О работах С. Л. Рубинштейна 30-40-х годов (Б. М. Теплов)

^* (Из заключительного слова Б. М. Теплова на обсуждении книги С. Л. Рубинштейна "Основы общей психологии" (М., 1946) 4 апреля 1947 г. (стенограмма обсуждения, Сектор психологии Института философии АН СССР, дело № 9^В, лл. 323-325.)

Хочу остановиться на некоторых вопросах теоретического порядка, касающихся построения системы психологии, которые здесь подвергались обсуждению и вызвали споры.

Первый из них - вопрос относительно деятельности. Многими справедливо отмечались как большая заслуга Сергея Леонидовича введение в психологию проблемы деятельности и, в частности, требования, возглашенного в предисловии к первому изданию как руководящий лозунг: перейти от изучения одних лишь абстрактно взятых функций к изучению психики и сознания в конкретной деятельности.

Я думаю, что это требование, действительно, имеет огромную ценность. Оно и сейчас сохраняет свою ценность. Я думаю, что оно продолжает быть и актуальным и в выдвижении его, мне кажется, как раз большая заслуга Сергея Леонидовича Рубинштейна. Я думаю, нельзя согласиться с Николаем Федоровичем Добрыниным, который огорчался тому, что, когда Сергей Леонидович был директором Института психологии, там всюду стали приплетать деятельность. Если вы замечаете, что там сейчас меньше стали заниматься деятельностью, то это трагично для Института психологии, и мы должны принять все меры к тому, чтобы возродить традиции, шедшие от Сергея Леонидовича: это, по-моему, его бесспорная, большая заслуга.

По-моему, это требование и вытекающий из него ряд конкретизирующих его положений важнее, чем формула "единства сознания и деятельности", которую провозгласил Сергей Леонидович. Я не вижу в этой формуле того неправомерного, что видит в ней Константин Николаевич Корнилов, но я думаю, что гораздо важнее стремление к реализации прочитанного мною требования.

Я не понимаю опасения, которое высказал здесь Борис Герасимович Ананьев: "Не слишком ли большое место стали сейчас занимать у нас в психологии, в частности, в психологии познавательных процессов действие и деятельность?" По-моему, не только не слишком большое место, но весьма и весьма малое. И у Сергея Леонидовича дефектом является то, что этот принцип недостаточно пронизывает его книгу (о чем достаточно много здесь говорили), что самое изучение психологии деятельности дано в этой книге пока еще только в виде наметки. Я думаю, что в дальнейшем было бы очень нежелательно, если бы Сергей Леонидович снял этот вопрос с повестки дня.

Противоположную Ананьеву позицию заняли Алексей Николаевич Леонтьев и Даниил Борисович Эльконин, которые главную причину несовершенства книги Сергея Леонидовича видели в том, что понятие деятельности, введенное в книгу С. Л. Рубинштейна, не сыграло той роли, которую оно должно было сыграть. По-видимому, если я правильно понимаю товарища Леонтьева, вина С. Л. Рубинштейна здесь заключается в том, что он не выходит за пределы психической стороны деятельности, и поэтому введение деятельности не может разорвать замкнутого круга психического.

Здесь товарищ Каммари не без остроумия заметил: "Как бы психология не превратилась в праксиологию", если психологи вздумают заниматься деятельностью в целом. Я думаю, что в предмет психологии, действительно, не входит деятельность в целом. Однако нельзя построить психологическое объяснение, если остаться лишь в пределах того, что входит в предмет психологии. Мозг не предмет психологии, но без мозга нельзя объяснить психическое. Общественные отношения не предмет психологии, но без них нельзя строить объяснение в психологии.

В этом смысле психологу нужна полнокровная деятельность. "Не психическая деятельность", - как говорил Николай Федорович Добрынин, а живая, реальная общественная деятельность, но не как предмет изучения. Я думаю, что если психологи начнут создавать теорию деятельности, это будет плохо. Но она нужна для объяснения психического, потому что внутри самого психического никакой теории, никакого объяснения построить нельзя.