От потребности к способности быть личностью

Индивид без личности, личность без индивида. Если мы согласились с тем, что индивид не может быть отождествлен с личностью, а личность с индивидом, то невольно напросились на некоторые каверзные вопросы. Может ли существовать индивид, который не стал личностью или, наоборот, перестал ею быть? Может ли быть названа личность, за которой не обнаруживается индивида?

На первый вопрос утвердительно ответить легче, чем на второй. Младенец до того момента, пока он не вступил в общение со взрослыми и, следовательно, не включен в социальные связи, бесспорно индивид, но далеко еще не личность, он только на пути к ее формированию.

Робинзонады... История знает немало людей, силой обстоятельств отторженных от общества, на необитаемом острове к примеру. В этих условиях индивид остается индивидом, но личность его разрушается, она на пути к исчезновению. Лишенный общения с людьми, он исключается из системы социальных связей, уходит из пространства межличностных отношений. Ему не к кому приспосабливаться, не с кем конфликтовать или дружить, и авторитетом он не будет - некому признать его авторитет. На необитаемом острове он не может быть добрым или злым, великодушным или коварным, так как не к кому проявлять доброту или великодушие. Он может совершать действия, но не поступки, потому что поступок - это действие, которое получает или может получать общественную оценку. А если нет поступков, то деформируется нравственность личности. В этих условиях он лишен возможности обеспечить свою представленность в других людях - их просто нет. Современники рано или поздно предадут его забвению. И никто не может сделать личностный вклад в него. Никто не может перестроить его чувства и помыслы, так как нет обогащающей его коммуникации, нарастает информационный голод. Вот тогда начинается распад личности - разрушается его внутренний мир, его сознание: психическое расстройство - неизбежное последствие длительной изоляции. Разрушается его "Я-образ", утрачивается индивидуальность, она всегда предполагает сравнение, выделение себя из сообщества и противопоставление по каким-то признакам другим людям. Так, будучи последовательно вычеркнут из всех трех пространств существования личности, индивид деперсонализируется - народонаселение Земли не сокращено на одну единицу, данный индивид сохранился, но личность его утрачена.

Можно предвидеть возражения: не утратил же себя как личность герой "Робинзона Крузо", несмотря на многие годы одиночества на необитаемом острове. Это так, но, однако, еще неизвестно, что бы с ним стало, если бы не встреча с Пятницей. Кроме того, на то он и литературный герой, с которым Д. Дефо, прославляя индивидуальный труд и предприимчивость, мог сделать в угоду своей идее все, что хотел. Впрочем, альтернативой Робинзону может быть образ Аертона, одного из персонажей жюльверновского "Таинственного острова", утратившего в изоляции от людей человеческий облик и с трудом себе его вернувшего. У разных людей как формирование личности, так и ее разрушение идет разными темпами. Поэтому как скоро разрушится личность, оголив индивида, который станет жить потребностями близкими животным, если останется в длительной изоляции, сказать заранее невозможно.

Но это - необитаемый остров или, например, длительное одиночное заключение - случаи необычайные, особые. А как в повседневной жизни? Конечно, полная утрата личности практически невозможна. Живя в обществе, человек не бывает свободен от общественных отношений, в переплетении которых он развивается, а следовательно, личность так или иначе, но у него складывается и сохраняется. Другое дело - насколько она выражена, какие изменения она производит в других людях. Здесь, разумеется, различия велики. Не могу не сказать, что на этот счет есть разные точки зрения, в том числе и крайние. Один известный советский психолог придерживается весьма решительной позиции: личностью может быть творческий человек, остальные права на это высокое звание не имеют. Помню, как после жаркой дискуссии на одной конференции участники набились в автобус, было очень тесно, и кто-то крикнул: "Которые тут не личности, выходите!" Раздался смех, никто, конечно, не вышел - в автобусе все оказались личностями.

В общем-то они были правы. Даже если и принять подобную крайнюю точку зрения, то и в этом случае придется всех, почти без исключения, признать личностями. Любому человеку в той или иной степени присуще творческое начало. Другое дело - количественные различия. Пусть на одном полюсе окажутся Эйнштейн и Мусоргский, а на другом - Петр Петрович, который придумывает для внучонка забавные сказки, или Николай Николаевич, который изобрел способ пилить дрова двуручной пилой как ножовкой. Да и в нравственном отношении творчество мы оцениваем по-разному. Быть личностью важно для каждого из нас, вот только, какой личностью? Мы говорим: благородная личность, отвратительная, подлая личность. И там и там личность - различия лишь в нравственной оценке. Но именно она имеет решающее значение.

Личность без индивида - возможно ли это, допустимо ли предположить такое? До известной степени допустимо, но это будет квазиличность. Нечто вроде подпоручика Киже, героя одноименного рассказа Ю. Тынянова. Рассказ стоит прочитать и можно узнать, как никогда не существовавший офицер производился императором Павлом в чины, чуть не был сослан, потом помилован, женился, умер, сопровождаемый плачем безутешной вдовы, похоронен. Кстати, в рассказе фигурирует не только "личность без индивида", но и "индивид без личности" - офицер Синюхаев, который был по ошибке официально признан умершим и потому перестал быть личностью. Был или не был какой-либо реальный прототип у Иисуса среди многочисленных нищих "пророков", две тысячи лет назад бродивших по выжженной палестинской земле, мы не знаем. Однако его личность, сконструированная легендами, зафиксированными Евангелием, оказала огромное влияние на христианскую культуру, социальную жизнь Европы и других стран, формируя личности людей, их чувства, взгляды и убеждения. Индивида могло и не быть - "личность без индивида", бесспорно, обнаруживается. Вспомним "Овод" - роман Э. Войнич. Герой романа Артур как конкретный, реальный индивид не существовал. Но у скольких молодых людей шаг к революционной борьбе был сделан под влиянием "личности" Овода!

Следует ли из этого, что каждый литературный персонаж обладает правами, приближающимися к возможностям подлинной личности? Нет! Бесчисленное число персонажей литературных произведений, пьес, фильмов не способны или в минимальной степени способны переделать строй чувств и мыслей читателя или зрителя. Эти образы они "принимают к сведению", не более. Но когда это все же случается, то эффект произведенного воздействия практически ничем не отличается от результата общения с сильной человеческой личностью.

...Автор настоящей книги был научным консультантом фильма режиссера Р. Быкова "Чучело". Читатель, вероятно, помнит сюжет фильма: школьницу Лену Бессольцеву жестоко травят одноклассники. Несмотря на всё, девочка выстояла, обнаружив удивительную душевную силу, мужество, благородство, верность дружбе. Главное, что привлекает внимание зрителей, - проблема нравственного выбора и ответственности за него. Вот каким представляется идейное зерно фильма. В нем противостоят Лена Бессольцева - "Чучело", чей нравственный выбор продиктован благородной верой в священные права и обязанности дружбы, и Дима Сомов, который предает подругу из страха потерять свой престиж лидера. Фильм помогает человеку осознать необходимость занять активную позицию, мерить свои личностные качества и взаимоотношения с товарищами нравственным эталоном, задаваемым героиней фильма.

Р. Быков получил сотни писем. Он показал мне одно. Вот что было там написано: "Когда я была в шестом классе, я была в числе "сильных, имеющих влияние". И у нас в классе была девочка, похожая на Лену. Я уже не помню, за что мы ее ненавидели. Может, за то, что мы были "сильные", а она "слабая". Мы, "дружные", травили ее, как зайца. Мы называли ее "Доской". Мы ее презирали, плевали в ее сторону, морально уничтожали ее. В девятый класс она уже не пришла. И я уже забыла о ней. И тут - "Чучело". Я видела всё, я плакала, кусала губы и понимала, что мы были ничтожными и злыми в шестом классе. Как поздно я это поняла! Теперь я даже не знаю, где она - "Доска". Но я прошу у нее прощения. Прости нас, наше "Чучело", наша "Доска". Прости нас, Лена! Может, и у вас в классе есть "Чучело". Поймите его, пока не поздно! Светлана". Вот так получается. Лена Бессольцева, личность, даже квазиличность, за которой нет реального индивида, помогает сделать нравственный выбор, перестраивает и эмоциональный и нравственный мир вполне реальных людей.

Почему мы обратились к такой ситуации, как "индивид без личности" или "личность без индивида"? Это мысленный эксперимент, но он не бесполезен для уяснения сложной проблемы единства и нетождественности личности и индивида.

Скрытые пружины наших поступков. Пока это только гипотеза, но, так как нет фактов, которые ее опровергали бы, ее можно принять как основание для некоторых существенно важных рассуждений. Коль скоро, образуя нерасторжимое единство, личность и индивид не тождественны, тогда следует попытаться рассмотреть и осмыслить их взаимоотношения. В связи с этим было выдвинуто предположение, что у человека может быть особая потребность: быть личностью, т. е. производить своей деятельностью значимые изменения в мыслях и чувствах другого человека, определенным образом перестраивать его сознание. В один ряд с жизненно важными потребностями: в пище, в укрытии от холода и жары, в продолжении рода выдвигается, таким образом, еще одна капитальная потребность - быть продолженным, персонализированным в других людях, выступать для них как личность. Отвечающий этой потребности процесс персонализации обеспечивает (в случае, если он успешно протекает) человеку индивидуальную представленность в жизнедеятельности других людей, позволяя ему выступить в общественной жизни полноценной личностью. Следует подчеркнуть: речь идет именно о потребности быть личностью, потому что потребность быть, точнее, оставаться индивидом в основном совпадает с потребностью самосохранения и, вообще, со всей совокупностью жизненных потребностей человека.

Будем рассуждать следующим образом. Личностью человек становится в труде и общении. "Личностью не родятся, личностью становятся" - в этом совпадает мнение всех советских психологов. Совместный труд невозможен без взаимного обмена соображениями, намерениями, мыслями. Но он предполагает также необходимость знания о том, что представляет собой тот, кто работает рядом. Это знание получают главным образом через совместно осуществляемую деятельность. О человеке, как известно, судят не по тому, что он о себе говорит или думает, а по тому, что он делает. Так не следует ли предположить, что, наряду с потребностью что-то сказать друг другу по поводу общего дела, у людей проявляется также потребность как-то показать себя друг ДРУГУ" выделить свой вклад в общую удачу, быть наилучшим образом понятым и оцененным окружающими.

В психологии давно идет поиск первоосновы мотивов че-ловеческого поведения, побудителей его, движущих сил. Разумеется, в основе мотивации человеческой деятельности лежат материальные потребности (в пище, жилище и т. д.), но единым хлебом сыт не будешь, и перед нами рассыпается фейерверк мотивов иного рода: быть понятым другими ("счастье - это, когда тебя понимают"), быть уважаемым, любимым, занимать определенное положение, быть полезным, компетентным, иметь друзей, иметь влияние на окружающих, получать их одобрение, иногда - доминировать, лидировать, брать на себя решение и т. д. Какая потребность лежит в основе этих разнообразных мотивов?

Многие психологи на этот вопрос - о глубинных исходных причинах поведения человека - отвечали однозначно. Все мотивы, все влечения человека имеют инстинктивную природу. Слепой инстинкт стоит за всеми побуждениями к действию, утверждают они. Но таким образом мы будем вынуждены поставить знак равенства между психикой человека и животных. Может быть выделен и такой мотив: стремление к доминированию. Откуда он берется? О, это очень просто, следует ответ. Это инстинкт, такой же, как у вожака стаи волков. А что вызывает потребность в общении? Ответ дается еще более простой: это стадный инстинкт. Так неужели только животные инстинкты запрятаны в глубину побуждений, которые мы подмечаем у себя и у других людей? Нет, есть и другие объяснения: в основе побуждений человека к активности, к деятельности лежит стремление к "самоактуализации" личности. Мыслится это в общем так: человек как бы выплескивает из себя всё, что в нем накопилось, что для него актуально, важно, значимо, создавая произведения искусства и выражая себя в них, конструируя технические новинки или активно включаясь в социальную жизнь. В общем-то это справедливо, но это скорее описание, чем объяснение. Мы вправе в связи с этим задать вопрос: а во имя чего осуществляется "самоактуализация", какой смысл она имеет для человека?

Возьмем простой случай. Художник трудится над полотном. Для чего? Что служит мотивом? Возможность выгодно продать картину? Вероятно, и она. Но неужели все сводится к этому? А что же еще? А может быть, позволительно предположить, что творчество порождается его потребностью быть личностью?

Не слишком ли прямолинейно противопоставление: либо материальный грубый расчет, либо стремление поделиться своим бытием с другими? Нет ли чего-либо третьего? Может быть, наслаждение от процесса творчества? Но удовлетворение любой достаточно напряженной потребности при всех случаях сопровождается эмоциональной разрядкой, более или менее выраженным чувством наслаждения. Так что ссылка на эмоции нам не добавляет ничего к существующим объяснениям. Другое дело - стремление к самовыражению, самоактуализации.

Случилось мне поставить своего рода "эксперимент". Среди моих знакомых есть молодые способные художники. Вот я их и спросил, как они сами объясняют свою потребность в художественном творчестве. Во всех ответах говорилось о самовыражении, самоактуализации ("выразить себя, свое отношение к миру..."; "выплеснуть себя на холст..."; "мой внутренний мир переполнен непролившимися красками и невоплощенными формами, хочется увидеть это вовне, на бумаге, на полотне..." и т. д.). Почти все они подчеркивали, что их не волнует мнение публики (один из художников даже процитировал: "Поэт, не дорожи любовию народной"). Мотив материального обогащения практически не звучал, хотя и не отрицался, и если был, то, скорее как добродушное "задирание" психолога, который своими вопросами вторгается в "святая святых" творчества. (Один, усмехнувшись, сказал: "Штаны себе с бляхой куплю! Вот для чего картину пишу!")

"Эксперимент" я продолжил через некоторое время. Для обсуждения была предложена следующая ситуация: "Отныне вы получаете превосходную отдельную мастерскую (а это для них, как правило, трудная проблема), лучшие краски, холсты, за каждую написанную картину на любую тему, в любом жанре, манере, стиле вам платят по самой высокой ставке, через некоторое время вам присвоят какое-либо высокое звание. Одним словом, самовыражайтесь и получайте за это все жизненные блага. Одно обязательное условие: ни одну вашу картину никогда не увидит ни один человек, все они останутся в ваших руках. Согласны?!" Последовал единодушный отказ.

Не подтверждает ли это мысль, что потребность в самоактуализации, в самовыражении - это мотив, лежащий на поверхности, а глубже находится нечто другое. По-видимому, человек не столько выражает себя в предмете творчества, сколько стремится через предмет искусства перенести себя, свое мироощущение, переживание в других людей, что они - конечная цель его творчества. Именно в этом, в богатстве эстетического восприятия мира, которым он стремится поделиться с другими, - единственное оправдание мук творчества, поиска совершенства, усилий, затраченных на накопление этих бесценных сокровищ.

У человека, по-видимому, существует потребность делиться своим бытием с другими людьми и тем самым проявить себя как личность. Эта мысль звучит в стихотворении Б. Пастернака "Свадьба":

 Жизнь ведь тоже только миг, 
 Только растворенье
 Нас самих во всех других
 Как бы им в даренье.

Итак, основу побуждений человека как личности следует искать не в биологической его природе и не в загадочном стремлении к "самоактуализации", а в реальных социальных отношениях, в его деятельности, в его общественной жизни. Потребность человека быть личностью может являться той искомой исходной потребностью, которая (наряду с другими, материальными и духовными, потребностями) оказывается заложенной в фундаменте мотивов его поведения и деятельности. Она порождает стремление к достижению успеха, притязания на внимание, славу, дружбу, уважение, лидирование и т. д. Чаще всего мы не осознаем существования этой причины наших поступков.

Персонализация для человека как общественного существа необходима. На ней основывается доверительная, интимная связь между людьми, связь между поколениями, где воспитуемый впитывает в себя не только знания, которые ему передаются, но и личность воспитателя. Вспоминается одна восточная притча. Глубокого старика спросил какой-то не очень вежливый прохожий: "Сколько ты еще будешь жить, старик?" Последовал ответ: "До тех пор, пока будет жив мой самый младший внук". Прохожий пристыдил старого человека как бессердечного эгоиста, не поняв глубокого смысла сказанного. Между тем мудрец, разумеется, имел в виду, что смерть не означает его ухода из жизни близких ему людей: как личность он сохранится в памяти, делах, чувствах сыновей и внуков.

Бели личность человека не сводится к представленности в его телесности, а продолжается в других людях, то со смертью индивида личность "полностью" не умирает. Вспомним слова А. С. Пушкина: "Нет, весь я не умру... доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит". Индивид как носитель личности уходит из жизни, но, персонализированный в других людях, он продолжается. Вполне понятны тяжелые переживания, объясняемые трагичностью разрыва между идеальной представленностью индивида в их сознании и его материальным исчезновением. В словах "он живет в нас и после смерти" нет никакой мистики.

В социально ценной деятельности осуществляя позитивные "вклады" в других людей, щедро делясь с ними своим бытием, индивид обеспечивает себе внимание, заботу, любовь на случай старости, болезни, потери трудоспособности и т. д. Не следует приписывать ему заведомую корыстность. Продолжая себя в других людях, человек вовсе не обязательно предвкушает выгоды в будущем, а действует, имея в виду конкретные цели деятельности (хотя не исключена и намеренная, осознанная потребность персонализации). Если рассматривать, к примеру, любовь и заботу деда о внуке объективно, без сентиментальности, то это отношение продолжается в будущем любовью внука к деду, т. е. возвращается ему его собственным бытием, обогащенным бытием молодого поколения.

Здесь можно отчетливо увидеть собственно человеческое начало. Вспоминаю разговор с моим коллегой по поводу романа Веркора "Люди или животные?", где в гротескной форме был поставлен вопрос об отличии человека от животных. При этом Веркор как будто бы не находил этих отличий. "А я укажу вам на одно заведомое отличие, - улыбаясь, сказал мой собеседник - животные не знают дедушек и бабушек!" В самом деле, лишь человек способен продолжить себя не только в следующем поколении, но и через поколения, создавая и обеспечивая свою идеальную представленность во внуках.

Становление потребности быть личностью в истории человечества, очевидно, приобретало различные идеологические формы.

Примечательно, что эксплуатация человека человеком всегда порождала деформацию личности индивида. Запечатлев в произведенном предмете свой труд, его создатель не мог надеяться, что он тем самым продолжает себя в тех, кому этот предмет предназначен, потому что предъявлял себя другим через этот предмет не он сам, а его хозяин. Этот трагический парадокс деперсонализации творца превосходно схвачен Э. Т. А. Гофманом. Здесь имеется в виду новелла "Крошка Цахес, по прозванию Циннобер", где маленькому уродцу Цахесу силой волшебства феи Розабельверды приписывают все заслуги окружающих, а его собственные недостатки и промахи - кому-нибудь другому. Между прочим, Франциска Кугельман в одном из писем вспоминает, что "Крошка Цахес" Гофмана, сатира... облеченная в сказочную форму, очень забавляла Маркса.

Итак, потребность быть личностью, очевидно, реализуется в стремлении быть идеально представленным в других людях, жить в них, но это предполагает поиск средств продолжения себя в другом человеке. Подобно тому как индивид стремится продолжить себя в другом человеке физически (продолжить род, произвести потомство), личность индивида стремится продолжить себя, обеспечив свою представленность в других людях.

Когда мы говорим о потребности индивида быть личностью, речь не идет о сознательном стремлении одного человека вторгнуться в бытие другого, навязать ему себя. Конечно, может быть и такое бесцеремонное "предлагание" себя другому. Но это лишь особый случай, который не столь уж типичен для потребности быть личностью. Нельзя также мыслить эту потребность как готовность "транслировать" свою личность любому другому. Человек в этом отношении крайне избирателен. Как правило, одни люди обладают необходимыми качествами, которые усиливают у их партнера потребность в персонализации, а другие ее не только не пробуждают, а скорее умерщвляют.

В стихотворении Б. Пастернака "Шекспир" передается случившийся как-то под вечер в лондонской харчевне фантастический диалог шекспировского сонета, написанного ночью, "с огнем, без помарок", с его автором. Сонет издевательски предлагает, чтобы Шекспир прочитал стихотворение восседающему на бочке собутыльнику "с намыленной мордой", которого бреет в это время цирюльник:

 Прочтите вот этому. Сэр, почему ж? 
 Во имя всех гильдий и биллей! Пять ярдов - 
 И вы с ним в бильярдной, и там - не пойму, 
 Чем вам не успех популярность в бильярдной?" 
 - Ему?! Ты сбесился? - И кличет слугу, 
 И, нервно играя малаговой веткой, 
 Считает: полпинты, французский рагу - 
 И в дверь, запустя в привиденье салфеткой.

Нередко потребность в персонализации у человека достаточно интенсивна, но ему нечем обеспечить свою представленность в других: нет оригинальных мыслей, остроумия, знаний, нет образного видения мира, - одним словом, нет того, что называется богатством души. Что же тогда ему делать? Зачастую он избирает простой, но скользкий путь: алкогольное опьянение. Иллюзорная персонализация! Пьяница буквально домогается права быть представленным в личности другого, быть уважаемым, авторитетным, понимаемым и принимаемым во всем блеске ума, благородства и смелости, которые он в себе ощущает. Но здесь существуют труднопреодолимые барьеры, и главный из них - нередко отсутствие у партнера готовности принять "вклад". Алкоголик, для которого спиртное - это высшая ценность, нередко даже делится им с собутыльниками, ищет партнера, беспокоится, если в его компании оказывается трезвый, и требует, чтобы тот "не отставал". Алкоголику необходимо снизить барьер, препятствующий "проникновению" в другого человека, а сделать это он может, только напоив другого и уравняв положение на началах взаимной псевдоперсонализации. Суть этой взаимности неплохо передает анекдотический разговор двух пьянчуг: "Ты меня уважаешь? Да, я тебя уважаю. А ты меня? Конечно, уважаю. Значит, мы с тобой уважаемые люди".

Почему псевдоперсонализация? Потому, что никакого реального изменения ценностей другого человека, никакой перестройки его мотивов алкоголик не может осуществить из-за отсутствия соответствующего инструментария - реальных дел. Псевдоперсонализация - потому, что только в момент алкогольного опьянения он способен поверить, что "вклад", сделанный им, соответствует тому, каким он его в эти минуты представляет. Псевдоперсонализация - потому, что интимность общения исчерпывается в краткий период опьянения, а затем может перейти (и нередко переходит) в свою противоположность, в отчуждение по меньшей мере, а то и в неприязнь, отсюда ссоры и драки.

Псевдоперсонализация - это вообще реализация потребности быть личностью, осуществляемая вне деятельности, это попытка с негодными средствами. Так, во многих исторических местах серьезной проблемой является желание определенной части туристов запечатлеть свое имя на древних стенах. Рассказывают, что администрация одного туристского комплекса нашла выход из трудного положения, сумев удовлетворить эту настоятельную потребность и вместе с тем предохранить стены памятников архитектуры от нежелательных дополнений. Были поставлены деревянные доски и сделано объявление, что всякий, кто хочет запечатлеть свое имя на стенах древнего города, может расписаться на доске и ему гарантируется, что она будет сохраняться навечно в монастырских подвалах. Говорят, что доски заполняются и меняются весьма быстро, а количество стенописи заметно уменьшилось. Чем, как не псевдоперсонализацией, объяснить этот удивительный феномен?

Деятельность - вот основной путь, единственный эффективный способ быть личностью. Своей деятельностью человек продолжает себя в других людях. Произведенный предмет (построенное здание, найденная точная поэтическая строка, посаженное дерево, мастерски выточенная деталь, написанная книга, сочиненная или исполненная сюита и т. д.) - это, с одной стороны, предмет деятельности, а с другой - средство, с помощью которого человек утверждает себя в общественной жизни, потому что этот предмет произведен для других людей.

Таким образом, индивид "переносит" себя в другого отнюдь не в безвоздушной среде "общения душ", а в конкретной деятельности, осуществляемой в конкретных людских общностях. Не трудно уловить разницу в оценках человека, когда говорят: "Это добрый человек" и "Добренький он". В одном случае совершаются поступки, имеющие социальную ценность: человек всегда поможет в беде, выручит, поделится последним; в другом - очевидно стремление попустительствовать, добродушно взирать на недостатки других, не пытаясь их исправить, проявляя готовность к всепрощению. Человек выступает как полноценная личность, если его деяние в наибольшей степени соответствует содержанию и ценностям деятельности, объединяющей его с другими людьми, и в конечном счете, отвечает общественным интересам.

Потребность "быть личностью" обеспечивает активность включения человека в систему социальных связей. Стремясь включить свое Я в сознание, чувства и волю других, приобщая их к своим интересам и желаниям, человек удовлетворяет тем самым потребность персонализации. Однако удовлетворение потребности порождает новую потребность более высокого порядка, и процесс продолжается, расширяется за счет включения все новых и новых людей.

Преобразование предмета деятельности изменяет и того, кто его преобразует. Совершив благородный или недостойный поступок, личность самим фактом этого поступка изменяет самое себя. Здесь "вклад" вносится в самого индивида, "как в другого": помогая другу, попавшему в беду, я становлюсь лучше, добрее. Человек может интерпретировать благородный поступок как не имеющий значения, "пустой", "нормальный", а подлый - как "вынужденный", "безобидный" и даже вообще как деяние, продиктованное более чем благородными побуждениями. И это тоже оставляет след в его личности, характеризует ее. В то же время совершенное деяние многое меняет в жизни и чувствах другого, по отношению к которому он благородно или подло себя повел. Человек вырастает или падает в глазах других людей, и это выступает как характеристика его личности.

Потребность в персонализации может не осознаваться ни испытывающим эту потребность человеком, ни окружающими. Она может быть осознанной и обостренной. Жажда прославиться (а следовательно, запечатлеть себя в людях хотя бы путем псевдоперсонализации) приводит к курьезам, многократно описанным писателями-сатириками. Помещик Бобчинский имел, как мы помним, только одну бесхитростную просьбу к "ревизору": "Я прошу вас покорнейше, как поедете в Петербург, скажите всем там вельможам разным: сенаторам и министрам, что вот, ваше сиятельство или превосходительство, живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинский. Так и скажите: живет Петр Иванович Бобчинский". Вспомним еще раз "стенопись", хотя бы перечитав Ильфа и Петрова. Остап Бендер, увидев высоко на скале надпись "Коля и Мика, июль 1914 г.", предложил своему компаньону: "Киса,.. давайте и мы увековечимся. Забьем Мике баки... Ей богу, полезу сейчас и напишу: "Киса и Ося здесь были".

Потребность быть личностью предполагает способность быть ею, т. е. индивидуально-психологические особенности человека, которые обеспечивают его персонализацию в других людях. Итак, в единстве с потребностью в персонализации выступает способность быть личностью, собственно человеческая способность.

О способности быть личностью. Если мы приняли, что одной из наиболее важных для человека является потребность быть личностью, т. е. неосознанное стремление продолжить себя, перенести свое бытие в другого человека, поделиться с ним частью своего духовного мира, то закономерен вопрос: а способен ли человек это осуществить? Ответить на него просто, если иметь в виду целенаправленное и намеренное воздействие одного на другого. Эффекты подобного воздействия можно проследить в диапазоне от нотации, которую читает учительница проштрафившемуся первокласснику, до удивительных результатов гипнотического влияния по телевидению А. Кашпировского. Хотя сам он свои сеансы гипнотическими не считает. Но все-таки это вариант гипноза.

Одно попутное замечание. Психотерапевтическое воздействие с телевизионного экрана А. Кашпировского действительно позволяет производить эффективное обезболивание при хирургических операциях. Нет оснований в это не верить. Однако именно эти оперируемые больные, как это хорошо знает психотерапевт, заведомо способны находиться в состоянии глубокого гипноза (а таких очень немного). При этом хорошо налажена "обратная связь" по телевизионному каналу с гипнотизером. Другое дело, когда А. Кашпировский или А. Чумак "работают" без малейшей обратной связи, "воздействуя" на миллионную аудиторию, на великое множество людей, каждый из которых имеет свои "горячие" проблемы, разнообразные болезни, затруднения. В этом случае психотерапевты, что называется, "стреляют в белый свет, как в копеечку". Что же удивительного в том, если судить по письмам - а таких я получаю немало, - что одним эти врачеватели помогают, другим вредят, а многие остаются безразличными. Однако межличностное влияние посредством гипноза - это особая тема, и я не буду возвращаться к тому, о чем писал недавно для старшеклассников. (Я имею в виду брошюру "Что мы знаем и чего не знаем о себе", вышедшую в серии "Познай себя". Гипнозу в ней посвящена глава "Можно ли сегодня получить автограф у Ильи Ефимовича Репина?".)

Нацеленные воздействия только небольшая часть причин тех изменений, которые производит личность, включаясь в процесс общения и совместной деятельности с другими людьми. Экспериментальные исследования выявили, что даже, никак не общаясь, и, казалось бы, вовсе не преследуя цель как-то повлиять, не взаимодействуя с кем-либо, личность транслирует свои особенности человеку, для которого она так или иначе значима. В этом случае происходит то, что мы уже знаем как персонализацию. Складывается впечатление, что эта личность излучает что-то вроде силового поля, преобразующего эмоциональные, волевые и интеллектуальные процессы у человека, с которым она вступила в соприкосновение, притом так, что это даже контактом назвать трудно. В этом можно будет убедиться, познакомившись с результатами экспериментальных работ, осуществленных в лаборатории психологии личности НИИ общей и педагогической психологии, которой я руковожу вот уже 18 лет.

Эксперимент требует к себе серьезного отношения, и поэтому описать его придется возможно полно и протокольно точно.

Вероятно, каждому известен факт существования зрительных иллюзий, ошибочного восприятия объектов.

Среди множества иллюзий для эксперимента была выбрана так называемая фигура Каниши (по имени первого, кто ею занимался). Это четыре черных кружка с удаленными секторами. При сближении на небольшое расстояние они создают иллюзию белого квадрата на белом фоне. Эти четыре черных кружка были воспроизведены на одиннадцати слайдах. Причем от первого до последнего слайда расстояние между кружками равномерно сокращалось. Слайды предъявляли на экране с помощью диапроектора, кадр за кадром. Испытуемыми были дети в возрасте от 3 до 7 лет. Задача для них состояла в том, чтобы уловить момент сближения кружков, когда впервые появится иллюзия квадрата.

Дети есть дети. Нужно же было сделать так, чтобы они понимали инструкцию экспериментатора. Поэтому им объяснили, что эти кружочки на самом деле рыбки (для правдоподобия им приделывали "хвостик"), плавающие в пруду. И вот при последовательном предъявлении слайдов рыбешки подплывают друг к другу и "хватают белый платочек" (аналог белого квадрата). Ребенку говорили: "Внимательно смотри за рыбками. Когда увидишь, что они схватили носовой платочек за четыре конца, скажи: "Нашли!". Для чего же проводился этот эксперимент? Вовсе не для того, чтобы выяснить, на каком кадре у детей возникает иллюзия. Суть его была в том, чтобы выяснить, как влияет "идеальное" (в данном случае - не фактическое) присутствие значимого для них человека на ускорение возникновения иллюзорного образа. Дело в том, что в психологии до сих пор не фиксировался факт влияния на возникновение иллюзии присутствия (реального, а тем более идеального) другого лица. Понятно, что если гипотеза о подобном влиянии получит подтверждение, то это будет свидетельствовать о персонализации.

Но как добиться этого "идеального присутствия"? Исследователь нашел такой экспериментальный ход, который решил проблему. Детям предложено было нарисовать портрет их любимой воспитательницы перед тем, как они начнут выслеживать "рыбок". Но для того чтобы они не испугались результатов своего "художества", рисовать им предложили... с завязанными глазами. В ходе рисования образ воспитательницы всплывал в их сознании с полной отчетливостью, и, очевидно, они могли предположить, что он ими хорошо воспроизведен на бумаге. Что же получилось, когда детям предложили после сеанса рисования вновь наблюдать за "ловлей платочка рыбками"? Как оказалось, рыбки "схватывают" платочек быстрее, чем прежде, - иллюзия возникала у детей на 1-4 кадра раньше. Значимый человек ускорил появление иллюзии (безразличные для детей взрослые подобного эффекта в экспериментах не вызывали). Таким образом, можно было сделать вывод, что идеальная представленность личности воспитательницы во внутреннем мире ребенка определенным образом трансформировала его познавательные процессы. Мы получили первое подтверждение способности конкретного человека, в данном случае воспитательницы, "быть личностью", преобразующей психику другого индивида даже в том случае, когда о каком-либо целенаправленном воздействии не могло быть и речи.

Восприятие - сравнительно простой психический процесс. А что происходит с более сложными образованиями психики человека в обстоятельствах персонализации? Как выяснилось опытным путем, то же самое.

Важной характеристикой личности человека является система оценок, которые он дает окружающим, его внутренняя позиция по отношению к ним. Как же личность значимого человека влияет на эту систему отношений к другим людям? Так ли уж независим человек от этого влияния? Опишем еще один эксперимент.

Школьникам (шестиклассникам) психолог предлагает дать оценку умственных, волевых, нравственных и других качеств незнакомого сверстника, чью фотографию советует посмотреть. Так как сфотографирован неизвестный, черты лица которого недостаточно информативны для выводов, то оценки, даваемые испытуемыми, весьма неопределенны. Его не считают умным, но и не утверждают, что он глуп, не считают злым, но и добрым не называют и т. д. Во второй серии опыта предъявляют аналогичное фото другого школьника. Но включается фонограмма, на которой записан голос педагога. При этом содержание того, что он говорит, фактически не улавливается испытуемым, тем более что оно не имеет никакого отношения к задаче оценки портрета. Между тем голос одного педагога приводит к тому, что незнакомец оценивается как глупый, злой, хитрый и т. п., голос другого - как умный, добрый, простодушный и т. п., наконец, голос третьего оставляет оценки столь же аморфными, какими они были в первой экспериментальной серии. Очевидно, что первый и второй педагоги в большей степени личностно представлены, персонализированы в своих учениках.

Мы тем самым получили еще одно свидетельство персонализации - одни педагоги делают своих подопечных более доброжелательными, формируют у них оптимистическую гипотезу по отношению к окружающим, другие почему-то (а вот почему, также необходимо выяснить психологу) вызывают какую-то неприязнь к незнакомому человеку, стремление выискивать у него какие-то отрицательные черты. Приведем еще один случай экспериментирования с голосом учителя. Испытуемым предъявлялся специально отснятый кинокамерой эпизод. Звучит голос педагога, весьма невнятно произносящего слова, никакой связи с сюжетом фильма не имеющие. Опять тот же эффект. Голос одного педагога усиливает мнение о том, что взаимоотношения героев картины вполне доброжелательные, а другого - порождает их негативную интерпретацию. Персонализация, выражающаяся в транслировании другим своего отношения к людям, - иначе это объяснить трудно.

Персонализация проявляется не только в усилении или ослаблении положительного или негативного эмоционального отношения к другому человеку. Есть множество других случаев, демонстрирующих эту способность производить личностные изменения в других людях.

...Перед ребенком на столе множество игрушек. Ему говорят: "Ты можешь поиграть любой. Вот только эту коробочку открывать нельзя". Экспериментатор уходит, оставляя малыша наедине с соблазнительными предметами. Стоит ли уточнять, что за ребенком производится незаметное для него наблюдение. Как же ведут себя дети? Примерно четверть от общего числа испытуемых преодолеть искушение не в силах. Осторожно оглядевшись, они открывают загадочную коробочку. Это можно было бы назвать эффектом Синей Бороды. Помните замечательную сказку Шарля Перро о не в меру любопытной последней жене ужасного злодея Синей Бороды? Здесь происходит нечто подобное, правда не со столь фатальными последствиями.

Но вот через какое-то время перед детьми опять тот же стол с игрушками, то же разрешение играть с любой, только на этот раз запрещается смотреть, что лежит под красным колпачком. Отличие от предыдущего опыта не только в этом. Перед ребятами на столе на этот раз довольно большая фотография их педагога. Здесь-то и происходят удивительные события. В зависимости от того, чей фотопортрет перед малышами, "эффект Синей Бороды" возникает или вовсе не обнаруживается. В "присутствии" одного педагога (а это, "идеальное", а не реальное присутствие) никто не решается заглянуть под красный колпачок; при другом находится примерно столько же, как и прежде, нарушителей категорического запрета. Экспериментаторами были зафиксированы случаи, когда фотография воспитателя даже усиливала "эффект Синей Бороды" - едва ли не все малыши торопились заглянуть под красный колпачок. Опять-таки факт персонализации в двух случаях (в первом и третьем) подтверждается. Заметим, кстати, что если до сих пор речь шла о результатах личностного влияния на эмоциональную сферу человека, то здесь уже оно сказывается на волевой регуляции поведения.

Пока говорилось о персонализации взрослого и о его влиянии на внутренний мир и поведение ребенка. Может возникнуть предположение, что это чисто возрастная особенность. Отнюдь нет. Во-первых, эксперименты с использованием "фигуры Каниши" были проведены на взрослых - студентах. И результат был тот же - идеальное присутствие другого ускоряло появление зрительной иллюзии. Во-вторых, много других, подобных в чем-то опытов проводили и со старшеклассниками, и людьми более старшего возраста. Расскажем о некоторых из этих экспериментов.

Первый проводился с учениками восьмого класса. Им было предложено быстро подбирать слова, которые бы ассоциировались с предлагаемыми экспериментатором. Например: "книга" - ответ "роман", "кастрюля" - "суп" и т. п. Как выяснилось "идеальное присутствие" одних педагогов способствовало проявлению стандартных форм мышления испытуемых - ассоциации не отличались оригинальностью, других - пробуждало творческое начало, происходил отход от банальных ассоциативных ходов.

Совершенно очевидно, что персонализация перестраивает психические процессы (в данном случае интеллектуальные). Пусть уровень творческого отношения к ассоциативной его переработке был не очень высок. Я не стал бы его сравнивать, к примеру, с уникальными способностями шестилетнего мальчика Саши Селезнева, о котором мне приходилось писать несколько лет назад. Сашу спрашивали: "Что такое смекалка?" Следовал ответ: "Ум солдата". "Дыра?" - "Яма воздуха", "Дубленка" - "Шкура наизнанку", "Акробат" - "Пропеллер с руками и ногами", "Философ" - "Расширитель проблем" и т. д. Однако нас интересуют не удивительные способности какого-нибудь юного "расширителя проблем", а активизация творческого отношения к предмету как результат личностного, индивидуально-специфического влияния. Примечательно, что педагоги, способствующие усилению нестандартных способов построения ассоциативного ряда, как это выяснилось в ходе углубленного психологического исследования, сами обладали творческим складом ума и богатым воображением. Очевидно, эти качества они сумели в свое время транслировать своим ученикам, что и вызвало зафиксированные в эксперименте эффекты.

Психологами в диагностических целях используются так называемые проективные тесты. Это, к примеру, рисунки неопределенного содержания, которые дают интерпретировать испытуемому, предполагая, что он обязательно внесет в их трактовку нечто из своих переживаемых трудностей, проблем, особенностей характера. Другими словами, свою личность спроецирует на объект интерпретации.

На рисунке два действующих лица. Первый явно только что проснулся и, подняв голову с подушки, схватил телефонную трубку, пытаясь спросонья понять, кто и зачем его будит в середине ночи. Второй - стоит в будке телефона-автомата и говорит: "Простите, что я вас разбудил в три часа ночи. Я звонил своему знакомому и перепутал номер". Испытуемому предлагается догадаться, что ответит на эту реплику человек, таким образом разбуженный среди ночи. Ответ, как установлено, дается в зависимости от характера испытуемого: вежливый, грубый, злой, возмущенный, агрессивный, миролюбивый. Вариантов таких сюжетов много.

Для того чтобы выяснить, персонализирован ли во внутреннем мире испытуемого субъект, интересующий психолога, испытуемому через некоторое время предлагают те же рисунки. Но одно отличие: в пунктирный контур на рисунке испытуемому предлагают "вписать" воображаемый образ человека, личностные особенности которого являются предметом специального внимания психолога. Вот тут и происходят удивительные метаморфозы. В зависимости от того, кто был "помещен" в пунктирный контур, агрессивность иногда сменяется миролюбивыми реакциями. В "присутствии" же других вежливые ответы исчезают и персонажу рисунка приписывается откровенная грубость. Опять-таки у нас есть все основания утверждать, что лицо, которое было помещено воображением испытуемых в контур, не только получило идеальную представленность в психике всех испытуемых, но и ориентирует их на определенный тип поведения.

Итак, многочисленные экспериментальные исследования подтверждают возможность объективно изучать способность индивида быть личностью, производящей значимые изменения во внутреннем мире и поведении окружающих людей.

Мы уже говорили о том, что теория персонализации предлагает новые подходы к всегда волновавшей человечество проблеме личного бессмертия. В самом деле, идеальная представленность личности в другом человеке может быть не менее, а более весомым фактором, определяющим самосознание, чем реальное его присутствие "здесь и теперь". Л. Н. Толстому принадлежит трактат "О жизни", который запретила царская цензура. Вот что он в нем писал: "Мой брат умер, кокон его, правда, остался пустой, я не вижу его в той форме, в которой я до этого видел его, но исчезновение его из моих глаз не уничтожило моего отношения к нему. У меня осталось, как мы говорим, воспоминание о нем... Осталось воспоминание, - не воспоминание его рук, лица, глаз, а воспоминание его духовного образа. ...Воспоминание это не есть только представление, но воспоминание это есть что-то такое, что действует на меня и действует точно так же, как действовала на меня жизнь моего брата во время его земного существования. Это воспоминание есть та самая его невидимая, невещественная атмосфера, которая окружала его жизнь и действовала на меня и на других при его плотском существовании, точно так же, как она на меня действует и после его смерти. Это воспоминание требует от меня после его смерти теперь того же самого, чего оно требовало от меня при его жизни. Мало того, воспоминание это становится для меня более обязательным после его смерти, чем оно было при его жизни. Та сила жизни, которая была в моем брате, не только не уменьшилась, но даже не осталась той же, а увеличилась, и сильнее, чем прежде, воздействует на меня... На каком же основании, чувствуя на себе эту силу жизни точно такою же, какою она была при плотском существовании моего брата, то есть как его отношение к миру, уяснявшее мне мое отношение к миру, я могу утверждать, что мой умерший брат не имеет более жизни?.. Я смотрел в отражающую поверхность на то, как держал меня человек; отражающая поверхность потускнела. Я не вижу больше, как он меня держит, но чувствую всем существом, что он все так же держит меня и, следовательно, существует".

Продолженность человека в человеке, его "отраженная субъектность" - такой же объективно регистрируемый факт, как и его реальное присутствие. Однако остается, возможно, вопрос: как возникает эта "отраженная субъектность"? Что это такое? Результат прямого подражания, следование конкретному примеру или что-то другое? И вообще, что нужно делать, чтобы не только казаться себе, но и быть личностью?