субъекта: вопреки прежнему материализму утверждается деятельностная, активная сущность человека и вместе с тем деятельность - вопреки идеализму - понимается как изначально практическая; в ходе такой деятельности люди преобразуют и познают природу и общество, тем самым формируя и развивая свои сущностные силы.

Диалектическим этот материализм является, в частности, потому, что он утверждает и все более глубоко раскрывает диалектичность, противоречивость деятельности как взаимодействия субъекта с материальным объектом. На каждом этапе развития человек выступает как результат, следствие предшествующей деятельности, в которой он формируется, и вместе с тем эту деятельность осуществляет именно он, т. е. он является ее субъектом и причиной.

Таково исходное всеобщее противоречие человеческой жизни: человек есть и причина, и следствие самого себя, т. е. прежде всего своей деятельности, преобразующей природу и общество. Здесь причина и следствие непрерывно меняются местами, переходя друг в друга (эта одна из хороша известных закономерностей диалектики, глубоко раскрытых Гегелем и Марксом). Указанное противоречие - одна из могучих движущих сил развития человеческого общества в ходе и в результате деятельности людей (прежде всего трудовой) в определенных конкретно-исторических условиях того или иного общественного строя. Соответственно, на каждой новой ступени исторического развития это противоречие воспроизводится и уже разрешается в новых формах.

По направлению именно к такому, диалектико-материалистическому пониманию деятельности (изначально практической, трудовой) объективно шло развитие философско-психологических воззрений Рубинштейна. Однако в 1922 г. 33-летний мыслитель еще не характеризует создаваемую им теоретическую концепцию как приближающуюся к философии Маркса. И причин тому было несколько.

Во-первых, Рубинштейн тогда еще недостаточно глубоко проштудировал именно в философском плане главный труд К. Маркса "Капитал" (хотя еще с дореволюционных времен он хорошо знал его основное, т. е. политикоэкономическое содержание). Во- вторых, многие существенные для понимания логики "Капитала" философские произведения основоположников диалектического материализма - К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина - впервые были опубликованы значительно позже: в конце 20-х - начале 30-х годов. Это "Немецкая идеология" К. Маркса и Ф. Энгельса, "Диалектика природы" Ф. Энгельса, "Философские тетради" В. И. Ленина и др.

В данном списке особое место по праву занимают ранние работы К. Маркса - его знаменитые "Экономическо-философские рукописи 1844 г.", впервые опубликованные почти сто лет спустя после их написания - лишь в 1927-1932 гг. Они произвели подлинную сенсацию во всем философском мире, будучи уникальным и для многих неожиданным свидетельством "глубоких философских исканий молодого Маркса в ходе его творческой эволюции от Гегеля и Фейербаха к диалектическому материализму.

В этих так называемых парижских рукописях Маркс дает последовательную развернутую критику гегелевской диалектики и философии вообще. Но в них, кроме того, содержится целая система высказываний, непосредственно относящихся к психологии. Поэтому ранние произведения Маркса представляют совершенно исключительный интерес не только для философов, но и для психологов. Они-то и привлекли к себе внимание Рубинштейна, впервые получившего после их публикации блестящую возможность прочитать в подлиннике и самостоятельно продумать, в чем состоит преемственность и вместе с тем качественное различие между философскими системами обоих титанов философской мысли - Гегеля и Маркса. Тем самым Рубинштейн смог сопоставить Марксову и свою критику гегелевского идеализма, осуществленную в целях позитивного преодоления его указанной выше ограниченности. Он отметил идейную близость своих философских исканий с философией Маркса, систематически изучил его философские произведения и стал убежденным сторонником и одним из продолжателей диалектического материализма.

Глубокий и оригинальный философско-психологический анализ ранних рукописей Маркса в соотнесении с его "Капиталом" Рубинштейн развернул в своей блестящей программной статье "Проблемы психологии в трудах Карла Маркса", законченной весной 1933 г. и опубликованной год спустя в единственном тогда советском психологическом журнале "Советская психотехника" (1934, № 1)¹.

¹ (Впоследствии эта статья была перепечатана в однотомнике Рубинштейна "Проблемы общей психологии (1973 и 1976 гг.) и в журнале "Вопросы психологии" (1983. № 2). Недавно она опубликована на английском языке в журнале Studies in Soviet Thought" (1987. № 33).)

Анализируя философские произведения Маркса, Рубинштейн принимает и использует для развития своей концепции в первую очередь те фундаментальные положения, которые раскрывают диалектику взаимодействия субъекта с объектом - прежде всего диалектику изначально практической деятельности людей. Последняя выступает у Маркса как опредмечивание субъекта, т. е. как процесс объективирования, объективного выявления и раскрытия сущностных сил человека.

Так, например, в результате своей трудовой деятельности люди производят необходимые предметы потребления (пищу, одежду, жилища и т. д.), создают промышленность и другие отрасли труда; в ходе такой деятельности выявляются -особенности психических свойств и процессов у человека, его умения, знания и способности. В этом смысле, по Марксу, "история промышленности и возникшее предметное бытие промышленности являются раскрытой книгой человеческих сущностных сил, чувственно представшей перед нами человеческой психологией... Такая психология, для которой эта книга, т. е. как раз чувственно наиболее осязательная, наиболее доступная часть истории, закрыта, не может стать действительно содержательной и реальной наукой" [1, с. 594-595].

Таким образом, в труде субъект воздействует на материальный объект и преобразует его. И наоборот, объект воздействует в то же время на субъекта, детерминирует его действия и трудовые операции. Эта фундаментальная зависимость, идущая от материального объекта к субъекту, означает, что человек и его психика не только проявляются в продуктах своего труда, они именно формируются и развиваются в ходе такой деятельности, детерминируемой объектом и преобразующей его. По Марксу, "лишь благодаря предметно развернутому богатству человеческого существа развивается, а частью и впервые порождается, богатство субъективной человеческой чувственности: музыкальное ухо, чувствующий красоту формы глаз, - короче говоря, такие чувства, которые способны к человеческим наслаждениям и которые утверждают себя как человеческие сущностные силы. Ибо не только пять внешних чувств, но и так называемые духовные чувства, практические чувства (воля, любовь и т. д.), - одним словом, человеческое чувство, человечность чувств, - возникают лишь благодаря наличию соответствующего предмета, благодаря очеловеченной природе" [1, с. 593- 594].

Эта фундаментальная идея раннего, молодого Маркса о том, что, объективируясь, проявляясь в продуктах своей деятельности, формируя их, человек вместе с тем формирует, развивает, отчасти впервые порождает и самого себя, свое сознание и вообще психику, особенно близка и дорога Рубинштейну. Она наиболее созвучна его статье 1922 г., в которой он, еще не зная ранних работ Маркса, резко критиковал широко распространенное, закрепленное Кантом, но одностороннее понимание деятельности, согласно которому "субъект лишь проявляется в своих деяниях, а не ими также сам создается" [24, с. 105]. По Канту получается, что человек и его способности существуют уже как готовые и данные до и независимо от его деятельности, в которой они якобы только обнаруживаются. В противоположность ему Рубинштейн уже в 1922 г., развивая свой принцип деятельности, специально подчеркивает, что человек и его психика именно формируются в процессе большой работы над своим творением.

Одним из примеров может служить старая и вечно новая проблема наследственных задатков и способностей человека. У некоторых людей от рождения уже есть хорошо выраженные задатки, скажем, музыкальный слух, которые, будучи генетически, наследственно закрепленными, вначале существуют до и независимо от деятельности новорожденного и потому лишь проявляются в ней. Такие задатки - необходимые, существенные, однако совершенно недостаточные условия для формирования на их основе подлинных способностей (музыкальных и т. д.). Главным условием развития последних является именно деятельность (игровая, учебная, трудовая и т. д.), которую осуществляет ребенок, подросток, взрослый в общении с другими людьми, под руководством преподавателей и наставников. Таким образом, человек и его психика формируются прежде всего в его деятельности.

Рубинштейн уже в 1922 г. специально подчеркивает, что эта деятельность осуществляется только людьми, т. е. ее субъектами, она невозможна без них как нечто самодостаточное и самодовлеющее. Нет ни бессубъектной деятельности, ни бездеятельного субъекта. От человека отделяются, отчуждаются не его деятельность, а лишь некоторые из ее продуктов или результатов. Таковы прежде всего материальные результаты его труда, например, промышленные и сельскохозяйственные изделия и товары, книги, машины, произведения искусства и литературы, научные знания, открытия и другие творческие достижения. Создавая их, человек тем самым формирует и развивает себя, свои способности и потребности, психические свойства и процессы. Эти психические новообразования создаются в ходе деятельности человеком и в человеке, а потому они никогда не отчуждаются от него - в отличие от вышеупомянутых материальных результатов его труда и творчества. Нельзя подарить, отдать, передать, продать свою душу другому человеку, но можно и нужно всей своей душой в ходе деятельности и общения помогать ему в воспитании и самовоспитании его души.

Неразрывная, органическая связь человека и его деяний в процессе его формирования, "построения" обобщается Рубинштейном как одно из важнейших условий единства личности - субъекта деятельности. Деяния, действия, поступки не бывают безличными и безликими, они совершаются не сами по себе, не независимо от человека. Это именно его деяния, он - их автор, творец, исполнитель, несущий за них ответственность и самостоятельно формирующийся в процессе их обдумывания и осуществления. По мнению Рубинштейна, они тем самым "входят определяющим фактором в построение" субъекта [24, с. 105].

При всем разнообразии и противоречивости деяний человека они являются действиями и поступками одного единого субъекта. Это единство личности обеспечивает целостность и системность ее деятельности, в которой оно формируется. И наоборот, единство личности как субъекта деятельности распадается, когда "деяние, не входя в построение самого субъекта, теряет внутреннюю связь с ним. Утрачивая связь с субъектом, деяния тем самым теряют связь и между собой. Личность в итоге представляет из себя действительно только "пучок" или "связку" (bundle) представлений" [24, с. 105-106]. Здесь Рубинштейн справедливо критикует прежде всего известную позицию английского философа Юма, отрицавшего субстанциальное единство личности. Такое отрицание субстанциальности, целостности, единства субъекта приводило и до сих пор приводит в психологии к так называемому функционализму, т. е. к пониманию психики как системы психических функций (восприятия, чувств, мышления и т. д.), более или менее обособленных от субъекта и, следовательно, друг от друга. Личность даже в современной психологии сплошь и рядом распадается на "пучки" подобных психических функций, свойств и черт, не связанных между собой потому, что они недостаточно связаны с самой личностью.

Эту "мозаичность" личности и функционализм Рубинштейн начинает преодолевать уже в статье 1922 г., посвященной принципу деятельности, точнее, принципу субъекта и его деятельности, поскольку, как мы видим, для него деятельностный подход выступает прежде всего как личностный принцип. Деятельность может быть только деятельностью субъекта, и все формирующиеся в ней психические свойства и процессы являются неотъемлемыми качествами лишь целостного индивида.

В данном отношении Рубинштейн также почувствовал свою идейную близость к марксовой философии, когда он начал анализировать в статье 1934 г. впервые опубликованные тогда философские произведения основоположника диалектического материализма. У Маркса он выделяет и использует прежде всего фундаментальное и хорошо теперь известное положение о том, что все психические процессы или функции человека есть "органы его индивидуальности" [1, с. 591] как целостного субъекта. По Марксу, "человек присваивает себе свою всестороннюю сущность всесторонним образом, т. е. как целостный человек" [1, с. 591]. Опираясь на эти важные для психологии идеи Маркса, Рубинштейн развивает дальше свои прежние положения о единстве и целостности личности, восходящие к его статье 1922 г. Он подчеркивает, что основанная на диалектическом материализме психология "не может быть, таким образом, сведена к анализу отчужденных от личности, обезличенных процессов и функций" [32, с. 38]. Различные формы психики и сознания развиваются не сами по себе - в порядке автогенеза, а только как атрибуты или функции того реального целого, которому они принадлежат, т. е. личности как субъекта. Вне личности трактовка сознания могла бы быть лишь идеалистической (спиритуалистической). Вопреки Гегелю, субъект, личность не сводится к сознанию или самосознанию, однако сознание и самосознание весьма существенны для личности.

С этих позиций Рубинштейн реализует в психологии основной Для марксистской концепции тезис, согласно которому сознание человека есть общественный продукт и вся его психика социально обусловлена. Деятельностный, точнее личностный, подход в психологии представляет собой конкретизацию всеобщего принципа социальности человека и его психики. Эту мысль Рубинштейн формулирует с предельной ясностью и отчетливостью: "Общественные отношения - это отношения, в которые вступают не отдельные органы чувств или психические процессы, а человек, личность. Определяющее влияние общественных отношений труда на формирование психики осуществляется лишь опосредствованно через личность" [32, с. 38].

Возражая против того, что отдельные психические процессы якобы могут сами по себе - в обход личности - вступать в общественные отношения, Рубинштейн имеет в виду довольно распространенные тогда в психологии точки зрения, согласно которым у человека, прежде всего у ребенка, есть два типа психических функций: а) низшие, натуральные, не социальные (например, простейшая непроизвольная память, сходная с животной) и б) высшие, культурные, социальные (например, произвольное запоминание, использующее речь и другие вспомогательные средства вроде "узелка на память")². Такая типология психических явлений человека приводит, по нашему мнению, к отрицанию вышеупомянутой целостности личности как субъекта деятельности, целостно, а не по "частям" выступающего в исторически определенной системе общественных отношений. Если у ребенка социальными являются не все, а только некоторые (т. е. высшие) психические функции, то это означает, что либо они "самочинно" (минуя личность) вступают в общественные отношения, либо это осуществляется все же через личность, но тогда она лишь частично входит в систему общественных отношений, утрачивая свою целостность, субстанциальность, интегральность.

² (На наш взгляд, вполне допустимо предположение, что в анализируемой здесь статье 1934 г. Рубинштейн ведет скрытую полемику, в частности, с культурноисторической теорией высших психических функций, разработанной в 1929-1934 гг. Л. С. Выготским и его учениками (А. Р. Лурией и др.).)

С нашей точки зрения, сами по себе термины "низшие" и "высшие" психические функции могут и не вызывать возражений, поскольку в психике человека на любой стадии его исторического и возрастного развития, действительно, существуют менее развитые (низшие) и более развитые (высшие) психические явления. Однако различие между ними состоит вовсе не в том, что одни из них социальны, а другие - нет. На самом деле они все социальны, поскольку любой человек - даже ребенок - всегда живет, действует, общается и т. д. в определенной системе общественных отношений.

Эта фундаментальная проблема социальности разработана Рубинштейном с позиций психологической науки, особенно глубоко именно в рассматриваемой здесь статье 1934 г. Прежде всего он сопоставляет два основных подхода к данной проблеме. Первый из них идет от К- Маркса с середины прошлого века, второй - от основоположника французской социологической школы Э. Дюркгейма с 80-х годов того же столетия.

Как известно, бесспорная и большая заслуга Дюркгейма состоит в том, что он первым (вне марксовой философии и социологии, хотя и не без ее влияния) систематически разработал проблему социальности человеческого сознания и этим оказал значительное влияние на многих последующих социологов, психологов, языковедов (например, отчасти на Ф. де Соссюра, Л. Леви-Брюля, на раннего Ж. Пиаже, на некоторых советских психологов и др.) Дюркгейм и его последователи сделали огромный шаг вперед в развитии науки - особенно по сравнению с теми своими предшественниками и современниками, которые недооценивали или даже отрицали социальность человеческого сознания и психики. Вместе с тем теории Дюркгейма, Леви-Брюля и их продолжателей страдали существенными недостатками, отмеченными рядом ученых и, в частности, Рубинштейном³.

³ (В своей статье 1934 г. Рубинштейн очень кратко анализирует концепцию Дюркгейма и намного больше внимания уделяет теории Леви-Брюля. В 1941 г. он опубликовал большую и очень интересную статью, в основном посвященную детальному рассмотрению трудов Дюркгейма [27] и впоследствии включенную им в свою книгу "Принципы и пути развития психологии" (М., 1959).)

Критику этих теорий Рубинштейн предваряет признанием их несомненных и значительных достоинств. Он высоко оценивает одно из исходных фундаментальных положений французской социологической школы, утверждающее качественные (а не только количественные) изменения человеческой психики в процессе социально-исторического развития, причем изменения не одного лишь ее содержания, но и формы или структуры. Таковы, например, качественные различия между психическими особенностями первобытных ("примитивных") и современных людей. Это историческое развитие сознания, по мнению французских авторов, не может быть сведено к развитию индивида и индивидуального сознания; оно связано с изменениями всего общества, всего общественного строя. Тем самым признается и отчасти раскрывается социальная сущность психического развития человека.

Однако, как отмечает Рубинштейн, сама социальность понимается при этом очень узко и односторонне. Она сведена главным образом лишь к идеологии, к коллективным представлениям, вообще к сознанию. По Дюркгейму, все социальное состоит из представлений и является продуктом представлений. Поэтому, когда он развивает свой тезис о том, что представления, психика человека есть продукт социальности, то для правильной оценки данного тезиса необходимо помнить, что его предваряет обратное положение, согласно которому самая социальность оказывается продуктом представлений. С тех же позиций Рубинштейн полемизирует и с Леви-Брюлем, у которого общественные отношения также лежат в основном лишь в сфере общественного сознания. Из социальности выпадает в итоге самое главное - реальное отношение к природе, к материальному объективному миру и реальное воздействие на него, т. е. выпадает человеческая практика (изначально практическая деятельность).

Рубинштейн раскрывает принципиальное различие между концепцией К. Маркса и теорией французской социологической школы. Оно состоит главным образом в том, что для Маркса социальность и вообще общественные отношения людей не исключают, а напротив, включают в себя отношение к природе. По Марксу "труд есть прежде всего процесс, совершающийся между человеком и природой..." [3, с. 188] И вместе с тем он - основной вид деятельности, всегда совместной, осуществляющейся в определенных социально-экономических, исторических условиях. Общественные отношения - это реальные производственные отношения между людьми в процессе их деятельности - в процессе их воздействия на природу и преобразования общества. Тем самым деятельность изначально и всегда знаменует собой подлинную социальность в нераздельном единстве с природой. Уже сам человек - субъект деятельности - являет собой неразрывную взаимосвязь природного и социального, убедительно и во многом по-новому раскрытую Рубинштейном в статье 1934 г.

Таким образом, эта статья по праву может быть названа "Деятельностным манифестом" - программой перестройки психологической науки на методологической основе диалектического материализма. Эту программу Рубинштейн развил и реализовал вместе со своими ленинградскими сотрудниками и учениками в большом цикле теоретических и экспериментальных исследований. Итоги исследований обобщены и изложены в первых монографиях Рубинштейна - в "Основах психологии" (1935) и в "Основах общей психологии" (1940 и 1946).

К 1935 г. в монографии "Основы психологии" Рубинштейн систематизировал свои первые важнейшие достижения в реализации указанного принципа. Прежде всего в самой деятельности им были выявлены ее психологически существенные компоненты и конкретные взаимосвязи между ними. Таковы, в частности, действие (в отличие от реакции и движения), операция и поступок в их соотношении с целью, мотивом и условиями деятельности субъекта. Любой из этих актов деятельности не может быть психологически однозначно определен вне своего отношения к психике. Например, одни и те же движения могут означать различные действия и поступки, и наоборот, различные движения могут выражать один и тот же поступок (в 1935 г. понятия действие и операция часто отождествлялись).

Титульный лист 'Основ психологии'

Поведение человека не сводится к совокупности реакций; оно включает в себя систему более или менее сознательных действий и поступков. Действие отличается от реакции принципиально иным отношением к объекту. Для реакции предмет есть лишь раздражитель, т. е. внешняя причина или толчок, ее вызывающий. В отличие от реакции действие - это акт деятельности, который направлен не на раздражитель, а на объект. Отношение к объекту выступает для субъекта именно как отношение (хотя бы отчасти осознанное) и потому специфическим образом регулирует всю деятельность. "Сознательное действие отличается от несознательного в самом своем объективном обнаружении: его структура иная и иное его отношение к ситуации, в которой оно совершается; оно иначе протекает" [25, с. 51].

Действие отлично не только от реакции, но и от поступка, что определяется прежде всего иным отношением к субъекту. Действие становится поступком по мере того, как оно начинает регулироваться общественными отношениями к действующему субъекту и к другим людям как субъектам, и, в частности, по мере того как формируется самосознание.

Таким образом, единство сознания и деятельности выступает прежде всего в том, что различные уровни и типы сознания, вообще психики проявляются и раскрываются через соответственно различные виды деятельности и поведения: движение - действие - поступок. Самый факт хотя бы частичного осознания человеком своей деятельности - ее условий и целей - изменяет ее характер и течение.

Всю систему своих идей Рубинштейн детально разработал в 1940 г. в "Основах общей психологии". Здесь уже конкретно раскрывается диалектика деятельности, действий и операций в их отношении прежде всего к целям и мотивам. Цели и мотивы характеризуют и деятельность в целом, и систему входящих в нее действий, но характеризуют по-разному.

Единство деятельности выступает в первую очередь как единство целей ее субъекта и тех его мотивов, которыми он руководствуется. Мотивы и цели деятельности - в отличие от таковых у отдельных действий - носят обычно интегрированный и обобщенный характер, выражая общую направленность личности. Это исходные мотивы и конечные цели. На различных этапах они порождают разные частные мотивы и цели, характеризующие те или иные действия.

Мотив человеческих действий может быть связан с определенной целью, поскольку мотивом является побуждение или стремление ее достигнуть. Но мотив может отделиться от цели и переместиться на самое деятельность (как бывает в игре) или на один из результатов деятельности. Во втором случае побочный результат действий становится их целью.

Например, выполняя то или иное дело, человек может видеть свою цель не в том, чтобы сделать именно его, а в том, чтобы через эту деятельность проявить себя и получить общественное признание [подробнее см.: 26, с. 468]. Результат, составляющий цель действия, при различных условиях должен и может достигаться соответственно различными способами или средствами. Такими средствами являются прежде всего операции, входящие в состав действия (на этой основе проведено существенное различие между действием и операцией [26, с. 454-455]). Поскольку действие приводит к результату - к своей цели в разных, изменяющихся условиях, оно становится решением задачи, т. е. более или менее сложным интеллектуальным актом.

Все, что человек делает, всегда имеет определенный общественный эффект: через воздействие на вещи человек воздействует на людей. Поэтому действие становится поступком прежде всего тогда, когда оно осознается самим субъектом как общественный акт, выражающий отношение человека к другим людям.

Так внутри деятельности субъекта выступает сложное соотношение ее разноплановых компонентов: движение - действие - операция - поступок в их взаимосвязях с целями, мотивами и условиями деятельности. В центре этих разноуровневых взаимоотношений находится действие. Именно оно и является, по мнению Рубинштейна, исходной "клеточкой", "единицей" или "ячейкой" психологии. "Признание действия основной "клеточкой" психологии человека не означает, конечно, что действие признается предметом психологии... Психология не изучает действие в целом, и она изучает не только действие. Признание действия основной "клеточкой" психологии означает, что в действии психологический анализ может вскрыть зачатки всех элементов психологии, т. е. зачатки у человека его побуждений, мотивов, способностей и т. д." [26, с. 143].

Этот психологический анализ деятельности и ее компонентов (действий, операций и т. д.) потом был продолжен в 1946 г. во втором, дополненном издании "Основ общей психологии". Разрабатывая свою прежнюю общую схему соотнесения действий, операций и т. д., Рубинштейн, в частности, писал: "Поскольку в различных условиях цель должна и может быть достигнута различными способами (операциями) или путями (методами), действие превращается в разрешение задачи" [28, с. 181]. И здесь Рубинштейн ссылается на Леонтьева: "Вопросы строения действия специально изучаются А. Н. Леонтьевым" [28, с. 181].

В 40-е и последующие годы Леонтьев опубликовал ряд своих статей и книг, в которых обобщенно представлена его точка зрения на соотношение деятельности - действия - операции в связи с мотивом - целью - условиями. Это прежде всего его "Очерк развития психики", затем "Проблемы развития психики" и, наконец, "Деятельность, сознание, личность". Его позиция по данному вопросу хорошо известна, и потому напомним лишь ее суть: "в общем потоке деятельности, который образует человеческую жизнь в ее высших, опосредствованных психическим отражением проявлениях, анализ выделяет, во-первых, отдельные (особенные) деятельности - по критерию побуждающих их мотивов. Далее выделяются действия - процессы, подчиняющиеся сознательным целям. Наконец, это операции, которые непосредственно зависят от условий достижения конкретной цели" [16, с. 109].

В данной схеме понятие деятельности жестко соотносится с понятием мотива, а понятие действия - с понятием цели. На наш взгляд, более перспективна другая, не столь жесткая схема, которая выражает связь мотивов и целей и с деятельностью, и с действиями, но в первом случае это более общие мотивы и цели, а во втором более частные (см. выше анализ работ Рубинштейна). Но иногда Леонтьев также расчленяет цели на общие и частные и тогда лишь вторые из них (но не первые) непосредственно соотносит с действиями [см. 16, С. 105]. Тем самым в данном пункте намечается определенное сближение позиций Рубинштейна и Леонтьева.

В целом эта общая схема соотнесения деятельности, действий, операций в их связях с мотивами, целями и условиями является важным этапом в развитии всей советской психологии. Неслучайно она до сих пор широко используется рядом авторов. Вместе с тем нередко данная схема, разработанная Рубинштейном и Леонтьевым, рассматривается как чуть ли не важнейшее достижение советской психологии в изучении всей проблематики деятельности. На наш взгляд, это не так. В указанной проблематике наиболее существенное состоит в том, что с помощью марксовой категории деятельности впервые удалось глубоко раскрыть неразрывную связь человека с миром и понять психическое как изначально включенное в эту фундаментальную взаимосвязь.

В отличие от деятельности и вне связи с ней сами по себе действия, операции, мотивы, цели и т. д. давно уже - в той или иной степени - стали предметом исследования ряда психологов во многих странах. Например. К. Левин и его школа многое сделали для изучения действий и мотивов, а Ж. Пиаже и его ученики - для изучения операций и действий. Но они не смогли добиться того, чего достигла психологическая наука в СССР в лице ее лучших представителей. Именно советская психология, развивающаяся на основе диалектико-материалистической философии, глубоко раскрывает связь человека и его психики с миром. С этой целью успешно используются прежде всего категории субъекта, деятельности, общения и т. д. И именно в данном отношении (прежде всего в разработке проблематики деятельности) здесь имеются определенные методологические преимущества, например, перед тем же Ж. Пиаже, который не смог избежать некоторого крена в сторону операционализма [см. 30, С. 21-23].

Для Рубинштейна деятельность представляет собой один из важнейших уровней изначально практического и всегда непрерывного взаимодействия человека с миром. Данный методологический принцип раскрывает, таким образом, весьма существенную роль деятельности в формировании человека и его психики и тем самым значительно отличается от другого, недеятельностного подхода, который в 20-30-е годы был господствующим. Согласно этому альтернативному подходу, главной "производящей причиной" (Л. С. Выготский) развития человека и его психики является знак, речь, символ и т. д.

В разных формах и в различной степени данный подход разрабатывали К. Гольдштейн, А. Гельб, Г. Хэд, Э. Кассирер, ранний Ж. Пиаже, В. Н. Волошинов (М. М. Бахтин), поздний Л. С. Выготский и др. Эти авторы много сделали для раскрытия "символической функции" речи. Например, в период первой мировой войны К. Гольдштейн, А. Гельб, Г. Хэд и др. на патопсихологическом материале, связанном с мозговыми ранениями, создали новое учение об афазии, оказавшее сильное влияние на психологию речи. Были обнаружены глубокие нарушения человеческой психики именно при поражении речи (вследствие мозговых ранений), и отсюда справедливо был сделан общий вывод о весьма существенной роли речи в психическом развитии людей. Ряд новых моментов при изучении влияния речи на развитие психики ребенка раскрыл, в частности, Выготский [13].

Однако во всех подобных исследованиях роль речи изучалась во многом односторонне - без должного учета изначально практической деятельности, в которой человек и его психика формируются и проявляются. Прежде всего не учитывалось, что сама речь усваивается ребенком лишь на основе исходных чувственно-практических контактов с окружающим миром, т. е. благодаря сенсорике, простейшим практическим действиям и общению, что последующее обратное, весьма существенное влияние речи на деятельность не умаляет значения этой наглядно-действенной исходной основы. Когда речь выступает вне ее взаимосвязи с деятельностью, ее начинают рассматривать как самодовлеющий и самодостаточный фактор психического развития человека. Преимущественно в этом качестве речь анализировалась, например, с позиций культурно-исторической теории, разработанной Выготским. Даже в тех случаях, когда ученый специально исследовал проблему так называемого практического интеллекта у ребенка и следовательно, непосредственно обращался к первичным, простейшим практическим контактам детей с окружающим миром как условиям усвоения языка и речи в ситуации элементарного общения, он по-прежнему игнорировал эти условия, не изучал их и рассматривал словесные знаки как самодостаточные факторы психического развития. Данные факторы, по его мнению, настолько мощные и всесильные, что они сами по себе включаются, "вдвигаются" (по его словам) в психику детей на определенном возрастном этапе.

Поэтому Выготский считал, что практический интеллект у детей (употребление орудий ребенком) вначале напоминает орудийную деятельность обезьян до тех пор, пока ребенок находится на доречевой стадии онтогенеза. Но "как только речь и применение символических знаков включаются в манипулирование оно совершенно преобразуется, преодолевая прежние натуральные законы и впервые рождая собственно человеческие формы употребления орудий" [14, с. 22. Курсив мой. - Л. Б.]. Иначе говоря, не простейшие практические действия маленьких детей вместе с сенсорикой становятся существенным условием овладения речью в ситуации общения, а наоборот, словесные знаки порождают человеческий практический интеллект, преодолевая у детей предшествующий ему животный практический интеллект. Например, речь выполняет даже функцию мышления, планируя действия и т. д.; причем сначала практическая задача решается лишь в речевом плане с помощью речевого планирования, и только потом совершается моторная реализация подготовленного решения [см. 14, с. 23-24]. Так речь оказывается первичной по отношению к специфически человеческому практическому действию⁴. Более того, не только практическое, но и вообще все мышление человека становится в итоге функцией речи как "производящей причины" психического развития людей [см., например, 13, с. 49, 108; подробнее об этом см. 9].

⁴ (На этом примере видно, что можно изучать практический интеллект, одновременно игнорируя проблему деятельности (изначально практической). Иначе говоря, изучение практического интеллекта (В. Кёлером, К. Бюлером, Л. С. Выготским и др.) осуществлялось с позиций недеятельностного подхода. Деятельностный подход в этой области психологии реализован С. Л. Рубинштейном, Б. М. Тепловым и др. (подробнее см. статью Ю. К. Корнилова в настоящем сборнике).)

Все эти положения культурно-исторической теории нуждаются в существенных уточнениях с позиций методологического принципа единства сознания и деятельности. Прежде всего планирование и вообще решение задач осуществляется не речью, а главным образом мышлением. Последнее всегда связано с языком и речью, но, как известно, функция речи - служить средством общения, а функция мышления - это познание бытия (говорить - еще не значит мыслить). Органическую взаимосвязь речи и мышления не приходится понимать в том смысле, что речь заменяет собой мышление (в ходе постановки и решения задач и т. д.). Мышление не есть функция речи; оно - функция, результат, предпосылка и один из уровней непрерывного, изначально практического взаимодействия с миром (и, в частности, познавательного взаимодействия субъекта с объектом). Речь не есть общение; она лишь его средство.

Таким образом, одно из очень существенных различий между деятельностным и не деятельностным подходами отчетливо обнаруживается, на наш взгляд, в трактовке речи и ее функций в психическом развитии людей. В первом случае созданы условия для адекватного изучения речи в общем контексте всего многоуровневого взаимодействия человека с миром (деятельность, общение и т. д.). Во втором случае неизбежна явная и чрезмерная абсолютизация речи как самодовлеющего, главного фактора в психическом развитии людей, недостаточно связанного с изначально практическим взаимодействием между человеком и миром. Ясно, что только в первом случае создана методологическая основа прежде всего для изучения тех исходных, первичных фундаментальных предпосылок, которые необходимо формируются лишь в ходе деятельности и общения и изначально обусловливают развитие речи у детей и взрослых. Именно по этому пути и шло психологическое экспериментальное исследование речи, мышления и других психических явлений у человека, направляемое методологическим принципом единства сознания и деятельности.

Экспериментальные работы А. С. Звоницкой, А. М. Леушиной и др., выполненные в Ленинграде под руководством Рубинштейна, выявили исходную зависимость формирования речи от двух основных условий: 1) от ее предметного содержания, раскрываемого в ходе определенной деятельности, 2) от ситуации общения. Эти условия в их единстве определяют соответствующие стадии в речевом развитии ребенка и взрослого.

Деятельностный подход к трактовке Рубинштейна направлен в теоретических и эмпирических работах на все более глубокое изучение всего многообразия поведения детей в их повседневной жизни - в семье, детском саду, школе и т. д. Наиболее существенное место в этой практике занимают взаимоотношения ребенка с другими детьми и со взрослыми, всегда опосредствованные взаимодействием людей с вещами (с предметами, объектами и т. д.). К их числу принадлежат нравственные и моральные отношения, определяющие нормы и правила поведения.

В ходе наблюдений и экспериментов В. А. Горбачевой, В. Е. Сыркиной и других под руководством Рубинштейна изучалось овладение детьми простейшими правилами поведения в процессе систематического обучения и воспитания [15; 28, с. 530-532 и др.]. Было убедительно показано, что понимание и применение детьми этих правил формируются в реальной повседневной жизни как неразрывное единство эмоционального и познавательного компонентов психики. Такое формирование осуществляется именно в конкретной практике применения, нарушения и восстановления постепенно осознаваемых элементарных нравственных норм. Например, обнаружилось, что дошкольники в детском саду часто жалуются воспитательнице на нарушителей дисциплины вовсе не с целью "наябедничать", а для того, чтобы как бы проверить и на практике подтвердить для себя действенность и правильность тех или иных норм поведения.

Обобщая все эти и другие экспериментальные и теоретические исследования, Рубинштейн существенно уточнил свое понимание деятельности. В мотивации человеческих действий центр тяжести в той или иной мере переключается из сферы вещной, предметной в план личностно-общественных отношений, осуществляющихся при посредстве первых и от них неотрывных [28, с. 537]. Тогда деятельность человека выступает в новом качестве. "Она становится поведением в том особом смысле, который это слово имеет, когда по-русски говорят о поведении человека" [там же]. Главное в поведении - отношение к моральным нормам. Поэтому "единицей" поведения является поступок, а "единицей" деятельности вообще - действие. (Ясно, что такая трактовка поведения принципиально отличается от бехивеористской). Тем самым основоположник деятельностного подхода в советской психологической науке отнюдь не сводил к одной лишь деятельности все многообразное взаимодействие человека с миром (с другими людьми, с вещами, с природой). Эта позиция актуальна и в настоящее время, особенно в связи с разработкой Б. Ф. Ломовым методологического принципа общения [17]. В свете данного принципа теперь все более глубоко раскрываются весьма сложные соотношения между деятельностью и общением. При этом учитывается также и проблема поведения в его вышеуказанном понимании.

Во всех этих и во многих других исследованиях Рубинштейн выступает не только как автор, соавтор и руководитель, но и как один из организаторов психологической науки в нашей стране. Он прежде всего хотел и умел налаживать творческие деловые контакты и тесное сотрудничество с психологами из других учреждений, городов, научных школ, даже в тех случаях, когда они придерживались в науке существенно иных точек зрения [см. 36].

Например, во многом не разделяя позиций Выготского [см. об этом: 9, 12, 25, 26], он тем не менее пригласил его читать лекции по психологии студентам Ленинградского пединститута им. Герцена. Он согласился также в ответ на просьбу Выготского выступить в 1933 г. официальным оппонентом на защите диссертации Ж. И. Шиф - ученицы Выготского, изучавшей развитие так называемых научных понятий у школьника. (Отзыв Рубинштейна на эту диссертацию впервые публикуется в настоящем сборнике.)

Особенно плодотворными были творческие связи и контакты Рубинштейна с его союзниками и отчасти единомышленниками по дальнейшей разработке деятельностного подхода - с А. Н. Леонтьевым, Б. М. Тепловым, А. А. Смирновым, Б. Г. Ананьевым и др. Несмотря на существенные различия между ними в трактовке деятельности, эти психологи во многом сообща развивали и пропагандировали деятельностный подход, в оппозиции к которому тогда находились многие другие, в том числе ведущие психологи (например, К. Н. Корнилов, Н. Ф. Добрынин, П. А. Шеварев и другие бывшие ученики Г. И. Челпанова). Рубинштейн пригласил к себе на кафедру психологии Пединститута им. Герцена А. Н. Леонтьева для чтения лекций студентам. На той же кафедре он организовал защиту докторских диссертаций Теплова и Леонтьева и выступил в качестве одного из официальных оппонентов. Такую линию на сотрудничество между разными научными школами и направлениями Рубинштейн продолжал и после своего переезда из Ленин-града в Москву осенью 1942 г.

Когда началась Великая Отечественная война, Рубинштейн добровольно остался в осажденном Ленинграде, потому что он считал своим гражданским долгом, будучи проректором пединститута им. Герцена, организовать работу этого института в нечеловечески суровых условиях вражеской блокады. В первую, самую тяжелую блокадную зиму он работал над вторым, будущим изданием "Основ общей психологии", существенно дополняя, развивая и улучшая первый вариант, опубликованный в 1940 г.

Весной (или летом) 1942 г. первое издание его "Основ общей психологии" было удостоено высшей в то время Государственной премии по представлению ряда психологов, а также выдающихся советских ученых - академиков В. И. Вернадского и А. А. Ухтомского, издавна и глубоко интересовавшихся проблемами психологии, методологии и философии, внесшими свой оригинальный вклад в эти науки и высоко оценившими философско-психологический труд Рубинштейна. Осенью 1942 г. Рубинштейн был переведен в Москву, где сразу же возглавил Институт психологии и создал кафедру и отделение психологии в МГУ. Сюда в 1943-1944 гг. он пригласил на работу не только своих ленинградских учеников М. Г. Ярошевского, А. Г. Комм, но и сотрудников А. Н. Леонтьева - П. Я. Гальперина и А. В. Запорожца. Как и раньше в Ленинграде, так и теперь в столице он успешно организовал коллективную творческую работу многих психологов из разных учреждений и научных школ.

Большие перспективы для его новых творческих взлетов открылись весной 1945 г. в результате нашей Великой Победы над фашистами. В 1946 г. было опубликовано второе, существенно доработанное и расширенное издание "Основ общей психологии" (которое он готовил в осажденном Ленинграде), и Рубинштейн уже подписал верстку своей новой книги "Философские корни психологии" (это книга, по своей философской глубине намного превосходившая "Основы общей психологии" 1940 г. и 1946 г. и знаменующая собой принципиально новый этап в дальнейшей разработке деятельностного подхода, должна была выйти в свет к концу 1946 г. в издательстве Академии наук СССР). Казалось, ничто не предвещало грозы. Но ... набор рассыпали; и это было лишь предгрозье. А гроза разразилась в 1947 г. и особенно в последующие годы.

Совершенно незаслуженно и неожиданно Рубинштейна обвинили в космополитизме, т. е. в "преклонении перед иностранщиной", в недооценке отечественной науки и в 1949 г. сняли со всех постов.

Началась целая серия "проработок", обсуждений, точнее, осуждений "Основ общей психологии" (в Институте философии АН СССР, в Институте психологии и др., На страницах журналов "Вопросы философии", "Советская педагогика" и т. д., а также газет). Первое из обсуждений проходило в Институте философии с 26 марта по 4 апреля 1947 г. Правда, на этот раз Рубинштейну и тем немногим, кто его поддерживал, отчасти удалось отбиться. Во многом помог Б. М. Теплов, выступивший с заключительным словом (оно частично публикуется в настоящем сборнике). Однако все последующие "проработки" означали полный разгром "Основ общей психологии" и представленного в них деятельностного подхода. Одним из итогов таких "обсуждений" стала рецензия на оба издания "Основ общей психологии", написанная П. И. Плотниковым и опубликованная в журнале "Советская педагогика" в № 4 за 1949 г. (почти накануне 60-летия Рубинштейна). Рецензия заканчивалась так: "Книга С. Л. Рубинштейна оскорбляет русскую и советскую науку в целом, психологию, в частности, и отражает "специализированное преломление" его лакейской сущности. Чем скорее мы очистим советскую психологию от безродных космополитов, тем скорее мы откроем путь для ее плодотворного развития" [22, с. 19].