Конкретная психология (Ж. Политцер)

Предмет психологии составлет совокупность человеческих фактов, рассматриваемых в их отношении к человеческому индивиду, т. е. в том, как они определяют жизнь человека и жизнь людей. Брак, например, является психологическим фактом только как брак, т. е. реализованный в особых условиях отдельным индивидами. А сами по себе человеческие события имеют структуру и подчинены детерминизму, который психолог должен знать, чтобы иметь возможность затем рассматривать эти самые события по отношению к индивиду. И он должен искать это знание там, где оно действительно может быть.

Возьмем, например, труд. Труд является психологическим фактом, лишь поскольку он соотнесен с индивидом, в противном случае - это экономический факт. Психология труда возможна только на базе точного знания о труде вообще, о его экономической природе, его роли и месте в современной общественной организации. Но где находится это знание? Напрасно было бы проводить здесь очень сложные исследования. Эти знания принадлежат экономистам, но только тем, кто может изучать и действительно изучает экономические факты, не заботясь о том, чтобы оправдать и даже замаскировать современный экономический строй, следовательно, марксистской политической экономии. Что психология труда невозможна без той основы, которую может дать ей марксистская политэкономия, доказывает психотехника. Пока речь идет о том, чтобы просто выполнять поручения крупной промышленности и администрации, все идет более или менее хорошо. Но когда нужно сделать из всей психотехнической деятельности собственно психологические выводы, когда от множества самых различных методов и приемов нужно подняться на уровень теоретического объяснения и систематизации, тогда психотехники начинают предаваться идеалистическим мечтам. Однако теоретические основы, которые необходимы психотехнике, уже разработаны и прочно установлены в исследованиях марксистского материализма. Но психотехники, признавая - что уже весьма знаменательно - необходимость сотрудничества с Weltanschauung (Мировоззрение (нем.)), мечтают о какой-то туманной, путаной и идеалистической культурной психологии, идея которой связана скорее с условиями возникновения психотехники, чем с самим анализом фактов, которыми она занимается.

То, что мы только что сказали о труде, можно сказать и о преступлении. Преступление является психологическим фактом только в той мере, в какой оно является актуальной сценой человеческой жизни, оно должно быть действительно совершено индивидом или индивидами. Но преступление, совершенное в данный момент определенным индивидом или определенными индивидами, не является преступлением во всей его полноте. Следовательно, психолог должен обладать точным знанием преступления независимо от его нынешнего осуществления. Где же находится это знание? Анализ преступления как социально-экономического факта приведет его снова к марксистской политической экономии, и следовательно к диалектическому материализму, в котором он непременно нуждается в своей специфической деятельности. Мы можем дать этому очень простое доказательство: знание преступления, как и любого другого психологического факта, возможно только благодаря чрезвычайно строгой концепции роли психологии, следовательно, благодаря точному установлению индивидуального детерминизма в преступлении, что может быть достигнуто только знанием экономической детерминации преступления. Без этого психология выходит за пределы своей сферы, но, покидая пределы своей сферы, она выходит также и за рамки собственно психологических фактов; она не имеет, следовательно, отношения, к реальности и является просто мифологической, поскольку вынуждена создавать психологический роман там, где психология должна молчать и слушать политическую экономию. Это означает, например, что не может быть и речи о "всецело" психоаналитической теории преступления. "Всецело" психоаналитическая теория преступления, т. е. теория, которая распространила бы психоанализ за пределы области психологии, станет не чем иным, как мифологическим и неизбежно идеалистическим продолжением психоанализа, поскольку она заменила бы реальность романом. Иначе говоря, психоаналитическая или вообще психологическая теория возможна только в рамках экономической теории преступления. Именно внутри экономического механизма преступления и только при постановке вопроса о включении индивида в этот механизм и объяснении этого включения встает проблема психологического механизма преступления.

То, что мы сказали о труде и о преступлении, может быть сказано обо всех психологических фактах. Психологические факты являются, в сущности, лишь человеческими фактами, поскольку они относятся к индивиду. Следовательно, психология требует знания детерминации, свойственной человеческим фактам, рассматриваемым самим по себе и независимо от индивида. Это знание необходимо для того, чтобы ограничить сферу психологии и ставить надлежащим образом проблемы, а также для того, чтобы детально знать направление, значение и,границы психологических исследований и рассуждений. Другими словами, психология в целом возможна только в рамках политической экономии. И поэтому она предполагает все знания, получаемые диалектическим материализмом, и должна постоянно опираться на них. Следовательно, именно материализм представляет собой действительную идеологическую основу позитивной психологии.

Впрочем, не следует думать, что последствия подобной ориентации психологии касаются только буржуазных привычек психологов и психологии, т. е. что эта ограниченность и односторонность объясняются тем, что классическая психология является дисциплиной, которая служит интересам господствующего класса и развивается его прислужниками. Это, в сущности, только одна сторона проблемы. Очевидно, что иерархия психологических проблем, вся нынешняя перспектива исследований, их смысл я то, как они осуществляются, более или менее непосредственно определяются классовыми интересами. Так, например, положения психологии до психоанализа были лишь проекцией буржуазной морали; интроспекция является лишь "секуляризованной" транспозицией христианских рассуждений; детская психология, скажем, была создана таким образом, как будто в мире существовали только дети буржуазии (В этой связи следует вспомнить, что детская психология начинается с наблюдения психологами своих собственных детей, т. е. с наблюдений взрослых буржуа за детьми буржуа, и что когда позднее будут проведены массовые наблюдения над детьми, то будут поставлены абстрактные проблемы, которые не являются даже достаточно точными, чтобы можно было принять их во внимание с учетом классовых различий и различий в экономическом положении). И если верно, что психология стремилась "обогатиться" с помощью "сравнительного метода", то применения этого метода касаются главным образом функциональных проблем, игнорирующих фактически все, что может следовать с психологической точки зрения из классовой борьбы, от которой психология явно отвлекается. Верно также, что труд стал психологической проблемой только с того момента, когда капиталистическому производству потребовалась рациональная эксплуатация индивида, и когда в психотехнике психология лишь продолжила свою собственную "карьеру", превратив в ложную "природу" верования, которые были необходимы для порабощения масс; психология взялась за дело с целью найти средства, которые позволили бы полностью подчинить индивида производству.

Разумеется, мы будем свидетелями всех тех изменений и смещений перспективы, которые неизбежно вызовет освобождение научных исследований от вненаучного интереса. Но мы будем говорить не об этих изменениях, а о том, как сама психология включается в экономический детерминизм человеческих фактов, ибо, разобравшись именно в этом вопросе, можно понять, в чем научная психология является действительно материалистической.

Точно так же, как необходимость для психологии опираться на данные марксистской экономической науки проистекает из необходимости точно знать структуру и функционирование человеческих событий, которыми занимается психология, ее материалистический характер объясняется тем, что детерминация самих психологических фактов является экономической детерминацией. Другими словами, психологический детерминизм сам по себе не является суверенным детерминизмом: речь идет и может идти только о включении, если можно так выразиться, в цепь экономического детерминизма. Его сфера и границы определяются сферой действия и границами самого индивида. Психология имеет значение лишь постольку, поскольку человеческие события рассматриваются в их отношениях с индивидом, она не имеет никакого значения, если речь идет только о самих человеческих фактах. Речь может идти о психологии труда лишь постольку, поскольку труд рассматривается в отношении с индивидами. Как только речь больше не идет об участии индивидов в труде, труд перестает быть психологической проблемой. Точно так же брак является психологическим фактом лишь постольку, поскольку требуется объяснить, почему данный индивид вступает в брак именно с этим индивидом, но не больше. Таким образом, психология должна будет всегда приспосабливаться к фундаментальной детерминации фактов, которыми она занимается, а именно к детерминации факторами, являющимися вполне материальными. Для сравнения можно сказать, что психология является для политической экономии тем, чем физиология была бы для физики и химии, если бы было действительно возможно, полностью свести физиологические факты к физико-химическим процессам, - короче, наукой, являющейся только этапом в полном изучении фактов, которыми она занимается; наукой, посвятившей себя фактам, изучение которых она одна не может исчерпать. Следовательно, психология вовсе не владеет "тайной" человеческих фактов хотя бы потому, что эта "тайна" не психологического порядка. Человеческие факты подчинены материальной детерминации, хотя она и не является просто детерминацией материи. Именно поэтому мы говорим, что позитивная психология возможна только на почве современного материализма, такого, какой следует из марксистских исследований.

Тщетно было бы в рамках данного очерка дать анализ и краткое изложение этих исследований. Мы хотим лишь показать очень тесную связь психологии с марксизмом с того самого момента, когда ее предметом становится совокупность реальных человеческих фактов, рассматриваемых только с точки зрения ее индивидуальной актуальности. Впрочем, сами позитивные исследования покажут эту связь более конкретно, чем общие рассуждения. Но не следовало бы под предлогом того, что желаемое нами и есть конкретная психология, недооценивать значение этих последних. В наши намерения никогда не входило придираться к простым способам выражения, когда они действительно независимы от теории самих фактов. И с другой стороны, несомненно, что психологи, когда речь идет о вспомогательных для психологии науках, часто ссылаются на медицину, хотя с точки зрения основной ориентации и организации психологии поистине фундаментальное значение имеет политическая экономия. Вот почему важно показать, что когда речь действительно идет об основах психологии, то настоящий "психологический факт" может быть приобретен только благодаря познанию человеческих фактов такими, каковы они есть независимо от психологии. Только в этом случае психология сможет ставить проблемы таким образом, что ей действительно будет доступно их решение.

Следующий вопрос касается того, как выражается материальная детерминация человеческих фактов с психологической точки зрения, или, точнее, как психологический детерминизм включается в материальный детерминизм человеческих фактов. Пока психология остается наукой о процессах и имитацией физики, все обстоит очень просто. Существует совокупность отношений, которые управляют процессами вообще. Вы хотите материалистическую психологию? Заставим одни процессы воздействовать на другие, скажем, физиологические процессы - на психологические, молекулярные движения - на представления, железы - на чувства. Заставим материю воздействовать на дух, как вообще одни процессы воздействуют на другие: по закону механики или электромагнетизма. В таком случае психология является материалистической, потому что духовное как процесс детерминировано процессами материи в соответствии с ее законами.

Но как только мы освобождаемся от миража процессов, проблема совершенно меняет свой вид. Мы переходим в план фактов "драматических", и способ действия детерминизма совершенно иной. Он сам должен быть "драматическим", - способ детерминации психологического и экономическим, и то, как первое действует в рамках второго, является одновременно и шире, и глубже, чем медицинский детерминизм старой материалистической психологии.

По правде говоря, психология уже несколько превзошла в последнее время простую концепцию детерминации, какую знала классическая психология. Теперь рассматривают, по крайней мере, не столько детерминацию процессов во внутренней жизни или детерминацию процессов внутренней жизни процессами, происходящими в организме, сколько реакции целостного индивида на ситуацию. Можно сказать, что концепция детерминизма очеловечивается. В то время как когда-то научным идеалом детерминизма в психологии были то ассоциативная связь представлений, то рефлекс, ныне речь идет о том, чтобы рассматривать всю деятельность индивида в ситуации, в которой он действует. В частных случаях наблюдается, разумеется, возврат то к чисто механической (первый идеал бихевиоризма), то к спиритуалистической (например, geisteswissenschaftliche Psychologie) концепции, но можно сразу же понять, что эти ошибки связаны с неправильным пониманием истинных целей психологии и ее основной ориентации. Надо действительно рассмотреть, как действует индивид в ситуациях, в которых он оказался. Психологический детерминизм получит выражение в совокупности его реакций, а не предполагает переход от одного процесса к другому. Ведь речь идет не столько о том, чтобы узнать, каким образом определенное освещение в результате неизвестно какого взаимодействия биопсихофизиологических факторов постепенно приводит к увеличению производительности труда, сколько о том, чтобы установить, что это действительно так. Точно также, когда речь идет о "Эдиповом комплексе", неинтересно восстанавливать в духе классической психологии его генезис, чтобы увидеть, как "восприятие" матери ребенком вызывает "аффективные функции", смешанные с проявлениями "инстинкта". Эти механизмы (которые лежат за пределами психологии) не представляют интереса, интересен сам факт существования Эдипова комплекса и то, как он возникает в человеческой ситуации, на которую реагирует ребенок. Психологическая реакция будет зависеть от этой ситуации. Она будет детерминирована тем, что детерминирует саму ситуацию. Так, например, формирование "Эдипова комплекса" зависит от организации семьи, потому что из этой организации вытекают специфические ситуации, которые определяют жизнь и развитие индивида подобно тому, как расписание движения поездов определяет намерения путешественника. В этом драматическая детерминация, а не механическая, выражающаяся на языке процессов и их отношений. То, что детерминирует, и то, что детерминируется, выражаются в терминах человека, действий и человеческих ситуаций.

Если эта ориентация на "драматическую", т. е. человеческую, концепцию детерминизма в психологии становится все более и более заметной в новых психологических работах, то, напротив, совершенно очевидно, что концепциям и программам еще недостает точности. В самом деле, главное не в том, чтобы рассматривать индивид "as a whole" (как целое) и анализировать его реакции в данных ситуациях. Нужно еще рассмотреть индивида таким, каков он есть, и ситуации такие, какие они есть. Другими словами, нужна действительно конкретная концепция как индивида, так и человеческих событий и ситуаций. В таком случае сразу же становится ясно, что если классическая психология и не игнорирует "анализ ситуации" и часто пытается понять индивида в зависимости от его "среды", то она создает из этих ситуаций и среды одностороннюю и абстрактную концепцию. Ее происхождение и ее ориентация приводят к тому, что она рассматривает только "идеологическую" и "технологическую" ситуацию индивида и изучает среду, - когда речь идет не о простом биологическом изучении, - только с двух точек зрения - идеологии и технологии, пренебрегая, следовательно, главным экономическим фактором. Таковы, например, исследования социологической школы Дюркгейма. Дюркгейм и его ученики много говорили о зависимости психологии от социологии. Но что означает эта зависимость? Помимо того что хотят подчинить психологии социологию, которая официально является спиритуалистической, речь идет только о детерминации "индивидуальных представлений" "коллективными представлениями". Что же касается последних, то в тех случаях, когда они не являются выражением опыта коллективного психоза, речь идет самое большее о введении "социальных форм", представление о которых совсем не совпадает с экономической структурой общества. В таком случае практически речь идет о том, чтобы рассматривать, среди каких "коллективных представлений", в какой "социальной форме" рождается и живет индивид; акцент явно делается на идеологическую ситуацию.

Кроме того, рассматривают технологическую ситуацию индивида: реакции, которые он должен усвоить, технические ситуации, к которым он должен приспособиться. Отказ от чисто биологической точки зрения (которая противопоставляет индивида только природе) и введение "социальной" точки зрения уже представляли собой относительный прогресс. Ведь ребенок должен научиться не только дышать, воспринимать, есть, ходить, но также и говорить, приветствовать, пользоваться обиходными инструментами и т. д. Однако все это еще слишком элементарно и весьма неопределенно. Слишком элементарно потому, что скорее приводятся примеры для иллюстрации теорий, чем анализируются действительные ситуации, и слишком неопределенно потому, что без такого анализа можно двигаться лишь вслепую, под влиянием vis a tergo в неизвестность.

Во всяком случае, эта двойная односторонность имеет смысл только тогда, когда подразумевается, что экономическая организация должна оставаться не только неприкосновенной, но настолько неприкосновенной, что даже бесполезно познавать ее, и что надо довольствоваться "остатками": идеологической надстройкой, с одной стороны, технологией - с другой, к которым психологию приводят вненаучные интересы.

Итак, поскольку вся ситуация, в которой находится индивид в течение всей своей жизни, события и возможности действия, которые перед ним открываются, "стимулы", на которые он должен реагировать, - все, кроме его голой природы, детерминированы экономическими условиями, весь "анализ среды" должен начинаться именно с выявления этой детерминации. И если мы говорим на языке "стимул - реакция", то необходимо, чтобы психолог знал, каким образом экономические условия определяют события, на которые должен будет "реагировать" индивид. Здесь важно не то, что этот механизм детерминации последовательно и шаг за шагом идет "от восприятия к движению", а то, что индивид должен приспособиться к условиям, управляемым законом, который отнюдь не является психологическим. Необходимо проследить детали такого приспособления, а не думать о каком-то действии неизвестного механизма.

Примат экономики для психологии является, впрочем, совершенно очевидным уже потому, что психология самого индивида может быть постигнута только путем ряда сопоставлений. Его реакции могут познаваться только в той мере, в какой они осуществляются. А осуществляющиеся реакции относятся к тем ситуациям, в которых они имеют место. Была сделана попытка показать, как, принимая во внимание экономическое положение пролетарской семьи, у ребенка пролетария особенно интенсивно развивается так называемый "комплекс" неполноценности и как комплекс неполноценности женщины связан с ее экономическим и обусловленным им общественно-правовым положением. Комплекс неполноценности является в таком случае - если оставить в стороне романтические бредни о неполноценности органов - свидетельством определенной общественной организации, и не следует считать его в том виде, как он существует, каким-то "вечным" проявлением. Он, конечно, предполагает обучение, выходящее за пределы свойственной ему формы, но это обучение может быть обнаружено, если только отвлечься от того, что определяется ситуацией, следствием которой он является. Именно поэтому и становятся необходимыми эти сопоставления. Иными словами, то, что классическая психология рассматривает как исходный пункт психологии, т. е. познание индивида, в действительности может быть установлено только в самом конце. Точно так же общая функциональная психология, которую психологи рассматривают как теоретическую, считая психотехнику лишь ее применением, может быть результатом только ряда психотехнических исследований.

Другими словами, чтобы было понятнее, скажем, что детерминация психологических фактов является материалистической в драматическом плане, а не в плане процессов.

Но здесь перед нами могут поставить следующий вопрос. Вполне понятно, как комплекс неполноценности (например, его реальность и его реальное значение не вызывают сомнения) в конечном счете определяется экономически. Зато с позиций старого материализма гораздо понятнее, какова может быть материалистическая концепция, как мозговая активность или неактивность может вызывать сновидения и их определенное содержание. И напротив, непонятно, что же останется материалистического в такой теории, как психоаналитическая теория сновидений, если мы откажемся и от физиологического, и от биологического материализма, Т. е. не согласимся, что содержание сновидений определяется мозговыми процессами, и не попытаемся прийти через посредство сексуального инстинкта к биологическому материализму.

Нужно сразу же сказать, что речь идет не о том, чтобы произвольно отбросить все, что может быть физиологически и биологически детерминировано в психологической жизни. Физиологические и биологические условия индивида имеют для психологии чрезвычайно важное значение. Мы вовсе не думаем это отрицать. Однако речь идет о познании этой детерминации, а оно может быть достигнуто только с помощью драматического анализа, по мере того как он доходит до физиологии и биологии. Мы критиковали медицинский материализм только за его невразумительность и за претензию быть основной и единственной позицией. Кроме того, такая постановка вопроса абстрактна. Мы не хотим сказать, что роль психологии состоит в том, чтобы искать за психологическими фактами экономическую детерминацию. Мы только говорим, что глубокий анализ действительных психологических фактов обнаруживает эту детерминацию. Следовательно, надо анализировать психологические факты с помощью методов, позволяющих рассматривать и изучать их, но также доводить анализ до конца. И психоаналитический метод должен быть отброшен и заменен исключительно социологическим методом вовсе не потому, что комплекс Эдипа относится главным образом к семье. Не существует никакого противоречия между психоаналитическим методом и марксистским методом, как хочется считать некоторым путаникам. Не надо, следовательно, ставить в психологии старый и новый материализм на одну доску. Старый материализм имел обыкновение создавать для каждой группы явлений материалистическую схему. Такова, например, известная теория, объясняющая сновидения частичным пробуждением. Подобная позиция вполне соответствует методу, который фактически сразу же исчерпывает себя, потому что, как только он сформулирован, с ним нечего больше делать. Но в данном случае речь идет совсем о другом. Не существует "материалистической теории сновидений". Есть исследование сновидений в психологии, которое является материалистическим. Анализируют сновидение, прослеживают все факторы, которые принимают участие в его возникновении и развитии, и доводят этот анализ до конца. Причем важны содержание сновидения и конфликты, которые приводят к его возникновению и детерминируют его, и здесь мы вновь возвращаемся к "обычной детерминации человеческих условий". В любом случае речь идет не о том, чтобы заигрывать с материализмом, вводить его туда, чтобы заигрывать, где ясность должна прийти в результате чисто психологического исследования; следует провести такое исследование и затем предоставить говорить материализму там, где он действительно должен говорить. В этом состоит отличие старого материализма от нового.