Основные противоречия теории мышления гештальт-психологии

Поскольку гештальт-психологи исходили из феноменологического метода, они и получили данные о развитии содержания сознания. Поскольку они, как, например, Дункер, констатировали в своих исследованиях объективный ход решения задачи, они получили данные о ходе мыслительной деятельности испытуемых, о реальном процессе их мышления. Но эти данные они не могли вместить в свою теоретическую конструкцию.

Здесь и выступило противоречие между основными положениями психологической теории мышления, строящейся на феноменалистической позитивистской основе, и объективным ходом научного познания в эксперименте, который ведет самих исследователей к раскрытию объективных закономерностей.

Такая "непоследовательность" наиболее отчетливо обнаружилась в концепции Дункера: хотя он исходил из феноменалистического принципа единства объекта и субъекта, их слияния в едином феноменальном психическом поле, он получил в своих экспериментах данные, свидетельствующие о наличии законов мыслительной деятельности субъекта (помимо законов структуры у него появляются эвристические методы, которые представляют собой не что иное, как законы мыслительной деятельности субъекта). Структура у Дункера оказывается мертвой и неподвижной, без операций субъекта, без его мыслительной деятельности. Данные Дункера свидетельствовали о наличии нефеноменального объекта, объекта, побуждающего своими свойствами решение "снизу" - вопреки представлению о принципе, подчиняющем себе логику объекта (представлению, исходящему из структурной теории).

Такая "непоследовательность" выступила и в исследованиях Майера, придававшего большее, чем остальные гештальт-психологи, значение тем постановкам и направлениям, которые возникают в ходе решения самой задачи и отражают субъективную сторону процесса. Она стала особенно очевидной в позднейших исследованиях Секея; некоторые историки психологии ча этом основании даже не причисляют его к представителям гештальт-психологии.

Однако наиболее противоречивым оказалось центральное понятие гештальт-психологии - понятие инсайта. Дункер развивает философскую концепцию, обосновывающую проблему инсайта (insight). Сам Дункер видит свою заслугу в том, что ставит этот вопрос независимо от опытного материала. "Вышеизложенная теория Einsicht'a умышленно развивалась независимо от опытного материала психологии мышления. Она должна быть зрелой в самой себе, прежде чем она окажется плодотворной применительно к специфической проблематике психологии мышления" (К. Dunker. Op. cit., S. 70). За этим уходом от результатов конкретного исследования стоят причины не только методологического порядка: понятие инсайта в гештальт-психологии относится к числу понятий, претерпевших наиболее значительную эволюцию на протяжении ее истории. Оно в наибольшей мере было подвергнуто критике как противниками, так и сторонниками гешталь-тистской концепции. Сам Келер, фактически первый развивший это понятие, в одной из своих последних работ отказался от абсолютности своего положения о решении животными задач путем инсайта (W. Kohler. Gestalt-psychology. New York, 1947. См. об этом подробнее в книге - "Современная психология в капиталистических странах". М, 1963). Это было подготовлено не только развитием взглядов самого Келера. Еще опыты Ругера показали, что догадка есть обозначение характерного переживания, а не самой по себе реорганизации проблемы (Н. A. Ruger. The Psychology of efficiency. "Archive of Psychology", 1910, № 15). На основе своих экспериментальных данных факт внезапности решения критиковал в свое время и Н. Майер: "Сначала человек имеет один гештальт или не имеет его, затем вдруг образуется новый или иной гештальт из старых элементов. Это внезапное появление нового гештальта, т. е. решение является процессом рассуждения. Как и почему это происходит - неизвестно" (N. R. F. Maier. Reasoning in humans. - "Journal of Comparative Psychology", 1930, v. 10, p. 116). Для интегрирования элементов в некоторое целое - решение задачи - необходим некий другой фактор. "Мы называем этот фактор "направленностью" (Там же, стр. 133). В 1932 г. всеобщее внимание к неопределенности употребления -понятия "инсайт" привлекла статья М. Бэлбрука (М. Е. Вulbrооk. An experimental inquiry into the existence and nature of " insight". - "The American Journal of Psychology", 1932, v. 44, N 3, p. 409-453). Э. Клапаред, анализируя состояние современной ему гешталь-тистской концепции, также отмечает, что не догадка сама по себе ведет к реорганизации проблемы (Cм. "Archive de Psychologie", 1934, v. 24, p. 1-54; особенно 53). Критика этого понятия содержится также в работах Р. Мейли и ряде других работ. Однако такие авторы как Коффка (в известном смысле и Вертгеймер), как уже говорилось, придавали этому понятию всеобщий характер, отождествив его с основным для гештальт-психологии феноменом непосредственной данности некоторого содержания сознанию. В этом смысле понятие инсайта превратилось из эмпирически констатируемого факта в некоторый всеобщий методологический принцип. Тем самым выступило противоречие между данными фактических исследований, толкающих на то, что инсайт представляет собой скорее сопровождающее или сопутствующее явление, чем объяснение некоторых фактов, и теоретическими позициями гештальт-психологии, приводящими к заключению о том, что инсайт как непосредственная данность сознанию некоторого содержания является принципом объяснения.

Это противоречие особенно отчетливо выступает у Дункера. С одной стороны, он утверждает, что основой реорганизации, переструктурирования является наличие конфликта или другие причины, а инсайт выступает лишь как сопутствующее явление. Разбирая индукцию как процесс, при котором из множества определенного рода ситуаций реорганизуется общий аспект, Дункер пишет, что "результат такого процесса реорганизации состоит в изменении аспекта указанной ситуации и наступает часто весьма внезапно, возможно, сопровождается ага-переживаниями" (К. Dunker. Op. cit., S. 77). С другой стороны, Дункер отмечает, что решение достигается посредством преобразования проблемы, которое в свою очередь и опосредствуется всеобщими "эвристическими методами", но не дает исчерпывающего ответа на основной вопрос о всеобщей природе положений "следовать из чего-либо", "вытекать из чего-либо". "Тем самым анализ конфликта (как основного эвристического метода. - К. С.) и понимание решения превращается в целую проблему познания причинности" (Там же, стр. 56. Мы опускаем интересный, содержащий много правильных догадок анализ Дункером этой проблемы. Наибольший интерес представляет местами глубокий онтологический подход к проблеме. Если у Гуссерля проблема значений выступает так, что значения конструируют вещи, то у Дункера обнаруживается и обратная зависимость - вещи конструируют значения. Однако, сливая онтологический и гносеологический аспекты, Дункер не видит той плоскости соотношения субъекта и объекта, в которой реально развертывается процесс мышления).

Глубокий теоретический анализ этой проблемы все же не дает возможности выявить психологическую специфику мышления. Усмотрение в мышлении оказывается аналогичным усмотрению в восприятии, где для отчетливого схватывания конструкции предмета необходимы не все возможные его визуальные аспекты, а только некоторые: схватывание существа мыслительной проблемы также основывается на меньшем количестве аспектов, чем в ней оказывается потом. Утверждая, что без усмотрения (Einsicht) мышление невозможно ни в математике, ни в логике, ни в исследовании действительности, Дункер прямо говорит, что психологическим субъектом продуктивного мышления вообще (также аксиоматического) является "наглядный слой, родственный синтетическому усмотрению" (К. Dunker. Op. cit, S. 62). Он повсюду подчеркивает "усматриваемое", "видение", "очевидность" и "наблюдение" имеющихся отношений. Хотя в ряде мест он и говорит о том, что "усматриваемые" аспекты не обязательно должны быть даны в зрительном поле, так что речь идет не об отождествлении мышления с восприятием, однако решение в мышлении происходит принципиально так же, как оно происходит в оптическом поле. Принцип непосредственной данности, справедливый для восприятия, Дункер переносит в мышление и ликвидирует таким образом специфику мышления. Вопрос о природе мыслительного процесса, с которым Дункер столкнулся в ходе экспериментов, находит свое объяснение в инсайте как всеобщем принципе, а сам инсайт получает объяснение через аналогию с восприятием. При этом характерно, что поставив вопрос о природе мышления в самой общей форме как вопрос о причинном познании вообще, Дункер приходит к определению всеобщего принципа из законов отдельной ситуации. Следовательно, мышление принципиально остается чисто ситуативным мышлением, а законы ситуации - конечным объяснительным принципом. Явление, с которым столкнулись представители гештальт-психологии и которое они подняли до главного теоретического принципа, явление догадки или инсайта, оказалось необъяснимым с позиций психологии сознания. Внезапность возникновения нового качества, взятая вначале как факт, подтверждающий основные принципы гештальт-психологии, превратилась в факт, обнаруживающий несостоятельность этих принципов.

То же самое происходит и с конечным раскрытием природы мыслительного процесса как эвристических методов. "Анализ ситуации как опробование данных, так же как анализ цели, как опробование требуемого, эти два основных метода рациональных поисков сами аналитически усматриваются из существа решения проблемы вообще" (Там же, стр. 72), - пишет Дункер. Это конечное толкование природы мыслительных операций (которые Дункер вынужден был признать на основании своих экспериментов) сводит по существу на нет их признание: он понимает их не как законы рефлекторной мыслительной деятельности человека, а как законы самой проблемной ситуации. Сведя мыслительную деятельность субъекта к существу этой проблемы и ее решения, Дункер, фактически первый реально выявивший эту мыслительную деятельность в ходе своих экспериментов, отказался от ее объяснения. Правда, Келер начал с того, что поставил проблему более широко как проблему интеллекта, интеллектуальной деятельности в отличие от других видов поведения - инстинктивного и т. д. Однако, сведя всю специфику мышления к раскрытию необходимости, заключенной в ситуации, он сам невольно сделал первый шаг к ограничению проблемы мышления проблемой решения задач.

Ошибкой представителей гештальт-психологии явилось не это ограничение проблем мышления проблемой решения задач, а объяснение законов мышления законами феноменальной проблемной ситуации, где сливаются (в духе позитивизма) и субъект и объект.

Само по себе введение принципа структурности было прогрессивным явлением, позволившим преодолеть механистические тенденции ассоциативной психологии. В требовании гештальт-психологии выявить продуктивный характер мышления отразилась прогрессивная тенденция перейти от описания явлений мышления (чем фактически занималась ассоциативная теория) к выявлению его внутренней сущности (этот тезис наиболее отчетливо сформулировал Келер, а за ним повторил и Коффка, говоря о "необходимости" ситуации).

Применительно к решению задачи гештальт, структура, точнее, переход от плохого гештальта к хорошему, если выразить его в иных понятиях, это и есть такое качество вопроса и ответа (условия и требования задачи), при котором они смыкаются, существуют как части единого целого, соотносительно друг с другом. Необходимость свести их в одном качестве и есть, согласно гештальт-психологии, основная задача мышления. В понятии структуры достаточно точно выражена специфика этого явления, но не содержится никакого анализа причин возникновения структуры, почему из плохой структуры возникает хорошая, и т. д. Само замыкание в структуре (которое в конечном итоге совершается внезапно) - то, что представители гештальт-психологии считали основным признаком мышления, - реально является моментом, наступающим тогда, когда задача уже решена.

Таким образом, представители гештальт-психологии не смогли раскрыть специфику понятия структуры применительно к мышлению. Вопрос о замыкании в структуру в рамках гештальт-психологии не мог быть правильно решен на основе фе-номеналистической методологии, поскольку он не был связан с анализом преобразований задачи, с ходом мыслительной деятельности человека, решающего задачу (С. Л. Рубинштейн. Очередные задачи психологического исследования мышления. - В кн.: "Исследования мышления в советской психологии". М., 1966).

Другая "непоследовательность" проявилась в трактовке проблемы функциональных значений, занимающей в гештальт-психологии одно из центральных мест. Эволюция этой проблемы в рамках гештальт-психологии крайне поучительна. В своем исходном виде она отвечала общему махистскому тезису о смене качеств, планов, аспектов проблемы. Гештальт-психология в лице Келера отвела ей определенное место в составе структуры, подчинив логику изменения функциональных значений логике целого, или структуры. Однако уже в исследовании Дункера (и в исследованиях Майера) эта логика была прервана у Дункера вмешательством логики объекта, который - вопреки логике функциональных значений - спонтанно "побуждает решение снизу", у Майера логикой субъективной направленности, ломающей фактически логику структурной необходимости. Секей уже ставит проблему механизма возникновения функциональных значений, т. е. анализирует чисто психологическую, субъективную сторону процесса. Позднейшие исследователи согласились с положением Дункера о том, что функциональная фиксированность предмета препятствует тому, чтобы увидеть его в новой функции (Анализ этой проблемы содержится в основном в третьей части книги К. Дункера). Этот момент очень интересен, поскольку именно здесь в самой концепции гештальт-психологии возникает противоречие, которое превращается в отрицание принципов этого направления. О чем идет речь? Развив проблему функциональных значений, целиком исходящую из учения о структуре, о ее необходимости, Дункер не мог пройти мимо факта, полученного в его экспериментах, когда логика принципа противоречит логике самих предметов, побуждающих решение "снизу". Он сумел включить этот факт в рамки своей теории, подведя действие предмета под логику прежде закрепленных за ним функциональных значений. Объективно нарушив тем самым положение гештальт-психологии о том, что все исходит только от проблемы, ситуации, Дункер открыл путь к признанию роли прошлого опыта, а всякое понятие прошлого опыта предполагает понятие субъекта. Хотя у Дункера носителем прошлого опыта является не субъект, а предмет, объективные последствия этого шага были именно таковы. С другой стороны, отступив от принципа, что все определяется только логикой проблемной ситуации и не чем иным, он допустил при этом возможность вмешательства иных факторов и тем самым привлек внимание к роли субъективного фактора в решении задачи. Работы Майера (N. R. F. Маiеr. Reasoning in humans. I. On direction. - "Journal of Comparative Psychology", 1930, v. 10 p. 115-143; Он же. Reasoning in humans II The solution of a problem and its appearance in consciousness. - "Journal of Comparative Psychology", 1931, v. 12, p. 181-194; Он же. An aspect of human reasoning. - "British Journal of Psychology", 1933, v. 24, p. 144-153), несмотря на неопределенность выдвинутого им понятия "направления", а может быть именно благодаря этой неопределенности, также привлекли внимание исследователей к роли субъективного фактора в решении задачи и привели к возникновению понятия установки. Само же понятие установки при всей противоречивости его трактовки в зарубежной и, особенно американской, литературе по самому своему общему смыслу было прямо противоположно исходным позициям гештальт-психологии, которая отрицала роль субъекта. Наиболее значительными и интересными в этом плане являются исследования Вайнека, Лючинсов и др.

В том же плане изучения роли субъективного фактора (ноне в плане установки) осуществлялись исследования Секея, посвященные той же проблеме функциональных значений (Анализ исследований Секея в плане теоретическом и экспериментальном проведен Л. И. Анцыферовой. См. Л. И. Анцыферова. Роль анализа в познании причинно-следственных отношений. - Сб. "Процесс мышления и закономерности анализа, синтеза и обобщения". М., 1960, стр. 102).

Во-первых, он совершенно справедливо отмечает, что никто из представителей гештальт-психологии не смог вскрыть самого процесса переструктурирования материала, процесса, подготавливающего догадку, инсайт (L. Szёkеlу. Studien zur Psychologic des Denkens: Zur Topologie des Einfalls. - "Acta Psychologica", 1940, v. 5). Поскольку теория мышления гештальт-психологии не ставила вопроса о соотношении мышления и сознания (и, с другой стороны, мышления и действия), беря за основное в мышлении его непосредственную данность сознанию, фактически собственно механизм мышления от них ускользал (L. Szekely. Knowledge and thinking. - "Acta Psychologica", 1950, v. 7, N 1). И наоборот, как мы видели, поскольку гештальт-психологи (например, Дункер) выходили за пределы своих основных принципов, они получили данные о механизме мышления.

Во-вторых, Секей считает, что восстановить эту фазу "беа пробелов" можно путем анализа практических действий испытуемого. Другое дело, что он сам не придерживается последовательно этого принципа при анализе фактического материала. Но сама постановка вопроса о необходимости соотнесения мышления и действия является очень показательной как выход за пределы позиций гештальт-психологии.

В-третьих, к числу важнейших следует отнести вывод Секея о том, что процесс реорганизации, или перецентрирования, материала не обязательно должен выступать в течение каждого творческого процесса решения. Вывод этот подрывает универсальность принципа гештальта, или переструктурирования.

И, наконец, последнее и самое существенное положение, связанное с предыдущим. Секей превращает проблему изменения функционального значения, перецентрирования, из проблемы саморазвития проблемной ситуации в проблему соотношения субъекта и объекта, т. е. переносит ее в совершенно иной план, чуждый гештальтистской теории. Секей приходит к выводу, что сами объекты обладают некоторыми закрепленными за ними человеческой практикой (культурой и т. д.) свойствами, и проблема изменения этих свойств, открытия в предметах новых значений ставится как проблема деятельности субъекта, как проблема изменения внутренних, субъективных условий, при которых эти значения меняются. Сама постановка вопроса о некоторых "латентных" (как обозначает их Секей) свойствах, т. е. скрытых, прежде незамечаемых, и о превращении их в явные, есть уже подход к выявлению собственно психологической, субъективной стороны проблемы, подход к анализу механизмов мышления.

Трактовка самого этого субъективного фактора как исключительно бессознательного механизма совершенно неправомерно абсолютизирует роль бессознательного в возникновении результата, который затем, по мнению Секея, "присваивается рациональным мышлением". Сама постановка вопроса о бессознательном как механизме возникновения новых значений (при всей его ложности) чрезвычайно отчетливо обнаруживает кризис психологии сознания с ее идеей о непосредственной данности психического.

Выход дальнейших исследований за пределы постановки вопроса о саморазвитии, самореализации проблемы и представлял собой шедшие в самых различных направлениях попытки преодолеть кризис, обнаружившийся в теоретических и методологических позициях гештальт-психологии при столкновении ее с фактами, € реальным ходом процесса мышления. Основная линия ревизии позиций гештальт-психологии пошла в направлении пересмотра ее положения о роли прошлого опыта.

Мы видели, что последовательное проведение линии гештальт-психологии с ее подчеркиванием решающей роли структуры, задачи требовало отрицания роли прошлого опыта, однако даже Вертгеймер, при всей его ортодоксальности, уже сделал некоторые оговорки, указывая, что важно учитывать, какая именно сторона прошлого опыта играет роль. Дункер и Майер, благодаря своим экспериментам, отступив от последовательных позиций в этом вопросе, тем самым положили начало исследованиям, которые привели к постановке вопроса о прошлом опыте, прямо противоположной тому, как он ставился в гештальт-психологии. В этом смысле интересны исследования Бэрча и Рабиновича (H. G. Вirсh and H. S. Rabinowitz. The negative effect of previous experience on productive thinking. - "Journal of experimental psychology", 1951, v. 41, N 2), которые поставили вопрос о том, что то или иное решение задачи обусловлено прошлым опытом.

Бэрч и Рабинович подвергли проверке опыты Дункера со сверлами (Задача заключалась в том, что для введения в деревянный щит трех гвоздей испытуемые должны были вначале использовать сверло для провертывания отверстия, а затем, когда им было предложено только два гвоздя, использовать его уже в качестве гвоздя) и указали на ряд возможных причин затруднений испытуемых, явившихся результатом недостаточно точной методики эксперимента. В других поставленных ими опытах (они использовали известную задачу Майера с веревками) эти недостатки методики были сняты разделением задачи на две, причем одна была отставлена от другой и превращалась в определенным образом организованный прошлый опыт. Данные экспериментов показали, что испытуемые использовали те или иные предметы в прямой зависимости от того, как был организован их прошлый опыт. На этом основании авторы делают вывод о необходимости дифференцированного подхода к самому прошлому опыту, учета различных его сторон.

Логическим следствием постановки вопроса о роли прошлого опыта был вопрос о роли той или иной его организации, т. е. э роли обучения. В настоящее время большинство зарубежных исследований (особенно американских) посвящено проблеме соотношения знаний, прошлого опыта и их роли в решении задач. Вся проблема переноса, проблема генерализации (исследования и схема Осгуда и др.) есть не что иное, как попытка найти механизмы связи знаний, полученных в прошлом, и решения задач. Проблема соотношения знаний и мышления, обучения и решения задач трансформировалась в целый ряд других, иногда более частных, иногда более общих проблем, не касающихся прямо самого этого соотношения. Эти исследования в равной мере уже выходят как за рамки классической гештальт-психологги, так и за рамки классического бихевиоризма. Интересным "переходным" исследованием, непосредственно отправлявшимся от гештальтистской постановки вопроса, является исследование Лючинсов (A. S. Luсhins and E. H. Luсhins. New experimental attempts at preventing mechanization in problem solving. - "Journal of general Psychology", 1950, v. 42, p. 279). В качестве центрального в нем выделяется вопрос о соотношении заученных приемов и продуктивного мышления. Они применяли методику сравнения прямого и установочного способов решения на материале различных задач. Варьирование различных условий задачи (ограничение условий, введение дополнительных условий и т. д.) показало, как велика роль установки и в чем заключаются причины ее слепого, негибкого применения, основывающегося исключительно на внешнем сходстве задач. Причины этого авторы видят в неправильной организации обучения, в неумении установить точное и нужное соотношение между организацией заучивания правил, формул (одним словом, знаний) и решением задач на это правило или формулу. Авторы указывают, что характер используемых в обучении задач таков, что не требует от учащихся активного анализа, размышления, продуктивного подхода, поскольку им, как правило, даются задачи, требующие ограниченных стереотипных действий в прямой соответствии с заученной формулой, правилом. Таким образом, Лючинсы видят необходимость воспитания продуктивного мышления на основе приведения в определенное соответствие знаний, усваиваемых учащимся, и его мышления.

Данное исследование непосредственно исходит из гештальтистских положений и вместе с тем уже ставит вопрос о мышлении как организованном на основе обучения поведении индивида.

Подход к мышлению как к поведению индивида в принципе был чужд гештальт-психологии. Феноменологический метод не давал ей возможности выйти за пределы описания и изучения явлений сознания. Бихевиоризм, напротив, изучал исключительно действия, реакции индивида в их связи со всевозможными внешними стимулами. Вопрос о мышлении он ставил исключительно в плоскости изучения мыслительных навыков, реакций. Естественно поэтому, что вопросами обучения как организации, выработки этих навыков занимался именно бихевиоризм. Чем же можно объяснить тот факт, что логика развития обоих направлений привела их друг к другу при всей противоположности их исходных позиций?

Основной установкой гештальт-психологии, определившей постановку ею проблемы мышления, было выявление специфики мышления, его качественного своеобразия, что выразилось в подчеркивании его продуктивного характера. Однако логика развития гештальт-психологии, заключавшаяся в универсализации понятий, сделала невозможным выявление специфики мышления. В самом деле, анализ центрального для гештальт-психологии понятия структуры показал, что оно раскрывается либо с помощью таких внешних для психологии понятий, как понятие поля, напряжения и т. д. (Вертгеймер), либо путем переноса объяснительных принципов из области восприятия (Дункер). Реальные же психологические факты о ходе мышления либо остаются вне поля зрения исследования, либо выводят его за пределы его теории.

Установка на выявление специфики продуктивного мышления сохранилась лишь в плане историческом как критика предшествующих направлений, выявивших только репродуктивный характер мышления. Реально же гештальт-психология только поставила проблему продуктивности мышления, но не дала ее решения: не оказалось никакого отличия задачи познавательной, скажем, от задачи поведенческой. Именно поэтому логика развития гештальт-психологии привела ее к выходу за пределы психологии сознания (исследования Cекея и исследования, поставившие вопрос о соотношении мышления и обучения, т. е. деятельности, поведения), к постановке вопроса о соотношении познания и деятельности. Логика же развития бихевиоризма привела его к введению промежуточных переменных, иными словами, к введению психического опосредствования в чистую схему действия.

Таким образом, кризис психологии, выразившийся в начале XX в. в разрыве, абсолютизации и противопоставлении сознания и деятельности, поведения, привел в середине века на основе ;внутренней логики развития ведущих направлений - гештальт-психологии и бихевиоризма (каждое из которых развивало одчу сторону - поведение или сознание) - к выходу за пределы принципиальных позиций каждого из них и их слиянию друг с другом.

Если первоначально реализация линий позитивизма пошла в психологии двумя внешне как будто различными путями, то в конечном итоге при всем различии их теоретических позиций и систем экспериментальных фактов логика их развития привела их к слиянию друг с другом. Несомненной причиной такого направления развития было реальное несоответствие экспериментальных фактов, получаемых в рамках этой теории и самой этой теории, побуждавшее к постановке все новых и новых исследований, вовлекавших в сферу анализа новые психологические факты.