На путях познания счастья (вступительная статья)

Счастье - одна из вечных тем гуманитарного знания, со времени античности служившая предметом философских изысканий. В то же время счастье трудно представить в качестве предмета строго научного и тем более экспериментального исследования. И все-таки перед нами именно научная книга о счастье. Написанная на обширном материале множества западноевропейских и американских исследований, она не имеет аналогов в нашей социально-психологической литературе. Автор этого обобщающего труда - известный английский ученый, которому принадлежит ряд работ по социальной психологии, межличностным отношениям, коммуникации, социальному поведению, психологии религии, семейных отношений и др. Содержащийся в книге богатый фонд исследовательских данных будет интересен специалистам, работающим в разных областях гуманитарного знания; внимание широкого читателя, несомненно, привлечет ясное и конкретное освещение социально-психологических аспектов счастья, а содержащиеся в конце каждой из глав выводы и обобщения помогут сориентироваться в деталях конкретно-научного материала.

Следует сразу оговориться: читатель не найдет в книге всестороннего философского анализа счастья, широкого диапазона его определений или описаний. Автор сразу же очерчивает свое понимание счастья: а) переживание удовлетворенности жизнью в целом, общая рефлективная оценка человеком своего прошлого и настоящего; б) частота и интенсивность положительных эмоций. Очевидно, что при таком подходе речь не идет о нормативно-ценностном понимании счастья как достижения нравственного или социально-этического идеала. Между тем такой взгляд на счастье имеет в истории культуры глубокие корни, восходящие к философской традиции античного эвдемонизма, согласно которому счастье есть обладание наивысшими благами (заметим, что мерило счастья при таком понимании - не субъективное переживание блага человеком, но приближение к идеалу, само его наличие). Сущность высших благ, то есть содержательное наполнение категории счастья, по-разному толковалась в различных философских течениях: как наслаждение (гедонизм), благополучие и польза для максимального числа людей ("моральная арифметика" утилитаризма), как достижение религиозного идеала и т.д. В целом философской традиции свойственно рассматривать счастье скорее как идеал, чем как характеристику жизни. В XX столетии этика психологизируется, все больше учитывая переживания человека, его внутренний мир. В качестве идеала счастья в современном понимании выступает постоянное, полное и обоснованное удовлетворение человека своей жизнью, ее условиями, наполненностью, достигаемым в ней раскрытием человеческих возможностей (Глубокий историко-философский анализ категории счастья, включая и его философско-психологический аспект, см. в работе польского философа В. Татаркевича "О счастье и совершенстве человека". -М., 1981). Постоянство, полнота и целостность характеризуют максимально возможную (то есть идеальную) степень удовлетворения жизнью; обоснованность - это требование внесубъективного содержательного наполнения ощущения счастья. В таком понимании счастье может стать предметом не только философских изысканий, но и социально-психологического изучения.

Таким образом, индивидуально-психологически счастье предстает как переживание удовлетворенности жизнью, полноты бытия. В двойственной, субъективно-объективной природе феномена счастья заложена его двойная обусловленность - объективная, бытийная, связанная с условиями и обстоятельствами жизни человека, и субъективная, связанная с внутренним миром человека и определяющая его восприятие жизни, отношение к ней, ее смысловое принятие.

По сравнению с приведенным авторское понимание счастья несколько более сужено: из него исключается внутренняя обоснованность переживания, его смысло-образующий стержень (Для более полного и глубокого изучения переживания его содержательная основа имеет фундаментальное значение (см.: Васи люк Ф. Е. Психология переживания. -М., 1984, с. 27)). Конечно, такая редукция категории счастья, сведение этого широкого, неопределенного и даже загадочного явления к ясному, очерченному, облегчая научный анализ, одновременно сужает круг рассмотрения. Однако она оставляет простор для изучения счастья в его интуитивно-целостной данности - возможность, которую автор широко и разносторонне использует в своей книге.

В отечественной социологии и социальной психологии счастье человека еще не становилось предметом специального изучения, несмотря на то, что до недавнего времени оно довольно часто упоминалось в социально-философских и социально-политических декларациях. Конечно, феномен счастья с трудом поддается строгому определению и измерению. Впрочем, здесь следует согласиться с выводом М. Аргайла о том, что эти трудности можно преодолеть, применяя продуманные методы исследования. Однако на пути изучения удовлетворенности жизнью, равно как и других реальных характеристик социального бытия, стояли иные, внеакадемические барьеры - идеологические штампы и стереотипы, тормозившие развитие многих областей общественных наук. Складывалась парадоксальная ситуация. С одной стороны, западные исследования удовлетворенности жизнью рассматривались отстраненно-критически как заведомо крайне односторонние, субъективные. В основе такой оценки лежал идеологический постулат, согласно которому полнота бытия человека, его самореализация и удовлетворенность жизнью в капиталистических странах либо невозможны, либо принципиально ограничены сферой узкого, бездуховного потребительства. В то же время изучение счастья в реальных условиях жизни социалистического общества не проводилось, что, впрочем, не столь уж удивительно. В конкретно-научном плане идеологические ярлыки "абстрактного антропологизма" и "субъективно-идеалистической методологии" препятствовали исследованию таких социально-психологических феноменов, как счастье, благосостояние, потребности, качество жизни и др.

В последние годы разрушаются барьеры политико-идеологических стереотипов, отделяющих нас не только от окружающего мира, но и от самих себя, собственных реальных проблем. Счастье предстает перед нами как одна из важнейших общечеловеческих категорий, осмысление которой поможет наметить важные ориентиры на открывающемся пути глубокого познания и перестройки нашего социального бытия, его подлинной гуманизации.

В зарубежной социальной психологии проблема счастья как удовлетворенности жизнью привлекала внимание многих исследователей. Наиболее ранний анкетный опрос, посвященный выяснению источников счастья, был проведен в начале века американским психологом Дж. Б. Уотсоном. Позднее, в начале 40-х годов, известный психолог Э. Л. Торндайк составил перечень факторов удовлетворенности жизнью, названный им "условиями хорошей жизни" (ThorndikeE. L. Man and his works. - Cambridge (Mass) 1943, pp. 167-169). Однако эти ранние работы были единичными и не опирались на широкую практику строгих социально-психологических исследований. Такая практика сложилась в развитых западных странах лишь в последние десятилетия.

Исходным материалом для книги М. Аргайла послужили данные, полученные в ходе многочисленных социально-психологических исследований (или социологических опросов с включенными в них социально-психологическими компонентами), которые начиная с 60-х годов проводились в США и других западных странах.

Среди описываемого в книге исследовательского инструментария интересна методика "самостабилизирующейся шкалы", которая разрабатывалась в США X. Кэнтрилом и Л. Фри с конца 50-х годов и впоследствии применялась многими исследователями (См.: США глазами американских социологов. Кн. I. -M., 1982, с. 261; см. также гл. I настоящей книги). Эта методика преодолевает неизбежный разброс субъективных оценок людьми своей удовлетворенности путем "стабилизации" - процедуры, в которой фиксируются два полюса шкалы; нижний сопоставляется с ответом на ^вопрос о "жизни, наихудшей из возможного", верхний - с ответом на вопрос о "жизни, наилучшей из возможного". Между стабилизированными полюсами шкалы располагается условная "лестница" оценки переживаемой респондентом удовлетворенности жизнью. Достигаемый таким образом эффект выравнивания оценок позволяет существенно объективировать субъективные ощущения; правда, его оборотной стороной является стирание представлений о том, на каком реальном фоне возникает оценка удовлетворенности, что ее вызывает, - отсюда необходимость сочетать эту методику с другими методами, определяющими содержательные основы удовлетворенности. Не ограничиваясь обращением к субъективным измерителям, автор привлекает и такие объективные показатели, как уровень самоубийств, психических расстройств, а также ряд социологических и демографических данных, косвенно помогающих анализу такого сложного феномена, как удовлетворенность жизнью.

Преобладающая часть книги сосредоточена на проблеме факторов, источников счастья. М. Аргайл не ставит своей целью проводить сколько-нибудь строгие теоретические разграничения факторов или строить их классификацию. Обилие конкретного, эмпирического материала, еще не подвергавшегося обобщению, во многом объясняет перевес описательного, констатирующего изложения материала над аналитическим, интерпретирующим. Поэтому в анализе факторов счастья читатель не найдет их четкого разделения на ведущие и второстепенные, непосредственные и косвенные, внешние (предметные) и внутренние (психические), закономерные и случайные, хотя все они так или иначе затронуты в книге.

В изложении М. Аргайла факторы выступают одновременно и как источники, и как условия, и как области удовлетворенности жизнью (счастья), а иногда и как характеристики самого субъекта. В таком слитном качестве в книге представлены: система социальных связей, работа, досуг, материальное благосостояние, образование, социальное положение, некоторые поддающиеся идентификации особенности личности, пол, возраст и здоровье, т.е. совокупность тех черт жизни индивида, которые поддаются определению, замеру и обнаруживают статистически значимую связь с удовлетворенностью жизнью.

Анализ значения факторов, оценка их связи с удовлетворенностью иногда уточняют и подтверждают уже знакомые выводы и обобщения, иногда оказываются неожиданными, но практически во всех случаях заставляют взглянуть на феномен счастья по-новому. Иногда факты явно указывают на проблему, решение которой выходит за пределы возможностей констатирующих исследовательских средств.

С этим обстоятельством читатель сталкивается сразу же, начиная с главы о важнейшем факторе счастья - социальных связях человека.

Анализируя социальные связи, М. Аргайл показывает, что их высокая определяющая значимость для счастья обусловлена как психологической поддержкой, так и реальной жизненной помощью. Подчеркивая роль супружеских отношений, внутрисемейных и близких дружеских связей, автор отмечает их помощь человеку в противостоянии жизненным неурядицам, стрессу, благотворное воздействие на самооценку и т.д. На фоне этих видов человеческих взаимосвязей выделяются родственные связи, характер которых весьма своеобразен (возможна незначительная частота контактов, заметные расхождения жизненных ориентации и образа жизни родственников, возможное отсутствие осязаемой повседневной помощи, но, как правило, постоянная готовность оказать ее в случае необходимости и т.д.). В рамках констатирующего изучения социальных связей этот феномен не поддается адекватному объяснению; он явно не исчерпывается приводимым в книге предположением о том, что в основе устойчивости родственных связей может лежать некий аналог импринтинга. Очевидно, что для сохранения устойчивости и силы этих связей в условиях современной жизни действие стереотипов раннего детства не может быть определяющим, тем более что контакты ребенка с некоторыми членами родственного клана в ряде случаев полностью отсутствуют. По-видимому, родственные отношения значимы для индивида не как рядоположенные в числе других социальных связей, но как особый их вид, с которым связана специфическая форма человеческой общности. Она проявляется, в частности, в традициях семейного общения (семейные традиции), которые могут быть значимы не только и, возможно, не столько для межличностных отношений, сколько для сохранения некоторых жизненных норм и ориентиров. Тем самым эти связи могут выступать как социокультурный феномен, изолированный социально-психологический анализ которого может оказаться не в состоянии объяснить природу его влияния.

Касаясь такого важного фактора удовлетворенности, как работа, М. Аргайл проводит глубокий анализ многочисленных данных, выделяет ряд источников удовлетворенности в этой области. В отличие от более ранних представлений о первоочередном значении внешних, внеличностных моментов, связанных в работой, прежде всего материального поощрения труда, многие исследования последнего времени выявляют ведущую роль внутренних, личностно значимых аспектов самой трудовой деятельности и ее психологического климата. Особое значение автор вполне обоснованно придает социокультурной традиции в сфере труда, получившей на Западе название "протестантская трудовая этика", в соответствии с которой труд выступает как одна из важнейших жизненных и религиозных ценностей. Правда, довольно значительное число людей, высказавших готовность расстаться с трудовой деятельностью при условии материального обеспечения, не служит аргументом в поддержку значимости этой жизненной ориентации (или же ее распространенности). Данные свидетельствуют о том, что для современного человека все более важными становятся психологические аспекты работы: разнообразие и самостоятельность труда, его осмысленность и общественная ценность, эмоциональный фон и характер общения на работе и т.д.

Следует, впрочем, оговориться: картина связи удовлетворенности с характеристиками работы, которую намечает автор, может значительно усложняться. Вовлеченность в процесс труда, интерес к нему не обязательно связан с субъективным переживанием удовлетворенности, как это следует из представленного в книге материала. Так, социолог М. Крозье, проводивший обследование конторских служащих Парижа, обнаружил, что работники, которые выразили наибольший интерес к своей работе, чаще других жаловались на нее (Crozier M. The world of the office worker. - Chicago, 1971з). Это обстоятельство, нашедшее подтверждение и в других исследованиях, дало основание известному американскому социологу К. Эриксону сделать вывод о том, что "есть достаточные причины предполагать, что связь между удовлетворенностью и производственной средой, мягко говоря, является весьма неопределенной" (Эриксон К. Труд и отчуждение//Социологические исследования. - 1988, № 3, с. 127). По сути дела, это обстоятельство тесно связано с феноменом отчуждения, то есть отделения человека от произведенного в результате его труда продукта, от цели и смысла конкретной, непосредственно-производительной деятельности. Необходимо учесть тонкое замечание К. Эриксона о том, что "вопросы, которые обычно задаются в исследовании удовлетворенности работой, являются слишком грубым инструментом для зондирования глубинных пластов психики, которые попали под разрушающее воздействие отчуждения" (Там же).

Значение работы как фактора удовлетворенности жизнью особенно ярко выступает в сопоставлении с негативным влиянием безработицы, этого социального бича современного промышленно развитого общества. Автор показывает, насколько губительно его воздействие, связанное не только и не столько с материальными, сколько с социально-психологическими факторами - потерей социального статуса, сокращением человеческих контактов, "расползанием" времени, ростом психологической напряженности в семье и т. д. Не случайно именно безработные в более высокой степени подвержены психическим расстройствам и среди них особенно высок уровень самоубийств. В современных условиях проблема безработицы в той или иной степени затрагивает не только развитые капиталистические, но и социалистические страны. Анализ ее последствий, так ярко и убедительно проделанный М. Аргайлом, подводит к мысли о необходимости не только социальных, но и социально-психологических превентивных мер противостояния безработице, разработка которых становится важной задачей прикладной социологии и психологии.

Интересны данные, касающиеся социальных различий общественных групп в удовлетворенности жизнью. Заметим, что автор пользуется непривычным для советского читателя инвентарем социальных категорий (см. гл. 5), основанным на уровне квалифицированности труда, - в западном обществе этот показатель во многом определяет и уровень дохода человека (впрочем, данные, связанные с уровнем обеспеченности, анализируются дополнительно). Наряду с уже упоминавшейся неоднозначностью влияния экономических факторов автор отмечает весьма значимое явление - высокую подверженность представителей рабочего класса нервному перенапряжению, стрессу и, соответственно, высокий уровень психических расстройств. Предлагаемое автором объяснение включает три фактора, из которых ведущим представляется высокий уровень стрессовых воздействий в повседневной жизни. Именно он способен формировать у человека тенденции фаталистического отношения к жизни, психологического ухода от трудностей, неадекватные реакции на жизненные затруднения, которые передаются и закрепляются в процессе ранней социализации в рабочей семье (второй названный М. Аргайлом фактор). Он может выступать и как неблагоприятный фон, обостряющий тенденцию к "сползанию" человека вниз по социальной лестнице, которое в свою очередь сопровождается усилением стрессовых воздействий (третий фактор). Данные о социальных различиях серьезно дополняют представления о диапазоне и характере реального социального расслоения современного западного общества. Проведенный автором анализ раскрывает научный инструментарий, с помощью которого можно изучать и учитывать социально-психологические особенности целостного образа жизни социальных групп. Эта задача особенно актуальна для нашей страны, где такого рода исследования помогут понять, а возможно, и преодолеть многие социальные неурядицы, возникающие в различных слоях общества.

Конкретный исследовательский материал нередко помогает по-новому взглянуть на многие оценочные штампы и стереотипы по отношению к сложным социальным явлениям. В частности, приведенные в книге данные побуждают к переосмыслению стереотипных представлений о социально-психологической роли религии. Распространена оценка религии как средства иллюзорного примирения с безжалостной жестокостью реального мира, высказанная К. Марксом в условиях капитализма прошлого столетия. Эта оценка религии как "опиума", то есть иллюзорного болеутолителя, нашла выражение и в противопоставлении мнимых и реальных жизненных идеалов счастья: "Упразднение религии как иллюзорного счастья народа есть требование его действительного счастья. Требование отказа от иллюзии о своем положении есть требование отказа от такого положения, которое нуждается в иллюзиях" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 415). Жизнь не стоит на месте. На протяжении полутора столетий менялись и само место религии в обществе, и социальные достижения людей в борьбе за свое действительное счастье. Реальная жизнь современного мира и, в частности, приведенные в книге данные исследований побуждают отказаться от односторонней жесткости оценок. В конце концов, следуя стереотипам однозначной социологизаторской критики, упрек в иллюзорно-компенсаторной роли можно адресовать и такой вполне светской сфере социально-психологической практики, как психотерапия, что иногда и делается наиболее прямолинейными критиками современного западного общества. В книге М. Аргайла нет попыток свести социальные функции религии к психотерапевтическому воздействию; вопрос о социально-психологическом воздействии религии рассматривается достаточно узко и целенаправленно и притом на несколько суженном материале, ограниченном лишь церковной формой христианской религиозности.

Данные обследований свидетельствуют о благотворном влиянии религии на здоровье и - шире - на ощущение счастья в целом. С одной стороны, для этого имеется вполне ощутимая "материальная" основа: как отмечает автор, верующие в среднем значительно меньше курят, пьют, не вступают во внебрачные связи, что объясняет их меньшую подверженность ряду заболеваний, связанных с этими факторами. Социальная поддержка церкви, церковной общины - также вполне очевидный фактор противостояния стрессу. Наконец, внутренний мир и покой, который несет с собой вера, приносит душевное спокойствие, снижает напряженность, что в медицинском плане благоприятствует снижению кровяного давления. Однако у этих осязаемых явлений есть и внутренние, духовные основы - вероятно, к ним следует отнести замечание автора о свойственном верующим людям чувстве смысла и цели жизни. Чтобы понять их природу, нужно выяснить, какие жизненные потребности человека раскрываются и удовлетворяются в его обращении к религии, провести углубленный социально-психологический и культурологический анализ всей духовной жизни современного общества, включая искусство, религию, идеологию, которые еще ожидают внимательного и непредвзятого исследования.

В обыденном сознании нередко бытует убеждение о том, что жизненную основу счастья составляет материальный достаток. В связи с этим немалый интерес представляют данные, свидетельствующие о том, что счастье не связано впрямую с уровнем материального благосостояния, - своеобразное опровержение бытового здравого смысла. Конечно, многим читателям эта мысль не покажется открытием. По словам современного философа, "наивным кажется допущение, что люди могли бы быть счастливы пропорционально доходам, хотя благосостояние считается фактором счастья" (Татаркевич В. О счастье и совершенстве человека. -М., 1981, с. 149). Однако и это утверждение, по сути дела, принадлежит к сфере здравого смысла-на этот раз не обыденного, а философского. Можно ли проверить это утверждение? Приводимые М. Аргайлом данные социологических и социально-психологических исследований говорят о том, что влияние дохода, да и материального благосостояния в целом, на удовлетворенность жизнью (то есть ее субъективную, а не философско-этическую оценку!) весьма невелико и за последние годы снижается (данные по США).

Разумеется, выводы М. Аргайла не имеют ничего общего с умозрительными рассуждениями о главенстве духовных ценностей, тем более что упомянутые в книге опросы проводились отнюдь не среди философов. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что снижение значения материального благосостояния происходит на фоне роста уровня жизни в развитых западных странах. Эти данные заставляют критически отнестись к довольно распространенным представлениям о безудержном росте и едва ли не фетишистском характере потребительских устремлений в западном обществе. Более того, наш социальный опыт заставляет вспомнить мысль К. Маркса о том, что узкопотребительские ценностные ориентации могут порождаться не только богатством, но и бедностью: жаждущие вырваться из ее тисков люди боготворят материальные блага, видя в них единственное средство избавления от нищеты, зависимости, бесправия.

Влияние экономических факторов, материальных условий на внутренний мир человека представляется определяющим не только обыденному сознанию. Однако проделанное в книге сопоставление данных показывает неоднозначную связь удовлетворенности жизнью с экономическими факторами. Во-первых, оказывается, что различия в удовлетворенности уровнем дохода заметны лишь при сравнении наиболее высокооплачиваемых категорий населения с низкооплачиваемыми категориями; в целом же значение этого фактора невелико. Во-вторых, такого рода связь практически не подтверждается сопоставлением данных по различным странам. И наконец, на примере США можно видеть, как рост благосостояния на протяжении последних трех десятилетий сопровождается общим снижением удовлетворенности жизнью. Таким образом, связь удовлетворенности с экономическими факторами как в их индивидуальном (доход), так и в усредненном, общенациональном выражении (национальный доход на душу населения) оказывается либо неожиданно слабой, либо противоречивой, парадоксальной. В чем истоки этих противоречий? Ответ на этот вопрос важен для понимания самой природы удовлетворенности жизнью. По-видимому, данные исследований не подводят к однозначному выводу, и автор оставляет вопрос открытым.

Не задаваясь целью предлагать готовые объяснения, отметим возможные направления их поисков.

Первая возможность - наиболее общего характера-связана с моделированием количественного соотношения удовлетворенности с любым из ее факторов, включая, в частности, экономические по аналогии с психофизическими закономерностями. Речь идет о законе Вебера - Фехнера, который описывает связь между величиной стимула и интенсивностью ощущений. Пользуясь им как аналогией, можно предположить, ? что при малых значениях удовлетворенности небольшое увеличение ее фактора (например, экономического) повлечет за собой заметный рост ее величины, тогда как при больших ее значениях (высокая удовлетворенность) для дальнейшего ее роста потребуются значительные изменения этого фактора (Такой подход к анализу факторов счастья был, в частности, предложен В. Татаркевичем в кн.: ТатаркевичВ. О счастье и совершенстве человека, с. 150). Разумеется, аналогию с психофизическим законом не следует применять буквально: имеет смысл использовать ее скорее для общей, качественной, чем для количественной, математически точной характеристики рассматриваемой связи. Можно предположить, что для каждого фактора аналогия будет работать в известных границах, за пределами которых его влияние будет меняться дискретным скачком.

Другая возможность связана с расширением взгляда на экономические факторы. В современной социологии ведутся поиски целостного представления о социально-экономических процессах, разрабатываются модели качества жизни, в которых наряду с уровнем жизни (материальным достатком) входят такие показатели, как степень скученности населения, качество питания, уровень загрязнения окружающей среды и др (См.: Forrester J. World dynamics. -N.Y., 1971).

Одновременный учет динамики этих показателей приводит к неожиданному выводу. Рост показателя уровня жизни (валовой национальный продукт на душу населения) может сопровождаться ростом скученности населения, загрязнения окружающей среды, нарастанием стрессовых нагрузок - иначе говоря, ухудшением качества жизни,-до тех пор пока эти тенденции не встречают противодействия в виде специальных мер социального регулирования (разработка таких мер ведется западными социологами в рамках концепции "органического роста" общественного производства). В этом свете вполне объяснимым становится и парадокс снижения удовлетворенности жизнью в целом, отмеченный западными исследователями.

Впрочем, не исключено, что здесь мы сталкиваемся с более общим противоречием развития человеческого общества. Еще в прошлом столетии Э. Дюркгейм обратил внимание на динамику роста уровня самоубийств, видя в ней противоречие с представлением о росте благоденствия и счастья людей по мере развития цивилизации (См.: Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. - Одесса, 1900). Это расхождение отмечал и известный русский и американский социолог П. А. Сорокин в своих размышлениях о возможности рассматривать счастье как мерило общественного прогресса (См.: Сорокин П. А. Социологический прогресс и принцип счастья//Социологические исследования. -1988, № 4, с. 103-109).

В книге М. Аргайла нет прямого объяснения этого противоречия, проследить которое можно и в условиях современного общества. В этой связи интересен вывод о том, что счастье не является прямой противоположностью несчастья (См. гл. 1 настоящей книги). Иначе говоря, переживание высокой удовлетворенности жизнью не исключает возможности интенсивных и даже острых отрицательных переживаний. Это означает, что при общем повышении удовлетворенности жизнью возможно усиление разрыва, перепада между полюсами счастья и несчастья - и в жизни отдельного человека, и в жизни общества. А это в свою очередь подводит нас к выводу о том, что счастье (впрочем, так же как и несчастье) можно рассматривать как один из показателей социального развития, хотя и не как единственный его критерий. Конечно, это обстоятельство еще не дает окончательного ответа на названную проблему. Скорее оно побуждает к более глубокому анализу как социально-психологического феномена переживаний счастья и несчастья, так и социологического феномена общественного прогресса.

Автор описывает еще одно противоречивое явление. В тех случаях, когда люди неожиданно богатеют (например, выигрывая крупные суммы по футбольному тотализатору), они в среднем не становятся намного счастливее. Усложнение или прямое ухудшение отношений с соседями и родственниками, перемена работы, заметное улучшение условий жилья и отдыха, но одновременно с этим разрыв многих человеческих связей - все это осложняет жизненную ситуацию, образ жизни в целом. Таким образом, взаимодействие различных факторов, сколь бы противоречивым оно ни было, поддается обобщению, сводится к картине образа жизни как отдельного человека, так и социальной группы.

Противоречия, связанные с ростом благосостояния, показывают также, что не следует ограничиваться линейным, однонаправленным анализом отдельных связей. Выход за их пределы, построение более сложной, объемной концепции образа и качества жизни (Подробнее о разработке этих категорий см. в работах: Современные концепции уровня, качества и образа жизни/Отв. ред. И. В. Бестужев-Лада, Н. М. Блинов.-М., 1978; Образ жизни: Теоретические и методологические проблемы социально-психологического исследования. -К., 1980) и анализ их динамики помогут преодолению скрытых ошибок здравого смысла - как в обыденном, так и в научном проявлениях.

И наконец, еще одна модель общего порядка, которую предлагает сам автор. В ней удовлетворенность жизнью определяется величиной разрыва между устремлениями человека и его реальными достижениями (см. 8-ю главу). Исходя из этой модели, можно предположить, что повышение уровня жизни влечет за собой быстрый рост ожиданий и устремлений, намного опережающий реальные жизненные достижения людей; возрастание разрыва между ожиданиями и реальными достижениями ведет к снижению удовлетворенности жизнью. Модель достаточно хорошо описывает общую картину явления, однако оставляет открытым ряд важных вопросов: какова природа устремлений? в чем их источник? на что они направлены? Поиск ответов на эти вопросы неизбежно приводит нас к проблеме человеческих потребностей, которой мы коснемся ниже.

Проделанный М. Аргайлом анализ исследовательского материала подводит нас к идее приоритетных, наиболее значимых факторов (источников) удовлетворенности. Идея эта в общем виде высказывалась еще Аристотелем, который, разбирая логику человеческих предпочтений, проницательно подмечал: "Предпочтительнее то, что само по себе более прекрасно, более чтимо и более достойно похвалы; например, дружба предпочтительнее богатства... а справедливость - силы. Ибо первые сами по себе чтимы и достойны похвалы, а вторые не сами по себе, а ради чего-то другого. В самом деле, никто не ценит богатство ради богатства, а ценят его ради чего-то другого, дружба же сама по себе ценится, даже если ничего другого мы от нее иметь не намерены" (Аристотель. Топика. Собр. соч. в 4-х тт., т. 2. -М., 1978, с. 397). Однако в то время, как логика и логически обоснованная этика античного мыслителя подмечают существование жизненных предпочтений и опираются на них, задача современного психолога не только выявить и описать эти предпочтения, но и прояснить их природу.

В рамках подхода, принятого М. Аргайлом, попытки установить обусловленность счастья делаются на основе статистического анализа эмпирических данных. Трудность такого подхода состоит в том, что обнаружить и описать корреляционные связи еще не значит установить их направленность, выявить причинно-следственные зависимости, и эту трудность автору удается преодолеть лишь частично. Разумеется, основная сложность заключена в самом предмете изучения, в трудноуловимости или же явной неоднозначности различных факторов и их воздействия.

Вопрос о связи факторов возникает перед читателем и в тех случаях, когда автор не ставит его специально, - так происходит, например, в главе, посвященной досугу. М. Аргайл обращает внимание на то, что досуговая деятельность является внутренне мотивированной и в отличие от других видов деятельности избирается человеком свободно. Поэтому анализ ее содержания представляет особый интерес. В числе прочих автор выделяет такую характерную черту досуга как приобретение и развитие знаний и умений, а также такие виды досуговой деятельности, которые способствуют самоутверждению личности в собственных глазах, в том числе через самопрезентацию, проявление индивидуальности, утверждение своего неформального статуса в ситуациях досугового общения.

Характер выбора досуговой деятельности можно описать, исходя из представления о самооценке как факторе мотивации. Стремясь к повышению самооценки, человек выбирает те виды деятельности (индивидуальной или совместной), которые обеспечивают "ситуацию успеха", создают положительную стимуляцию компетентности. Это укрепляет веру человека в свои силы, повышает его статус в глазах окружающих, что в свою очередь благоприятствует поддержанию самооценки. Кажущийся парадоксальным выбор видов отдыха, связанных с риском (например, альпинизм), также может объясняться стремлением к раскрытию и утверждению возможностей личности. Такой выбор делается достаточно редко и в статистическом отношении не характерен для общей картины досуга (возможно, по этой причине он практически не упоминается в книге); однако его изучение может оказаться важным для понимания характера личностных устремлений. Вопрос об истоках добровольного выбора тех или иных видов деятельности в книге остается открытым, а предлагаемые автором "теории досуга"-скорее описательными, чем объяснительными.

Не затронут автором и еще более общий, по сути дела, фундаментальный вопрос о характере и истоках выбора жизненного пути. Материал книги дает несколько усредненную картину жизни в обычных обстоятельствах. Однако немалое число людей по доброй воле ставят себя в неординарные, тяжелые жизненные условия (это, разумеется, не способствует проведению социологических опросов или психологических обследований). Например, так обычно происходит с теми, кто видит счастье в служении идеалам добра, справедливости, защиты прав человека и ради этого бывает вынужден отказаться от личного благополучия, а иногда и от элементарных жизненных благ, рисковать здоровьем и даже самой жизнью. Что побуждает человека искать парадоксальные, "запредельные" пути к счастью? Книга отвечает не на все вопросы, и это, пожалуй, вполне естественно. И все же заметим, что возникающие при чтении вопросы последовательно подводят нас к проблеме жизненных потребностей человека. В рамках книги эта проблема специально не рассматривается. Однако к ее анализу побуждает поиск внутренних основ, сущности счастья.

Когда исследование показывает высокую внутреннюю мотивацию того или иного вида деятельности,-удовольствие от самого процесса, от той атмосферы, в которой происходит деятельность, будь то увлекательный труд или способ проведения досуга, - возникает вопрос о природе этой притягательности. По ходу изложения автор не раз предлагает частные объяснительные модели для отдельных связей между факторами. Обращение к общей модели потребностей может послужить не только для более широкого объяснения, но и для более широкого прогноза. Речь идет не о дихотомическом разграничении потребностей на материальные и духовные, биологические и социальные и т. п. - такие категории удобны скорее для общего обозначения, чем для углубленного анализа. Впрочем, непродуктивным оказывается и обращение к перечням конкретных потребностей - разными авторами в разное время было предложено более сотни различных классификаций (См.: Обуховский К. Психология влечений человека. -М., 1972).

Плодотворным может оказаться поиск более емкой содержательной модели, в которой выделяются обобщенные категории, классы потребностей. Интересно, что при всем многообразии моделей и классификаций в них можно проследить иерархическое восхождение от витальных (жизненных, биологических) потребностей к социальным и идеальным (познавательно творческим). Продуктивно и функциональное разграничение потребностей сохранения и развития человека как индивида и как члена социальной группы.

В книге М. Аргайла вскользь упоминается популярная в западной науке модель базовых потребностей, выдвинутая одним из лидеров "гуманистической психологии", известным американским психологом А. Маслоу. Остановимся на ней подробнее. В этой концепции "выделяется несколько групп основополагающих ("базовых") потребностей, которые образуют иерархическую систему (Maslow A. Motivation and personality.-N.Y., 1954; Maslow A. Toward a psychology of being. - Princeton (Mass.), 1968; Маслоу A. Самоактуализация/ДТсихология личности. Тексты. -М., 1982, с. 108-117). 1) Физиологические потребности - в пище, сне, жилище, воспроизводстве и т. д. Не будучи удовлетворены, эти потребности определяют все поведение человека. 2) Потребности в безопасности - в спокойствии, защите от зла, включая гарантию будущего удовлетворения физиологических потребностей. 3) Потребности в общности - принадлежности к сообществу людей, социальной группе; в привязанности (расположении), любви. 4) Потребность в уважении - самоуважении, положительной, высокой оценке окружающих, "значимых других". 5) Потребность в самоактуализации - таком "открытии своей идентичности, своего подлинного Я", таком "полном, живом и бескорыстном переживании" своего бытия, в ходе которого человек стремится раскрыть, актуализировать заложенные в нем возможности, быть тем, чем он может стать. Высшие, подлинно человеческие ("гуманоидные") потребности проявляются в стремлении человека к высшим, "бытийным" ценностям - добру, истине, совершенству, красоте.

Теория А. Маслоу активно используется в научном арсенале психологии, но не потому, что она дает окончательную картину соподчинения потребностей, их иерархии (этот вопрос еще остается открытым); ее ценность в том, что она охватывает в единой описательной схеме широкий спектр разноплановых потребностей, включая те, которые выходят за пределы первичных базовых нужд и связаны с самореализацией, личностным развитием (они получили название метапотребностей). Дефицит самореализации лежит в истоках многих психологических проблем, возникающих в условиях внешнего благополучия (так называемая метапатология). Говоря иначе, речь идет о потребностях в смысле и целях жизни (Фундаментальная роль потребности человека в ощущении смысла своей жизни и деятельности глубоко раскрыта в работах известного австрийского психолога и психотерапевта В. Франкла, создавшего новое направление в психотерапии - логотерапию (от греч. "логос" - смысл)). Их влияние на удовлетворенность можно кратко описать словами Ф. Ницше: "Тот, кто имеет зачем жить, может вынести любое как". Обращение к высшим потребностям необходимо для того, чтобы не только лучше понимать воздействие тех или иных факторов, но и активно искать пути преодоления кризисных состояний человека на пути развития и творческого самовыражения личности (См., например: Бурно М. Е. Терапия творческим самовыражением. -М., 1989). Анализ смысла и целей жизни как содержательной основы счастья мог бы стать задачей специальных исследований и послужить темой еще не одной книги.

Сопоставление приведенных М. Аргайлом данных с представлениями о человеческих потребностях, которое читателю предстоит при желании проделать самостоятельно, может дать немало интересных выводов и предположений о природе влияния конкретных факторов счастья.

Можно ли научить человека быть счастливым? Решение этого вопроса неочевидно, особенно когда речь идет о взрослых, уже сформировавшихся людях. Утвердительный ответ автора основан на анализе опыта психотерапевтической помощи и курсов психологического тренинга. В последние годы в зарубежной прикладной психологии все шире применяются приемы и методы, заимствованные из области психотерапии. М. Аргайл показывает, что многие методы, используемые для лечения депрессии как клинического нарушения, оказываются эффективными для преодоления депрессивных состояний у психически здоровых людей, улучшения их эмоционального состояния, повышения удовлетворенности жизнью. Правда, речь идет не о терапии глубинного плана, ведущей к расширению сознания и перестройке жизненных (смысловых) ориентации, а об экспериментально более изученном поведенческом тренинге и рационально-эмоциональной терапии.

Позитивное восприятие окружающего, повышение самооценки, укрепление веры в свои силы, ориентация на реально достижимые жизненные цели, преодоление стереотипов отрицательного самовосприятия, специально продуманное увеличение числа приятных занятий-эти и многие другие меры психокоррекционной работы приносят, как показано в книге, ощутимые результаты. Автор с сожалением отмечает, что за пределами возможностей психологического тренинга остаются такие важные факторы, как работа и досуг. Однако читатель может видеть, что книга содержит материал для конструктивного приложения данных социальной психологии в организации труда и досуга, что, конечно, не укладывается в рамки тренинга, но вполне достижимо в сфере социального регулирования и психологического консультирования.

В изучении счастья особый интерес представляют сравнительные исследования по различным странам мира. Как видно из книги, возможности широких обобщений невелики, поскольку имеющиеся в распоряжении исследователей исходные данные довольно ограниченны. Сравнение удовлетворенности жизнью в странах с разными социокультурными традициями вообще нуждается в принципиальных оговорках, так как само содержание удовлетворенности, ее основы могут коренным образом различаться. Так, например, в восприятии европейца традиционное японское понимание счастья выглядит довольно неожиданно (См.: Кон И. С. В поисках себя: Личность и ее самосознание. -М., 1984, с. 62). Оно предполагает обязательное согласование внешней формы жизни человека со взглядами и оценкой окружающих. Это заметно не совпадает с характерными для западной культуры мотивами личной самореализации как основы счастья (по крайней мере характер самореализации в этих культурах резко различается).

Глубокие различия могут проявиться и в значимости отдельных факторов счастья. Например, здоровье, которое для англичан и американцев в ряду факторов счастья занимает второе место^после брака, для корейцев оказывается на 19-м месте (См. гл. 10 настоящей книги). Это означает, что в условиях разных культур влияние одного и того же фактора может заметно варьироваться. И само содержание счастья, и картина его причинной обусловленности оказываются теснейшим образом связанными с культурой. Изучение и учет культурных различий - залог понимания не только чужих особенностей, но и чужого счастья, жизненных устремлений представителей других народов. И это важно не только для международных контактов, но и для глубокого взаимопонимания, подлинно человечного межнационального общения внутри многонационального государства.

Более того, следует обратить внимание и на то, что представления о счастье и иерархия жизненных ценностей могут заметно расходиться не только у разных народов и культур, но и у представителей разных поколений или разных субкультур внутри одной культуры, одного народа. Понимание особенностей различных социальных групп, их взаимопонимание - одновременно важная научная и острейшая социально-практическая задача. Ее решение, бесспорно, обогатит наши представления о человеческом счастье, расширит его горизонты.

Книга М. Аргайла важна не только в познавательном отношении, хотя ее с интересом прочтут психологи, социологи, философы, представители многих областей гуманитарного знания. Ее содержание обладает и высокой практической ценностью и может принести ощутимую пользу работникам социально-психологических служб, руководителям и организаторам производства, медикам и психотерапевтам, педагогам, священнослужителям и политическим деятелям - словом, всем, чьи профессиональные и личностные интересы сосредоточены на поисках реальных путей к человеческому счастью.

Книга убедительно показывает, что счастье не только постигаемо, но и достижимо. Изучать его необходимо как в целях научного познания, так и для улучшения жизни отдельного человека и общества в целом. В исследовании счастья немало трудностей. Не случайно многие выводы и обобщения автора, по сути дела, не столько подводят итоги, сколько намечают пути для дальнейших размышлений и гипотез. Открытыми остаются многие вопросы. Но такова реальность самого феномена счастья, в изучении которого сделаны лишь первые шаги.

М. В. Кларин