Глава I. Исследование психологии мышления в капиталистических странах

Со времени возникновения психологии как самостоятельной науки познавательные процессы были всегда ее центральной темой. В начале XX в. эта (Специфическая область исследования привлекала значительное внимание психологов (Вюрцбургская школа, Зельц). Но вскоре стал наблюдаться значительный спад экспериментальной и теоретической работы в этой области. Центральное место во вновь возникающих направлениях стали занимать другие вопросы: восприятие - в гештальт-психологии, научение - в бихевиоризме. Все большее внимание в области общей психологии стало уделяться проблеме мотивации. В конце 40-х годов психология мышления стала занимать весьма незначительное место в зарубежной психологии.

Новое оживление в области психологии мышления началось лишь с середины 50-х годов в связи со все усиливающимися антипозитивистскими и антиидеалистическими тенденциями, позволившими наметить некоторые продуктивные методы изучения мышления. Весьма значительную роль в оживлении интереса к проблеме мышления сыграла кибернетика, попытки представителей этой науки создать программы мышления человека. Под влиянием этих факторов в последнее десятилетие усилилась экспериментальная и теоретическая разработка этой проблемы.

Проследим кратко развитие психологии мышления в капиталистических странах, уделяя главное внимание анализу методологических основ теорий мышления.

Для большей части теорий мышления XX в. характерен позитивистский подход к объекту исследования; с методологической стороны эти теории представляют собой различные формы позитивизма.

Различия внутри позитивизма позволяют выделить два основных иаправлеиия в изучении психики, а следовательно и мышления: интроспективно-феноменологическое и бихевиористическое. Первое направление основывается на позитивизме махистского толка и гуссерлианстве; бихевиоризм эволюционировал от контовского позитивизма к операционализму. Эти направления различаются по кругу явлений, которые они изучают: первое ограничивается явлениями сознания, второе - внешними реакциями живого (существа. Представители этих направлений задачу исследования мышления ограничивают изучением лишь определенных проявлений мыслительной деятельности, но не ее существа. При этом каждое из проявлений объявляется единственной характеристикой мышления, исчерпывающей его природу.

Феноменологическое направление сводит все мышление к изменениям, происходящим в поле сознания индивида ("феноменальном поле") во время решения задачи, сливает психику и материальный мир в одно феноменальное поле. Тем самым делается невозможным соотнесение мышления с объективной действительностью и устраняется познавательная характеристика мышления. Бихевиориетическое направление, сохраняя понятие материального мира, исключает из сферы исследования психику, т. е. круг явлений, к которым только и может быть применена характеристика познания.

Исследования мышления исчерпываются в бихевиоризме изучением действий индивида, производимых им в проблемной ситуации. Определенная совокупность этих действий и считается сутью мышления.

Изучая мышление, эти направления в силу своих философских позиций пытаются его определить, не выходя за границы изучаемых ими явлений. В результате устраняется основная, сущностная характеристика мышления - познавательная.

Определение мышления как специфической формы познания фиксирует его результативную сторону. Но в своем конкретном существовании мышление представляет собой процесс, особый вид психической деятельности. Невозможно понять формирование и закономерности ее протекания вне связи с практической, предметной деятельностью индивида, из которой вырастает умственная деятельность. Таким образом, правильное понимание процесса мышления требует рассмотрения его в рамках трехчленного отношения "психика - практическая деятельность индивида - объективный мир".

Объявляя предметом своего исследования либо сознание, либо деятельность, означенные выше теории разрывают тем самым явления, генетически связанные и взаимообусловленные. Этот разрыв есть проявление метафизичности позитивизма, для которого деятельность и сознание всегда выступают как абсолютно различные явления.

Каждая из теорий мышления, строящихся на основе позитивизма, является не менее односторонней, чем другие, и поэтому не может преодолеть или заменить все остальные.

Несомненно, процесс изучения разных проявлений мыслительной деятельности приводит к накоплению значительной по объему информации относительно разных сторон мышления.

До определенного момента позитивистский метод может себя оправдать, так как дает возможность получить некоторый эмпирический материал об определенных свойствах мышления. Но этот метод быстро себя исчерпывает, не позволяя исследователю ни объяснить, ни научно классифицировать полученный при его помощи материал, так как в основе классификации должны лежать определенные существенные черты изучаемых явлений. Выделение же таких существенных черт предполагает выход за пределы непосредственно наблюдаемого и, следовательно, несовместимо с позитивистским подходом.

Экспериментальный материал, полученный с позиций различных теорий, остается замкнутым внутри этих теорий, противопоставляющихся друг другу.

Сама логика фактов подводит исследователей к постановке таких проблем, которые не могут быть решены с позиций выдвинутой теории. Объект исследования - мышление - "сопротивляется" неадекватным методам его изучения. Это вынуждает представителей той или иной теории отступать от своих теоретических положений, имплицитно заменять позитивистский метод опосредствованным способом изучения мышления. Нередко происходит разрыв между теорией и результатами экспериментальных исследований, приводящий к одностороннему, неполному использованию полученных данных и неправильной их интерпретации.

В конце концов позитивистский подход приводит к накоплению различных проблем, не получающих удовлетворительного решения в рамках существующих теорий.

Все это неизбежно должно было привести и действительно привело в середине текущего века к застою в разработке проблемы мышления в психологии капиталистических стран.

Многие психологи капиталистических стран пришли к правильному выводу о кризисе и теоретическом тупике исследований в области мышления. Однако неправильно было бы думать, что кризис психологии мышления возник лишь в середине XX в. Вся история проблемы мышления в недрах психологии капиталистических стран представляет собой цепь кризисов. Эти кризисы можно рассматривать как проявление в этой частной области периодических кризисов общей психологии. Первый из них (начало XX в.) - кризис психологии сознания - был связан с распространением на область всего естествознания кризиса физической науки. Внутри психологии он был подготовлен открытием бессознательных процессов в психике человека, бессилием интроспективного метода обнаружить механизмы психической деятельности, применением объективного метода при изучении поведения животных.

Второй кризис начался в конце 20-х годов как результат краха механистической методологии бихевиоризма. Различные пути его преодоления, начиная от призывов "назад к психологии сознания" и кончая попытками построить психологию на базе диалектического материализма, составляют содержание развития психологии на протяжении последних тридцати лет.

Признаки третьего кризиса появились в начале 50-х годов. Это - кризис операционалистического и неопозитивистского подхода к психике.

Именно в области мышления наиболее остро сказываются пороки методологических основ психологических теорий. Поэтому неудачи в области изучения мышления оказываются каждый раз одним из важных факторов подготовки очередного кризиса в области психологии.

Проблема мышления была поставлена как предмет экспериментального изучения в начале XX в. Она начала разрабатываться на философской основе идеалистического ассоциативного сенсуализма, явившегося той почвой, на которой впервые в начале XX в. выросли первые экспериментальные исследования мышления, проводившиеся представителями Вюрцбургской школы и французским психологам Альфредом Биш. Первые теории мышления возникли как отрицание одних сторон этого ассоциативного сенсуализма и развитие других. Влияние означенного выше психолого-философского комплекса сказывается вплоть до настоящего времени.

Против ассоциативного сенсуализма выступила Вюрцбургская школа; она-то впервые в начале XX в. и предприняла экспериментальное исследование мышления. Эта первая попытка была основана на интроспективном понимании мышления как совокупности особых явлений сознания, непосредственно открывающихся обращенному на них сознанию и качественно отличных от ощущений и восприятий.

Полученные результаты противоречили сенсуалистическим установкам господствовавшей в это время психологии, сводившей все богатство психической жизни человека к образам, чувствам и актам воли. Более того, экспериментальный материал вступил в противоречие с сенсуализмом махистской философии, объявившей ощущения единственными элементами, из которых построен мир физики и психический мир. Понадобилась иная философская интерпретация полученных фактов. В поисках ее некоторые вюрцбуржцы обратились к феноменологии Гуссерля. Частично используя ее положения, они развили понимание мышления как особого психического акта, дающего непосредственное знание сущности вещей. Мышление полностью отрывалось от актов восприятий и представлений, которые якобы лишь иска-жают сущность вещей. Так из осознаваемого испытуемыми факта наличия особой формы знания возникла теория "безобразной мысли" - феноменологическая теория непосредственного постижения сущности вещей, проникающего через искажающую завесу чувственного познания.

Такое обособление мышления и противопоставление его другим познавательным процессам - ощущениям и восприятию - является характерной чертой этой первой теории, но в дальнейшем гештальт-психология распространила на мышление законы восприятия, бихевиоризм - законы поведения и т. д.

Получение некоторого нового материала, да еще в такой неразработанной области, как мышление, должно было, казалось, укрепить позиции интроспективного метода. В действительности же престиж его оказался сильно подорванным. Психологи других направлений (ученики Вундта и представители структурной психологии Титченера), проверив результаты Вюрцбургской школы, получили иные данные. При этом ни одно из направлений не могло предложить способа контроля данных интроспекции и критерия надежности этого метода. Но вместе с недоверием к интроспективному методу отрицательное отношение вызвала и та проблема, которую пытались с его помощью решить психологи - проблема "не наглядного" знания, представляющая собой в современной формулировке проблему предметного содержания понятий и других категорий абстрактного мышления. Только тесной связью с дискредитировавшим себя интроспективным методом и всем породившим ее контекстом Вюрцбургской школы можно объяснить тот факт, что эта проблема оказалась до сих пор совершенно не разработанной.

Вюрцбуржцы далее поставили вопрос о механизмах и детерминации мыслительной деятельности. Именно попытка его решить и нанесла решительный удар по интроспекции, ибо путем эксперимента сразу же обнаружилось, что человек не осознает процесса своего мышления и не отдает себе отчета о причинах того или иного направления своих мыслей. И тогда вюрцбуржцы были вынуждены отступить от метода интроспекции. Сами они не фиксировали в открытой форме прорыв фронта интроспективного понимания мышления. Но этот прорыв совершился. Экспериментаторы поэтому вынуждены были использовать опосредствованный метод и выводить заключения о мыслительной деятельности, сопоставляя внешние раздражители с некоторыми реакциями на них испытуемых. Анализ вербальных и двигательных ответов убедил экспериментаторов в недостаточности объяснений, апеллирующих к явлению ассоциаций, как их понимала ассоциативная психология.

Механизму ассоциаций вюрцбуржцы противопоставили механизм детерминирующих тенденций, т. е. влияний, исходящих от oинструкции или задачи, не осознаваемых самими испытуемыми, но избирательно действующих на те ассоциации, которые актуализирует сигнал-раздражитель.

Так, вюрцбуржцы пришли к важному для психологии мышления выводу, что мыслительный процесс вызывается ситуацией задачи, что мышление может быть описано как процесс решения задачи.

Ко всем этим важным заключениям вюрцбуржцы пришли в результате отхода в этом пункте от чисто позитивистского интроспективного метода. Этот отход, совершившийся внутри Вюрцбургской школы, в соединении с бесплодными попытками проверить теорию "безобразной мысли", нанес тяжелый удар по интроспективному методу. Достигнув своего апогея в Вюрцбургской школе, этот метод в ней же и в связи с ней потерпел крах.

Эта форма интроспекции настолько дискредитировала себя, что уже не применялась в последующих исследованиях мышления. Многие психологи пришли к выводу о ненаучности интроспективного метода и основанных на нем экспериментов. Известный бельгийский психолог Альбер Мишотт следующим образом описывает состояние психологов после дискуссии о природе мышления: "Как теоретические возражения, так и тот факт, что эксперименты подобного типа (основанные на интроспекции. - Л. А.) давали противоположные результаты, будучи выполненными при явно тождественных условиях высоко компетентными людьми, имеющими, однако, различную подготовку и принадлежащими к разным психологическим школам,- все это давало основание для наибольшего скептицизма. Кроме того, было ясно, что, несмотря на возражения противоположной стороны, каждая всегда оставалась убежденной в правильности собственных наблюдений" (Albert Michott van den Berck. - In: "A history of psychology in autobiography", 1952, vol. IV, p. 220). Отсюда следовало, заключает Мишотт, что "такие эксперименты имеют значение лишь личного убеждения и, будучи недоступными для проверки, не могут, очевидно, рассматриваться в качестве научных" (Там же).

Итак, Вюрцбургская школа оставила после себя начавшую дифференцироваться область исследования мышления и поражение одной из форм позитивистского подхода к его исследованию. Дальнейшее развертывание работы в области мышления пошло по трем линиям. Первая линия означала лишь замену одной формы позитивистского подхода другой: мышление было отождествлено с поведением. Вторая линия состояла в попытках лишь несколько видоизменить феноменально-интроспективный подход; причиной его неудачи был объявлен как примитивный сенсуализм ассоциативной психологии, так и антисенсуализм Вюрцбургской школы. Наконец, третья линия заключалась в попытках отказаться от любых форм позитивистской методологии и начать опосредствованное изучение мышления.

Из этих направлений наиболее полную реализацию получили прежде всего два первых, воплотившихся в бихевиоризме и гештальт-психологии. Попытка же пойти третьим направлением лишь наметилась в работах О. Зельца. Решая поставленную вюрцбуржцами проблему механизмов и детерминации мыслительной деятельности, Зельц уже не мог применять интроспективный метод, но другого метода еще не было. В этой сложной ситуации Зельц стал пользоваться ретроспективным отчетом испытуемых о некоторых промежуточных результатах процесса мышления (ход мышления таким образом восстанавливается по определенным индикаторам, но не сводится к этим последним). В результате теоретического анализа Зельц формулирует антиассоциационистскую теорию мышления, в которой место статических ассоциаций между "элементами" сознания занимают динамические единицы - умственные операции, закономерности функционирования которых Зельц пытается сопоставить с закономерностями выполнения практических действий человека. Функционирование операции, согласно Зельцу, определяется задачей, понимаемой как незавершенная схема или комплекс. Не ассоциации, а задача, заключающая в себе вопрос, выступает в системе Зельца как тот цемент, который связывает друг с другом части содержания мышления и интеллектуальные операции. Таким образом, картина психической жизни, строения психики, согласно теории Зельца, выглядит совершенно иначе, нежели во всей ассоциативной психологии и даже в Вюрцбургской школе.

Развитие антиассоциативной теории мышления открыло перед Зельцем возможность попытаться преодолеть господствовавшее в ассоциативной психологии понимание интеллектуальных процессов как чисто репродуктивных. Зельц рассматривает мышление как продуктивный процесс, хотя мышление непременно включает репродукцию и актуализацию имеющихся знаний. Основу продуктивности Зельц видит в функционировании интеллектуальных операций, направляемых содержанием задачи. Согласно Зельцу, решение задачи достигается не путем актуализации ряда ассоциаций, связанных с ее элементами, а благодаря мысленному взаимодействию субъекта с представляемым или мыслимым им содержанием задачи. Субъект, таким образом, как бы создает, творит решение задачи и в результате приходит к познанию неизвестного ему раньше отношения между компонентами задачи.

Несмотря на правильность этих положений, теория Зельца не могла решить проблему продуктивности мышления, но она поставила ее. И эта проблема до настоящего времени является весьма актуальной и мало разработанной.

Однако для развития психологии мышления главное значение приобрела не проблема продуктивности мышления, а поставленный во весь рост в работах Зельца вопрос о мыслительных операциях. И чем ближе к современности, тем этот вопрос становится все острее. В конце концов он занял центральное место почти во всех современных теориях мышления - теории Пиаже, работах Ф. Бартлетта, в необихевиористических системах, в так называемом стохастическом направлении (Джером Брунер), в программировании мышления и т. д. И тем не менее эта проблема до сих пор еще слабо разработана, что обнаружилось особенно отчетливо при попытках кибернетиков запрограммировать мышление человека при решении им задач, потому что психологи выделяют в качестве основных интеллектуальных операций слишком сложные единицы мыслительной деятельности, конкретный состав которых неизвестен.

Выделение весьма глобальных интеллектуальных операций характерно и для теории Зельца. Более же дифференцированный подход к мыслительной деятельности требовал иного метода исследования, нежели принятый Зельцем метод ретроспективного отчета. Необходимы были приемы генетического анализа мышления, а разработка их в свою очередь требовала преодоления продолжающегося отрыва психики и, в частности, мышления от деятельности человека, от взаимодействия его с окружающим миром.

Несмотря на определенное продвижение в изучении мышления на протяжении двух десятилетий его экспериментального исследования, полученные результаты не открывали каких-либо возможностей для практического их использования. Процессами мышления невозможно было управлять; результаты его трудно было контролировать. Затруднения в изучении мышления выявили кризисное состояние общей психологии. Поскольку же проблематика психологии концентрировалась преимущественно на познавательных процессах, неудачи в такой важной области, как мышление, усугубляли положение общей психологии. Не будучи в состоянии преодолеть позитивистский подход к мышлению, психологи капиталистических стран попытались найти выход из кризисного состояния путем замены одного позитивистского подхода (интроспекционистского) другим - бихевиористским.

Бихевиоризм Уотсона заменил господствовавший до него в психологии позитивизм махистского типа контовским позитивизмом, в котором непоследовательный механистический материализм был смешан с агностицизмом.

Отбросив совеем понятие сознания как ненаучное и метафизическое, Уотсон единственным предметом психологии объявил поведение, тем самым углубив разрыв сознания и деятельности.

Все ранее существовавшие проблемы психологии бихевиоризм Уотсона заменил одной - проблемой обучения или приобретения индивидуального опыта, понимаемого как формирование связей "стимул - реакция".

Таким образом, проблема мышления, едва успев родиться, уже растворилась в проблеме обучения (learning). Разные формы психической деятельности стали трактоваться Уотсоном как те или иные формы поведения, играющие различную роль в приспособлении организмов к окружающей среде. С этой функциональной точки зрения мышление стало рассматриваться как форма приспособления живого существа к новым условиям. В соответствии с поведенческим определением мышления, основными его элементами объявляются "навыки", т. е. определенные двигательные реакции, связанные с теми или иными стимулами.

Несмотря на явный механицизм такого понимания основных единиц мышления и игнорирование его познавательной характеристики, оно несло в себе определенную прогрессивную струю. Интеллектуальные действия превращались в умения, приобретаемые в процессе взаимодействия живого существа с окружающей средой. Им можно было научиться. Они регулировались внешним миром и обеспечивали приспособление к нему организма.

Определив мышление как форму поведения, бихевиористы вырвали его из узкого круга интроспективно данных явлений, но тут же отождествили с наблюдаемыми явлениями - реакциями живого существа. Хотя в наблюдаемой деятельности мышление проявлялось гораздо полнее, чем в интроспективных отчетах, сущность мышления, как и в экспериментах Вюрцбургской школы, продолжала оставаться за пределами исследования.

Это стало непреодолимым препятствием для выполнения первой необходимой задачи ученого - дать классификацию наблюдаемых явлений, установив между ними существенные связи. Отбросив познавательную функцию мыслительной деятельности, бихевиористы смогли оценивать действия организма, производимые ими в новых условиях, лишь с точки зрения их конечного приспособительного эффекта. Этой оценкой была обусловлена их примитивная классификация наблюдавшихся реакций: все действия, предшествующие появлению адаптивного ответа, были объявлены попросту ошибочными. В соответствии с этим весь процесс приспособления к новым условиям получил название "действий путем проб и ошибок". Понимание мышления как процесса проб и ошибок разбивает мышление на ряд не связанных друг с другом, разрозненных действий. Предшествующие действия не подготовляют последующие, не являются условием их осуществления. Движение мышления тем самым теряет свое внутреннее единство и перестает быть собственно процессом Полностью выпадает основная характеристика предшествующих решению "задачи" действий - анализ с их помощью проблемной ситуации и ее непрерывное преобразование. Бихевиористы признают единственную детерминацию производимых действий внешними раздражителями, предметами, входящими в проблемную ситуацию. Ни результаты собственных действий, ни отражение частей проблемной ситуации не вводятся бихевиористами в число факторов, детерминирующих процесс приспособления.

Этот механистический детерминизм, позитивистское отрицание познания как непосредственно не наблюдаемого явления привели к краху бихевиористической теории мышления. Исследователям не удавалось обнаружить более или менее стойких корреляций между изменением внешних условий и вариацией ответной деятельности животных и человека. Полученные результаты никак не укладывались в грубую схему "стимул - реакция". В результате этого бихевиорисгы почти полностью прекратили исследование мышления. Изображая крах бихевиористической методологии как сознательное решение бихевиористов отложить изучение мышления до лучших времен, современный бихевиорист Т. Кендлер пишет: "На протяжении нескольких десятилетий, в соответствии с предложением Уотсона и Хантера, иоследоваиме решения задач бихевиористами Соединенных Штатов было временно приостановлено" (Т. S. Kendler. beaming, development and thinking.-In: "Fundamentals of psychology: the psychology of thinking". ("Annals of the New York Academy of Sciences", v. 91, Art. I), 1960, p. 52).

Итак, Б первое десятилетие XX в. интроспективный метод исследования мышления был дискредитирован, а в последующие два десятилетия произошел полный крах поведенческого подхода к этой проблеме. Поэтому разработка проблемы "мышления в психологии капиталистических стран резко затормозилась.

Крах поведенческой психологии привел к тому, что на первый ллая выдвинулись TeoipiHiH, которые пытались подправить интроспективный метод, оставаясь при этом в рамках махистско-го позитивизма. Главной среди этих теорий была гештальт-психология. Одновременно с этим группа американских психологов, образовавших необихевиористическое направление, начала активно развертывать работу по перестройке поведенческой теории "а основе операционализма и логического позитивизма.

В этот период во французской психологии начал оформляться принципиально иной, непозитивистский подход к психике вообще и к мышлению в частности. В этом направлении, представленном именами Пьера Жане, Анри Валлона и Жана Пиаже, проявились традиции французской материалистической философии. К этому антипозитивистскому, материалистическому направлению примкнул известный английский психолог Фредерик Бартлетт. Эти психологи попытались преодолеть разрыв сознания, деятельности и объективной действительности, характерный для психологии сознания и бихевиоризма. Интроспективный и объективистский методы установления корреляций стимулов и ответов были заменен объективным изучением становления разных форм психической деятельности в процессе практического взаимодействия индивида с окружающим миром.

Из перечисленных трех направлений первой начала развиваться гештальт-психология.

Интроспективный метод гештальт-психологи предложили заменить феноменологическим методом.

Феноменологический метод впервые был выдвинут Ф. Брентано в работе "Психология с эмпирической точки зрения" (1874г.). Положения Брентано были развиты его учеником К. Штумпфом. Особое внимание психологов к феноменологическому методу привлек Э. Гуссерль - ученик Брентано и Штумпфа. Разработке вопросов этого метода был посвящен его труд "Логические исследования" (1900-1901 гг.).

Психологам капиталистических стран феноменологический метод представляется как резко отличный от метода интроспекции. В действительности же между этими методами нет принципиальных различий.

С точки зрения Брентано и Гуссерля, феноменологический метод представляет собой свободное описание тех "объектов", на которые направлены мысли человека. При этом необходимо совершенно отвлечься от всяких теорий, касающихся этих "объектов", и стараться описать их так, как они непосредственно воспринимаются человеком. Но под "объектами" феноменологи понимают не материальные предметы, а идеальные, психические образования, осознаваемые человеком.

Таким образом, при применении феноменологического метода, как и при интроспекции, человек имеет дело с содержанием собственного сознания. Однако в отличие от интроспективного метода феноменологический метод предлагает сосредоточиваться на феноменальном "объекте", а не на переживаниях, возникающих при его воздействии. Напомним, что Титченер, разрабатывая интроспективный метод, запрещал испытуемым сообщать непосредственно о действующих "объектах". Эти последние объявлялись вторичными образованиями, создаваемыми самим человеком на основе непосредственно данных ощущений. Поэтому отчеты об объектах Титченер называл "стимульной ошибкой" (stimulus-error) и отбрасывал их.

Феноменологический метод далее исключал из сферы феноменологического описания акты сознания, поскольку, по мнению феноменологов, при попытках осознать акты или психические действия, эти последние сливаются со своими объектами.

Метод феноменологического описания привлек внимание ряда психологов и был принят ими как замена интроспективного метода. Популярность его возросла в результате краха поведенческого подхода к сложным формам психической деятельности.

Этот метод образовал основу феноменологического направления в современной психологии капиталистических стран. Основной проблемой этого направления является проблема восприятия, но результаты своих исследований феноменологи широко применяют к проблемам мышления.

Какое же значение имеет феноменологический метод? Может ли он в действительности дать что-либо для психологической науки? Имеет ли он дело с какими-то реально существующими явлениями?

Феноменологический метод связан с очень важной, но ограниченной областью психики человека - с осознанным отражением окружающих объектов. Именно -поэтому пользующиеся им психологи, как это будет показано дальше, получают интересные результаты, обогащающие психологические знания. Однако значительная часть психических явлений вообще не осознается человеком. К этой неосознаваемой области относится почти вся сфера умственных действий или операций, которые складываются в процессе онтогенеза и затем совершаются ,в крайне сокращенной, недоступной самонаблюдению форме.

Методика экспериментов феном оно логов обычно строится так, чтобы обеспечить объективность результатов. Предъявляя те или иные объекты в варьирующихся условиях, экспериментаторы требуют не только словесного описания появившегося образа, но и зарисовок, выбора из нескольких заранее подготовленных рисунков того, который более точно соответствует образу и т. д. Важное значение придается повторяемости эксперимента в тождественных условиях.

Никакой метод, однако, нельзя отделять от той теории, которая его породила и содержание которой неизбежно в него включено. Это в полной мере относится к феноменологическому методу. В нем заключено понимание психики как совокупности появляющихся перед глазами наблюдателя "феноменов", о которых человек должен сообщить, абстрагируясь от всех ассоциаций, вызываемых этими "феноменами", и воздерживаясь от отнесения его как к миру реальных объектов, так и к области собственных переживаний.

Согласно взглядам психологов-феноменологов, в "феноменах" сущность и явление совпадают. Это положение и является основной теоретической ошибкой феноменологов.

Первыми представителями феноменологического направления в экспериментальном исследовании психики вообще и мышления в частности стали представители гештальт-психологии. Слова одного из них - К. Коффки - показывают, насколько тесной оказалась связь между феноменологической позицией и "нейтральным" монизмом или махизмом в этом направлении. "Когда я говорю о восприятии, - пишет Коффка, - я не имеют в виду специфической психической функции; все, что я желаю обозначить этим термином, относится к области опытов, которые не являются просто "воображаемыми", "представляемыми" или "мыслимыми". Таким образом, я бы назвал восприятием письменный стол, за которым я сейчас пишу, аромат табака, который я вдыхаю из моей трубки, или шум уличного движения под моим окном. Иначе говоря, я хочу использовать термин "восприятие" таким путем, чтобы исключить всякое теоретическое предубеждение... я нуждаюсь в термине, который является нейтральным" (К. Коffka. Perception: an introduction to the Gestalt theorie. - In: Classics in Psychology" ("Philosophical Library"). New York, 1961, p. 1130). Основы феноменологических взглядов были привиты гештальтистам их учителем Штумпфом. Так, Макс Вертгаймер в продолжение 1901 - 1903 гг. работал под его руководством, защитив в 1904 г. докторскую диссертацию у Кюльпе. Вольфганг Келер в 1909 г. под руководством Штумпфа выполнил свою докторскую диссертацию. Наконец, подготовкой докторской диссертации Курта Коффки, которую он защитил одновременно с Келером, также руководил Штумпф.

Влияние феноменологии усилилось после выхода в свет в начале XX в. труда Э. Гуссерля "Логические исследования", что особенно повлияло на воззрение Келера.

На формирование философских взглядов гештальтистов большое влияние оказал махизм, но философские позиции махизма были слиты со старой психологической системой, против которой и выступили гештальтисты - системой, рассматривавшей ощущения как основные и первичные элементы непосредственного опыта, а предметы как комплексы ощущений.

В противоположность этому, уже первые наблюдения Верт-гаймера над стробоскопическим движением указывали на то, что человек не осознает отдельных ощущений, а воспринимает некоторые целостные образования. Поэтому гештальтисты дополнили позитивистско-махистские позиции феноменологическим методом, подчеркивающим "объектный" (не объективный!) характер непосредственного опыта.

Защите феноменологического метода и выяснению его отношения к теории гештальта Келер посвятил объемистый труд "Место значимости в мире фактов". В предисловии к нему он писал: "Я считаю, что мы до тех пор не будем в состоянии решить окончательно наши проблемы, пока не вернемся к источникам наших понятий - иными словами, пока мы не будем использовать феноменологический метод, качественный анализ опыта" (W. Kohler. The place of value in a world of facts. New York, 1938, p. VII).

Отправляясь от феноменологического метода, апеллирующего к осознаваемым психическим явлениям, гештальтисты основным и первичным содержанием психики объявили целостные образования - формы, или гештальты, а ощущения - результатом последующего анализа этих форм.

Всю психическую деятельность, поскольку она не выявлялась феноменологическим анализом, гештальтисты свели к физическим (электрическим) процессам в мозгу и, таким образом, вывели из сферы психологического исследования.

Эти положения и феноменологический метод стали основой гештальтистской теории мышления, которая в наиболее отчетливой форме представлена работами Келера и Вертгаймера. В этой теории слиты интересные наблюдения, правильное описание того, как меняется в ходе мышления отражение человеком материала, над которым он работает, и идеалистическая, совершенно умозрительная интерпретация этих наблюдений. Гештальтистская теория мышления развивается в русле сенсуалистического направления: в противоположность Вюрцбургской школе, "материя" мышления объявляется ею непременно сенсорной. Но этот сенсуализм отличен от дискретного сенсуализма Вундта и Титченера. Дело заключается не только в том, что гештальтисты выделяют более крупные, нежели ощущения, единицы анализа. Согласно теории гештальта, поле восприятия, или феноменальное поле, образует непрерывное целое, в котором каждый "объект" включен в сложные отношения с другими "объектами", определяющими свойства этого "объекта".

Задачу психологического исследования мышления гештальтисты ограничили лишь описанием изменений, происходящих в поле восприятия, или феноменальном поле -индивида. Несмотря на то, что гештальтисты стремились изобразить мышление как целостный процесс, оно предстает как смена дискретных состояний феноменального поля. Каждое из этих состояний не зависит от предшествующего. Их чередование определяется якобы стремлением феноменальных систем к равновесию, к образованию устойчивых гештальтов.

Сам мыслящий индивид предстает в этой теории как пассивный носитель феноменальных полей. Роль умственной и практической деятельности в процессе решения задач полностью отбрасывается гештальтистами. Таким образом, гештальт-теория мышления является в известной степени антиподом теории Зельца, в которой основное внимание уделялось именно мыслительной деятельности. Значение гештальт-теории мышления заключается в анализе тех изменений, которые происходят в предметном содержании задачи в ходе ее решения. Эксперименты гештальтистов показывают, как меняется отражение человеком проблемной ситуации по мере продвижения решения.

В экспериментах при этом выявился тот важный факт, что новые свойства и качества компонентов проблемной ситуации воспринимаются лишь тогда, когда эти компоненты оказываются включенными в новые отношения.

Но гештальтисты не только абсолютизируют эту важную сторону мышления, выдавая ее за единственное содержание процесса решения задач. Они извращенно толкуют весь процесс, по существу отождествляя проблемную ситуацию с ее отражением в мышлении человека, сливая их в одном феноменальном поле или, точнее, сводя объективную ситуацию к наглядному содержанию сознания. Гештальт-теория, следовательно, вполне последовательно проводит тот отрыв мышления от объективной реальности и деятельности человека, который был характерен для ряда предшествующих теорий.

Целью опытов гештальтистов было выявление отличия структур феноменального поля в начале и в конце решения задач. Эксперименты показали, что происходящие изменения не ограничиваются восприятием каких-то новых качеств или отношений объектов: вся "феноменальная" ситуация (т. е. отражение в наглядной форме реальной ситуации) приобретает иную структуру, складывается в новый гештальт.

Эти факты, рассматриваемые с точки зрения объективного понимания мышления как процесса познавательного взаимодействия человека с отражаемыми им объектами, указывают на важность активной мыслительной деятельности человека, на значение анализа и выделения различных отношений между элементами задач.

Однако сами гештальтисты все изменения структур объясняют "силами", действующими внутри этих структур и переводящими "плохие" структуры в "хорошие". В этом снова проявляется крайний феноменализм гештальтистов, замыкающий все мышление в узкий круг наглядного содержания сознания.

На основе анализа изменения "структур" в ходе решения задачи гештальтисты пытаются решить проблему продуктивного мышления, занимающую в их работах ведущее место. В отличие от Зельца, который продуктивность мышления пытался объяснить функционированием интеллектуальных операций, Келер, Коффка и Вертгаймер основу продуктивности мышления видели во внезапном постижении или уяснении существенных отношений внутри проблемной ситуации. При этом снова не указывается никаких факторов, подготавливающих такое постижение.

Более того, из всего контекста гештальт-теории следует, что правильнее было бы говорить о самопроизвольном появлении в уме человека структуры решения задачи: не человек уясняет себе существенные отношения в задаче, а они уясняются ему в результате спонтанного действия сил в "феноменальной" ситуации задачи.

В результате правильное наблюдение о необходимости понять все отношения в предметном содержании задачи для успешного ее решения буквально тонет и растворяется в гештальтистских его интерпретациях и объяснениях.

Свое понимание мышления как схватывания существенных отношений в ситуации гештальтисты противопоставляют взглядам бихевиористов, толковавших этот процесс как действие проб и ошибок.

Спор этот продолжался в течение нескольких десятков лет, теряя свою актуальность по мере того, как все более и более выяснялась несостоятельность обеих теорий мышления.

Описательный и констатирующий характер исследований гештальтистов, невозможность на основе их теорий предсказывать и контролировать процесс мышления, и вместе с тем крах чисто поведенческого подхода к мышлению - все это привело к тому, что психологи стали отходить от позитивистских способов толкования и исследования психики вообще и мышления в частности.

Попытки выйти за пределы позитивизма воплотились в работе по перестройке бихевиористической системы взглядов.

Основные усилия настроенных пробихевиористически психологов были направлены на решение вопроса о характере и роли внутренних условий организма, подвергающегося воздействию, в детерминации его извне наблюдаемого поведения. Эксперименты убедительно доказывали необходимость введения в теорию понятий, которые относились к явлениям, непосредственно не наблюдаемым, но опосредствующим влияния внешней среды на организм. В результате в начале 30-х годов некоторые психологи предложили дополнить поведенческую теорию понятиями "промежуточных переменных". Однако введение под давлением фактов понятия промежуточных переменных противоречило позитивистско-эмпирической основе психологии поведения: ведь промежуточные переменные не могли наблюдаться непосредственно. Выход из этого затруднения бихевиористы нашли в логическом позитивизме и операционализме. В соответствии с этими философскими позициями необихевиористы объявили промежуточные переменные либо чисто логическими построениями, либо синонимами действий, совершенных организмом в экспериментальной ситуации.

Так, Спенс следующим образом определяет промежуточные переменные: "Единственные значения, которые в настоящее время имеют эти теоретические промежуточные построения, даны уравнениями, связывающими их, с одной стороны, с известными экспериментальными переменными - измерениями окружающих условий, и изменениями поведения, с другой. Такие уравнения образуют определение этих терминов" (К. W. Sреnсе. The postulates and methods of behaviorism. - "Psychological Review", 1948, v. 55, N 2, p. 74-75).

Однако логический позитивизм и операционализм не раскрывают, каково должно быть конкретное содержание научных понятий. Этот вопрос и встал перед необихевиористами. Толмен попытался построить теорию, в которой понятия для промежуточных переменных были заимствованы из психологии сознания, в частности из гештальт-психологии. Эта теория, однако, не удовлетворила подавляющее большинство необихевиористов.

В этой атмосфере начало распространяться в психологии капиталистических стран павловское учение, быстро привлекшее внимание необихевиористов. Оно и было использовано для обновления поведенческой теории. Из учения И. П. Павлова необихевиористы заимствовали всю терминологию, основную классификацию явлений поведения, выводы о стадиях образования условных рефлексов. Особо пристальное внимание было уделено той части павловского учения, которая касалась образования в результате условнорефлекторной деятельности систем временных связей, опосредствующих влияние внешних раздражителей. Это положение И. П. Павлова и было использовано такими бихевиористами как Халл, Спенс, Мальцман, Кофер и другими для построения новой теории промежуточных переменных.

Весь этот процесс использования павловского учения представлял собой по существу его позитивистскую обработку и, следовательно, искажение. Павловские термины были наполнены чисто поведенческим содержанием. Понятие же временных связей было заменено понятием навыка. Этот последний и был объявлен основной единицей промежуточных переменных, выражающих результат взаимодействия индивида с окружающей средой. Бихевиористы признали, что основными закономерностями формирования навыков являются открытые И. П. Павловым закономерности условнорефлекторной деятельности.

Введение навыка в качестве основной промежуточной переменной сводит весь результат условнорефлекторной деятельности лишь приобретению реакций. Понятие навыка определяется необихевиористами как потенциально существующая в организме возможность реагировать определенным образом на те или иные элементы окружающей среды. Но характеристика этих элементов эксплицитно не входит в число промежуточных переменных. Лишь около символа, обозначающего навык, необихевиористы помещают маленький значок, указывающий, что навык связан со стимулом. Последний выступает лишь как толчок или повод для реакции. Таким образом, качественное своеобразие каждого предмета поглощается той реакцией, которую он вызывает, и растворяется в ней.

Важно, однако, отметить, что эта теория означает отход бихевиоризма от чисто позитивистских позиций. Ряд необихевиористов специально подчеркивает, что о промежуточных переменных никогда нельзя судить по какому-либо одному внешнему проявлению. В зависимости от условий они могут выражаться в различных и даже противоположных явлениях. Этот факт, рассмотренный в аспекте проблемы мышления, ведет к определенным философским выводам: с теорией промежуточных переменных появляется проблема сущности мышления. Хотя эта имплицитно существующая и прорвавшаяся вопреки намерению необихевиористов сущность представляет собой лишь сущность первого порядка и толкуется бихевиористами искаженно, фактом остается то, что с поверхности явлений мышления бихевио-ристы ушли в мир того, что может только. проявляться и что требует опосредствованного метода изучения.

Порок необихевиористического толкования мышления заключается, во-первых, в устранении существенной его характеристики, как отражения окружающей среды и, во-вторых, в неправильном отождествлении мыслительной деятельности с практическими, инструментальными действиями. В действительности, все практические действия формируются непременно на основе аналитико-синтетической деятельности, направленной на обследование ситуации и выделение в ней необходимых для осуществления действий предметов и их отношений. Анализу и синтезу подвергаются и собственные действия индивида.

Эта аяалитико-синтетическая деятельность и есть собственно мыслительная деятельность.

Хотя необихевиористы и растворяют мышление в практической деятельности, их исследования раскрывают ряд закономерностей именно мыслительной деятельности. Происходит это потому, что свои эксперименты по изучению мышления необихевиористы проводят в основном с высшими животными и детьми. У животных и детей раннего возраста собственно мыслительные, аналитико-синтетические операции включены в практическую деятельность. Поэтому изучение этой последней вскрывает и закономерности простейших форм мыслительной деятельности.

Однако с таких методологических позиций невозможно иметь дело с мышлением взрослого человека, с его умственной деятельностью, заключающейся как раз в анализе и синтезе в умственном плане представляемых ситуаций.

Умственная деятельность человека - тот порог, перед которым остановились необихевиористы.

Итак, к середине текущего века изучение мышления в психологии капиталистических стран привело к накоплению внутри феноменологического и бихевиористического направлений разнородного эмпирического материала, частично касающегося изменений в отражении проблемной ситуации и частично относящегося к характеристике деятельности в ходе решения задач. Позитивизм обоих на прав лени и допускал лишь поверхностные односторонние обобщения и препятствовал глубокому теоретическому анализу всего имеющегося материала. Исследователи убеждались в том, что возможности обоих направлений по существу исчерпаны. Все эти обстоятельства вызвали застой в разработке проблемы мышления. Об этом свидетельствуют следующие цифры. В период с 1950 по 1954 г. в основном библиографическом журнале психологии "Psychological Abstracts" лишь 5,9% работ касалось проблем мышления и воображения.

Тяжелое положение в области исследования мышления стало в конце 40 - начале 50-х годов предметом широкого обсуждения, особенно в связи с развитием кибернетики. Работа представителей этой науки по созданию "думающих" машин показала, что дальнейшее продвижение в этой области требует теории умственной деятельности человека. Машина согласно алгоритмам перебирает вое возможные операции и способы решения, з то время как "мышление человека отличается высочайшей избирательностью. Теория мышления и должна была вскрыть законы этой избирательности, законы человеческого мышления. Но психологи не могли предложить такой теории.

Этот застой в изучении мышления они объясняли тем, что не было соответствующих методов исследования. Но, как правильно отметила Хайбредер (Эта оценка Хайбредер, как и мнение других психологов, приводится в работе: F. Bresson. Quelques aspects de la psychologie de la pensee. - "Journal de Psychologie normale et pathologique", 1954, N 1-2), необходимые методы могут быть разработаны лишь на основе научной теории мышления. Некоторые исследователи высказывали мысль, что экспериментальное изучение тормозится тем, что не ставятся точные и четкие проблемы. Соглашаясь с этим, французский психолог Брессон (Там же) резонно замечает, что для постановки точных проблем нужна четкая концепция мышления. Многие психологи выступили с резкой критикой существующих теорий мышления. Так, Джильберт Риль пишет, что до последнего времени при изучении мышления применялся локковский аппарат наблюдения, который вовлек психологов в бесполезное предприятие дать систематическую информацию "о мифических интроспектабельностях".

"Экспериментальное исследование мышления было в целом непродуктивным, - заключает Риль, - так как исследователи имели путаные или ошибочные понятия о том, что они искали.

Чтобы устранить эту путаницу, сейчас необходима не экспериментальная, а упорная теоретическая работа" (G. Ryle. Thinking. - "Acta Psychologica", 1953, vol. 9, N 3, p. 195-196).

Одновременно с этим критическим отношением к проведенным исследованиям психологи стали пробовать оживить работу в области изучения мышления.

Была проделана определенная работа по обобщению экспериментальных и теоретических исследований (W. E. Vina eke. The psychology of thinking. New York, 1952; P. O1erоn. La resolution des problemes et la rigidite mental. - "L'Annee psychologique", 1955, N 1; D. W. Тау1оr and O. W. MсNemar. Problem solving and thinking.- "Annual Review of Psychology", 1955). В 1954 г. в Америке состоялась специальная конференция, посвященная проблеме решения задач. Между рядом университетов и военными ведомствами были заключены контракты, предусматривающие обширные исследования по психологии мышления. В 1955 г. в университете Колорадо состоялся первый Б истории американской психологии симпозиум, посвященный психологии познания. Участники симпозиума единодушно констатировали, что "в продолжение длительного времени психологи Америки игнорировали то, что можно рассматривать как основную задачу психологии - научное понимание познавательного поведения человека" ("Contemporary approaches to cognition". Harvard University Press. Cambridge, 1957, p. V).

Во всех докладах на этой конференции в той или иной форме ставились вопросы об отношении психики и познания к окружающей среде и деятельности человека. Так, в докладе Э. Брунсвика (E. Вrunswik. Scope and aspects of the cognitive problem.- In: "Contemporary approaches to cognition") подчеркивалась необходимость решать проблему познания, рассматривая отношение организма к окружающей среде. Брунсвик указывал, что под средой следует понимать объективную среду, а не психологическое окружение в духе Курта Левина.

Проблеме соотношения поведения и познания был посвящен доклад Лиена Фестингера (Cм. L. Festinger. The relation between behaviour and cognition.- In: "Contemporary approaches to cognition", p. 128), в котором развивалась идея о ведущей роли действий и поведения в формировании знаний человека. По мнению Фестингера, в ходе жизнедеятельности личности возникают диссонансы между познанием и поведением или деятельностью, и эти диссонансы разрешаются путем перестройки систем знаний. Участники симпозиума высказали мнение об ослаблении влияния узкого операционализма (разновидность современного позитивизма) на исследование познания. "Прошло то время, - пишет в заключительной статье Ф. Гейдер, - когда по крайней мере некоторые психологи думали, что все, что следует делать, - это измерять входящую информацию (input) и обратную отдачу (output) и (находить между ними корреляции" (F. Heider. Trends in cognitive theory.- In: "Contemporary approaches to cognition", p. 207). Сдвиги в методологических позициях обусловили потерю популярности феноменологического направления, занимающего в настоящее время небольшое место среди других подходов к мышлению.

В то же время произошли определенные изменения внутри как поведенческого направления в исследовании мышления, так и феноменологического. Эти изменения обусловлены в значительной мере влиянием кибернетики, которая поставила лсихологоз перед практической необходимостью изучать не результат мыслительной деятельности в его зависимости от тех или иных условий, но самый процесс мышления, его основные звенья и закономерности смены его основных этапов. Создание "думающих" машин нацеливало психологов на изучение мышления человека, а не животных.

В результате феноменологическое направление уже не удовлетворяется описанием тех изменений в структуре феноменального поля, которые характеризуют окончательный этап решения задач. Теперь на первый план выдвигается проблема процесса решения, последовательность его стадий. В соответствии с постановкой этой проблемы внутри феноменологического направления выделилась микрогенетическая школа, стремящаяся изучить генезис решения задач.

Представители же необихевиористического направления в последние годы начали активно изучать мыслительную деятельность не животных, но детей и речевого мышления взрослого человека. Основное внимание при этом уделяется исследованию тех промежуточных переменных, которые опосредствуют процесс мышления человека.

К поведенческому направлению примыкает факторный анализ интеллекта, ограничивающий задачу исследования установлением корреляций между ответами человека на различные тесты.

При наличии высоких корреляций представители факторного анализа делают вывод о существовании у человека некоторой способности или Интеллектуаяыного фактора, который опосредствует ответы людей на определенный тип задач.

Несмотря на значительное оживление работы и феноменологического и поведенческого направлений, сохранение ими старых позиций обусловливает крайнюю односторонность результатов экспериментальных исследований. Данные, полученные психологами разных школ, не соотносятся друг с другом. Даже среди приверженцев одних и тех же взглядов исследования ведутся разобщенно; не выделены основные линии работы.

Критикуя современное состояние психологии мышления, американский психолог Хармс справедливо пишет о "трагическом отсутствии координации, интеграции и даже более того - отсутствии основной перспективы, определенных главных принципов и предположений, необходимых для интеграции данной области в единое целое" (Е. Harms. Introduction: United States Psychology of tomorrow. - In: "Fundamentals of psychology: the psychology of thinking". "Annals of the New York Academy of Sciences", v. 91, Art. I, 1960, pp. 4-5).

Таким образом, психология мышления продолжает оставаться в неудовлетворительном состоянии. Многие психологи указывают на крайнюю неопределенность и двусмысленность понятий, бытующих Б этой области психологии. Эти понятия, как правильно отмечает Гилфорд (J. P. Guilford. Basic conceptual problems in the psychology of thinking. - In: "Fundamentals of psychology: the psychology of thinking"), заимствованы из разных философских и психологических направлений, и по содержанию несовместимы друг с другом.

Слабость теоретической работы приводит к накоплению обширного, но крайне сырого фактического материла, который трудно обобщать и синтезировать. Продолжая пессимистическую оценку психологии мышления, Хармс указывает на отсутствие усилий со стороны психологов "довести научно сырой материал до законченного продукта" (E. Harms. Introduction. United States Psychology of tomorrow. - In: "Fundamentals of psychology: the psychology of thinking", p. 5).

Разочаровавшись в возможностях существующих теорий, некоторые психологи, например Рей и Ундервуд, доходят до утверждений о ненужности в настоящее время теории мышления. На такой же позиции стоит Данкен. "Хотя теоретические выводы, - пишет он, - и не являются очень нежелательными, главное, что нужно в области решения задач, - это определить функциональные отношения между независимыми переменными и решением задач" (C. P. Duncan. Recent research on human problem solving. - "Psychological Bulletin", 1959, vol. 56, N 6, p. 425).

В этой атмосфере борьбы эмпирико-позитивистского подхода и антипозитивистской методологии все большее внимание, признание и развитие получают исследования, строящиеся на материалистических позициях в их вариации от стихийно-материалистических до сознательных диалектико-материалистических взглядов. Центральными фигурами в этом направлении являются известный французский психолог Анри Валлон, крупный швейцарский психолог Жан Пиаже и ведущий английский психолог Фредерик Бартлетт, имеющие многих учеников и сотрудников. Основное внимание они уделяют не частным, хотя и важным вопросам мыслительной деятельности, но созданию теории развития мышления и интеллекта. Возникновение мышления и вообще всех форм психики человека они выводят из различных видов взаимодействия человека с окружающей его средой - физической и социальной. Генетическим источником мышления объявляется практическая деятельность развивающегося человека. Эта генетическая связь мышления и деятельности делает возможным, по мысли Ф. Бартлетта, перенесение на мышление ряда особенностей и закономерностей функционирования двигательных навыков и умений.

Принцип взаимообусловленности интеллекта и деятельности в онтогенетическом плане начал разрабатываться Пьером Жане и получил оригинальное и плодотворное воплощение в работах Жана Пиаже.

Развитие своей концепции Пьер Жане начал с критики как интроспективной психологии сознания, так и бихевиоризма.

Жане считает, что сознание и мышление человека формируются в ходе практических действий человека с окружающими его предметами. В соответствии с этим он определяет психологию как науку о человеческой деятельности, или способах действия человека. Эти последние он называет словом conduite - поведение. Жане специально подчеркивает, что это понятие нужно отличать от comportement, которое также обозначает поведение, но имеет дополнительный оттенок примитивных механических реакций. В этом смысле образ или способ действий Жане определяет как высшую форму поведения.

По мнению Жане, последовательная реализация положения о формировании мышления и интеллекта в процессе деятельности человека требует генетического подхода к этим формам человеческой психики. Лишь изучая ребенка, можно понять механизмы мышления взрослого человека.

Особо важное значение Жане придает изучению элементарного, или доречевого, интеллекта, представляющего собой специфические практические действия с материальными предметами и образующего основу для усвоения языка и формирования вербального интеллекта.

Результатом практических интеллектуальных операций является создание определенных объектов, называемых Жане интеллектуальными объектами. Каждому из них Жане присваивает особое, всегда образное наименование: "корзина с яблоками", "шнурок", "часть пирога" и т. д. Интеллектуальный объект представляет собой материальный предмет, разные части которого в результате деятельности приобретают значение сигналов для различных интеллектуальных актов, а сам предмет в своей целостности вызывает операцию иную, нежели его части. "Истинные интеллектуальные объекты, - пишет Жане, - являются внешними по отношению к организму и формируются в результате телесных действий, направленных на внешнее, действий, которые и представляют собой действительный объект психологии" (P. Jаnet. L'intelligence avant le langage. Paris, 1936, p. 10).

Интеллектуальные операции, концентрирующиеся вокруг интеллектуальных объектов, образуют определенные системы, которые характеризуются тем, что каждая из входящих в них операций имеет обратную ей. Проиллюстрируем изложенные выше теоретические положения на примере интеллектуального объекта "корзины с яблоками". Формирование его предполагает наличие у ребенка операций различения отдельных объектов - "яблок", которые должны быть собраны в одно вместилище - "корзину". Затем у ребенка должно быть образовано действие наполнения "корзины" и обратное ему - опустошения ее. Наконец, ребенок должен овладеть операцией перемещения собранных вместе "яблок" посредством действий, направленных на "корзину".

Овладение простыми формами интеллектуальных операций и формирование элементарных интеллектуальных объектов делает возможным приобретение более сложных операций, образующихся путем комбинаций уже имеющихся. Так, интеллектуальное действие, формирующее такой объект, как "корзина с яблоками", делает возможным более сложное интеллектуальное поведение, результатом которого является "шкаф" или "комод с ящиками": для этого нужно многократно повторить первое интеллектуальное действие, а затем его же применить к результатам - нескольким "корзинам", объединив их в одной большой "корзине" - шкафу.

Полностью сформировавшись, интеллектуальные операции могут постепенно утратить характер наблюдаемых извне действий и приобрести свойство умственных. В этом видоизменении интеллектуальных операций ведущую роль играет овладение ребенком речью, которое подготавливается на стадии элементарного интеллекта. Так, по мнению Жане, если бы у ребенка не было интеллектуального объекта - "корзины с яблоками", он не мог бы овладеть словами, ибо слова представляют собой также специфические "корзины", в каждой из которых находятся сходные объекты.

Все операции, которые ребенок выучился применять к интеллектуальным предметным объектам, он может реализовать применительно к абстрактным понятиям.

Овладев речью, ребенок приобретает способность говорить о своих действиях. Такие "проговариваемые" действия и образуют план собственной мысли.

Теория Жане представляет собой первую в истории психологии попытку раскрыть взаимодействие - сознания и деятельности в процессе формирования мышления человека. Для построения своей теории Жане привлек весь свой огромный опыт психолога и психиатра, всю эрудицию ученого, прекрасно владеющего данными не только в собственной области исследования, но и в смежных науках. Но, создавая генетическую теорию интеллекта, Жане не смог найти и привлечь почти ни одного экспериментального исследования, проведенного на детях, которое могло бы подтвердить его положения. Развернуть же собственные эксперименты он уже не успел. В своей работе "L'intelligence avant le langage" (1936) Жане завещал Жану Пиаже подробно изучить формирование интеллектуальных операций детей, стадии их развития и строение интеллекта.

Отсутствие необходимого экспериментального материала может частично объяснить некоторую переоценку Жане деятельности в формировании мышления и интеллекта человека. Так, некоторые определения, даваемые Жане мышлению, представляют это последнее как переработанное воспроизведение лишь внешней деятельности. Роль же окружающего мира в формировании мышления при этом затушевывается. Говоря о своей системе психологии, Жане подчеркивает, что в ней "внешнее наблюдамое действие представляет собой основное явление, а внутренняя мысль есть лишь репродукция, комбинация этих внешних действий в сшфащвнной и специализированной форме" (P. Janet. - In: "A history of psychology in autobiography", 1930, vol. I, p. 131).

Толкование мышления как репродукции собственной деятельности человека выражает протест Жане против пассивности интроспективной психологии сознания. Стремясь преодолеть ее, Жане впадает в философскую ошибку, характерную для бихевиоризма.

В отличие от системы Жане теория интеллекта Пиаже строится на богатейшем экспериментальном материале, полученном самим психологом и его сотрудниками.

Главные положения ее сходны с развиваемыми в работах Жане.

Основной факт, из которого исходит Пиаже в своем анализе становления интеллекта, заключается в том, что каждый организм существует в определенной среде, к которой он должен приспосабливаться, чтобы выжить. Такое приспособление, или уравновешивание организма и среды, достигается посредством практического взаимодействия живого существа с окружающими условиями. На высшей ступени эволюционного развития это практическое взаимодействие, все усложняясь, (порождает различные устойчивые способы уравновешивания. Их совокупность, согласно теории Пиаже, может быть названа интеллектом, или основными механизмами мышления.

Каждый из этих способов представляет собой специфическую видоизмененную умственную форму существования внешних действий с предметами. Интеллект же существует как система или структура операций, которые могут производиться мысленно и выполнять функцию уравновешивания организма со средой. Хотя в результате постоянных перемещений и действий с предметами человек воспринимает внешний мир все время в разных аспектах, существующие у него системы операций, способные восстановить исходное расположение и состояние объектов, обеспечивают инвариантность знаний человека об объектах.

Придавая огромное значение внешней практической деятельности в формировании мышления, Пиаже, однако, не делает ее лемиургом психики. Мышление и интеллект представляют собой также определенные системы понятий об окружающем мире. Эти понятия формируются на основе практической деятельности, но являются воспроизведением в психической форме не деятельности, а объективной действительности. "Главные "категории", - пишет Пиаже, - которые использует интеллект, чтобы а дал тироваться к внешнему миру, - пространства и времени, причинности и субстанции, классификации и числа и т. д.- соответствуют определенному аспекту действительности..." (J. Рiaget. La naissance de l'intelligence chez l'enfant. Paris, 1935, p. 16).

Следует, однако, отметить, что Пиаже не всегда последовательно выдерживает это материалистическое толкование отношения понятий, деятельности и объективной действительности. Анализируя формирование познавательных структур в математике, он объявляет математические понятия отражением собственных действий субъекта, но не свойств реальных объектов.

Несмотря на такие ошибки, теория Пиаже в целом реализует правильный подход к проблеме мышления, решая ее с позиций единства сознания и деятельности.

Работы Пиаже оказали значительное влияние на психологов, начавших разрабатывать проблемы генезиса интеллектуальной деятельности применительно к развитию ребенка при помощи различных объективных методик (A. Rey. L'intelligence pratique chez l'enfant. Paris, 1935; M. Lambercier et A. Rey. Contribution a l'etude de l'intelligence pratique chez 1'enfant. - "Archives de Psychologic", 1936, vol. 25).

Еще более углубленную трактовку соотношение мышления, деятельности и окружающих условий получает в диалектико-материалистической теории Анри Валлона (Детальный анализ его концепции см. в главе "Проблема развития умственной деятельности в трудах Анри Валлона") Генетическая связь деятельности и мышления не означает, по мысли Валлона, что мышление человека развивается прямо и непосредственно из практического интеллекта, из сенсомоторных схем, обеспечивающих адаптацию индивида к физической среде. Влияния социальной среды определяют качественное отличие сенсомоторного практического интеллекта от умственной деятельности человека. Функцией сенсомоторного интеллекта является приспособление к физической среде, непосредственное удовлетворение потребностей организма. На этом уровне интеллектуальные практические действия направлены не только на познание свойств и качеств окружающих объектов, но и на получение полезного результата. Переключение интеллектуальной деятельности непосредственно на познание вещей стало возможным, согласно теории Валлона, лишь в результате включения нового фактора - социального окружения. Это последнее обусловливает появление у ребенка новой - имитирующей - формы деятельности, которая имеет социальную природу. Вначале эта имитирующая или моделирующая деятельность вызывается лишь социальными образцами - действиями окружающих ребенка людей, но затем она переносится и на различные предметы. Согласно Валлону, эта специфическая форма деятельности, вызываемая социальным общением, является основным способом формирования у ребенка плана представления окружающего мира.

Имитирующая деятельность является также способом формирования умственных действий. Ведь эти последние суть представляемые, воображаемые действия. В их основе лежит деятельность ребенка, моделирующая действия других людей и затем переносимая на свои собственные. Так раскрывает Валлон переход внешних действий во внутренние и изначально социальную природу мышления ребенка.

Позиции, характерные для кратко очерченного выше третьего направления в современной психологии мышления, начинают завоевывать все больше сторонников в зарубежной психологии. Все более настоятельно звучат голоса о необходимости пересмотреть теоретические и методологические основы об щепоихо логической теории в духе антипозитивизма. Делаются попытки создать теорию поведения человека, в которой было бы раскрыто (взаимоотношение таких (факторов, как познание, деятельность и окружающая среда. Именно на этот путь толкают психологов работы в области кибернетики. Ее представители в последнее время сами пытаются создать теоретическую модель мышления, воспроизводимого на электронно-счетных устройствах. Этапы этой плодотворной и интересной работы представлены в циклах исследований А. Ньюэлла, Дж. Шоу и Г. Саймона. Основная цель исследований - создать программу мышления человека, программу решения им задач, которая могла бы быть закодирована для счетной машины и выполнена этой последней. Эта программа и представляет собой соответственно теорию решения задач, объясняющую непосредственно наблюдаемое поведение в процессе работы над задачей. Предварительный набросок программы делается на основе различных данных, имеющихся в конкретных психологических исследованиях мышления. Программа вводится в машину, которой затем предъявляются определенные задачи. Если машина не может их решить, те или иные части программы видоизменяются.

Основной психологической теорией, из которой исходит это направление программирования мышления, является, по словам Ньюэлла, Шоу и Саймона, теория Зельца (A. Newell, J. С. Shaw & Н. A. Simon. Elements of a theory of human problem solving. - "Psychological Review", 1958, vol. 65, N 3, p. 151), впервые использованная для построения программы игры в шахматы голландским ученым Адрианом де Гроотом. Как и в теории Зельца, основным понятием программирования мышления является понятие операции. Но в отличие от теории Зельца, выделившего в качестве основных операций очень сложные интеллектуальные действия, основная единица программы - элементарная, далее неразложимая операция. В программе должна быть точно определена последовательность ряда операций, образующая стратегию, в которой каждая последующая операция детерминируется результатами предыдущих действий.

Как и в теории Зельца, указывают программисты, в программах проблема принимает форму "антиципирующей схемы": Нужно найти X, который находится в отношении Р к данным элементам Е. В программе и указывается, как именно нужно искать этот X, какие элементарные операции и в какой последовательности следует совершать.

Тот факт, что машина может выполнять сложную последовательность действий, имитирующую реальный процесс мышления человека, программисты считают решительным опровержением различного рода идеалистических представлений о мышлении. "Если счетная машина, - пишут Ньюэлл и Саймон, - выполняет процессы и, совершая их, имитирует человеческое мышление, то это значит, что никакая виталистическая тайна не может быть скрыта в исходных положениях теории" (A. Newell and H. A. Simon. The simulation of human thought - "Current trends in psychological theory. A bicentennial program". University of Pittsburgh Press, 1961, p, 157).

Теория мышления, основывающаяся на построении программ, имеет отчетливую антипозитивистскую направленность. Если представить себе организм, пишут теоретики-программисты, как совокупность эффекторов, рецепторов и контрольной системы, их соединяющей, то программа является теорией контрольной системы. Эту позицию программисты противопоставляют бихевиоризму, ограничивавшемуся изучением корреляций стимулов и ответов и отводившему мозгу роль распределительного щита. Эти исходные "принципы, по мнению программистов, имели свое историческое оправдание в борьбе представителей поведенчества против витализма. Но в настоящее время более адекватно представление о мозге как о контрольной системе, функционирующей наподобие сложнейшей вычислительной машины. Программа и выражает закономерности ее функционирования.

Необходимость создать программы реального мышления человека была осознана некоторыми психологами еще до того, как кибернетики предприняли некоторые попытки в этом направлении. Среди психологических работ выделяются исследования Джерома Брунера, который попытался вычленить основные программы поведения человека при образовании им простейших искусственных понятий или обобщений. Сам Брунер эти программы называет стратегиями. Исследуя их состав, он стремится вычленить входящие в них элементарные операции, указать, как одни из них - предыдущие - регулируют последующие. Именно такие целостные формы деятельности Брунер считает истинными единицами интеллектуального поведения.

Несомненно, под влиянием кибернетики и попыток программировать мышление центральным в этой области становится для многих психологов вопрос об основных операциях умственной деятельности. Мне кажется, пишет Д. Тейлор, что вопрос о том, "каковы основные операции мышления", является "самой главной проблемой современных и будущих исследований как в области творчества, так и в других сферах мышления" (D. W. Taylor. Thinking and creativity. - In: "Fundamentals of psychology: the psychology of thinking", p. 112).

Такое увлечение операционным анализом мышления идет в ущерб изучению его предметного содержания. Основная характеристика мышления как отражения сущности предметов заменяется определением мышления как особого рода внутренней деятельности, программа которой и выражает сущность и природу мышления.

В связи с этим весьма актуальными становятся основные положения теории мышления Анри Валлона, убедительно доказавшего, что анализ формирования и развития сенсомоторных схем, сколько бы детальным и полным он ни был, не может раскрыть природу человеческого мышления. Мышление человека невозможно без представлений, понятий, знаний и других форм отражения объективной действительности. Но всестороннее синтетическое исследование мышления требует перестройки методологических основ психологии капиталистических стран. И необходимость этого начинает осознаваться современными психологами, ищущими новых путей психологической науки. Прежде чем строить теорию мышления, пишут Миллер, Галантер и Прибрам, нужно создать общую теорию психической деятельности, которая бы четко отвечала на вопрос, "как действия контролируются внутренней репрезентацией в организме его окружения" (G. A. Miller, E. Galanter & K. H. Pribram. Plans and the structure of behaviour. New York, 1960, p. 12).

Таким образом, разработка проблемы мышления подвела психологов капиталистических стран к необходимости радикальной перестройки, а вернее построения на новых позициях общей теории психики.