Исследование сновидений

Мир сновидений, наше ночное существование - Фрейду-конкистадору удалось вырвать его из власти незнания, абсурда, суеверия, мифов, и удалось лишь благодаря тому, что он положил самого себя на алтарь великолепного исследования, создав "Толкование сновидений" на основе интерпретации собственных снов, отдав ему целиком наиболее интимные стороны своей личной жизни - "privatissima". "Основа этой книги - мои собственные сновидения", - пишет он в предисловии 1908 года к "Толкованию сновидений", и эти слова звучат отголоском знаменитых трудов Монтеня, всю жизнь создававшего свои "Опыты", и Руссо, полностью отдавшего себя "Исповеди".

Исследование собственных снов стало для Фрейда главной частью самоанализа, великим путем, открывшим доступ к бессознательному. Вместе с тем изучение сновидений продвинулось значительно дальше его личности, "Толкование сновидений" превзошло материал жизни Фрейда и даже само его учение, открыв широчайшие горизонты, не познанные нами еще и сегодня. Необходимо отдавать себе отчет, как напоминает Фрейд в предисловии, что сновидения могут служить "материалом для многих дедуктивных построений, которые должны целиком изменить наши психологические теории". Но мы сможем увидеть здесь не только новую психологию в узком академическом смысле; в "Толковании сновидений" делается, по-видимому, попытка создать совершенно новую антропологию, на что указывает ряд замечаний Фрейда, например, такое: "Интерпретация сновидений может дать нам о структуре разума данные, которых мы до сих пор тщетно ждали от философии".

В "Толковании сновидений", теоретическом и практическом учебнике Фрейда по изучению сновидений, переплелись многочисленные направления: исследования скрытых, темных сторон, всех перипетий существования личности - единственной и неповторимой, терапевтические аспекты, к которым автор обращается в конце работы, ясно обозначенный проект новой психологии и антропологические перспективы, связанные с новым, конкретным взглядом на структуру человеческого разума, на загадку человеческой действительности и ее неизвестных граней.

Все эти элементы, объединенные, тесно связанные друг с другом мыслью Фрейда, спрессовавшей их, как и сновидения, повернувшей их другой стороной, составляют "Толкование сновидений" - книгу уникальную (стоит ли повторяться), единственную в своем роде, не имеющую подобий в предшествующие и последующие годы - вероятно, потому, что она построена на уникальности Фрейда, возведенной в универсальность, как книга о Единственном и для Единственного, каковым являемся все мы в целом.

6 отличие от своих концепций сексуальности, которые он постоянно развивал и углублял, о чем свидетельствуют дополнения и изменения, появившиеся за долгие годы, к первому тексту "Трех очерков...", "Толкование сновидений" Фрейд считал, по-видимому, работой законченной, окончательной и не требующей пересмотра. "Что касается сновидений, - писал он уже в 1908 году, - я остаюсь на позиции своих первых утверждений", и он оставался на ней до самого конца. Небольшая книга "Сновидение и его интерпретация", опубликованная в 1901 году, год спустя после "Толкования сновидений", содержит лишь отдельные положения главной работы. Позднее, в 1912 году, он удовлетворяется несколькими краткими практическими советами, данными в статье "Действия по толкованию сновидений в психоанализе". Работа "Метапсихологическое дополнение к учению о сновидениях", появившаяся в 1917 году, рассматривает после некоторых вопросов о снах общую проблему "галлюцинаторного удовлетворения желания" и ее распространение на психические заболевания. Фрейд излагает также свои позиции по части сновидений в большой главе книги "Введение в психоанализ" 1917 года и возвращается к ним уже в 1932 году, посвятив им два из своих "Новых сообщений по психоанализу", в которых в основном старается отмежеваться от различных оккультистских течений.

После "Толкования сновидений" психоаналитики почти не делали попыток заняться интерпретацией снов в теоретическом плане; вероятно, первое "оцепенение", как саркастически говорил Фрейд, охватившее его коллегпсихиатров после его "новой атаки" на сновидения, оказалось гораздо более глубокой и продолжительной реакцией, чем можно было думать. Желание Фрейда сломить богов и расшевелить преисподнюю ("Flectere si nequeo Superos, Acheronta movebo"), провозглашенное им в начале своего пути, как бы ни был привлекателен его метафорический колорит, не могло найти себе сторонников. "Толкование сновидений", ставшее монументом, фетишем, по-настоящему поражало, а "яркий свет внезапного открытия", по словам Фрейда, не мог не произвести ослепляющего эффекта. Потребовалось немало времени, чтобы исследователи смогли освободиться от этого ослепления и по-настоящему занялись изучением сновидений.

Публикацию значительных работ можно в целом датировать концом 40-х - 50-ми годами; Роберт Флиесс отмечает в это время "возрождение интереса к сновидениям". В 1952-1953 гг. появляется большой труд Гезы Рохейма "Двери сновидения", в котором он, опираясь на свои обширные знания в области этнологии и мифологии, пытается осуществить новую попытку в изучении снов.

Вероятно, психоанализ старался и старается до сих пор ответить на вызов, брошенный ему выдающимися исследованиями состояния сна и бодрствования, осуществленными нейрофизиологией, наблюдениями и экспериментами над людьми и животными Демена, Фишера, Жуве и многих других ученых, высветивших специфичность и сложность состояний сна, сопровождающихся сновидениями и названных "парадоксальной фазой сна".

Сегодня психоаналитические труды, посвященные этой области, весьма многочисленны; среди наиболее интересных можно отметить работы Исаковера, Левина, Гармы, Гийомина и некоторых других; благодаря им мы воспринимаем сейчас "Толкование сновидений", как великую преамбулу, грандиозные пропилеи новой науки и одновременно древней мудрости - Исследования сновидений, в которых человек ищет истоки своего существа, столь мало известные до настоящего дня.

"Инъекция, сделанная Ирме"

Собственные сны Фрейда составляют главную иллюстрацию его Исследования сновидений, и невозможно о них не упомянуть. Это, однако, нелегкая задача. Во-первых, они весьма многочисленны: до 1902 года было проанализировано 50 снов, согласно подсчетам Дидье Анзье, отводившего им важное место в своей книге "Самоанализ Фрейда". Они распределяются следующим образом: 43 описаны в "Толковании сновидений", 4 - в книге "Сновидение и его интерпретация" и 3 - в письмах к Флиессу. И эти пятьдесят снов Фрейда самым глубоким образом связаны с его интимной жизнью, со сложной системой семейных, дружеских, профессиональных, общественных отношений, с тайными движениями его эмоций, желаний, угрызений совести, прожектов... Всякий анализ сновидений становится, по сути, бесконечным, интерпретация самого незначительного факта влечет за собой множество ассоциаций, разрастается до фантастических размеров. Каждый раз приходится ограничивать себя, что мы вынуждены сделать и сейчас, проведя лишь поверхностный анализ нескольких наиболее типичных снов Фрейда.

Первоначальным сном является сон 24 июля 1895 года об "инъекции, сделанной Ирме"; Фрейд приводит его детальное толкование, в котором один за другим получают свое объяснение все элементы рассказа. Но в рассказе Фрейда, как и в его толковании, остаются неясные области, так что многочисленные психоаналитики вслед за Фрейдом погружали свой изучающий взор в знаменитое "горло" Ирмы. В качестве примера упомянем лишь труд Анзье, посвятившего этой теме около тридцати страниц своей книги "Самоанализ Фрейда", поскольку он особо освещает структурную сторону анализа сновидения. В различных элементах сна, которые Фрейд детально комментирует, - боль в горле Ирмы, большое белое пятно, инъекция, сделанная Отто, грязный шприц, вызвавший инфекцию, благоприятный прогноз друга Леопольда и т. д. - он видит прежде всего собственное желание преодолеть и освободиться от тяжелого чувства вины, перенести всю ответственность за развитие болезни Ирмы на своего друга Отто; сон убеждает его, что ему не в чем себя упрекнуть, и он делает такой, быть может, несколько поспешный общий вывод: "После полного толкования всякое сновидение выглядит как исполнение желания".

Это главное толкование не дает представления об обилии и многообразии пояснений Фрейда, а также не менее интересных направлениях и путях, которые он лишь обозначает, не вдаваясь в подробности. Со своей стороны, мы в исследовании "Средоточие сновидения", опубликованном в одном из номеров "Нового журнала по психоанализу", посвященном теме "Пространство сна", высказали идею, что картина формулы "триметиламина" связана с "научным либидо" Фрейда, направленным через "пропилеи" химии к теории сексуальности, к новому "решению" сложных сексуальных проблем, поставленных больными неврозами. В другом плане можно объединить трех женщин, выступивших в качестве действующих лиц сна и связанных с ним ассоциаций: это Ирма, Марта - жена Фрейда и Матильда, его дочь. Объединенные друг с другом, как это ясно видно, звукосочетанием "ма", что само по себе может служить началом определенного фонетического исследования, вместе они составляют характерную для Фрейда фигуру, которую можно назвать группой из трех женщин, часто и с большим значением присутствующую в его работах. Во сне присутствует и другое сочетание трех женщин, о которых Фрейд пишет: "Я сравнил свою больную Ирму с двумя другими женщинами..."; этому же посвящено короткое, но очень показательное примечание, приведенное им в тексте: "Мне кажется, что анализ этого фрагмента приведен недостаточно, чтобы можно было понять все его скрытое значение. Если я продолжу сопоставление женщин, то рискую уйти в сторону. В каждом сновидении есть доля необъяснимого, относящегося к области непознаваемого".

С тремя женщинами мы вплотную приблизились к интерпретации Анзье, касающейся общей структуры сновидения. Отталкиваясь, как он пишет, от идеи Лакана "сопоставлять трехчленные объединения персонажей сна с формулой триметиламина", он развил ее и представил в виде двух подобных друг другу схем, одна из которых изображает Фрейда с его системой взаимоотношений, а другая - развернутую структурную формулу триметиламина. Вот как выглядят два рисунка, изображенные Анзье: Вдовы -Старшие - Равные - Ирма - Подруга Ирмы - Марта - Брейер - Флейшль - Эммануэль - Отто - Леопольд - Флиесс. Точное подобие этих двух конструкций привело Анзье к следующему выводу: "Все происходит так, как будто в своем сне Фрейд отдавал себе отчет, что сон - не анархическое действие, как все думали, он развивается по скрытому, но строгому закону, иллюстрацией которого служит данная тройная схема". Слово "триметиламин", звучащее с такой силой в конце сна ("Я вижу перед глазами формулу, напечатанную жирными буквами", - пишет Фрейд), отражает, в итоге, главную структуру любого сновидения и даже, шире, общее устройство реальности сновидения, как показал впервые Фрейд, и вся его книга служит тому подтверждением. Сон об Ирме по праву занимает первое и особое место в серии сновидений, главную позицию, поскольку независимо от различных интерпретаций и переинтерпретаций служит своего рода формирующей матрицей всего "Толкования сновидений", скрывает в себе главный принцип организации сновидений, тайный закон, знание которого облегчает работу по их объяснению.

"Три парки"

(Парки - в древнегреческой мифологии - богини судьбы )

Поскольку мы упомянули в связи со сном об Ирме трехчленную структуру сновидения и группу из "трех женщин", представляется уместным рассмотреть также сон Фрейда, отмеченный печатью "трех женщин" и отвечающий наиболее типичным темам его жизни и работы - таким интимным, личным ценностям, что Фрейд неоднократно испытывал потребность прервать повествование, "поскольку я слишком много говорил о себе". Этот сон, так называемый сон "Три парки", вызвал разнообразные толкования многочисленных исследователей. В частности, А.Гринстейн в работе, посвященной сновидениям Фрейда, тщательно анализирует этот сон, дополняя комментарии к документальным материалам, освещающим ассоциативные связи Фрейда. Вот приведенный в книге Анзье рассказ Фрейда о своем сне: "После долгого путешествия, когда я, усталый и голодный, лег в постель, важные жизненные потребности отразились в моем сне, и вот что я увидел: я иду в кухню, чтобы попросить дать мне слегка перекусить. Там стоят три женщины; одна из них - хозяйка, она что-то вертит в руке, как будто делает кнедлики. (Кнедлики - Knodel - колбаски из теста, сладкие или соленые. Это блюдо широко распространено в Австрии и на юге Германии, высоко ценится и сложно готовится. При подаче с мясом их называют Fleischknodel. - Примечание Евы Розенблюм). Она отвечает, что мне нужно подождать, когда она будет готова (ее речь неотчетлива). Я теряю терпение и, оскорбленный, удаляюсь. Я надеваю пальто, но первое из примеренных слишком длинно для меня. Я снимаю его, слегка удивленный тем, что оно оторочено мехом. На втором, которое я надеваю, - длинная полоса с турецким орнаментом. Внезапно появляется незнакомец с удлиненным лицом и маленькой острой бородкой и не дает мне надеть пальто, говоря, что это - его. Я показываю, что оно все покрыто турецкими узорами. Он спрашивает: какое вам дело до этих турецких рисунков? Но затем мы стали вполне добрыми друзьями".

Дневные ощущения голода и усталости, вызвавшие, по-видимому, образы сновидения - кухню, еду, кнедлики, - быстро уступают место картинам большого эмоционального размаха и силы, обусловленным детским опытом. Ассоциации Фрейда связываются с прочитанным в юности романом, причем память сохранила его название - "Пелагия" и тему: "Герой сходит с ума и непрерывно выкрикивает имена трех женщин, ставших счастьем и горем всей его жизни". Несомненно, центральную картину, сведенную в сновидении к простому присутствию "трех стоящих женщин", Фрейд поясняет в следующих словах: "Эти три женщины вызвали в моем представлении образ трех парк, направляющих человеческие судьбы, и я знаю, что одна из них - хозяйка из сновидения - это мать, дающая жизнь, а также (как в моем случае) первую пищу родившемуся. Грудь женщины отвечает одновременно чувству голода и любви". Желание успокоить реальный голод вызывает во сне образ матери-кормилицы; но мать для Фрейда представляет собой, по-видимому, вообще самую главную фигуру, что он демонстрирует при анализе темы трех ларцов, мать дает жизнь, она является супругой, и в ней же - смерть. Такова интерпретация Фрейда мифологической темы Трех парк. После матери-кормилицы, тесно связанной с матерью-любовницей и соблазнительницей - руки, лепящие кнедлики, одновременно ласкают и кормят - Фрейд демонстрирует яркую ассоциацию сочетания мать - смерть через приведенный нами выше рассказ об одном своем детском впечатлении: готовя на кухне шарики из теста перед глазами маленького Фрейда, которому в то время было шесть лет, мать потерла ладони одну о другую, роняя с них на пол маленькие кусочки муки - "мелкие черноватые кусочки кожи", как бы стараясь показать ребенку: вот что мы есть - пыль! - и этот урок Фрейд сумел точно истолковать: "Ты должен вернуть свою жизнь природе".

В ассоциациях, связанных со сновидением, возникает ряд слов и имен: Пелагия - плагиат, кнедлик, Брюкке, флейшль (Fleisch - мясо, как слово Fleischknodet) и т. д." который удовлетворяет во Фрейде жажду мести: "Это что-то вроде реванша, поскольку мое имя бесчисленное число раз служило объектом сомнительных шуток". Анзье уточняет, каким образом в этих шутках использовалось имя Фрейда: "Как известно. Die Freude, - пишет он в книге "Самоанализ Фрейда", - означает "радость". По-немецки "Freudenmadchen", как по-французски "девушки веселого поведения", означает "публичных женщин"..., с которыми связаны ассоциации Фрейда в сновидении "Граф Тун" и которые появляются вновь в следующем сновидении. В этом плане сон "Три парки" отвечает сцене в публичном доме". Поразмыслив, Фрейд обнаружил бы свое имя переведенным на французский язык в имени героя "Набада" АДоде - господина Жуайоза (Joyeuse, что в переводе с французского означает "радостный").

Турецкий мотив, возникавший уже в случае забывчивости имени Синьорелли, когда тесно переплелись темы секса и смерти, отражает важную сексуальную тематику, о которой Фрейд упоминает лишь вскользь: "Незнакомец с удлиненным лицом и остроконечной бородкой, помешавший мне надеть пальто, похож на торговца из Спалато, у которого моя жена купила очень дорогую турецкую ткань. Его звали Попович - двусмысленное имя...", смысл которого переводчик поясняет в сноске: "Роро" в фамильярном немецком языке (которым особенно пользуются дети) означает женские половые органы". Гринстейн, в свою очередь, добавляет еще одно значение - "зад или ягодицы" и сопоставляет окончание "вич" с "witz" - в переводе с немецкого - шутка. Фрейд делает следующий вывод: "Одной из мыслей, пришедшей на ум во время сна под воздействием голода, была такая: "Нельзя ничего упускать, нужно брать все, что возможно, даже если это впоследствии будет казаться ошибкой; надо пользоваться любой возможностью, жизнь слишком коротка, смерть неизбежна". Поскольку данная мысль имеет одновременно сексуальное значение - желание не останавливаться перед угрозой ошибки, - это carpe diem (Carpe diem (лат.) - "лови день", то есть пользуйся сегодняшним днем, лови мгновение) должно опасаться критики и прятаться за сновидением. К этому добавляются все противоположные мысли, воспоминания о времени, когда хватало духовной пиши, все запреты и угрозы особых болезней".

Прокомментировав многочисленные литературные ссылки, питающие и освещающие ассоциации Фрейда ("Поэзия и правда"), "Ифигения в Тавриде" Гете, "Ипатия" Чарльза Кингслея из которой Фрейд заимствовал "Пелагию"), Гринстейн подходит к более детальной и широкой интерпретации, которую дает в конце своего исследования "Трех парк", опубликованного в "Новом журнале по психоанализу": "Усталый, голодный и мучимый неким сексуальным желанием, Фрейд лег спать. В сновидении сексуальные влечения, не нашедшие "реального выхода", объединились с чувством голода и привели его к ощущению, подобному "ностальгическому влечению ребенка к груди матери". Однако обращение к детству желаний и влечений оказалось пугающим, поскольку требовало запретных объектов кровосмесительного плана, в частности было направлено на сестру. Из-за этих желаний Фрейд опасался самого худшего наказания со стороны одного из родителей или обоих сразу. Ассоциации, связанные со сновидением, заставляют предполагать, что он выбрал пассивную гомосексуальную защиту от этих страхов. Кульминационная точка сна, когда он установил "дружелюбные" отношения с незнакомцем с удлиненным лицом и остроконечной бородкой, отражает его желание того, чтобы его отец был "дружелюбен" и, как следствие, не наказал его за запретные сексуальные и агрессивные влечения".

Можно вслед за Анзье углубиться в данный вопрос еще больше и выявить отношение Фрейда к матери: "Фрейду, - пишет он, - с большим трудом удавалось изобразить мать в качестве разрушительницы, злой и несущей смерть. ...Потребность защитить идеализированный образ матери является доминирующей чертой Фрейда". Но эта черта, возможно, скрывает более главную, более глубокий, если можно так выразиться, узел психики Фрейда, неясный и почти мистический, где связаны мать и смерть; как сфинкс, мать выступает в смертоносном образе: она несет смерть (но не приносит ее!) на своих! могучих и благородных плечах, она идентифицируется" с жизнью и любовью столь мощно, что способна привести, через страх кастрации и смерти, к другой правде, высшей - самой Смерти. Если Фрейд столь редко и скупо прибегает, как мы заметили, к фигуре матери, то это, по-видимому, потому, что считает ее центральным очагом, ядром, не требующим упоминания, через которое получают свои наименования многочисленные теоретические выкладки, через которое удается назвать своим именем, то есть конкретно проследить ее работу, выявить направление атак и отступлений, раскрыть ее, разоблачить, объяснить и т. д., чего никому до него не удавалось сделать с такой смелостью и силой, - саму Смерть...

"Нежно любимая мать и персонажи с птичьими клювами"

Связь матери и смерти находит яркое выражение в детском сне, кратко описанном Фрейдом в "Толковании сновидений", страшном сне, который он увидел в возрасте семи-восьми лет и интерпретировал лишь тридцать лет спустя.

"Он был удивительно четким, - пишет он, - и позволил мне увидеть мою нежно любимую мать спящую, с особенно спокойным выражением лица, которую внесли в комнату и положили на кровать два (или три) персонажа с птичьими клювами".

Крики ужаса маленького Фрейда разбудили родителей, и ребенок успокоился, увидев свою мать живой и здоровой. Полу^еловеческие, полуживотные образы, комментирует Фрейд, идут от Библии Филиппсона: "Я полагаю, это были боги с головами ястребов, изображенные на египетском погребальном барельефе". К мотиву смерти примешивается сексуальный мотив: на немецком жаргоне "коитус", как пишет Фрейд, обозначается словом Vogein от Vogel (птица); это непристойное слово Фрейд впервые услышал из уст своего маленького соседа по имени Филипп.

Погруженный в странный и таинственный египетский свет, с фантастическими и пугающими персонажами и атмосферой смерти, исходящей от лежащего материнского тела, этот страшный сон иллюстрирует сделанное выше замечание об особой связи между матерью и смертью. Для этого нужно произвести обращение в свою противоположность образов сновидения и их взаимоотношений - этот процесс настойчиво рекомендовался Фрейдом как по причине его эффективности для интерпретации, так и потому, что он отвечает логике бессознательного. Следовательно, это уже не мать несут персонажи, имеющие отношение к обряду смерти ("погребальный барельеф"), не она лежит на кровати при смерти; наоборот, она поднимается с кровати, полная любви и жизни, выходит за пределы комнаты и сама несет эти образы смерти, монстров, принявших определенное обличье, которых, конечно же, больше, чем "два или три". Чтобы избежать употребления двусмысленного термина "смертоносная" ("mortifere"), обозначающего несущего смерть, вероятно, лучше дать фигуре матери, принимающей смерть, освобождающейся от нее и несущей ее, имя Мортифер (Mortifer), звучащее как отголосок далеких глубин, созвучное имени Люцифера, часто использовавшемуся Фрейдом в его исследованиях.

В конце своего детального анализа Анзье подчеркивает; что сон "Нежно любимая мать и персонажи с птичьими клювами" является "последним личным словом Фрейда в "Толковании сновидений", и предлагает видеть в нем послание Фрейда: "Помещение в конце интерпретации этого сновидения ... означает, что он сказал свое последнее слово о смерти, последнее слово о страхе, последнее слово о расставании с объектом изначальной любви". И поскольку крики ужаса маленького Фрейда уже растаяли вдали, нам остается довольствоваться по-фрейдовски живым примечанием, приводимым в заключение Анзье: "Объекты отрицательного плана, если на них посмотреть прямо, назвать их по имени, представить себе способ их действия, как учит нас Фрейд, комментируя свой сон, можно использовать себе на благо".

"Ботаническая монография"

Под этим несколько сухим, холодным натуралистическим и академическим названием скрывается сон, удивительно "богатый эффектами", несущий сведения о важнейших ценностях. Фрейд подробно анализирует их, обращаясь к этому сну, приводимому им в нескольких вариантах в разных главах "Толкования сновидений". Для большего удобства мы приводим ниже три версии сновидения в той последовательности, как их перечисляет Анзье:

а) "Я написал монографию об одном (неясном) - виде растений...

б) Я написал монографию об одном растении. Книга лежит передо мной, я переворачиваю сложенную цветную иллюстрацию. К каждому экземпляру приложен образец высушенного растения, как если бы это был гербарий...

в) Я написал монографию о растении (неопределенный вид). Книга лежит передо мной, я переворачиваю сложенную цветную иллюстрацию, к которой приложен высушенный образец растения..."

За простотой этого рассказа о сновидении скрывается удивительное смешение мотивов, к которому сам Фрейд привлекает внимание, когда пишет о "необыкновенной конденсации". Он приводит лишь несколько элементов, и нам самим приходится разбирать слабые следы остальных. Двойственный знак, пронизывающий все сновидение, - это книга, увиденная Фрейдом на витрине книжного магазина, под названием "Вид цикламенов" "вероятно, - уточняет Фрейд, - монография об этом растении". Однако, замечает он, "цикламены - любимые цветы моей жены. Я упрекаю себя в том, что лишь очень редко догадываюсь принести ей цветы, как ей этого хочется". Фрейд не продолжает дальше это замечание, но комментаторы широко его толкуют. "Монография" напоминает нам работу Фрейда с кокой, а также Коллера, стяжавшего известность выявлением анестезирующих свойств кокаина, которые до этого были известны Фрейду, затем - окулиста Кенигстейна, оперировавшего глаукому у отца Фрейда. "Сухое растение", "гербарий" с маленькими червячками (Bucherwunn) и ботанические исследования приводят Фрейда к его "любимому цветку" артишоку, который через "монографию" я "цветные иллюстрации" вызывает одно интересное детское воспоминание: "Отец однажды оставил старшей из моих сестер и мне книгу с цветными картинками (описание путешествия в Персию). Мне было тогда пять лет, сестре не было еще трех, и воспоминание о бесконечной радости, с которой мы вырывали листы из этой книги (листок за листком, как будто у артишока), - единственное, что осталось в моей памяти об этом времени из живых воспоминаний. Позднее, когда я стал студентом, во мне обнаружилась страсть к книгам. Мне хотелось собирать их, иметь как можно больше (это было сравнимо с потребностью учиться, описанному в монографиях, стало страстью, сравнимой со страстью к цикламенам и артишокам в мыслях о сновидении). Я стал Bucherwurm (библиотечной крысой, или, буквально, книжным червем)".

Обращаясь далее к слову "ботанический", Фрейд описывает его как лежащее в центре сновидения, представляющее собой "настоящий узел, в котором сплетаются многочисленные ассоциации и идеи": цикламен Марты, артишок и книга из детства с оборванными листками, высушенное растение и библиотечная крыса, а также его разорительные посещения торговца книгами, у которого для него был открыт счет, когда ему исполнилось семнадцать лет, и путешествие в Италию. Все это проходит у Фрейда под знаком "Фауста" Гете: "Чувствуешь себя, - пишет он по поводу сновидения, - как бы внутри фабрики мыслей, где, как в великом творении ткача. "Каждый, толчок ноги приводит в движение тысячи нитей. Челнок движется туда-сюда. Скользят невидимые нити. Я каждое движение тысячами сплетает. Быть может, работа ткача помогла Фрейду понять его собственные движения мысли: сплетать нити ассоциаций, заставлять слова двигаться туда-сюда, чтобы составить необходимую ткань, текст, который будет настоящим "великим творением".

Рассказ о сновидении "Ботаническая монография", сухой, холодный, не всем комментаторам открывает тайну циркуляции своих соков и небывалой внутренней силы, и мы можем непосредственно наблюдать, как самые строгие попытки анализа оказываются направленными в противоположные стороны. Очень подробный комментарий сновидения Фрейда позволил Анзье интерпретировать образ "сухого цветка" как "символ искусства старения"; "лишь очень редко догадываюсь принести ей цветы, как ей этого хочется" - означает, что "Фрейд пренебрегал тем, чтобы засвидетельствовать Марте свою мужественность". "Конечно же, - продолжает Анзье, - Фрейд чувствовал, что стареет, он писал об этом Флиессу, но он стареет "удовлетворенным". Итог сновидения, как, полагает Анзье, остается позитивным, что позволяет ему сделать следующее заключение: "Можно предположить следующий смысл сновидения: я, очевидно, меньше испытываю половое влечение к Марте; но я был способен написать значительные монографии (о кокаине, об истерии, сновидениях и о сексуальности в целом); к тому же, имея шестерых детей, я уже все доказал".

Противоположностью этой оптимистической интерпретации являются строгие комментарии Эриха Фромма, которые Анзье в своей работе приводит в виде цитаты: "Эрих Фромм (1953) переинтерпретировал это сновидение, опираясь на другую систему символов - сухой цветок, отрицание жизни и красоты. Сновидение Фрейда отражает чувство того, что ему не удалась часть жизни, связанная с любовью и нежностью, что он пожертвовал своими чувствами ради единственной ценной для него вещи - его амбиций: "Сновидение выражает глубокое противоречие между личностью Фрейда и его образом жизни. В глубине главным интересом его жизни и исследований являются любовь и сексуальность. Но он вел пуританский образ жизни... Он позволил цветку засохнуть: он превратил сексуальность и любовь в объект научного наблюдения и умозрительных рассуждении; но он отдал им жизнь".

Какое упрощенное понимание жизни и трудов Фрейда в этих предположениях Фромма! Расхожее понятие "противоречивости", вульгарное противопоставление "умозрительных рассуждении" и "жизни" - разве все это имеет что-либо общее с тем, что мы знаем о действительной сущности Фрейда - о поразительном горении, необычайной плодотворности жизни и мысли, дерзости, которая, преодолев пуританское восприятие мира, позволила Фрейду - Люциферу открыть конкретную и чувственную область сексуальности, об удивительной способности порождать разнообразные конфликты, когда для амбиций уже почти не оставалось места?

От цветка артишока, приводящего после обрывания его листочков к нежности и открытости сердца, от книги с картинками, разорванной руками ребенка, - к "Толкованию сновидений", монографии, страница за страницей открывающей грандиозные картины снов, ведущие к "сердцу" ночной реальности человека. Эта чудесная игра находится как бы свернутой в "Ботанической монографии", подобной гербарию, но Анзье без колебаний разворачивает ее в радостном стремлении к познанию и открывает целый каскад восхищений Фрейда: "Восхищение ребенка перед цветными картинками рассказа о путешествии. Восхищение мальчика перед телом своей молодой матери, притягательным, как книга с разноцветными иллюстрациями. Восхищение мужчины перед тайной женственности. Восхищение знатока перед великим творением ткача... Одним словом, восхищение перед всяким творением".

Но всякому творению грозит конец, должно когда-то наступить время его разрушения, смертельное иссушение несет с собой ядовитое дыхание другой силы - влечения к смерти...

Положения Фрейда о сновидении

Анализ сновидения, как мы видим, похож на лабиринт, в который неумолимо углубляешься со все возрастающим ощущением, что найти выход из него будет невозможно. Давая нам почувствовать, что сновидение именно таково и его исследование подобно исследованию безграничного континента, Фрейд старается - и таково значение его "Толкования сновидений" - создать и пустить в действие точные, эффективные и универсальные методы, благодаря которым интерпретация снов станет ясным предметом рационального, практического изучения. Прежде чем рассмотреть, как проявляется "работа сна", кратко изложим основные фрейдовские положения о сновидении.

- "Сон - это ребус", он представляет собой последовательность образов или картин, на первый взгляд не связанных между собой. Что удивительно, в нашей культуре доминирует представление о бессвязности, абсурдности, невозможности понять сон, - и вот раздраженным и пренебрежительным жестом его отстраняют, отбрасывают, и сущность сновидений ускользает от человека! Главный принцип Исследования сновидений Фрейда - видеть за очевидной бессмысленностью "скрытый смысл", он отвергает общие представления, превалирующие в многочисленных так называемых "научных" позициях. Нет, утверждает он, "сон - не хаос нестройных звуков, исходящих из случайно тронутого инструмента, он не лишен смысла и не абсурден; это психическое явление в полном значении этого термина,... создающая его интеллектуальная деятельность является деятельностью возвышенной и сложной".

Фрейд возрождает некую давнюю и стойкую традицию толкования древних текстов, которая призвана, порой в сочетании с тонкой интуицией, интерпретировать сны и подчинять их смыслу, главному смыслу, диктуемому действующими культурными, религиозными, мифологическими, гностическими и прочими традициями. Интерес к сновидениям отодвигается по мере того, как устанавливается некая форма рациональности, сама поставленная в зависимость от условий и требований внешней действительности. Можно сказать, что сон как явление внутреннее, ночное, субъективное и "иррациональное", то есть решительно не поддающееся рациональному толкованию, становится типичным примером отторжения западной рациональной культурой с позитивистской доминантой. Удивительная операция, поразительный парадокс мысли Фрейда заключается в том, что ему удалось вновь вернуть этот отторженец' сновидений в нашу культуру с помощью рационалистических и позитивистских методов, которые служили и до сих пор служат для обесценивания и принижения роли снов.

Сновидение, подчеркивает Фрейд, это "ребус", наложение друг на друга форм без начала и конца, и большой ошибкой является "желание интерпретировать его как рисунок", то есть структуру очевидную и говорящую саму за себя. Фрейд использует другую аналогию: собранные при пробуждении картины сна представляют собой как бы "иероглифы" - здесь вновь появляется Египет! - для которых нужно найти перевод на адекватный язык. "Два различных языка" сновидения Фрейд называет "содержанием явным" и "содержанием скрытым"; интерпретация предполагает трансформирование явного содержания, то есть сна, каким он видится спавшему после пробуждения, каким он способен его изложить, представить в виде рассказа до всякой попытки интерпретации, в содержание скрытое, а точнее - обнаружить "скрытые мысли", своим течением породившие сновидение, возникшие под воздействием мотивов, механизмов и материалов, которые предстоит наметить и выявить. "Мы противопоставляем, - подчеркивает Фрейд, - содержанию явному содержание скрытое". Первое обычно "кратко, бедно, лаконично по сравнению с широтой и богатством мыслей, содержащихся в сне. Записанный сон занимает едва ли полстраницы; анализ, где обозначены эти мысли, в шесть, восемь, двенадцать раз более обширен". Это слабо сказано, анализ сновидения может расширяться бесконечно. Важно, что в конце концов в результате проведенного анализа и расстановки мыслей сновидения возникают и звучат "прекрасные и глубокие слова".

- ^Сновидение представляет собой исполнение желания" - таковы, несомненно, самые "глубокие" слова, возникшие в результате анализа, и, пожалуй, это наиболее известное положение Исследования сновидений Фрейда. В самом обычном случае "желание" в сновидении является результатом конкретной органической потребности: сильная жажда или потребность в мочеиспускании во время сна берутся на вооружение картинами сновидений, пока они не реализуются физиологически. Подобный случай, когда желание маленького мальчика помочиться вызвало у его гувернантки сновидение о потоках волн, относящийся уже к области юмора, приводится в виде единственной иллюстрации в "Толковании сновидений" как "Сон французской гувернантки" - серия колоритных рисунков, взятых ференци из венгерского юмористического журнала. В краткой третьей главе, где Фрейд излагает данное положение, он придерживается элементарной концепции желания, имеющего почти исключительно органическую природу, и обращается главным образом к периоду раннего детства и животному миру. В качестве примера он приводит случай, когда его дочь в возрасте года и семи месяцев посажена на диету, поскольку плохо себя чувствовала, объевшись клубники, кричала "посреди беспокойного сна: "Анна Ф'ейд, клубника, ог'омная клубника, к'ужок, кашка!"" В дополнение он прибегает к таким примитивным ситуациям: "Что снится гусю? - Кукуруза" и "Еврейская поговорка гласит: "Что снится курице? - Просо".

Однако фрейдовское положение о сновидении как исполнении желания имеет совсем другое значение. У желания, действующего в сновидении, особые свойства: речь идет прежде всего о желании, сталкивающемся с сопротивлением, препятствиями, оппозицией своего Я, сознания, требований морали и общества, не имеющем в период бодрствования никакого пути к удовлетворению. Это желание "тормозится", отбрасывается сознанием, но действие его при том не ослабевает, оно даже начинает производить значительно большее давление в другой области психики - в "бессознательном". Как пишет Фрейд, беря в свою очередь на вооружение гипотезу "великого Фехнера", "сцена, в которой сон обретает действие, вероятно, в корне отличается от той, которая имеет место в жизни периода бодрствования". Огромный интерес этого желания в сновидении заключается в том, что он вводит нас в ту "другую сцену", где мы наблюдаем появление необычных фигур, ситуаций, связанных с детством или глубокой древностью, возникновение оригинальных взаимоотношений и процессов. Положение об исполнении желания должно обогатиться более точными характеристиками и выглядеть так: "Сновидение представляет собой (скрытое) исполнение (подавленного, заторможенного) желания". Формулируя таким образом связь между сном и желанием, Фрейд подчеркивает ведущую роль процесса торможения и одновременно указывает на работу по смене облика, осуществляемую сновидением; в этом, согласно Фрейду, заключается "суть сновидения". Во время сна сознание ослабляет свое давление, теряет репрессивную, тормозящую способность, и заторможенные процессы пользуются этим, чтобы набраться сил, вернуться к своим функциям, постараться занять поле психики. Но при этом они должны удовлетворять некоторым постоянным требованиям психики: кроме того, что они должны быть представительными в социальном и моральном плане, то есть не восстанавливать против себя остатки бдительности субъекта и не слишком раздражать подсознательные же силы сверх-Я, они должны быть представлены, то есть обрести формы, одеяния или маски, в которых будет заключаться пластическое решение образов сновидения.

- "Сновидение охраняет сон". Прежде чем двигаться дальше в анализе желания, нужно вспомнить, что у спящего человека существует по крайней мере одно твердое и главное желание - желание спать. Первая функция сновидения, согласно Фрейду, - помешать внешним и внутренним факторам прервать сои и вызвать пробуждение: "В каком-то смысле все сновидения служат комфорту, позволяя нам продолжать спать. Сновидение охраняет сон, а не нарушает его". Многочисленные примеры показывают, как сновидения захватывают все нарушающие факторы, нейтрализуют их и включают в систему o образов сна: так, например, если будильник звонит слишком рано, мы представляем, что это происходит в сновидении - такова его убаюкивающая и успокаивающая сон сила!

С этой формулировкой Фрейд вплотную приближается к опасности впасть в банальность, как он сам признает в письме к Флиессу от 9 июня 1899 года, за несколько месяцев до появления "Толкования сновидений": "Вся эта история все больше грозит стать для меня общим местом. Существует единственное желание, которое сновидение постоянно стремится реализовать и которое может принимать разнообразные формы - желание спать! Мы видим сны, чтобы не чувствовать необходимости пробуждения, поскольку хотим спать. А мы подняли столько шума..." Действительно, столько шума (это выражение написано Фрейдом по-французски) ради такого заурядного результата? Представляя защиту сна конечной целью сновидения, Фрейд подчиняет его процессу сна; сон представляется жизненной и благородной функцией, а сновидение - всего лишь его неизбежным следствием; подобная иерархия, удовлетворяющая общественному мнению, действительно похожа на "общее место". Однако можно заметить, что эта сторона для Фрейда играет лишь второстепенную роль и призвана в основном отразить многообразие взаимоотношений сновидений с внутренним и внешним миром.

Если считать сновидение специфической и автономной жизненной функцией, на чем настаивают многочисленные современные научные исследования, его невозможно ставить в зависимость от процесса сна. В сне и oсновидении можно видеть скорее две взаимосвязанные функции, работающие при поддержке одна другой; процесс сна служит для защиты сновидения, как и сновидение - для сна, а может быть, в еще большей степени, если полагать, что сновидение выполняет значительно более определенную и сложную психологическую работу, чем простая восстановительная функция, выпадающая на долю сна.

- Сновидение испытывает деформирующее влияние внутренней цензуры: если сновидение кажется нам непонятным и абсурдным, то это потому, что его образы, как и все элементы бессознательного, находятся под влиянием, по словам Фрейда, "цензуры", общей функции, действующей при переходе от одного состояния к другому, а особенно от бессознательного к сознательному. Не имея такого резкого и непримиримого характера, как в период бодрствования, цензура в определенной степени оказывает свое давление на последовательность образов сновидения, действуя на манер Властей, манипулирующих и вымарывающих информационные сообщения так, что они становятся неузнаваемыми: слова, фразы, целые параграфы изымаются, появляются самые неожиданные связи и удивительные последовательности фактов. Нелегко с точностью установить, каковы психические механизмы цензуры и какой властью они располагают; вероятно, цензура по-разному функционирует и производит различные эффекты на разных уровнях психики; она может опираться на то, что сохранилось во сне от бдительности Я, или искать источники в бессознательных проявлениях Сверх-Я, то есть в более глубоких пластах, в противодействии влечения к смерти и влечения к жизни. Но в целом трудно себе представить часть психики, которая даже во время самого глубокого сна оставалась бы полностью неподвластной деформирующему воздействию цензуры.

- Часть сновидения самым тесным образом связана с сексуальностью и с детством. "Чем больше мы занимаемся интерпретацией сновидений, - пишет Фрейд, - тем больше убеждаемся в том, что большинство сновидений взрослых несут следы сексуальных факторов и выражают эротические желания". Сновидение порой с поразительной отчетливостью выступает в виде исполнения сексуального желания. Поскольку сексуальность чаще всего в обыденной жизни сталкивается с самыми серьезными запретами, сексуальные желания, подавленные и заторможенные, оказывают наибольшее воздействие на образы сновидений и испытывают при этом самые удивительные деформации и нелепые превращения. Кроме того, в главе "Толкования сновидений", озаглавленной "Психология сновидения", Фрейд уточняет, что "желание, представленное в сновидении, обязательно восходит к детству". Следовательно, можно полагать, что детская сексуальность дает наиболее подходящий материал для сновидений; это подтверждает Фрейд, уже в "Толковании сновидений", обращая внимание на важность эдиповых мотиваций и отмечая, насколько "для объяснения сексуальных снов" важно "углубляться в пока еще неясные вопросы извращений и бисексуальности"; для многих сновидений, - добавляет он, - внимательный анализ показывает, что они могут быть поняты только с точки зрения бисексуальности".

Если не существует сновидения, хотя бы некоторые аспекты которого не имели бы эротического содержания в широком смысле, как оно понимается в общем контексте развития либидо, это вовсе не значит, что всякий сон должен подвергаться исключительно сексуальной интерпретации. Фрейд резко восстает против сведения к чистой сексуальности его исследования: "Утверждение, что все сновидения должны быть объяснены с сексуальной точки зрения, с которым мы неутомимо полемизируем, чуждо моему "Толкованию сновидений"... Оно находится в полном противоречии с его содержанием".

Если бы Фрейд не был так уверен в своей позиции, он бы не представил в примечании к "Толкованию сновидений" сон от 1/2 октября 1910 года, сексуальный смысл которого проявляется на самых разных уровнях: "(фрагмент)... Дело происходит, кажется, в Италии. Три девочки показывают мне мелкие драгоценные предметы, как в антикварной лавке, и садятся мне на колени. Рассматривая один из предметов, я говорю: "Это я вам его дал". Говоря это, я ясно вижу маленькое изображение лица в профиль с резкими чертами Савонаролы". Сновидение UЯ еду верхом на серой лошади...", связанное с болью от фурункула и отмеченное неясным ощущением нахождения в незнакомом городе, Фрейд соотносит с одним из своих путешествий в Италию и добавляет следующее замечание: "Еще более глубокий анализ позволил бы нам обнаружить сексуальные мысли; я вспоминаю, что значило для одной больной, никогда не бывавшей в Италии, появление этой прекрасной страны в ее сновидении (gen Ifalien - через Италию " Cenitalien - генитальные органы); "это напоминает... также о месте, где находился мой фурункул". В сновидении о Савонароле сексуальный смысл не вызывает сомнений, он чувствуется в сочетании самых разных символов: Италия, три девочки, садящиеся на колени, маленькие драгоценные предметы. Я, связанное с "маленьким изображением лица в профиль", "резкие черты" и т. д. фигура Савонаролы, доминиканца, погибшего на костре, портрет которого, как вспоминает Фрейд, "был инкрустирован на мостовой Пьяцца Синьориа, где он был сожжен", во Флоренции, также, несомненно, может завести далеко - к основам, связанным с "Люцифером - Любовью", и "демонизмом", теми источниками, которые питали ниспровергающую концепцию сексуальности Фрейда. Рассматривая проблемы, которые ставит выявление сексуальных характеристик в образах сновидений, задаешься вопросом, стоит ли воспринимать выражение "исполнение желания" в его простом и прямом смысле; можно сказать, что в сновидении желание исполняется, обретая форму, в полном смысле этого слова, функция сновидения заключается не в удовлетворении конкретного желания - мести, справедливости, соединения с предметом любви или ненависти и т.д., а в осуществлении работы, трудной и продолжительной, по удовлетворению желания в общем виде как ведущей структуры и специфического пути проявления энергии либидо. Зная неопределенный, проблематичный характер сексуальности человека, подвижность и неустойчивость либидо, нельзя ли предположить, что главная цель сновидения - стремление постоянно и неутомимо моделировать желание, совершать работу по созданию и переделке, воссозданию инструмента либидо под названием желание, оттачивая, закаляя и полируя его на исследовании сновидений, на постоянном вращении многообразных картин и образов, придавая ему разнообразие, проводя через различные эрогенные центры и фазы развития либидо, через дельту бисексуальности и сексуальный полиморфизм и т.д. В этой ночной одиссее, или, скорее, ткани Пенелопы - бесконечном великом творении ткача по имени человечество - видно, что желание в своем поиске поддержки задерживается на ранних опытах, оригинальных объектах, которые наиболее благоприятны для него, питают его и подсказываются реалиями жизни периода бодрствования. Таким образом, сновидение в общем случае является исполнением одного желания, сновидением об удовольствии и удовлетворении, в то время как его главной ролью остается воссоздание, регенерация определенного желания в нем самом, его энергетического потенциала и либидной мощи, о чем свидетельствует ежедневно восстанавливающаяся бодрость, с которой (каковы бы ни были ее оттенки, серые или розовые) пробуждающийся человек встречает зарю нового дня, подобно возрождающемуся фениксу...

- "Средоточие" сновидения. Среди длинного повествования "Толкования сновидений" обнаруживается небольшой и довольно любопытный параграф, стоящий изолированно и как бы не связанный с остальными, ще Фрейд выдвигает довольно загадочную мысль о средоточии, "пупе" сновидения, которую он излагает в следующих словах: "Сны... часто, сохраняют неясный участок; здесь обнаруживается узел образов, который не удается распутать, но который ничего не дает содержанию сновидения. Это - "пуп" сновидения, точка, через которую Оно связан с Неизвестным. Мысли сновидения, выявленные при интерпретации, как правило, не имеют завершения, они разветвляются, вплетаясь в общую запутанную сеть наших мыслей. Желание в сновидении выступает в виде более плотного участка из этой ткани, подобно грибу, выходящему из мицелия".

Сложная формулировка Фрейда колеблется между образом структуры ядра - "неясный участок", "узел мыслей", "пуп" - и картиной сети, узорного плетения - "разветвление в разных направлениях", "запутанная сеть"; это значит, что "пуп", средоточие, являющееся образом Неизвестного, ускользает от познания по своему определению. Его функция очевидна: надо ограничить, остановить процесс интерпретации, оставив его открытым; Неизвестное намечает опорную линию для анализа, но одновременно постоянно уклоняется от процесса узнавания, который иначе не имел бы границ.

Помимо практического аспекта, гипотеза о средоточии имеет теоретическое и идеологическое приложение. Если развить образ сети, легко видеть, что разветвления сновидения могут затеряться лишь в разветвлениях другого сновидения, и так до бесконечности; все сны распространяются одни в другие, всякий сон функционирует, как "пуп", начало следующего. Теория сновидения, не оставляя кропотливой работы по разложению единого образа на разные элементы, многочисленные разветвления, должна также стараться выявлять переходы одного Сна в другой и большее значение придавать концепции сновидений как единого, достаточно связного целого огромной синаптической системы. Фрейд указывает на это в предшествующих параграфу о "средоточии": "Сны одной ночи должны всегда интерпретироваться в единстве". Это, видимо, касается и сновидений одной жизни; весь комплекс образов сновидений жизни противостоит процессу интерпретации и обеспечивает одновременно неповторимость ткани сновидения каждого индивидуума.

Здесь проявляется и значительный идеологический, то есть этический, политический, метафизический эффект гипотезы о средоточии: каковы бы ни были знания о психической действительности, о субъекте вплоть до его самых интимных проявлений в сновидениях, всегда что-то остается скрытым, всегда мы сталкиваемся с участком Неизвестного, с непознаваемым ядром. Мы соприкасаемся в этом случае с проявлением непреходящей единственности личности человека, с "узлом", в котором собрана, сконцентрирована всегда поражающая воображение способность индивидуума противостоять любым воздействиям, откуда бы они ни исходили - участок неповторимости, который может быть тайным источником таинственной и всем известной силы под названием свобода...

Работа сновидения: конденсация, смещение, обращение и другие формы

В области, намеченной положениями Фрейда о сновидении, происходят различные действия, составляющие то, что он называет "работой сновидения", причем термин "работа" здесь нужно понимать в созидательном смысле. Так же Фрейд говорит о "работе скорби" и использует динамику, содержащуюся в слове "работа", еще во многих аналогичных формулировках.

Фрейд посвящает работе сновидения самую значительную главу "Толкование сновидений", составляющую во французском издании книги около двухсот страниц. Это действительно центральная, стратегическая тема его Исследования сновидений: здесь выявлены, описаны, проанализированы, доказаны и уточнены разнообразные механизмы, процессы, образы, возникающие и действующие в сновидении, без которых нельзя осуществить более или менее строгое изучение данного вопроса. Фрейд демонстрирует также серию методов, без которых отныне невозможно обойтись при любом подходе к реалиям сновидения, а также не менее эффективных в других областях исследований. В этом списке положений, составляющих силу и определяющих плодотворность фрейдовской концепции сновидения, следует особо отметить: конденсацию, смещение, обращение или превращение в свою противоположность, процесс формирования образов, выражение через картины, перенос логических отношений, символику, вторичную выработку и тд.; главные из этих положений требуют значительных уточнений.

"Смещение и конденсация, - утверждает Фрейд, - являются двумя важнейшими операциями, которым мы обязаны главным образом формой наших сновидений", и далее уточняет: "Конденсация и смещение - два главных фактора, превращающих материал скрытых мыслей сновидения в его явное содержание". Это значит, что действие по интерпретации, обратное данному превращению, требует самого тщательного учета двух "главных" процессов, группировки, слияния многих определений, характеристик или особых черт в один образ сновидения, будь то объект, персонаж или ситуация. Операция настолько частая, типичная и широко встречающаяся, что можно сказать, что ее участие в формировании образов сновидения и особенно его лерсонажей весьма существенно. Фрейд иллюстрирует этот процесс, сравнивая его с опытом Галтона по получению - путем печати на одной фотографической пластинке нескольких лиц - "семейного портрета", изображения группы или "рода"; "объединяя в одном образе сновидения,^ - пишет Фрейд, - черты двух или нескольких личностей", удается получить "коллективную личность". По-видимому, нет сновидения, в котором на первый взгляд совершенно однородный персонаж, с явно выраженным лицом, не представлял бы группу других людей в каком-либо своем аспекте: в неуловимой или незначительной детали, в росчерке жеста, в неопределенном эмоциональном настрое, в отзвуке имени и т. д. Один из первых и неизбежных этапов исследования сновидения заключается в систематическом и наиболее полном разложении образов сновидения, чтобы постараться различить действительные ряды фигур или объектов, над которыми конденсация произвела свое могучее и властное завладевающее действие.

Ирма - первый, почти символический персонаж Исследования сновидений Фрейда служит ему иллюстрацией: в ее образе присутствует, во-первых, больная Ирма, со своими чертами, то есть представляющая себя саму; но ее положение возле окна наводит на мысль о другой женщине, которую Фрейд лечил бы с большим удовольствием, чем Ирму: дифтеритные пленки характеризуют образ старшей дочери Фрейда и его беспокойство по поводу ее болезни; но они напоминают и о больной, умершей в результате интоксикации. Фрейд выявляет и других субъектов, объединенных персонажем Ирмы: одного ребенка из приемной в больнице, другую пациентку, собственную жену Фрейда и еще "целую серию других личностей". "Все эти люди, - заключает Фрейд, - которых я обнаружил, исследуя эту "Ирму", сами не появились в сновидении; они растворились в "Ирме" из сна, ставшей в результате сводным образом, сформировавшимся из многочисленных противоречивых черт. Ирма представляет всех этих людей..." Это касается и любого другого персонажа из сна, который является как бы собирательным психологическим образом. Аналитику предстоит долгая и тонкая работа, направленная на то, чтобы обнаружить, узнать, расшифровать в распределить отдельные элементы по их законным местам и первоначальным образам.

Конденсация осуществляет с персонажами сновидения самые неожиданные, чрезвычайно показательные действия, и ни одна сторона действительности не ускользает от ее вмешательства. Пространства и объекты легко подчиняются ей. Знакомая улица, появившаяся в сновидении, может соединить в .себе другие места и пространства, близкие и далекие, встречающиеся недавно или давно. Но совершенно очевидно, что предпочтительный материал для конденсации составляют слова и имена. Фрейд, в частности, приводит "усредненный термин" из сновидения об Ирме - слово "пропилен", образованное из слова "амилен", пришедшего из скрытого содержания, и "Пропилеи", связанного с воспоминанием о Мюнхене. Он приводит и другие примеры; однажды ночью ему приснилась фраза: "Это действительно "норекдальный" стиль"" Это неизвестное слово звучало для Фрейда подобно терминам "колоссальный", "огромный" и относилось к самодовольно высказанной одним из его коллег оценке собственной работы. "В конце концов, - пишет Фрейд, - я обнаружил в этом чудовищном слове два имени - Нора и Экдал, воспоминание о двух известных драмах Ибсена. Незадолго до этого я прочитал в одном журнале статью об Ибсене того самого автора, которого осуждал в своем сновидении". Чрезвычайно показателен сон одной из пациенток Фрейда. "Она присутствует на крестьянском празднике вместе с мужем и говорит: "Все это приведет к общему Maistollmutz".

Разложение этого лишенного смысла вербального сочетания дает: mais (маис), служащий для приготовления кукурузной каши - поленты, скрыто присутствующей в сновидении, toll, mannstoll, означающее "нимфоманка", и Olmutz; "mais" напоминает Meissen, что связано с мыслью о птичке из саксонского фарфора, и Miss, англичанку, уехавшую в Ольмутц, а также mies, означающее "отвращение", "слово из еврейского жаргона, употребляющееся в шутку". Таким образом, заключает Фрейд, не пытаясь дальше продолжить анализ этого сновидения с отчетливой сексуальной окраской, "из каждого слога этой мешанины возникает длинная цепь мыслей и ассоциаций".

Конгломерат черт, слогов, фактов, разрозненных частей, соединенных в образе сновидения в результате конденсации, тем труднее распутать и расшифровать, что различные его составляющие претерпели одновременно деформирующее воздействие процесса, называемого смещением. Он нарушает, порой снизу доверху, связь, существующую между элементом сновидения и его специфическим значением: главные, определяющие элементы трактуются во сне как нечто незначительное, полностью обесцениваются, в то время как элементы мелкие, второстепенные, незначащие обретают неожиданный вес, являются объектом впечатляющей переоценки.

В своей небольшой работе "Сновидение и его интерпретация" Фрейд так описывает этот процесс: "Во время работы, производимой сновидением, психическая сила идей и представлений, служащих его предметом, переносится на другие, а именно на те, подчеркивания которых мы совершенно не ожидаем.

Этот перенос психических акцентов приводит к затуманиванию смысла сновидения и делает неузнаваемыми связи между сном явным и сном скрытым.

Во время данного процесса, который я буду называть смещением в сновидении, я вижу, как психическая или эмоциональная энергия скрытой идеи переходит в материальное движение; и если я считаю главным то, что наиболее ясно, я вскоре замечаю, что, наоборот, суть главной цели сновидения следует видеть в какой-то неясной детали.

То, что я называю смещение в сновидении, я мог бы также назвать обращением значений".

Еще более резкую формулировку, навеянную Ницше, Фрейд использует в "Толковании сновидений": "Между материалом сновидения и самим сновидением происходит полная "переоценка всех психических ценностей. Фрейд высказал мысль о существовании "психической силы", функцией которой является лишение "элементов высокой психической ценности их значимости", а с другой стороны - придание через сверхоценку... куда большего значения элементов минимальной важности, так что последние получают возможность проникнуть в сновидение". Полностью запутывая распределение психических значимостей, сея смуту во взаимоотношениях ценностей, смещение играет определяющую роль в деформировании сновидения и через - это оказывается тесно связанным с работой "цензуры по внутренней психической защите".

Деформация сновидения и смещение его образов достигают предела, когда обращенной оказывается сама структура сна. Происходит то, что Фрейд называет "трансформацией в свою противоположность". Сон начинает изображать, целиком или в какой-то своей части, с точностью противоположное тому, что он должен изображать: "Роль обращения особенно интересна, - уточняет Фрейд, - когда оно служит цензуре. Оно придает изображению такую степень деформированности, что на первый взгляд сон кажется совершенно недоступным пониманию. Вот почему, если сновидение упорно не поддается интерпретации, нужно постараться перевернуть некоторые части его явного содержания; нередко в этом случае .все проясняется". Порой происходит совмещение нескольких обращений, как в сновидении одного молодого психического больного: "Его отец сердится на него, потому что он так поздно возвращается домой"; анализ показал Фрейду, что сын, будучи ребенком, желал смерти своему отцу. Мысль сновидения такова: "Он хочет смерти отцу и находит, что тот всегда возвращается домой слишком рано"; сын предпочел бы, чтобы отец вовсе не вернулся домой, поскольку некто, по отношению к кому он совершил маленьким мальчиком акт сексуальной агрессии, пригрозил: "Погоди, вот вернется твой отец!"

"Какую форму приобретают в сновидении, - задает себе вопрос Фрейд, - многочисленные "когда", "потому что", "хотя", "однако" и разные другие союзы, без которых нам непонятен смысл фраз и речей? Здесь Фрейд подходит к проблеме перестановки в сновидении логических связей: оно их отменяет, игнорирует, удовлетворяясь расположением событий одного за другим и их наложением одного на другое; "оно представляет, - пишет Фрейд, - логические связи как одновременные". Причинные связи, структурирующие и формирующие сознательную речь, могут быть представлены путем разделения сновидения на две неравные части: сон-пролог, за которым следует главный сон, и наоборот; или через трансформацию одного образа в другой, как это происходит в комиксах. Альтернатива "или - или", действующая через исключение одного из членов, заменяется в сновидении включением всех логических членов, объединенных союзом "и". Так, в сне об Ирме, хотя сохранение болезненных симптомов может быть связано лишь с одной из причин: сопротивлением, нарушениями половой жизни или органическими нарушениями, "сновидение, - отмечает Фрейд, - представляет все эти возможности, несмотря на то, что они взаимно исключают друг друга, и добавляет еще одну, четвертую, отражающую мое глубокое желание. Лишь после интерпретации я смог заменить последовательность альтернативой в этих образах сновидения".

Важной чертой сновидения, ясно высвеченной Фрейдом, является его неспособность выражать "категории противопоставления и противоречия": "оно их не выражает, кажется, что оно не знает понятия "нет". Ему удается прекрасно объединять противоположности и представлять их в одном объекте. Сновидение часто представляет какой-то элемент через противоположное желание, так что невозможно понять, позитивное или негативное содержание соответствует этому элементу в системе образов сна".

Одно из примечаний Фрейда касается работы Карла Абеля "Противоположные смыслы в первобытных словах", в которой автор показывает, что первобытные языки "в начале имели всего одно слово для обозначения двух противоположных сторон ряда качеств или действий (сильный - слабый, старый - молодой, близкий - далекий, связанный - разделенный)". Позднее Фрейд развил эту тему в короткой статье, имеющей то же название, что и брошюра Абеля.

Абель часто цитируется им благодаря своим исследованиям египетского языка, "этого единственного реликта первобытного мира", дающего многочисленные удивительные примеры соединения двух противоположных смыслов в одной вербальной форме. Вероятно, помимо необходимости лингвистической иллюстрации, другие причины побудили Фрейда изложить длинную цитату из Абеля, где он взволнованно восхваляет Древний Египет и, в частности, пишет: "Для Египта менее всего подходит название родины абсурда. Напротив, он был одним из самых древних прибежищ человеческого разума, начинавшего свое развитие... Он обладал моралью чистой и полной благородства и сформулировал значительную часть десяти заповедей в эпоху, когда народы, достоянием которых сегодня является цивилизация, приносили еще человеческие жертвы своим кровожадным идолам. Народ, который зажег светоч правды и цивилизации, не мог быть глуп в своей манере говорить и мыслить..."

Здесь мы можем услышать зазвучавший еще в 1910 году отголосок темы, которую Фрейд на совершенно другом уровне разовьет в "Моисее и монотеизме". Но пока он продолжает искать подобие между древнеегипетским языком и сновидением, полагая, что текст сна также состоит из "иероглифов": "Египетский язык обладает еще одной чрезвычайно странной особенностью, которая позволяет провести параллель между ним и продуктом сновидения". "В египетском слова могут - скажем пока об их внешнем виде - испытывать обращение как по форме, так и по смыслу. Представим себе, что немецкое слово gut (хороший) было бы египетским; оно могло бы тогда обозначать не только "хороший", но и "плохой", и произноситься тогда не gut, a tug".

Своими лингвистическими особенностями египетский язык напоминает детские игры со словами ("удовольствие, с которым дети играют в переворачивание слов") и работу сновидения; во втором случае, будучи особым первобытным языком, он дает Фрейду подтверждение его концепции, согласно которой выражение мысли в сновидении носит "регрессивный, архаический характер". Принцип регрессии глубоко пронизывает фрейдовскую концепцию сновидения, имеет большое значение в определенной "пассеистской" ориентации его Исследования сновидений и порой рискует скрыть за собой то действительное, настоящее, что настоятельно присутствует в сновидении. Следует видеть также, что настоящее в сновидении обнаруживается лишь среди прошлого, выступает из предчувствий, давних событий, из минувшего, которое воздействует на сновидение и само подвергается его воздействию в бесконечной игре, соперничестве процессов регрессии и актуализации. Таким образом, фрейдовская регрессия действует скорее не как отрицательный вектор эволюции, не как обратное движение, чему соответствует общепринятое понимание прилагательного "регрессивный", но как движение, вскрывающее все новые грани реальности в сновидении, которое скорее можно охарактеризовать термином "ремобилизующее".

Ход фрейдовской мысли разъясняет нам значение понятия регрессии в крупной последней главе "Толкования сновидений", названной "Психология сновидения".

"Можно выделить три вида регрессии: а) регрессия топическая в смысле системы Ф, изложенной выше; б) регрессия временная, когда речь идет о восстановлении прошлых психических образований; в) регрессия формальная, когда примитивные образы и способы выражения заменяют обычные. Эти три вида регрессии в основе своей едины и в большинстве случаев сливаются, поскольку то, что является более древним по времени, обычно более примитивно с точки зрения формы и расположено в топике психики наиболее близко к порогу восприятия".

Топическая регрессия определяет статус сновидения в общей концепции психического аппарата, детально изложенной Фрейдом: поскольку пути к движению и действию закрыты, сновидение устремляется в противоположную сторону, к полюсу восприятия, царству образов, галлюцинации; здесь оно наполняется детскими опытами, "психическими формированиями прошлого", "могуществом мыслей", обнаруживается его связь с древними "примитивными состояниями", языком рисунков и пиктограмм. Не вдаваясь в слишком долгое и сложное обсуждение, которого требует изложение Фрейда, основанное на довольно спорной системе упрощений, противопоставлений и сопоставлений (восприятие - движение, чувствительность - первенство, прошлое время - примитивная форма и т. д.), обратим внимание на то, как он в процессе исследования использует "полезный" (по его словам) термин "регрессия", открывая широчайшие антропологические перспективы и опираясь на труды знаменитого философа: "В целом сновидение является регрессией к самому давнему прошлому видящего сон, как бы возрождением его детства, мотиваций и влечений, доминировавших в то время, способов выражения, которыми оно располагало. За этим индивидуальным детством мы видим филогенетическое детство, развитие человеческого рода, кратким и подверженным влиянию непредвиденных условий жизни, повторением которого является развитие индивидуума. Мы ощущаем все справедливость слов Ницше, говорившего, что "в сновидении увековечена первобытная эпоха человечества, которой мы уже никогда не сможем достигнуть прямым путем"; мы можем надеяться через анализ сновидений познать архаическое наследие человека, раскрыть его врожденные психические черты. Видимо, сновидения и неврозы сохранили для нас предысторию разума в большей степени, чем мы можем предположить, так что психоанализ по праву должен занять подобающее ему высокое место среди наук, пытающихся воссоздать наиболее древние и туманные периоды происхождения человечества".

Образы и символика сновидения

Исследование сновидений одновременно показывает человека, обращающегося к дальней стране своего детства, и человечество, поворачивающееся к своим истокам, пытающееся осознать миссию своего древнего наследства, свой филогенез, свою Архаику. Но во всех случаях видящий сновидение воспринимает ту же психическую структуру - системы образов. Мысль сновидения, полагает Фрейд, не воспринимается в абстрактной форме, она должна, следовательно, трансформироваться в "язык картин", в визуальные сцены - конкретные образы, придающие сновидению драматический характер и призванные, благодаря обилию "точек соприкосновения" с материалом сновидения, множить поток картин, которые конденсация облекает в несколько ограниченных, избранных форм. Этому разнообразию прекрасно способствует слово в своем конкретном виде - как звуковая форма и "как узел многочисленных представлений". "Вся область игры слов может служить работе сновидения", - пишет Фрейд, заявляя о своем следующем исследовании - "Остроумие и его отношение к бессознательному".

Переход к образу требует от сновидения известных ограничений; между скрытыми мыслями и явным содержанием действует, наряду с конденсацией и смещением, третий фактор, который Фрейд определяет как "рассмотрение системы образов через призму собственного психического материала сновидения, то есть чаще всего через визуальные картины". Один "экстравагантный" сон, приводимый Фрейдом, иллюстрирует в общем виде данный процесс. Одной из его знакомых дам приснилось, что она - в Опере; за столом вместе с ней сидят ее кузен, его жена и один аристократ; в центре оркестра расположено возвышение с решеткой, за которой бегает дирижер. Фрейд анализирует некоторые типичные образы, в частности "возвышение" - "составной образ", в котором пересекаются многие нити сновидения. Дама когда-то любила музыканта, сошедшего с ума; во сне она видит его возвышающимся над всеми другими музыкантами; он бегает за решеткой возвышения, как волк в клетке, что соответствует его фамилии Wolf - волк; его поместили в приют Narrenturm "башня сумасшедших"; к тому же аристократ, абстрактное слово, подразумевает высокое положение, соотносящееся непосредственно с высоким возвышением, где находится музыкант, это связывает его с образом аристократа - так сновидение продолжает круговорот своих картин.

Реальные факты и события в сновидении часто заменяются символами. Символика сна оказывает большое впечатление на пытающихся ее интерпретировать и, несомненно, служит в ряде случаев ключом к сновидению. Придавая достаточно большое значение символам, Фрейд тем не менее подчеркивает их расплывчатость и общий характер и предостерегает от слишком прямолинейной интерпретации.

"Когда привыкаешь к многочисленным символам, использующимся для выражения сексуального материала в сновидении, начинаешь спрашивать себя, не похожи ли они на знаки, применяющиеся в стенографии для обозначения определенных вещей, и стараешься путем расшифровки выработать новый ключ к сновидениям. Следует отметить, что эта символика характерна не только для сновидения, ее можно обнаружить в любых бессознательных образах, в коллективных, особенно народных, представлениях: фольклоре, мифах, легендах, поговорках, пословицах, игре слов: там она представлена даже более полно, чем во снах".

Фрейд полагает, что символика не только не упрощает толкование, "но даже осложняет его". Можно сказать, что в определенной мере интерпретации Фрейда развиваются против символики, аскетически отставляя в сторону возможность облегчения задачи, представляемую символами. "Перевод символов, - утверждает Фрейд, - является лишь второстепенной задачей". Здесь находит отражение особая позиция Фрейда, имеющая большое методологическое значение. Он требует постоянно обращать внимание на все тонкости "контекста" сновидения, поскольку "только он дает точное понимание". Направдяя интерпретацию по пути одного анализа символов, мы приводим мысли и образы сновидения к общему знаменателю, генерализуем их, делаем анонимными, что связано с риском уменьшить выразительность проявлений конкретной личности, неповторимой исторической ситуации, лишить анализ его необыкновенного индивидуального колорита.

В противоположность многим традиционным попыткам анализа, пытающимся рассматривать индивидуальное сновидение как массу общих символов, что придает ему универсальный характер (а мы уже видели, как индивидуальное бессознательное легко растворяется в "бессознательном коллективном", теряется в "лесу символов"), метод Фрейда стремится заставить работать символы в контексте, если можно так выразиться, языка сновидения, объединять их в серии, служащие для разъяснения событий индивидуальной, ни на что не похожей истории.

После того как мы, по словам Фрейда, "наметили все ограничения", можно рассмотреть спектр символов, выбирая из предложенных им длинных серий некоторые наиболее показательные примеры.

- "Император и императрица, король и королева чаще всего представляют родителей видящего сны, сам же он является принцем или принцессой". Эти символы в настоящее время, как показывает опыт, расширились и демократизировались: в родительском образе в современных снах выступают также президенты, секретари, различные лидеры.

- "Все удлиненные предметы: палки, стволы деревьев, зонты (поскольку их разворачивание напоминает эрекцию), все острые и длинные орудия: нож, кинжал, пика - обозначают мужской орган. Другой частый и не очень понятный символ - пилка для ногтей (может быть, по причине трения)"; современные технологии, несомненно, существенно обогатили эти серии.

- "Коробки, сундучки, саквояжи, шкафы, печи обозначают тело женщины, так же, как пещеры, корабли и всякого рода вазы. Комнаты (Zimmer) обозначают женщин в целом (Frauenzimmer), описание многочисленных входов и выходов не может обмануть".

- "Крутые тропинки, лестницы, нахождение на них, независимо от того - поднимаются по ним или спускаются, отвечают символическому представлению полового акта".

- "Дети в сновидении - не что иное, как половые органы... Играть с маленьким ребенком, бить малыша и т. п. - соответствует образам онанизма".

- "Для символического изображения кастрации сновидение использует облысение, стрижку волос, потерю зуба, обезглавливание".

- "Многие животные, которых мифология и фольклор используют в качестве символов гениталий, играют ту же роль во сне: рыба, улитка, кошка, мышь (это связано с волосами на лобке), но особенно змея, отчетливо символизирующая мужской орган. Маленькие животные, насекомые-паразиты обозначают маленьких детей, например, братьев и сестер, которых не хотят иметь; быть покрытой паразитами часто значит быть беременной".

- "Половые органы во сне могут быть представлены другими частями тела; мужской член - рукой или ногой, женские половые органы - ртом, ухом или даже глазом. Продукты секреции - слизь, слезы, моча, сперма могут в сновидении подменять друг друга".

Фрейд отмечает также, что "значительная часть снов о полетах является снами об эрекции", сны о наводнении или пожаре соответствуют по своей символике мочеиспусканию и т. д. и т. п.

Таким образом, цепочки, четки символов, которые несет с собой сон, могут вытягиваться бесконечно, но их соответствие конкретным предметам остается всегда двусмысленным, поскольку в последней инстанции сам сон с его глубинными течениями, идущими от средоточия Неизвестного, определяет смысл, углубляет его или делает более детальным, расширяет или переворачивает с ног на голову, превозносит или сводит на нет; сновидение определяет символ, а не символ - сновидение. Особой чертой образов и символов сновидения является то, что они чрезвычайно насыщены эмоциями. Фрейд специально привлекает наше внимание к этому важному эмоциональному опыту, предоставляемому сновидением: "Скорее через свой эмоциональный фон, чем через репрезентативное содержание, - уточняет он, - сон представляет для нас психологический опыт". Но, может быть, это суждение даже слишком осторожно; на основе личных сновидений каждого можно пойти в своих выводах дальше: в этом случае сон предстанет как момент не следует, правда, приуменьшать значение страха как обратной, черной стороны ночной легкости) полного эмоционального освобождения, игры эмоций, находящей разрядку в себе самой, внутренний опыт, вибрации которого продолжаются и в период бодрствования, вызывают тонкую, гармоничную музыку, поддерживающую жизнь, и благодаря ей мы получаем силы для осуществления своих самых сложных действий, самых безнадежных прожектов.

Царский путь...

В качестве внутреннего опыта, одновременно единственного и универсального, сновидение служит стратегической основой всего учения Фрейда. Вновь обращаясь к "науке о сновидении" в первом из своих "Новых сообщений по психоанализу", тридцать лет спустя после "Толкования сновидений", он пишет, что в ней заключено все "новое", "лучшее", "самое значительное" и "самое оригинальное" в психоанализе; именно исследование снов помогло ему преодолеть сомнения, утвердило его на "правильном пути". Сновидение является тем "правильным путем", который помогает воспринять - и активно использовать на практике! - главные понятия и положения психоанализа, а, как подчеркивает Фрейд, "интерпретация сновидений - это царский путь, ведущий к познанию бессознательного в психической жизни". Фрейдом предложена стройная психологическая концепция, иллюстрируемая многочисленными анализами "Толкования сновидений" и систематизированная в главе "Психология сновидения", основные положения которой необходимо выделить.

Сексуальность проявляется - пусть даже в виде "галлюцинаций" - в сновидениях во всем своем размахе и полиморфизме; эволюция либидо субъекта, начиная от внутриутробного периода и кончая генитальной стадией, осуществляется в сновидении через разнообразные извращения. Таким образом, сновидения создают наиболее выразительную картину сексуальности. Анализ Фрейда собственных сновидений открыл дорогу для самых смелых исследований. Описание эдипова комплекса наряду с другими прекрасно представлено в "Толковании сновидений"; обращаясь к трагедии Софокла "Царь Эдип", Фрейд пишет: "Возможно, мы все испытали по отношению к матери свое первое сексуальное влечение, а по отношению к отцу - первое чувство ненависти; об этом свидетельствуют наши сновидения".

Они "свидетельствуют" в первую очередь о желании - этот термин красной нитью проходит через всю работу Фрейда. "Толкование сновидений" - книга о желании, это очевидно, и не только потому, что Фрейд выводит его на сцену в пышном спектакле ночных видений, в "исполнениях желания", но и потому, что заставляет нас чувствовать, ощущать необходимость постоянного воссоздания Желания, психической работы, создающей его. Будучи вектором главного сексуального влечения, желание делает сексуальным любое сновидение только потому, что сновидение - это результат напряженного желания.

Но как Фрейд многократно напоминал, выступая против вульгарного сексуализма, сновидение не целиком сексуально, желание содержит в себе и многое другое, в частности, влечения к агрессии и смерти, причем достаточно трудно понять, как сновидение, в котором действует конденсация, соединение, аккумуляция и которое находится на службе объединяющего Эроса, может отделить их от сексуального влечения. Тем более выдающимися можно считать усилия Фрейда, пытающегося наметить, например, в братских отношениях работу смерти. По поводу взаимоотношений братьев и сестер он пишет: "Я не знаю, почему мы заранее полагаем, что они должны быть сердечными; всем нам известны братья-враги, и мы часто отмечали, что неприязнь возникает в детстве или существует изначально. Многие взрослые, в настоящее время нежно любящие своих братьев и сестер, в детстве жили с ними в состоянии постоянной войны. Старший плохо обращался с младшим, клеветал на него, отнимал у него игрушки. Младший, полный бессильной злобы, завидовал старшему и боялся его. Его потребность в свободе и чувство справедливости восставали против угнетателя". Эти замечания, столь ценные для понимания "братства" с точки зрения его политических функций и эффектов, тесно смыкаются с данными о выражениях смерти в сновидениях, которые легли в основу теории, разработанной Фрейдом двадцать лет спустя. "Я обнаружил, - отмечает он, - сновидения о смерти братьев и сестер, отвечающие нарастающей неприязни, у всех моих больных женщин".

Теория торможения, рассматриваемая Фрейдом как "краеугольный камень, на котором покоится все здание психоанализа", находит в сновидении убедительные иллюстрации, часто поражающие воображение. Ни один человек не способен избежать того, что с такой силой наступает на него, возникает внутри него вместе со сновидением. Заторможенные действия и эмоции, прерванные порывы, заблокированные мотивации и другие формы и воплощения заторможенного желания обретают в сновидении свободный полет, и простое внимание, обращенное на них индивидуумом, открывает путь к глубокому познанию. Анализ сновидения проходит различные пласты торможения, начиная от обычных, подавленных в период бодрствования действий, легко наблюдаемых в виде проявлений двойственности, до элементов торможения, связанных с детским опытом, которые, часто в большом количестве, возвращаются в сновидениях. Так мы приближаемся к первичному ядру, образуемому "первоначальным торможением" и " функционирующему, - как пишут Лапланш и Понталис, - в качестве полюса притяжения по отношению ко всем элементам торможения".

Подводя под сновидение со всеми его атрибутами принцип регрессии, Фрейд решительно поворачивает его к прошлому. "Детские впечатления" являются "главной движущей силой, формирующей любое сновидение", а детство человечества служит для сновидения "филогенетическим наследием". "Сон отражает прошлое, - делает он вывод в "Толковании сновидений", - так как в прошлом заключены все его истоки... Сновидение приводит нас в будущее, поскольку демонстрирует исполнение наших желаний; но это будущее, являющееся настоящим для видящего сон, благодаря непреходящему желанию моделируется в виде картины прошлого".

При своей очевидной простоте и впечатляющих проявлениях, имеющих часто место в сновидениях, понятие регрессии слишком сильно диктует свои законы при аналитической работе. Признавая его большое эвристическое значение и эффективность при исследованиях, следует констатировать, что оно осуществляет однонаправленное воздействие, ориентирует восприятие времени во сне в отчетливо пассеистском духе, стремится придать механическим повторениям повышенный смысл и представляет взору субъекта развивающуюся несколько прямолинейно и довольно разрозненную картину.

Однако движение мысли Фрейда, равно открытое прошлому и будущему, его порыв позволяют преодолеть "фиксацию" на определенных объектах. Через регрессию Фрейд достигает "истоков", она позволяет коснуться "вечного" и "нетленного", а также разоблачить обманы и иллюзии, которыми прошлое обильно и с успехом снабжает человеческую психику.

Придавая слишком большое значение прошлому, этой тяжкой ноше, мы теряем "эластичность" времени, помогающей мысли непрерывно перемещаться между прошлым, настоящим и будущим, пренебрегаем современными структурами, поддерживающими хрупкое, но столь необходимое общее равновесие, позволяем ускользнуть главному, исходящему из центра сновидения в виде "света утопии".

Главная функция сновидения заключается в следующем: оно действует как фактор разделения человеческой действительности, как ночная картина, расщепляющая реальность на две составные части: ночь и день, сон и бодрствование, которые служат матрицей для многообразного проявления двойственности, нашедшей одно из наиболее впечатляющих своих выражений в образах доктора Джекилла и мистера Хайда. Книга Фрейда о сновидениях содержит необходимые обоснования и в ряде случаев развивает замечательную серию дуализмов: сознательное - бессознательное, процессы первичные - процессы вторичные, энергия свободная - энергия связанная, принцип удовольствия - принцип реальности. Исследования больных истерией и неврозами позволили Фрейду обосновать понятие бессознательного, но анализ сновидений явился "царским путем" для построения систематического, развитого, по-настоящему психологического (а не только клинического и философского) учения, стал его центральной осью. Этот "царский путь", можно сказать, вполне популярен: каждую ночь всякий из нас вступает на него, совершая чудесные или страшные прогулки, бесконечные уходы и возвращения, сопровождающиеся неизбежным размежеванием между , жизнью периода бодрствования, требующей действия | сознательного, и жизнью сновидений с ее тайнами и властью бессознательного.

Верный своему адскому эпиграфу и египетскому духу, Фрейд извлекает из "желания сновидения", присутствующего в "нашем бессознательном", его "демоническую власть", пытается определить и описать ее в максимально строгих и точных словах, причем эта строгость больше вызвана честолюбивыми намерениями, чем возможностями, предоставляемыми материалом. Две основные системы, составляющие психический аппарат, бессознательное и сознательное-предсознательное, находятся в постоянной оппозиции. Фрейд объединяет процессы, действующие в сновидении (такие, как конденсация и смещение), под названием первичные процессы, характерные для бессознательного, тогда как вторичные процессы определяют аспекты сознательной психической деятельности.

Различие еще заметнее, если проследить за разной судьбой психической энергии. Бессознательное характеризуется свободной энергией, быстрой, почти мгновенной циркуляцией очень подвижной энергии от одного представления к другому, что придает специфические черты системе образов сновидения; проявления связанной энергии, свойственной системе сознательного-предсознательного, более длительные, поддаются лучшему контролю и отвечают требованиям реальности. Времени "короткого замыкания", типичного для бессознательного, противостоит время "медленной проводимости", имеющей место при деятельности сознательного. Возможно, эта "медлительность" обусловлена самой действительностью, многочисленными внешними помехами и предписаниями, которым обязано подчиняться сознание, принимая таким образом покровительство над собой принципа реальности, в то время как бессознательное регулирует свои действия согласно принципу удовольствия - неудовольствия, сновидение, продукт бессознательного, представляет собой как бы опыт "удовлетворения", настолько слабо связанный с действительностью, что Фрейд называет его "галлюцинаторным".

После выхода "Толкования сновидений" Фрейд продолжает углублять свой дуализм и разрабатывать неистощимую залежь бессознательного. Два десятилетия спустя то, что было известно как первая топика Фрейда, объединяющая сознательное и бессознательное, претерпело важное изменение и пришло к другой системе организации психики - второй топике: Это, Я и Сверх-Я. (Таким образом, дуализм Фрейда пришел в своем построении к самодублированию, как это происходит, по его мнению, со многими сновидениями; в этом заключается чрезвычайно большое эстетическое значение данной системы, смысл и организация которой отражена в самой форме ее проявления). Как в структуре сознательное - бессознательное было зарезервировано место для предсознательного, так эти три новые формы сохраняют принцип двойственности, поскольку существует значительный разрыв между Это, включающим в себя бессознательное, расширяя и усложняя его, и Я и Сверх-Я, имеющими совершенно иное качество, хотя и в них содержатся значительные ростки бессознательного, что определяет существенное взаимодействие между всеми тремя формами. Но во всем своем размахе дуализм Фрейда утверждается в гигантской драме, разыгрывающейся в человеке и во всей человеческой действительности между влечением к жизни. Эросом и влечением к смерти, Танатосом.

Двойственности Фрейда движутся вперед на трех ногах. Но третий термин ничего общего не имеет с третьим членом, введенным для устройства взаимодействий, переходов, компромиссов, чтобы служить посредником, позволяющим, как это любят говорить, преодолеть противоречия; скорее, он располагается между и несколько в стороне, его можно определить как элемент резерва, служащий для распознавания и распределения, очерчивающий противоположные системы и устанавливающий их относительность. Этот третий термин не стремится составить с двумя основными Триаду философского толка, но располагается на пересечении двух систем, на поворотной оси. Через эту поворотную точку, находящуюся на пересечении жизни и смерти, Эроса и Тадатоса, а также ^новидения и бодрствования, этим окольным путем - не получим ли мы шанса достигнуть истоков, средоточия того, кого мы называем субъектом7

Сон мыслит - следовательно, Я существую?

Приближаясь к средоточиям, каковы бы они ни были, мы попадаем в область неясного, открытую всяким проявлениям обскурантизма; перед средоточием сновидения Фрейд останавливает свои исследования. Но мы можем наблюдать следы его мысли вблизи ядра Неизвестного и развивать их в гипотезы. Картина сновидения, представленная Фрейдом, сложна и разнообразна: желание, галлюцинаторное удовлетворение, возвращение торможения, картины, аффекты, подвижность энергии, примитивные образы мыслей, детские структуры, филогенетическое наследство, незнание понятия "нет" и противоречий, предохранительные клапаны и т.д. Однако по сравнению с сознательной мыслью сон характеризуется слабостью и многими недостатками. Фрейд повторяет его определение, данное Хэвелоком Эллисом: "архаический мир широкого размаха эмоций и несовершенных мыслей", и уточняет сам: "Сновидение в своей работе не мыслит, не рассчитывает; в целом можно сказать, что оно не рассуждает, а удовлетворяется трансформированием".

Вероятно, по отношению к мысли сновидения - не путать с мыслями сна, которые последний трансформирует! - Фрейд занимает сдержанную позицию. Принцип средоточия сновидения, несущий в себе нечто важное, мощную силу деятельности сна, о которой становится известно все больше как о созидательной составляющей процесса, так и о тесных связях между воображением и рациональностью, - все это позволяет считать, что мысль сновидения занимает особое и существенное место. Это становится еще более ясным, если сравнить ее с сознательной мыслью: последняя в первую очередь репрезентативна, она является мыслью о чем-то, ориентирована на объект и внешний мир, который она адсорбирует и который адсорбирует ее. Ее можно назвать объективной, внешней и не принадлежащей самой себе. Мысль сновидения остается по ту сторону представления, выражающегося в потоке картин, она ориентирована на внутренний мир, то есть на себя, и полностью саму себя представляет. В этом таинственном повторе, характеризующемся формулировкой, "представляет саму себя", формируются, вероятно, зачатки субъекта. Можно сказать, что мысль сновидения работает на субъект, служит той силой, которая создает ядро субъективности. Таким образом, помимо своей трансформирующей функции сновидение выполняет задачу по формированию, в полном смысле этого слова: в сновидении субъект обретает форму.

Речь не идет о том, чтобы устанавливать какое-либо подобие или даже совпадение между средоточием сновидения, постулированным Фрейдом, и тем, что может быть названо средоточием субъекта, зародышевым образованием, где берет начало субъективность. Но можно считать, что эти две гипотетические фигуры, связанные с наиболее таинственными проявлениями деятельности сновидения, имеют некоторую близость или точку пересечения. Сознательная мысль в своем изнурительном столкновении с внешним миром, который опустошает ее, обездвиживает, заставляет разрываться, делать исключения и ввергает в страшные и неразрешимые логические противоречия, - все это имеет так много общего с работой влечения к смерти - находит поддержку и пополнение в мысли сновидения, действующей в эротическом плане через объединение и вовлечение. Не в точке ли пересечения рождающегося в сновидении желания и рождающейся мысли сновидения намечается первое движение субъективности? Фрейд утверждает, что личность видящего сны распределяется на все персонажи, а также на объекты и предметы, появляющиеся в сновидении. "Ирма - это я", - мог бы сказать он, повторяя известное выражение Флобера, писателя, которым он восторгался.

Но разве лишь тень сознания спящего, его остаточное Я дало Ирму и другие персонажи сновидений, и не правильнее ли будет считать, что и Ирма, и Я имеют один общий внутренний источник - сновидение, где обретает свое лицо субъект, и принцип которого может быть выражен в таком необычном варианте другой не менее известной формулировки: сон мыслит - следовательно, я существую!