Вюрцбургская школа

В начале двадцатого века в различных университетах мира действовали десятки лабораторий экспериментальной психологии. Только в Соединенных Штатах их было свыше сорока. Их тематика различна: анализ ощущений, психофизика, психометрия, ассоциативный эксперимент. Работа велась с большим рвением, но существенно новых фактов и идей не рождалось.

Джемс обращал внимание на то, что результаты огромного количества опытов не соответствуют вложенным усилиям. Но вот на этом однообразном фоне сверкнуло несколько публикаций в журнале "Архив общей психологии", которые, как оказалось впоследствии, повлияли на прогресс не в меньшей степени, чем фолианты Вундта и Титченера. Публикации эти исходили от группы молодых экспериментаторов, практиковавшихся у профессора Кюльпе в Вюрцбурге (Бавария). Профессор был мягкий, доброжелательный, общительный человек с широкими гуманитарными интересами. После обучения у Вундта он стал его ассистентом (приват-доцентом) - вторым ассистентом после разочаровавшегося в своем патроне Кеттела. Вскоре Кюльпе стал известен как автор "Очерка психологии" (1893), где излагались идеи, близкие к вундтовским. И если судить по этой книге (единственной его книге по психологии), ничего нового в Вюрцбург, куда он переехал в 1894 г., он не привез.

Почему же в таком случае его лаборатория вскоре резко выделилась среди множества других, а проведенные в ней несколькими молодыми людьми опыты оказались для первого десятилетия нашего века самым значительным событием в экспериментальном исследовании человеческой психики? Чтобы ответить на этот вопрос, надо обратиться к логике развития психологического познания и соотнести с ней то, что произошло в вюрцбургской лаборатории.

В наборе экспериментальных схем этой лаборатории поначалу как будто ничего примечательного не было. Определялись пороги чувствительности, измерялось время реакции, проводился ставший после Гальтона и Эббингауза тривиальным ассоциативный эксперимент.

Все началось с небольшого, на первый взгляд, изменения инструкции испытуемому (в его роли обычно выступали попеременно сами экспериментаторы). От него требовалось не только, например, сказать, какой из поочередно взвешиваемых предметов тяжелее (в психофизических опытах), или отреагировать на одно слово другим (в ассоциативном эксперименте), но и сообщить, какие именно процессы протекали в его сознании перед тем, как он выносил суждение о весе предмета или перед тем, как произносил требуемое слово. Почему такого типа задачи прежде не ставились? Потому что иной была направленность исследовательского поиска. В психофизике, скажем, требовалось определить "едва заметное различие" между ощущениями. Отчет испытуемого рассматривался как информация о простейшем элементе сознания. В ассоциативном эксперименте нужно было выяснить, какой образ вызывает слово или сколько раз следует повторять раздражители, чтобы закрепилась связь между ними и т. д. Во всех случаях экспериментатора интересовало только одно - эффекты действий испытуемого, а не сами эти действия (психические акты) как таковые. Эффекты же в свою очередь считались отражающими структуру интрапсихической сферы. Не удивительно, что при такой ориентации исследований идеи структурализма об "атомистическом" строении сознания казались прошедшими строгую экспериментальную проверку.

Изменение в инструкции, обусловившее новаторский стиль, вюрцбургской лаборатории, переносило акцент с эффектов поведения испытуемого (Представленных в сознании в виде ощущений, образов и т. п) на производимые им действия (операции, акты). Напомним, что в эру господства интроспекционизма считалось, что сведения об этих действиях возможно почерпнуть только из того же источника, что и сведения об их эффектах (структурных компонентах сознания), т. е. из показаний самонаблюдения. Испытуемых просили зафиксировать не результат, а процесс, описать, какие события происходят в их сознании при решении какой-либо экспериментальной задачи.

Подчеркнем еще раз, что эти задачи первоначально были самые обычные, тысячи раз повторявшиеся. Но на обычное сумели взглянуть с необычной стороны, увидели в нем акт суждения, а не только ощущение тождества или различия. Тем самым казавшийся элементарным психофизический опыт сразу же перемещался (в качестве акта суждения) в тот же разряд, к которому относились так называемые высшие психические процессы. Именно в изменении направленности психологического видения: заключалась новизна подхода.

Все последующее, связанное с усложнением экспериментальных заданий, было предопределено в этом поворотном пункте. Первые опыты, проведенные по измененной инструкции, оказались неутешительными. Испытуемые при самом тщательном наблюдении за собой могли зафиксировать лишь некоторые смутные, неопределенные состояния. Эти состояния ничем не напоминали чувственные элементы (образы), из которых считалось построенным сознание, а процесс, протекающий в сознании, ничем не напоминал сопоставление, сравнение образов (Согласно традиционным представлениям, в психофизических опытах (например, при суждении о том, какой из поочередно взвешиваемых предметов тяжелее) у испытуемого сперва возникает образ одного раздражителя, а затем другого. Образцы сопоставляются, и выносится суждение). Напрашивался вывод о том, что в сознании имеются не только сенсорные, но и несенсорные компоненты, принятые же решения (акт суждения) - особый процесс, имеющий неведомую психологам детерминацию. В поисках новых детерминант вюрцбургцы вышли за пределы принятой тогда экспериментальной модели (направлявшей работы и в психофизике, и в психометрии, и в ассоциативных экспериментах). Эта модель ограничивала опыт двумя переменными: раздражителем, воздействующим на испытуемого, и его ответной реакции. Теперь была введена еще одна особая переменная: состояние, в котором находится испытуемый перед восприятием раздражителя.

На зависимость реакции от этого фактора экспериментальные психологи наталкивались и прежде. Так, Людвиг Ланге открыл, что время реакции зависит от направленности испытуемого либо на восприятие стимула, либо на предстоящее движение (во втором случае время реакции короче). Данные о влиянии готовности к реакции на результат психофизических опытов были получены Г. Э. Мюллером и Шуманом. При многократном сравнении двух неравных по весу предметов у испытуемых возникает иллюзия: тела одинакового веса начинают восприниматься как неравные. Мюллер описал этот феномен как эффект "моторной установки". Проблемой готовности заинтересовался и Кюльпе, одно время работавший в лаборатории Мюллера. Он, вероятно, и обратил внимание своих молодых практикантов на эту проблему. Во всяком случае в одной из первых публикаций лаборатории появляется термин "установка сознания". Это было уже нечто новое сравнительно с мюлле-ровской "моторной установкой", поскольку теперь речь шла не о состоянии мышечной системы, а о том, что сознанию как таковому присуща преднастройка на раздражитель и на определенный тип реакции.

В качестве феномена сознания установка должна была быть прослежена интроспективно. Ведь не существует состояний сознания, о которых индивид не мог бы дать себе отчет. Но влияние установки выявлялось только ретроспективно, т. е. уже после того, как экспериментальное задание было выполнено. Поэтому в вюрцбургской лаборатории общепринятый тогда интроспективный метод был трансформирован в "систематическую экспериментальную интроспекцию". Систематическим такой метод назывался потому, что ход выполнения задания разбивался на интервалы (при этом опять-таки использовался хроноскоп) и каждая из "фракций" (подготовительный период, восприятие раздражителя, поиск ответа, реакция) тщательно прослеживалась посредством "внутреннего зрения", с тем чтобы выяснить ее состав.

Задания усложнялись и приобретали логический характер. В ассоциативном эксперименте требовалось, например, в ответ на слово, обозначающее часть какого-либо объекта, произнести слово, обозначающее объект в целом, т. е. установить логическую связь между понятиями. Впоследствии испытуемые должны были проследить путь своей мысли при решении еще более сложных логических задач (хроноскоп в этих случаях не применялся).

Различные варианты экспериментов показывали, что в подготовительный период, когда испытуемый получает инструкцию, у него возникает установка - направленность на решение задачи. В интервале между восприятием раздражителя (например, слова, на которые нужно ответить другим) эта установка регулирует ход процесса, но не осознается. Что касается функции чувственных образов в этом процессе, то они либо вообще не замечаются испытуемым, либо если и возникают, то сколько-нибудь существенного значения для решения задачи не имеют,

К важным достижениям вюрцбургской школы следует отнести то, что изучение мышления стало приобретать психологические контуры. Прежде считалось, что законы мышления - это законы логики, выполняемые в индивидуальном сознании согласно правилам образования ассоциаций. Поскольку же ассоциативный принцип является всеобщим, специфически психологическая сторона мышления вообще не различалась. Теперь же становилось очевидным, что эта сторона имеет собственные свойства и закономерности, отличные как от логических, так и от ассоциативных.

Особое строение процесса мышления относилось за счет того, что ассоциации в этом случае подчиняются детерминирующим тенденциям, источником которых служит принятая испытуемым задача (Или цель действия в случае волевого акта. Предполагалось, что мыслительный и волевой акты строятся по общему принципу: реагирование в ответ на раздражитель нажатием на ключ (волевой акт) не отличается от реагиро* вания словом (мыслительный акт)).

Вюрцбургская школа вводила в психологическое мышление новые переменные:

- установку (мотивационную переменную), возникающую при принятии задачи;

- задачу (цель), от которой исходят детерминирующие тенденции;

- процесс как смену поисковых операций, иногда приобретающих аффективную напряженность;

- несенсорные компоненты в составе сознания (умственные, а не чувственные образы).

Эта схема противостояла традиционной, согласно которой детерминантой процесса служит внешний раздражитель, а сам лроцесс - "плетение" ассоциативных сеток, узелками которой являются чувственные образы (первичные - ощущения, вторичные - представления).

Иногда самым важным достижением вюрцбургцев считают открытие мышления без образов, "чистого" мышления. В литературе даже встречается термин "Вюрцбургская школа безобразного мышления" (Этим термином пользовался ранее и сам автор). Такое мнение сложилось под впечатлением дискуссий, вспыхнувших вокруг вопроса о том, существует ли мышление, свободное от образов. Возникли споры по поводу того, кто из психологов первым открыл несенсорный oсостав сознания - вюрцбургцы или Бине и Вудворс, пришедшие в своих экспериментах независимо друг от друга к сходным выводам.

Критики учеников Кюльпе сделали главный упор именно на этом пункте. Но, то что является главным в сознании какого-либо поколения исследователей, вовсе не выступает таковым в исторической перспективе.

Наиболее существенным у вюрцбургцев, как мы полагаем, являлось введение категории действия как акта, имеющего свою детерминацию (мотив и цель), операционально-аффективную динамику и состав. Они вводили эту категорию "сверху", отправляясь от высших форм интеллектуального поведения. Но параллельно (а может быть, и воздействуя на работу вюрцбургцев) шел процесс внедрения этой категории "снизу", на уровне исследования элементарного приспособительного поведения живых существ. И здесь дарвиновская революция вела к новой трактовке интеллекта, для которого детерминантой является проблема, а не сам по себе раздражитель (ср. понятие о задаче (цели) и создаваемых целью детерминирующих тенденциях у вюрцбургцев). Эта проблема возникает лишь при наличии у организма потребности (ср. понятие об установке у вюрцбургцев). Что касается вопроса о том, возможно ли мышление без образов, то он имел значение не столько в позитивном плане (как следует из представления о том, что заслуга учеников Кюльпе состоит в открытии мысли, не сопряженной с чувственными образами), сколько в плане разрушения той картины сознания, которую предложил структурализм.

С развитием категории действия намечался важный сдвиг в общем строе психологического познания. Это был категориальный сдвиг, в силу которого деятельность "малой группы", каковой являлась вюрцбургская школа, оказалась более эффективной для разработки экспериментальной психологии человека, чем множества других лабораторий (в рассматриваемый исторический период). Можно ли вюрцбургскую школу назвать школой Кюльпе, если американскую структурную психологию принято называть школой Титченера? Это вопрос не праздный. Он связан с оценкой роли лидера исследовательского коллектива. Мы умышленно, говоря о вюрцбургцах, поименно их не упоминали, так как стремились описать школу в целом. Теперь настало время назвать их имена: ведь каждому принадлежал собственный штрих в общей схеме.

К вюрцбургской школе принадлежали К. Марбе (1869-1953), И. Орт, А. Майер, Г. Уатт (1879-1925), А. Мессер (1867-1937), Н. Ах (1871-1946), К. Бюллер (1879-1963). Какую же функцию выполнял сам Кюльпе в этом коллективе? Была ли у него (как, скажем, у Титченера) собственная исследовательская программа, с которой он начал работу в Вюрцбурге и итогом реализации которой оказались уже рассмотренные достижения?

Он начал профессорствовать в Вюрцбурге в качестве исследователя "структурной" ориентации. Но он изменил ей. Все три корифея тогдашней экспериментальной психологии выступили против вюрцбургцев - Вундт, Г. Э. Миллер, Титчинер (Вундт критиковал вюрцбургцев за грубое отступление от общепринятых стандартов научного эксперимента. Их опыты он назвал пародией на эксперимент. Титченер, как отмечалось, отстаивал учение о сенсорной "фактуре" сознания. Мюллер отвергал представление о "детерминирующих тенденциях", считая, что феномен, обозначенный этим термином, не что иное, как известная психологам "персеверация", т. е. назойливое повторение одних и тех же образов). Они выступили против питомцев Кюльпе, но не против него самого. Ведь он сам не предложил ни новой программы, ни теории, которая обобщила бы взрывоопасные для структуралистов факты. Он был, как сейчас принято говорить, "генератором идей", участником экспериментов и испытуемым в этих экспериментах, но свести концы с концами, разработать концепцию, которая адекватно осмыслила бы новые аспекты психической реальности, не смог.

Поэтому то, что ныне именуется концепцией этой школы, есть плод реконструкции, произведенной историками, а не изложение взглядов руководителя. Тем не менее именно Кюльпе стал центром консолидации группы психологов-экспериментаторов. Она распалась после того, как Кюльпе в 1909 г. переехал из Вюрцбурга сперва в Бонн, а затем - в Мюнхен. Каждый из вюрцбургцев пошел в дальнейшем собственным путем.

Перспектив экспериментального анализа мышления Кюльпе больше не касался. В Вюрцбурге он нарушил "табу" вундтовской школы, приступив к лабораторному исследованию высших психических функций человека. Но, как заметил Боринг, "он не успел убедительно показать миру, был ли Вундт не прав или прав, когда говорил, что невозможно ставить эксперимент над мыслью" (7, 360).

Можно предположить, что причиной (или во всяком случае одной из существенных причин) незавершенности исканий Кюльпе послужило несоответствие между его методологическими установками и объективным (категориальным) смыслом открытых в Вюрцбурге фактов и зависимостей.

Детерминирующие тенденции, ставшие одним из главных понятий школы, относились к детерминизму лишь по названию, ибо под этими тенденциями имелось в виду влияние задачи (цели), которое само нуждалось в детерминистском объяснении. Неясны были ни происхождение "очищенных" от чувственности мыслей, ни их статус в структуре психической деятельности. Они напоминали платоновские сверхчувственные идеи.

Субъективно-идеалистическая трактовка сознания, присущая структурализму, сменялась объективно-идеалистической. Это и воспрепятствовало дальнейшей позитивной разработке проблемы детерминации умственной активности человека.