Страничка из истории трудностей и теневых сторон в развитии науки в начальный период особенно на периферии, на Украине

Моя деятельность в Высшей школе и идеологические столкновения. В Университет я вхожу как философ. Читаю курс теории познания (о нем - как свидетельство - сохранились записки, намечающие те идеи, которые лишь много позже и кратко изложены во второй главе книги "Бытие и сознание"). Читаю курс по философским основам математики и особенно по теории относительности. С этим связаны первые идеологические мои конфликты. Теорию относительности признают ересью, идеализмом. Их борьба с истиной во имя узкой любви к догматизму приводит меня к представлению о невозможности заниматься официально философией в таких условиях. Я не уступаю, но отступаю - отхожу от преподавания философии и перехожу к психологии, пользуясь тем, что я заведую собственно кафедрой философии и психологии и рассчитываю на то, что психология окажется наукой, что здесь скорее можно будет сохранить научную самостоятельность.

Экскурсы из истории украинской Высшей школы и эпизоды из ее деятельности. Борьба Гринько (и Потемкина) против Луначарского. Идея университета и ее значение. Две разных линии в Университете, в Академии. Правильная последняя линия Университета, велико ее значение в общей культуре развития страны. Фигура Внукова.

Скоро наступает второй идеологический конфликт: психология как таковая объявлена идеалистической наукой в связи с ошибками педологии. Некоторые делают из психологии педологию, начинают выступать от имени таковой. В украинских условиях борьба приобретает особую остроту. Я снова не уступаю, не меняю научной линии в новых условиях, но вынужденно отступаю. Перехожу на должность директора Центральной научной, как тогда называли, бывшей университетской библиотеки в Одессе как на основную работу. Сохраняю лишь небольшой курс на неосновном отделении и в связи с этим публикую некоторые работы по библиотечному делу.

Возвращаюсь к психологической работе лишь в Ленинграде. Высокая оценка и поддержка психологической науки - кафедра в Ленинграде в институте им. Герцена, Сталинская премия. Создание кафедры и отделения в МГУ в Москве и т. д.

Новые идеологические бои в связи с общим развертыванием дискуссий. Две дискуссии по "Основам". Оказывается - я лжеученый, я заметный агент американского империализма, а не действительный ученый. Мои труды и прежде всего "Основы", по которым и сейчас учатся аспиранты у нас и в значительной мере в стране - это лженаучные труды.

Решающим условием всего моего душевного развития в детстве, наложившим, вероятно, свой отпечаток на всю мою жизнь, была болезнь отца. Шумное веселье, царящее в нашем доме, веселье, к которому я и мы - дети - никак не приближены - приемы, гости, вечера, которыми как будто заполнена жизнь родителей - вдруг все это резко обрывается. У отца начинается тяжелая неврастения. Дом пустеет. Вскоре отец оказывается не в состоянии работать. Пустеет не только гостиная, но и адвокатская приемная и кабинет отца. Но и сильно поредевшая клиентура его тяготит. Он не может с ней справиться, он вообще не в состоянии работать.

Весь привычный уклад жизни нарушен. Все смешалось, заколебалось. Я не все понимаю до конца. Но одно мне ясно - надвинулась беда. Отец мечется и не находит, по-видимому, опоры. Мать в смятении и не очень может, по-видимому, ему помочь. Я чувствую, что главный пострадавший сейчас - отец, и мало близкий к нему до сих пор, я инстинктивно ищу подступов к нему. Пробую исполненный еще робости и страха подойти к нему с неуклюжей Работой, с неуверенной лаской и вдруг чувствую - он хватается за меня как утопающий за соломинку. Ему велено побольше ходить - он начинает звать меня с собой на прогулки, и часами, сверх всяких сил я до позднего вечера шагаю с ним по улицам Одессы. Состояние его не улучшается. Встает вопрос о том, чтобы на время передать кому-то практику, уехать куда-нибудь, переменить место. Отец хочет, чтобы ехал и я. Я чувствую, что я нужен и матери, и ей будет легче не только физически - я, а не она буду часами шагать с отцом - но и душевно, и при том во многих отношениях. Она, конечно, ничего мне не говорит, но хотя я еще "маленький", во всяком случае не взрослый, я понимаю многое, чего она не только не говорит мне, но может быть совсем в открытую и себе. Я нужен ей как щит, как опора в трудной моральной ситуации. С этого момента я чувствую, что я - опора и для отца, и для матери. На мне должна и - помню - только и может внутренне еще держаться семья.

Отец затем более-менее выправляется, он возобновляет работу, продолжая страдать неврастенией. Но жизнь в семье осталась неблагополучной, чем дальше, тем больше. Я живу в напряженной атмосфере непрерывных, не грубых и вульгарных, но тончайших, а потому особенно трудных личных нравственных противоречий и повседневно решаю не надуманные, а поднимающиеся из повседневной жизни практические нравственные проблемы. Вот тогда-то они и встали передо мной - пусть в ограниченной семейной личной форме, не так, как они выступают в крупном плане общественной жизни, а сначала в более личных формах отношений человека к человеку, и с тех пор они - этические проблемы - остались навсегда самыми близкими моему сердцу. Если я большей частью - в своей дальнейшей деятельности - занимался не ими, то это только значит, что я большей частью, увы, занимался по крайней мере официально, внешне в годы своей зрелости не тем, что было ближе всего к моему сердцу.

Но моя юность, когда больной, часто болезнью сердца прикованный к постели или во всяком случае отрезанный от активной жизни, я учился (читал) и мечтал, мечтал и читал - юность моя, исполненная исканий и страсти, была вся сверх головы погружена в проблемы добра и зла, неправды, царящей в мире, и путей ее преодоления. При этом, однако, в наступающие годы юности я из сферы нравственных проблем, вообще проблем добра и зла в моем ближайшем личном окружении перехожу к вопросам, которые ставит общественная жизнь, жизнь вокруг меня в царской России и во всем мире.

Этот второй более широкий общественный план получал подобающее ему основное значение, но никогда все же не вытеснял вовсе застрявшие в моем сердце вопросы о нравственном плане личных отношений человека к человеку. Я могу сказать далее, что наоборот, в юношеские годы заодно с вопросом об общественных и вопросы личностных отношений в их моральном аспекте становятся все более жгучими и многосторонними.

Они сохраняют для меня это значение и поныне. Я убежден, что вся острота и важность общественных проблем, задач общественного переустройства не снимает задач переустройства личных отношений человека к человеку как индивиду, личности. Господствующее у нас поныне пренебрежение этическими проблемами или игнорирование их, исходящее из убеждения, что все вопросы человеческого бытия решаются исключительно в политическом плане - эта общая в корне неверная установка, а не частная ошибка тех или иных воспитателей - действительная и основная причина того серьезного неблагополучия, которое еще наблюдается у нас в этом отношении.

Сколько еще лицемерия, да и вообще всяческой гнили в личных отношениях людей после сорока лет строительства социализма. Это не может не сказаться и на нашей молодежи, самом чистом, благородном, лучшем, что у нас есть. Внимание к этическим проблемам, разработка этики, способной служить руководством и во внутреннем личностном плане - это сегодня острая и насущная задача. Без этого не решить и задач воспитания.

Сущие дела: 1. предмет психологии. Советская психология как наука о человеке.

2. Космополитизм и патриотизм. Русская и мировая наука. "Основы". Этот же вопрос в более широком плане - национализм, интернационализм, космополитизм. Смысл этих положений в конкретной ситуации при борьбе за выход из национальной замкнутости - за освоение всей мировой культуры; при борьбе народа за свой суверенитет против его ликвидации под прикрытием космополитических лозунгов.

3. Проблема детерминации. Мой ответ в книге "Бытие и сознание". Выправление сейчас этих "патриотических загибов" - широкое научное сотрудничество. Современное состояние у нас в философии и некоторые задачи, стоящие перед ней - в связи с социальными задачами нашего общества: критика догматизма, цитатничества и т. д. Основная положительная задача - учение о категориях, гносеология, формальная логика - диалектическая (противоречие).

Основное для меня, наиболее близкое мне и - я думаю - наиболее важное для общества: человек и его воспитание. Здесь первое: политика и этика. Преобразование общественных отношений.

1. Детство. Зарождение чувства ответственности. Складывающееся отношение к жизни. Открытие этической проблематики.

2. Юность - на пороге жизни. Где правда в жизни. Первое кругосветное путешествие в страну духовного. Поиски истины. Величайший вопрос о смысле жизни. Знакомство с духовной ситуацией своего времени. Суд над неправдой жизни. Революция. Переустройство общества и правда жизни.

3. Зрелые годы. Вхождение в жизнь. "Устройство" (лично-семейное и служебное). Служба. Большее или меньшее преуспевание ("карьера"). Ученость и обыденщина. Преуспевание в жизни и пустота.

Из всего этого периода - одна страшная и прекрасная зима 1941/42 гг. Блокада. Испытание величия людей. Зима в Ленинграде. Жизнь на грани смерти. Ужас и красота жизни - один (каждый) за всех.

4. Завершение жизни. Две есть в жизни прекрасные поры - годы юности и завершения жизни. Еще раз - смятение чувства. Великий перелом. Дело жизни, его завершение. Подведение итогов. На новом заключительном этапе - снова как в юности - философские вопросы (мировоззрение).

5. Смерть. Отношение к смерти. Отношение к жизни. Человек. Вселенная и Человечество. Завершение - обращение к своему народу и человечеству.

У каждого человека свой Пантеон. В моем: Спиноза и Маркс, Рембрандт и Бетховен.

Каждый раз, когда жизнь от тебя чего-то требует, чего-то от тебя хочет, всегда отвечай: да! Никогда не уклоняйся.