Материалистическая психология во Франции

Расцвет материалистической мысли во Франции был подготовлен ньютоновской картиной природы и локковской картиной сознания. Пропагандистами опытного знания, острыми критиками метафизики и схоластики во Франции были прежде всего Вольтер (1694-1778) и Кондильяк (1715-1780).

В "Трактате об ощущениях" (1754) Кондильяк поставил перед собой ту же задачу, которую решали, правда по-разному, Юм и Гартли: преодолев непоследовательность Локка, свести рефлексию к ощущению. Он предложил модель статуи, не обладающей первоначально ничем, кроме чистой способности к осознанию чувствований. Допустим, что статуя получает первое ощущение, даже такое, вклад которого в содержание наших знаний наименьший, - обонятельное. Один запах сменяет другой, и этого достаточно для того, чтобы сознание приобрело все то, что Декарт относил за счет актов души и врожденных идей, а Локк - за счет рефлексии. Сильное и неожиданное ощущение порождает внимание; когда это ощущение возвращается вновь - перед нами память; два ощущения дают сравнение, различие, суждение и т. д. вплоть до самых сложных действий интеллекта. Каждое ощущение имеет чувственный тон: оно приятно или неприятно. Отсюда возникает волевой импульс положительной или отрицательной направленности. Осязание вносит новый момент, сообщая, что существует нечто внешнее, тем самым давая повод различить субъективное и объективное.

Статуя Кондильяка отличалась от животной машины Декарта тем, что ее тело не имело никакого значения для ее психических отправлений. Сенсуализм Кондильяка носил фено-меналистический характер. Общественная жизнь Франции требовала последовательно материалистического мировоззрения, революционные выводы из которого были бы направлены на разрушение старых порядков.

Французский врач Ламетри (1709-1751) соединил сенсуализм с учением Декарта о машинообразности поведения живых тел. Он утверждал, что разделение Декартом двух субстанций представляло не более чем "стилистическую хитрость", придуманную для обмана теологов (см. 3, 179-182). Душа действительно существует, однако ее невозможно отделить от тела; поскольку тело - машина, то и человек в целом со всеми его душевными способностями всего лишь чувствующий, мыслящий и стремящийся к наслаждениям автомат. Под словом "машина" имелась в виду материально-детерминированная система.

К середине XVIII в. нервно-мышечная физиология опытным путем доказала вовлеченность элементарных психических явлений в общую механику тела. Тем самым подготавливалась почва для того, чтобы включить в эту механику и высшие формы психической деятельности, рождающиеся из элементарных. Решиться на такой шаг можно было лишь в благоприятной социальной обстановке. Ведь подчинить волю и сознание закономерностям земного мира значило сокрушить одно из центральных положений теологической догмы.

Воспитанник янсенистской школы Ламетри становится бесстрашным атеистом. В 1745 г. он опубликовал "Естественную историю души", в которой, используя выводы сравнительной анатомии, доказывал, что телесное сходство между людьми и животными свидетельствует о том, что есть много общего и в их психической деятельности. Способность чувствования трактовалась Ламетри как функция материального тела: любые бесплотные сущности он решительно отрицал.

В 1748 г. в Лейдене был издан трактат англичанина Шарпа (псевдоним Ламетри) "Человек - машина", само название которого звучало как вызов. Вокруг книги поднялась буря. Замысел ее состоял в утверждении принципа полной подчиненности сознания и характера людей природной необходимости.

Трактат Ламетри ознаменовал крутой поворот в развитии французской философско-психологической мысли к воинствующему материализму. Исследования нервно-мышечной физиологии не прошли для философского материализма даром. И, распространив принцип машинообразности на всю человеческую психику, Ламетри свел картезианское "сознание" к телесной субстанции, понятой не столько по-декартовски, сколько по-галлеровски. Не случайно свои труды Ламетри посвятил Галлеру.

Отправным пунктом анализа Ламетри становится не механическое перемещение бескачественных частиц, а способность материи ощущать, обнаруживаемая только в "организованных телах" (см. 3, 55). После успехов сенсуализма значительно облегчалось новое понимание высших психических функций. Они рассматривались как результат усложнения присущей телу способности ощущать, а тем самым преодолевалась пропасть между материей и мыслью. Не только элементарные, но и развивающиеся из них сложные психические процессы выступали как свойства организованных тел.

Материя, по мнению Ламетри, способна мыслить в силу своей организации. Понятие об организации явилось симптомом важного сдвига в общем истолковании принципа детерминизма, который более не отождествлялся с физикалистским взглядом на природу (безразлично, в декартовском или в ньютоновском варианте). Идею зависимости психики от организации приняли все французские материалисты.

У современника Ламетри Гартли человек по существу также трактовался как машина, но английский мыслитель склонялся к параллелизму. По его схеме, психика сопутствует предполагаемым вибраторным процессам, невозможна без них, но ими не производится, тогда как у Ламетри она - продукт особым образом устроенного тела. Это в свою очередь требовало выяснить характер участия организма как физиологической реальности в построении психических процессов.

Не видя возможности вывести чувствительность из других свойств материального мира, французский материализм в лице Робине, Дидро и других пришел к признанию ее извечности. Однако в стремлении к цельной картине мира, отличной от геометро-механической и динамической моделей предшествующего естествознания, он выдвинул принцип развития, трансформации природы, ее естественной истории.

В 1740 г. появился первый выпуск огромной "Естественной истории" Бюффона, изображавшей путь, пройденный нашей планетой за "семь эпох"-от ее возникновения до появления человека. Жизнь и разум включались в общий процесс эволюции. Идея развития захватывает Дидро, Мопертюи, Робине и других мыслителей. С разработкой гипотезы эволюции появляются ростки нового способа причинного рассмотрения явлений. Поэлементный анализ и представление о механическом взаимодействии тел уступают место более сложным способам интерпретации.

В человеке передовые французские мыслители видели венец природы. Этот вывод выразил оптимизм восходящей буржуазии. Столь же оптимистичными были и предположения о заложенных в каждом индивиде неисчерпаемых возможностях совершенствования. Если человек плох, то вину за эго нужно возлагать не на его греховную телесную природу, как проповедовала церковь, а на противоестественные внешние обстоятельства. Человек - дитя природы, поэтому существующий социальный порядок должен быть приведен в соответствие с потребностями и правами, которыми природа его наделила. Французские материалисты подходили к человеку с точки зрения естественной, а не общественной истории, в этом была их ограниченность, однако материалистическая направленность этих учений служила исторически прогрессивным целям.

Теория "естественного человека" придала крайнюю остроту проблеме соотношения между прирожденными особенностями индивида и внешними условиями, в которые включалась наряду с географическими, климатическими и другими условиями также социальная среда. Главная практическая идея французского материализма состояла в утверждении решающей роли воспитания и законов в формировании человека. Соответственно обязанности по усовершенствованию общества возлагались на воспитателей и просвещенных законодателей. Яркое и страстное обоснование этой идеи содержалось в сочинениях Руссо (1712-1778) и Гельвеция (1715-1771).

Руссо утверждал, что человек от природы добр, но его чудовищно испортила цивилизация. Гельвеции защищал тезис о том, что интеллектуально-нравственные качества человека создаются обстоятельствами его жизни. В противоположность Руссо он доказывал неоспоримое преимущество культуры и общественного воспитания. Вместе с тем, увлеченный критикой реакционной идеологической доктрины, защищая принцип естественного равенства всех людей во всех отношениях, Гельвеции в своих книгах "Об уме" (1758) и "О человеке" (1773) пришел к односторонним выводам. Воспитательное воздействие он возвел в степень силы, способной лепить из людей что угодно. Такой взгляд, выражая новое, буржуазное понимание человека, противостоял феодальному. Вместе с тем Гельвеции изымал личность из общественно-исторического процесса, из сложной системы факторов, обусловливающих ее способности и характер. Непосредственно испытываемые ею телесные потребности и страсти, чувственный контакт с окружающим он превращал в главного двигателя умственного развития человечества.

Иначе решал проблему лидер французских материалистов, глава их боевого органа "Энциклопедия" Дидро (1713-1784). Его возражения Гельвецию свидетельствуют о стремлении рассматривать психическое развитие индивида с широкой биологической и исторической точки зрения. "Он (Гельвеции. - М. Я. )говорит, - замечал Дидро, - воспитание значит все. Скажите: воспитание значит много. Он говорит: организация не значит ничего. Скажите: организация значит меньше, чем это обычно думают" (2, 215).

Важным моментом в критических замечаниях Дидро было разграничение условий развития отдельной личности и общества. Если особенностям телесной организации отдельного человека он придавал значение существенной детерминанты его психических качеств, то умственное состояние народа в целом ставил в зависимость не от биологических, а от социальных обстоятельств. "Скажите, - указывал Дидро, - что законы, нравы, правительства являются главными причинами различий, представляемых народами, и что если этого общественного воспитания недостаточно для уравнения отдельных индивидов, то оно все же уравнивает между собой большие массы людей..." (2, 166).

Дидро не принимал также выдвинутого Гельвецием культа непосредственного чувствования и индивидуалистической мотивации. Гельвеции не знал другой детерминанты, кроме внешнего толчка. Отсюда его концепция случая. Гениями или глупцами людей делают обстоятельства, в которых они случайно оказываются. Для Дидро же "случай" лишь условие, эффект которого зависит от возможностей "человеческой машины". Откуда же берется ее конструкция? Она, по Дидро, продукт естественной истории.

В "Мыслях об объяснении природы" (1754), "Разговоре Даламбера с Дидро" (1769) и других произведениях Дидро отстаивал единство материального мира, взаимосвязь его различных областей, разделенных классифицирующим естествознанием XVIII в. на независимые "царства". Но это уже не было единство типа спинозовской субстанции, открытой человеку лишь в двух атрибутах - протяжении и мышлении. Дидро высказывал гипотезу, что по всей материи рассеяны живые молекулы - носители чувствительности, образующие в процессе развития синтезы нарастающей степени сложности: "От молекулы до человека тянется цепь существ, переходящих от состояния живого оцепенения до состояния максимального расцвета разума" (2, 431).

Представление о различных уровнях интеграции органов "человеческой машины" развил Кабанис (1757-1808). Приехав в Париж из провинции, он посещал салоны и кружки энциклопедистов, а когда грянула революция, был ее непосредственным участником. Конвент поручил ему выяснить, не причиняет ли нож гильотины физические страдания. Он ответил отрицательно. Сознательные ощущения после отсечения головы невозможны. Движения же обезглавленного тела носят чисто рефлекторный характер. Этот вывод базировался на выдвинутом Кабанисом представлении о трех уровнях поведения: рефлекторном, полусознательном и сознательном. Для каждого имеется своя система органов. Преемственность между ними выражена в том, что низшие центры при отпадении высших способны к самостоятельной активности.

К Кабанису перешли методологические принципы, выработанные предшествующим поколением материалистов, главой которых был Дидро. Это прежде всего непоколебимая уверенность в том, что сознание и тело нераздельны и, стало быть, влияние психического (морального) на организм не может означать ничего иного, кроме "влияния мозговой системы как органа мысли и воли на другие органы" (8, 522).

Соединение учения об ощущениях как первоэлементах ума с физиологическим представлением о чувственном раздражении как первоэлементе рефлекторной мышечной реакции было вторым важным принципом, унаследованным Кабанисом от Дидро, учившего, что "чувствительность есть не что иное, как движение животного вещества, необходимое дополнение его" (8, 356). Чувствительность, из которой, согласно ставшему к тому времени общепринятым убеждению, синтезируются все человеческие идеи, соединялась не только с мозгом, но и с ответной двигательной активностью тела. В соответствии же с "теорией уровней" возникал вопрос о применимости способа объяснения, принятого для элементарных уровней, к высшему.

Обсуждая вопрос о природе мышления, Кабанис предложил следующую формулу: "Чтоб получить правильную идею о действиях, результатом которых является мысль, мы должны рассматривать мозг как особый орган, специально предназначенный для ее производства, так же как желудок и кишки предназначены для пищеварения, печень - для очищения желчи, слюнные железы - для изготовления слюны. Впечатления, достигающие мозга, приводят его в деятельное состояние, подобно тому как пищевые продукты, попадая в желудок, вызывают выделение в достаточном количестве желудочного сока и движения, благоприятствующие их растворению" (8, 153-154).

Эта формула ознаменовала новый шаг в естественнонаучном объяснении сознания. Впервые однозначно утверждалось, что сознание не есть локализованное в мозгу духовное начало субстанциального или феноменального характера, а функция этого телесного органа, не уступающая по степени реальности и телесности другим функциям организма.

Общей у этой функции с другими является, по Кабанису, принципиальная схема переработки поступающего извне материала в новые продукты. Процесс мышления осуществляется следующим образом. "Впечатления достигают мозга посредством нервов: в то время они еще изолированы и бессвязны. Мозг приходит в активное состояние; он начинает действовать: и вскоре обращает их в идеи, которые получают внешнее выражение в языке мимики и жестов или в знаках слов и письма" (8, 522). Противники материализма, игнорируя позитивное содержание естественнонаучных трудов Кабаниса, приписали ему вульгарно-материалистическую идею о том, что мозг выделяет мысль, как печень желчь. Это было искажением его позиции, согласно которой внешним продуктом мозговой работы является объективация мысли в слове и жесте.

Слабость позиции Кабаниса была обусловлена тем, что он обособлял идейный продукт не от мозга (представляя его якобы как выделяемое, секрет), а от объекта и реального действия с ним. Без познавательной и действенной связи с объектом психическое невозможно ни на одном уровне. Относя переработку идей за счет внутримозговой механики, Кабанис становился на путь физиологизации не только индивидуального, но и общественного сознания.