Глава 11. Развитие отраслей психологии в конце XIX-начале XX в.

Экспериментальная психология

С внедрением в психологию эксперимента открывается ее летопись в качестве самостоятельной науки. Именно благодаря эксперименту поиск причинных связей и зависимостей в психологии приобрел твердую почву. Открылась перспектива математически точной формулировки реальных (а не воображаемых, как у Гербарта) психологических закономерностей.

Опыт радикально изменил критерии научности психологического знания. К нему стали предъявляться требования воспроизводимости в условиях, которые могут быть вновь созданы любым другим исследователем. Объективность, повторяемость, проверяемость становятся критериями достоверности психологического факта и основанием для его отнесения в разряд научных.

Центрами психологической работы становятся специальные лаборатории, возникшие в различных странах. Первоначально приоритет принадлежал немецким университетам. Параллельно интенсивные исследования проводились в России и Соединенных Штатах Америки, в меньших масштабах - во Франции, Англии, Италии и Скандинавских странах. В конкретной научно-исследовательской практике культивировались направления, объединение которых оснастило полную наступательного духа молодую науку экспериментальным оружием (психофизиология органов чувств, психофизика, психометрия).

Большинство экспериментальных работ было посвящено исследованию сенсорных функций. Союз психологического знания с физиологическим был особенно прочен на этом участке. Для всего, что делалось в области изучения зрительных ощущений и восприятий, образцом служила "Физиологическая оптика" Гельмгольца. Описанные в ней феномены продолжали приковывать внимание психологов. В вундтовской и других лабораториях изучались периферическое и бинокулярное зрение (Киршман, Э. Титченер и др.), зрительная адаптация (Г. Ауберт, А. В. Фолькман), контраст, последовательные образы, цветоощущения и др. В 1894 г. И. Крис открыл различие в функциях палочек и колбочек и в этом же году А. Кениг - роль зрительного пурпура.

Вторым после Гельмгольца авторитетом в области физиологии органов чувств длительное время был Эвальд Геринг (1834-1918), профессор физиологии в Праге. Он изобрел ряд приборов и приспособлений, вошедших в обязательный для экспериментально-психологической лаборатории минимум. Он вел с Гельмгольцем спор по принципиальным вопросам теории зрительных ощущений и восприятий, противопоставив гельмгольцевскому эмпиризму (видимый образ - продукт опыта и т. д.) теорию нативизма, согласно которой сетчатка изначально наделена способностью пространственного видения. Каждой ее точке, согласно Герингу, присущи три локальных знака, позволяющие безотносительно к упражнению (движениям глаз) воспринимать высоту, правую - левую позицию и глубину. Чтобы объяснить стереоскопическое видение, он предположил, что локальный знак для глубины может быть как позитивным, так и негативным.

Геринг выдвинул также новую концепцию цветоощущений. Напомним, что Гельмгольц вслед за Т. Юнгом предполагал, что в каждом из цветоощущающих элементов имеются три волокна, доставляющие порознь ощущения красного, зеленого и фиолетового цветов. Все остальные цвета и их оттенки - продукт совместного возбуждения этих волокон под действием соответствующих лучей. Геринг в основу объяснения цветоощущения положил диссимиляцию и ассимиляцию нескольких химических субстратов, которые вызывают ощущения бело-черного, красно-зеленого и желто-синего. При диссимиляции возникает одно из ощущений, при ассимиляции - противоположное ему. Многообразие цветов выводилось, как и у Гельмгольца, из различной комбинации физиологических процессов. Обе теории удовлетворительно объясняли определенные группы явлений, и обе сталкивались с непреодолимыми трудностями при попытке объяснить другие явления. Обе в течение десятилетий находились в центре дискуссий, касающихся проблем цветного видения.

Все явственнее обнаруживалось расхождение между исследователями различной методологической ориентации. Поучителен в этом плане конфликт между учениками Вундта и Брентано. И те и другие продвигались в русле интроспекционизма. А это означало сосредоточенность на феноменах сознания. Но Вундт и его последователи строго придерживались курса на искусственный анализ, на поиск первоэлементов сознания, открываемых изощренной интроспекцией. Брентано считал, что феномены сознания следует наблюдать в их непосредственной данности, без специальной работы субъекта над этим материалом. Приступив к изучению слуховой чувствительности, К. Штумпф выбрал в качестве испытуемых специалистов музыкантов. Их самонаблюдение давало иную информацию, чем у испытуемых, тренированных по вундтовским инструкциям.

Штумпф отверг данные вундтовской лаборатории как искусственные, не соответствующие реальности сознания. Между ним и Вундтом вспыхнула полемика. Результаты своих исследований Штумпф изложил в капитальном двухтомном труде по психологии восприятия музыкальных звуков (1883-1890) (До этого исследования он приобрел известность как автор книги "О психологическом происхождении представлений о пространстве" (1873), где доказывалось, что не только цвет, но и протяженность изначально входит в состав зрительных ощущений). Столкновение между лабораториями Вундта и Штумпфа любопытно в том плане, что исходная программа расщепления сознания на его структурные компоненты стала разрушаться в самой практике исследования, а не из-за слабости теоретической схемы. Лицам, занимающимся профессиональной деятельностью в определенной сфере культуры, доверялось больше, чем "чистым" психологам. Анализ сознания ставился в зависимость от новой переменной - реальной деятельности личности.

В 90-х годах к изучению слуховых ощущений приступили в вундтовской лаборатории Скрипчур и Крюгер. Из ощущений других модальностей внимание экспериментаторов привлекли кожные и осязательные (Блике, Голльдшайдер, Фрей и др.). В тот же период появились крупные работы по обонятельным (Цваардемакер) и вкусовым (Кизов) ощущениям.

Изучение функций рецепторов лежало на границе с физиологией. Вундт и другие психологи стремились подключить и к этому периферическому уровню более сложные центральные факторы, но, поскольку последние плохо поддавались экспериментальному контролю, их исследование пошло опосредствованным путем, через сенсомоторные акты, где можно было объективно фиксировать оба звена процесса - как его "вход", так и "выход". Наиболее типичным и разработанным в этом плане был эксперимент на определение времени реакции. Сперва его схема применялась к доречевому уровню (начало реакции - сенсорные сигналы различных модальностей, завершение - двигательные ответы). Затем был сделан шаг вперед: в схему опыта включалось слово - специфически человеческий раздражитель.

Немецкий психолог Людвиг Ланге (1825-1885) установил в вундтовской лаборатории различие между ВР при реакциях, которые он назвал сенсорной и мышечной. В первом случае внимание оказывалось направленным на стимул (ВР - длиннее), во втором - на предстоящее движение. Работа Л. Ланге стала объектом многолетних споров. Ее исторический эффект состоял в том, что была обнаружена детерминационная роль предварительной установки испытуемого, выражающейся во внимании.

Однако сам фактор внимания нуждался в объяснении. Вундт считал его проявлением апперцепции как имманентной силы души. Такое объяснение противоречило основной, каузальной тенденции экспериментальной психологии. Поэтому оно не было принято большинством психологов, в том числе и теми, кто учился у Вундта. Среди них имелись "стажеры" из России - страны, где в обстановке резкой поляризации социальных сил вопросы психологии вызывали такой жгучий интерес и такие жаркие дискуссии, как ни в какой другой. Именно здесь сложилось и получило безоговорочную поддержку прогрессивных кругов общества учение Сеченова, наиболее последовательно выразившее естественнонаучные устремления мировой психологической мысли. В ряде русских лабораторий научное понимание психики ассоциировалось с именем Сеченова, с его учением о рефлекторной природе психики. Таких же взглядов придерживались В. М. Бехтерев, С. С. Корсаков, А. А. Токарский - первые энтузиасты экспериментальной психологии в России. Правда, вундтовская программа также нашла в России своих приверженцев, причем именно среди противников сеченовской программы (Г. И. Челпанов и др.).

В Новороссийском университете (Одесса) в физиологической лаборатории ближайшего ученика Сеченова, А. Спиро, в 80-х годах начал работу в качестве психолога-экспериментатора Н. Н. Ланге, возвратившийся из Германии, где он занимался у Вундта. Следуя сложившейся традиции, он избрал в качестве исходной схемы своих опытов определение ВР. Однако как первый, так и второй члены отношения "раздражитель - реакция" интерпретировались им по-новому. Под раздражителем понимался воспринимаемый объект, под реакцией - акт приспособительного характера, имеющий сложную историю в жизни организма. Трактовка стимула как объекта реакции направила мысль Н. Ланге на экспериментальный анализ того, как строится образ этого объекта, т. е. из каких операций складывается процесс восприятия. Он выдвигает гипотезу о фазах (ступенях) восприятия, названную им законом перцепции: "Процесс всякого восприятия состоит в чрезвычайно быстрой смене целого ряда моментов или ступеней, причем каждая предыдущая ступень представляет психическое состояние менее конкретного, более общего характера, а каждая следующая - более частного и дифференцированного" (10, 1.). Индикатором того, на какой ступени находится в данный момент восприятие, может служить, по Ланге, продолжительность ВР. Чем ВР длительнее, тем ступень выше.

Исходя из этой посылки, Н. Ланге объяснял и открытое его однофамильцем различие в типах реакций - двигательной и сенсорной: ВР при двигательном типе короче не потому, что создается направленность внимания (установка) на мышечное движение как таковое, но в силу того, что стимулом для этого движения служит недифференцированный "толчок" в сознании (первая фаза восприятия). Реакция же, отнесенная Людвигом Ланге к сенсорному типу, предполагает расчлененный чувственный образ (последующие фазы восприятия).

Мы встречаемся здесь вновь с принципом зависимости движения от чувствования, знакомым нам по сеченовской теории, равно как и с принципом усложнения чувствования в ходе эволюции сознания. Столь же важным был вывод об участии мышцы в осознании образа; на этом выводе базируется моторная теория внимания Н. Ланге. Она антипод индетерминистской трактовки внимания, выраженной вундтовской теорией апперцепции. Исходной и фундаментальной является, согласно Н. Ланге, непроизвольная реактивность организма, имеющая биологический смысл (оптимизацию условий перцепции внешних объектов).

Н. Ланге сделал предметом тщательного экспериментального изучения замеченные Урбанчичем непроизвольные колебания внимания при зрительном и слуховом восприятиях. Этот феномен и его объяснение, предложенное Н. Ланге в 1888 г., вызвали в психологической литературе оживленную дискуссию (Вундт, Джемс, Селли, Болдуин, Рибо и др.).

Итоги своих опытов Н. Ланге изложил в "Психологических исследованиях" (1893) - книге, свидетельствующей о крупных сдвигах в экспериментальной психологии, происшедших с тех пор, как Вундт провозгласил первую программу ее разработки. В экспериментальную психологию начинает внедряться генетический и биологический подходы. Одним из пионеров на этом пути и был Н. Ланге. Как перцепция, так и внимание - две категории психических актов, находившихся тогда в центре интересов психологической лаборатории, - вводились им в русло биологической детерминации с ее главным принципом - приспособлением к среде. Именно этот принцип, согласно Ланге, определяет переход и от нерасчлененной перцепции к расчлененной, и от рефлекторного внимания к волевому. Нетрудно заметить, что направление, в котором работал Ланге, имело своей конечной целью преодолеть разрыв между "низшими" и "высшими" психическими процессами, неизбежность которого для экспериментальной психологии Вундт считал аксиомой.

Переориентация лабораторного исследования, начатая в работах Н. Ланге, строилась на иной оценке интроспекции, чем вундтовская. Психическая реальность выступала как самостоятельный объект экспериментального изучения (в отличие от реальности физиологической) не только по признаку ее интроспективной данности. Роль самонаблюдения как источника сведений о психической жизни не отвергалась. Но объектом, изучаемым в лаборатории, оказывались не феномены "непосредственного опыта", а приспособительные психомоторные действия испытуемого как существа, имеющего родовую и индивидуальную историю. Предполагалось, что следы этой истории в виде фаз восприятия и типов внимания могут быть вскрыты при соответствующей организации эксперимента.

Труды Н. Ланге, выражая новые тенденции в экспериментальной психологии, оказали известное влияние на западноевропейских исследователей, в частности на Т. Рибо (1839-1916), выдвинувшего вслед за Н. Ланге моторную теорию внимания.

Нужно, однако, отметить, что модель ВР, с которой работал Ланге (и которая вообще занимала тогда одно из почетных мест в психологической лаборатории), не могла обеспечить экспериментальное причинное изучение более сложных психических форм, чем те, для анализа которых она была изобретена. Модель ВР обнадеживала перспективой объективного, экспериментального, количественного анализа динамики психических явлений, но итоги ее использования во всех лабораториях мира в течение двух десятилетий принесли разочарование. Даже в физиологических работах по определению скорости проведения нервных процессов на периферических участках нервной системы получались несовпадающие результаты.

Данные бесчисленных опытов свидетельствовали не только о ненадежности субъективно-психологической методики, культивировавшейся школой Вундта, но и о принципиальной невозможности получить достоверные показатели, если игнорируются те реальные психологические факторы, которые то тут, то там заявляли о себе в реакциях испытуемых. Речь могла идти с точки зрения критериев научной объективности не об исключении субъекта как предмета исследования, а о новом способе его объективного изучения - ином, чем интроспективный.

Нельзя думать, что работа, затраченная на выяснение и проверку ВР, была бесполезной. Схема опыта (напомним, что ее подсказала практика человеческой деятельности) была плодотворной, позволяющей подвергнуть экспериментальному и в известных пределах детерминистскому анализу акт человеческого поведения. Новая линия наметилась, когда основными терминами исходной схемы стали речевые компоненты (слово - раздражитель и слово - реакция). Вполне закономерным явился переход к экспериментальному исследованию речевых ассоциаций. Со времен Гоббса и Гартли слова трактовались как звенья определяющих поведение человека ассоциативных цепей. Переход к эксперименту сразу же породил мысль о возможности опытной проверки речевых ассоциаций.

Широкую известность ассоциативный эксперимент приобрел лишь после опытов Френсиса Гальтона (1822-1911), результаты которых были опубликованы в 1879 г. Он составлял списки из 75 слов, подкладывал их под книгу и, как только воспринимал первое слово, включал секундомер. После того как слово вызывало какое-либо представление (несколько представлений), останавливался секундомер и записывался результат. По сравнению с прежней системой фиксации ВР методика Гальтона была гораздо менее совершенной, но она распространяла хронометрию на внутренний план умственной активности. Интроспективная установка Гальтона (испытуемый наблюдал за фактами собственного сознания) была вполне созвучна взглядам Вундта, сразу же использовавшего эту методику, хотя он и считал "высшие" функции не подлежащими эксперименту (у Гальтона же по существу за неопределенным выражением "ассоциации идей" стояли мыслительные процессы).

Вундт упростил структуру опыта, использовав хроноскоп Гиппа. Хроноскоп включался одновременно со словом - раздражителем. Испытуемый должен был в тот момент, когда под впечатлением предъявленного слова у него возникает какое-либо представление (т. е. иное, чем значение слова - раздражителя), возможно быстрее нажать на ключ. Стрелки хроноскопа останавливались, и циферблат показывал время, которое, как предполагалось, требуется для установления ассоциации между представлениями. Время оказывалось различным, что относилось за счет характера ассоциаций, а не индивидуальных особенностей испытуемых или каких-либо других факторов.

Обобщая полученные в этих экспериментах (они проводились Траутшольдом, 1883) результаты, Вундт предложил классификацию основных типов ассоциаций: а) "словесные", возникающие в результате упрочившейся связи слов; б) внешние и в) внутренние (основанные на логических отношениях значений). С появлением в экспериментально-психологической лаборатории такого объекта, как слово, начались важные изменения в характере и направленности ее работы.

Методики и экспериментальные установки, с которых начиналась жизнь психологии как опытной науки, имели физиологическое происхождение. Они были предназначены для изучения сенсомоторных актов, доступных наблюдению и контролю со стороны их периферического звена. Конечно, и слово включает сенсомоторную фазу: оно воспринимается посредством органов чувств и воспроизводится в форме мышечной реакции. Но оно не может стать словом, не выйдя за пределы чувствительности и реактивности организма. Наличные средства психологической лаборатории были пригодны лишь для изучения этих функций. То, что лежало между ними - область человеческого сознания в ее открывающемся субъекту своеобразии, - находилось вне экспериментального контроля. Тем легче было Вундту и его последователям утверждать, что требование для психологии такого объективного метода, который исключал бы интроспекцию, является бессмыслицей.

Вслед за чувственными образами, служившими первичным материалом анализа, в этот зыбкий поток самонаблюдения попадали речевые компоненты сознания. Эти компоненты всегда наделены значением, поэтому смысловыми отношениями связаны не только те речевые ассоциации, которые Вундт поместил в разряд внутренних, но и все остальные. Между тем именно смысловой момент и определял неоднозначность результатов. Ведь для его объективного учета и анализа экспериментальная психология никакими средствами не располагала. Чтобы придать изучению речевых ассоциаций объективность, нужно было сперва изъять из них значение, получить их в "чистой" культуре.

Эту задачу разрешил немецкий психолог Герман Эббингауз (1850-1909), труд которого, "О памяти" (1885), открыл новую эпоху в развитии экспериментальной психологии. Сам Эббингауз считал, что своими основными идеями он обязан Фехнеру, "Элементы психофизики" которого натолкнули его на мысль об экспериментально-математическом изучении памяти. Это свидетельство поучительно для понимания факторов научного прогресса. Фехнеровская психофизика не владела ключом к раскрытию явлений памяти, но она содержала нечто большее, чем конкретные методы определения соответствий между раздражителями и ощущениями, - общий принцип подхода к психическому. Она имела не только специально методическое, но и научно-методологическое значение, создавала интеллектуальный "режим", в котором в дальнейшем началась работа в других, отстоящих от нее областях. Мы увидим, что таким же методологическим, а не только методическим был эффект исследований и самого Эббингауза.

Материалом для этих исследований послужили так называемые бессмысленные слоги - искусственные сочетания речевых элементов (двух согласных и гласной между ними), образованные таким образом, чтобы не вызывать никаких смысловых ассоциаций. Очищенные от смысла квазиречевые "кванты" лишь внешне походили на действительные элементы человеческой речи. Но чтобы проникнуть в область высших психических процессов, нужно было сперва вычленить общий для всех них момент научения, усвоения. Лишь после этого можно было выработать понятия, охватывающие их специфику.

Сила ассоциативной теории состояла в том, что она уловила самые общие закономерности приобретения организмом опыта, осмыслив их первоначально в "механических" категориях. Частота повторений и их временной порядок - таковы были координаты, в которых размещалось многообразие опыта. И эти координаты не являются фикцией - они действительно универсальны для всех процессов поведения. Слабость ассоцианизма была обусловлена тем, что он, не различив общего и специфического, прямолинейно их отождествил. При каждом новом столкновении со специфическим вспыхивала неудовлетворенность исходной картиной, дававшая повод противникам причинного воззрения ставить его в целом под сомнение.

Изобретение Эббингауза позволило перейти от теории к эксперименту. По существу оно было первым собственно психологическим методом, созданным психологом, поскольку всеми предшествующими методами экспериментальную психологию снабдили другие области, главным образом физиология. Веками психология руководствовалась учением об ассоциации. Теперь оно поступило в лабораторию на экспериментальную проверку.

Гальтон и Вундт занялись этой проверкой почти одновременно с Эббингаузом, а результаты своих опытов опубликовали даже раньше его. Но на стороне Эббингауза было принципиальное преимущество. Оно состояло в переходе к объективному методу. Вундт считал устранение интроспекции из психологии бессмыслицей. На такую "бессмыслицу" и решился Эббингауз.

Требования передать объективному методу неограниченные полномочия выдвигались и до него. Он первым разработал этот метод как экспериментальный. Заметим, что в своих теоретических взглядах он вовсе не отказывался от интроспекцио-нистских представлений, а, напротив, именно на них строил свою психологическую систему (см. его "Основы психологии" (1897-1902), "Очерк психологии" (1908)). Но самосознание исследователя и его реальные действия (так же как интроспекция человека и действительный смысл его психических актов) не всегда однозначны. При изучении ассоциаций в вундтовской и других лабораториях опыты ставились над многими испытуемыми. Эббингауз все исследование провел на самом себе. Он применил по отношению к себе объективный метод в ту эпоху, когда по отношению к испытуемым применялся субъективный метод. Составив список более чем из 2300 бессмысленных слогов, он приступил к их усвоению, пользуясь несколькими приемами.

Метод заучивания состоял в следующем: после однократного прочитывания ряда слогов предпринималась попытка их воспроизвести. В случае неудачи она повторялась столько раз, сколько требовалось для безошибочного воспроизведения. Число повторений принималось за коэффициент запоминания. При другом методе (он был назван методом сбережения) через определенный промежуток времени, после того как ряд был заучен, вновь предпринималась попытка его воспроизвести. Когда известное количество слогов не могло быть восстановлено в памяти, ряд снова повторялся до точного воспроизведения. Число повторений (или время), которое потребовалось для восстановления полного знания ряда, сопоставлялось с числом повторений (или временем), затраченным при первоначальном заучивании.

Были разработаны и другие методы как самим Эббингаузом, так и психологами, продолжившими намеченную им линию экспериментального изучения памяти. Среди них выделяется Г. Мюллер (1850-1934), руководитель лаборатории в Геттингене, второй по значению в Германии (после вундтовской).

После фундаментальных работ по психофизике ("К обоснованию психофизики", 1878) Г. Мюллер совместно с Шуманом, опираясь на достижения Эббингауза, провел серию столь же фундаментальных работ по памяти ("Экспериментальные материалы к исследованиям памяти", 1893).

Эббингауз и те, кто пошел за ним, изучали ассоциации между не имеющими конкретного значения сенсомоторными элементами речи, а не феноменами сознания. Поэтому и полученные ими результаты не зависели от интроспекции испытуемых и, стало быть, удовлетворяли требованию объективности. Испытуемый не интроспектировал - он действовал. И его действия отражались в кривых, показывавших реальные зависимости количества усвоенных единиц от частоты их повторения, распределения во времени, объема заучиваемого материала и т. д. Такова была, в частности, знаменитая "кривая забывания" Эббингауза, говорившая о том, что наибольший процент забытого падает на период, который следует непосредственно вслед за заучиванием. Эта кривая приобрела значение методического образца, по типу которого строились в дальнейшем кривые выработки навыка, решения проблемы и др.

Самая высокая оценка работы Эббингауза с точки зрения ее воздействия на экспериментальную психологию не может быть преувеличенной. Даже такой убежденный интроспекционист, как Титченер, считал "бессмысленные слоги" наиболее важным событием в психологии после Аристотеля. Независимо от намерений самого Эббингауза его метод коренным образом изменил характер деятельности экспериментатора, которого начинают интересовать не столько высказывания испытуемого (отчет о составе собственного сознания), сколько его реальные действия. В интроспекционизме образовалась брешь, быстро расширявшаяся потоком новых экспериментов.

Эббингауз открыл путь экспериментальному изучению навыков. По существу ведь и сам он уже стоял у его истоков, ибо, как мы говорили, ассоциации, избранные им в качестве объекта заучивания, являлись столько же сенсорными, сколько и моторными. Они охватывали самый общий аспект приобретения организмом новых сочетаний сенсомоторных реакций в результате специально организованного упражнения. Но вместе с тем они еще не были компонентами поведения, каковыми являются истинные навыки, ибо поведение всегда объектно, т. е. организуется соответственно значимым для организма предметам и их связям.

Категорию значения слова Эббингауз устранил. Это и обусловило его успех. Изучение сенсорных процессов ставило целью открыть первичные элементы - ощущения, которые сами по себе предметным значением не обладают. Предполагалось, что они приобретают его лишь благодаря дополнительным операциям сознания. Проблемы значения не существовало и для психофизики- важнейшей составной части экспериментальной психологии той эпохи, поскольку все закономерности устанавливались на непредметных феноменах: ощущениях как таковых.

Что касается работ по ВР, то и здесь от схемы, которая сложилась в обсерватории в ходе изучения значимой деятельности наблюдателя-астронома, остался контур, предполагающий абстрактную непредметную реакцию на абстрактный непредметный стимул (Н. Н. Ланге, предпринявший попытку соединить ВР со стадиями восприятия, остался в одиночестве).

Описанную выше ситуацию решительно изменили опыты американских психологов Брайяна и Хартера по выработке навыка приема и посылки телеграмм. Их работа явилась второй после опытов Эббингауза важнейшей вехой на пути экспериментального исследования процесса научения. С приближением динамичного XX в. реальной моделью для психологии становится не реакция астронома, фиксирующего движение звезд, а деятельность человека, включенного в коммуникативные системы, в которых скорость передачи информации выступает как существенный фактор социально-экономического прогресса.

Брайян и Хартер получили кривую, которая показывала, как формируется навык телеграфиста: сколько единиц телеграфного текста он научается посылать и принимать в единицу времени. Эти опыты как бы сблизили эксперименты относительно ВР с экспериментами Эббингауза: требовались как срочные двигательные реакции на сенсорные сигналы, так и опыт работы. Но с реальной деятельностью вошли в эксперимент и новые факторы.

Испытуемые Брайяна и Хартера оперировали со значимыми сигналами, процесс усвоения которых, как показывали кривые, протекал своеобразно. Прогресс достигался не путем постепенного нарастания достижений, а скачкообразно. Обнаруживались периоды, когда кривая шла горизонтально (так называемое плато). Анализ этих периодов показал, что они служат для испытуемого как бы фазой подготовки к качественно иной системе операций, овладение которой и позволяло продвинуться вперед. Если, например, первоначально испытуемый оперировал отдельными буквами, то затем ступень "буквенного" навыка сменялась ступенью "словесного", когда схватывались слова как целостные единицы. Но что представляет эта более крупная по сравнению с отдельной буквой единица, как не комплекс, имеющий значение? Следующая ступень, ведущая от плато вверх, в свою очередь достигалась при овладении еще более сложными структурами - сочетаниями слов и т. д.

В этих экспериментах выступала и другая важная особенность осознанного поведения, которая ускользала при господствовавшем до того интроспекционизме. Оказалось, что успешность выполнения навыка зависит от умения воспринять отрезок текста, который еще не стал объектом реакции, но станет им в следующий момент времени. Сознание как бы забегает вперед, перекрывая сенсорное поле за пределами непосредственно вызывающего двигательную реакцию сигнала и организуя в соответствии с этим поведение.

Выводы из опытов Брайяна и Хартера сближались в ряде пунктов с тем, что было установлено затем в классических экспериментах американского психолога Д. М. Кеттела (1860-1944), изучавшего в 90-х годах объем внимания и навык чтения.

С помощью тахитоскопа Кеттел определял время, необходимое для того, чтобы воспринять и назвать различные объекты - формы, буквы, слова и т. д. Объем внимания колебался в пределах пяти объектов. Он оставался таким же и тогда, когда этими объектами были не отдельные разрозненные буквы, а знакомые испытуемому целые слова и даже предложения, т. е. речевые или смысловые единицы, состоящие из значительно большего числа букв или знаков. При экспериментах с чтением букв и слов на вращающемся барабане Кеттел зафиксировал, так же как Брайян и Хартер, феномен антиципации, "забегания" восприятия вперед. Новые результаты влияли на статут не только экспериментальной психологии, но и общей психологической теории, ибо оба направления всегда нераздельно связаны.

Недоверие к интроспекции неоднократно высказывали многие философы и натуралисты. Но негативное отношение к ней само по себе еще не могло лишить ее главной роли, поскольку она одна "работала" в психологической лаборатории. Теперь положение менялось. Были получены результаты, важные для теории и практики, без обращения к интроспекции. Тем самым экспериментальная психология выходила на независимые от субъективного метода рубежи.

Кривая Брайяна - Хартера как бы демонстрировала ограниченность кривой Эббингауза. "Плато" свидетельствовало о том, что усвоение - это не только функция числа повторений и времени. Дополнительным фактором являлось овладение приемами, способами действия.

Мы видим, таким образом, что работы Эббингауза, Кеттела, Г. Мюллера, Н. Н, Ланге, Брайяна, Хартера и других легли в основу направления, отличного от физиологической психологии Вундта. Новое направление открыло собственно психологические феномены и закономерные связи между ними, специфичность которых основана на объективных особенностях деятельности человека. Тем самым позиции психологии как науки существенно укреплялись. Это направление не опиралось на физиологические понятия, но ведь и в вундтовской школе они никакой объяснительной силы не имели, а если и использовались, то лишь для того, чтобы придать правдоподобие шатким субъективно-психологическим гипотезам.

Школа Вундта строила свою экспериментальную программу по схеме, почерпнутой из психофизиологии органов чувств и психофизики, трактуя формулу "раздражитель - реакция" как единственный эталон экспериментальной работы, причем к области психического, согласно вундтовской интерпретации этой формулы, относится только ее вторая часть - реакция, под которой понимался данный в самонаблюдении факт сознания. Его предполагаемая уникальность и служила главным доводом в пользу независимости психологического исследования от физиологического. Новое экспериментальное направление на более прочных объективных основах утверждало самостоятельность психологических понятий, их несводимость к физиологическим.

В экспериментальной психологии, таким образом, происходило расслоение, важное для будущего этой науки. Мы увидим дальше, что преемники Вундта - Кюльпе (вюрцбургская школа) и Титченер ("структурная психология") продолжали культивировать субъективный метод. Но рядом с ним успешно отстаивал свои права объективный метод. Способ изучения явлений, как учит история науки, неотделим от понимания их природы. Утверждаясь в лаборатории, объективный метод вел к изменению воззрений на сам психологический факт.

Хотя мы и отнесли экспериментальную психологию к одной из отраслей нарождавшейся науки, такое толкование может быть принято только условно. Экспериментальный метод утверждается в психологии на рубеже XX в. повсеместно, во всех ее отраслях. Он прилагается к различным объектам и для решения различных задач. Эксперимент начинает определять характер психологической науки в целом.