Нейропсихологииecкий метод анализа процессов восприятия (Лурия А. Р.)

Проблема восприятия, как в значительной мере и психология других познавательных процессов, переживает сейчас переломный период. Этот переломный период заключается в том, что прежние классические подходы к восприятию, которые можно назвать гипотезами "непосредственности", переживают глубочайший кризис, если не полный крах.

Представления соответствующие этой гипотезе заключаются в том, что восприятие понимается как непосредственное, зеркальное, пассивное отражение мира. Они достигли своей вершины в гештальтпсихологии, которая считала восприятие структур непосредственным, пассивным актом и исходила из мысли о полном изоморфизме воспринимаемого предмета и тех процессов возбуждения, которые возникали в мозгу при предъявлении этого предмета.

Нельзя думать, что эта концепция "непосредственности" отжила свой век и умерла после того, как кончился период господства гештальтпсихологии. И сейчас гипотеза непосредственности продолжает существовать, перейдя в другие области знания.

Так, некоторые ведущие физиологи наивно продолжают исходить в своих исследованиях из этой концепции. На это их толкнул, в частности, тот факт, что, как обнаружили работы Хьюбела и Визеля и ряда других исследователей, нейроны рецепторной зоны коры обладают высочайшей специфичностью. Так, есть факты, говорящие о том, что существу ют нейроны, изолированно реагирующие на плавные линии, на острые углы, на движение от центра к периферии в горизонтальной плоскости или на движения вертикальных плоскостей в том или другом направлении и так далее. Из этого бесспорного факта некоторые наивно мыслящие физиологи сделали вывод, что есть нейроны; функция которых заключается в непосредственном отражении образа и что никаких процессуальных сложностей в этом явлении нет. Я помню мою дискуссию с покойным профессором Конорским, которая имела место примерно пять лет назад. Конорский исходил из того положения, что есть нейроны, которые реагируют на определенные целые образы, целые структуры: "нейрон стола", "нейрон кошки", "нейрон образа того или иного человека", и что к старости, когда все эти нейроны заполнены, восприятие новых образов оказывается невозможным. Я пытался без всякого успеха убедить профессора Конорского в абсурдности этой идеи и все попытки показать, что каждое восприятие есть сложнейший активный процесс выбора тех или иных признаков и их комбинации в сложнейшие перцепторные системы, осуществляющиеся с помощью исключительных по сложности динамических констелляций нейронов; однако он остался верен своей упрощенной и архаической позиции. Таким образом, гипотезы "непосредственности" в строении восприятия еще существуют в науке и продолжают составлять ту позицию, которая отчетливо противостоит современным представлениям о сложном строении перцепторного акта как активной избирательной переработки поступающей информации.

Гипотеза процессуального характера перцепторного действия, сформировавшаяся в последние годы в советской психологии в значительной мере в результате работ А. Н. Леонтьева, А. В. Запорожца и их сотрудников, исходит из представления о сложности состава восприятия. Восприятие пред мета никогда не есть чисто сенсорный, непосредственный процесс. Он включает в свой состав чувственную ткань восприятия, с одной стороны, и переработку его, которая осуществляется с участием практического действия и языка, - с другой. Именно это последнее условие и определяет весь процесс переработки информации. Как указывал А. Гельб, а затем и Дж. Брунер, существуют не менее трех миллионов различных оттенков, которые человек может различать; однако существуют только шестнадцать-двадцать названий оттенков. Отсюда понятно, что каждое название укладывает данный оттенок в определенную категориальную систему цветов, и, воспринимая цвета, мы фактически осуществляем сложнейшую работу по переработке чувственного отражения элементарных оттенков цвета в категорию цветовых обозначений, соответствующих предметной деятельности, с одной стороны, и категориям языка - с другой.

Аналогично строится и процесс восприятия формы, который ни в какой мере не исчерпывается тем непосредственным отражением геометрических структур, законы которого были описаны гештальтпсихологами, но который, в действительности, составляет сложнейший сплав чувственного восприятия и предметной деятельности, претерпевающий ряд изменения в развитии ребенка. Он был прослежен целым рядом советских и зарубежных исследователей, и нет нужды останавливаться на нем подробнее.

Интересующихся можно отослать к двум великолепным книгам Грегори, где, на мой взгляд, прекрасно показано, что восприятие предмета объединяет сенсорную чувственную ткань и знание о том предмете, с которым человек имеет дело. Это и является первым, исходным положением нового подхода к теории восприятия, как комплексного акта.

Второе, что является, на мой взгляд, центральным для этого подхода, состоит в следующем: восприятие не является пассивным мертвым отражением; это сложный активный процесс или перцепторное действие, формирующее отражение человеком внешнего мира. Известно, что каждое перцепторное действие исходит из определенного мотива, что оно протекает в процессе выделения и опознания признака, которое определяется выполняемой деятельностью, что оно включает восприятие в систему категорий, обозначенных словом, оно включает в свой состав гипотезы с дальнейшим сличением этой гипотезы с реальными фактами и, наконец, что оно сводится к процессу выбора из многих альтернатив, который и приводит к окончательному принятию решения о воспринятом. Все это в нормальной личности осуществляется в единой замкнутой системе перцепторного акта, который сам имеет поэтапное развитие.

Для того чтобы обнаружить сложность состава процесса восприятия, недостаточно наблюдать восприятие элементарных признаков или свойств. В обычных условиях восприятие цвета, формы, предмета протекает настолько автоматизированно и сокращенно, что оно носит квазинепосредственный характер. Поэтому совершенно необходимо обратиться к усложненным условиям, в которых только и может проявиться эта сложная организация перцепторного акта.

Каковы эти условия? Можно заставить испытуемого опознать незнакомый предмет, и в этом случае процесс опознания примет развернутый характер (это было, в частности, показано в ранних работах В. П. Зинченко). Можно исследовать процесс восприятия искаженных, зашумленных объектов. Это великолепно сделал Брунер, предъявляя для опознания расфокусированные изображения или ставя опыты с опознанием изображения в условиях инверсии и, пользуясь приемами, основа которых была заложена целым рядом широко известных авторов. Все эти приемы и дали возможность провести развертку перцепторного акта и показали, что в любых осложненных условиях, в условиях неопределенности, восприятие вызывает массу альтернатив, из которых человек далеко не сразу выделяет существенные признаки и приходит к окончательному принятию решения лишь в результате сложно построенного перцепторного акта. В обычных условиях этот процесс выделения воспринимаемых признаков, создание перцепторных гипотез, выбора из ряда альтернатив и принятия окончательного решения, носит организованный, избирательный (селективный) характер.

Однако существуют условия, при которых избирательный, селективный характер этого процесса нарушается.

К таким условиям относится, например, процесс переработки информации в просоночном (онейродном) состоянии, иначе говоря - при тормозном состоянии коры, при котором нервные процессы начинают протекать на "уравнительной фазе", в свое время описанной И. П. Павловым.

Я позволю себе прочитать короткую выдержку из "Войны и мира" Л. Н. Толстого, иллюстрирующую это положение.

Николай Ростов засыпает и в полусонном состоянии видит какое-то пятно.

"На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что-то. "Должно быть, снег - это пятно; пятно - или tache", - думал Ростов. "Вот тебе и не таш... Наташа, сестра, черные глаза. На... ташка... (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя). Наташку... ташку возьми..." - "Поправей-то, ваше благородие, а то тут кусты", - сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. "Да, бишь, что я думал? - не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то - это завтра. Да, да! На - ташку наступить... тупить на...ского? Гусаров. А гусары и усы... По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома... Старик Гурьев... Да это пустяки, а главное - не забывать, что я нужное-то думал, да. Наташку, нас-тупить, да, да, да. Это хорошо"^*. Чему учит это описание Л. Н. Толстого? Тому, что в просоночном со стоянии восприятие, как и анализ поступающей информации, теряет свою избирательность и начинает включать побочные связи, которые носят самый разнообразный характер, иногда приводят к всплыванию чувственных признаков, а иногда к бесконтрольным словесным ассоциациям и образам.

^* (Л. Н. Толстой. Война и мир. Собр. соч., т. 4. М., 1951, стр. 328.)

Наблюдение над процессом восприятия в подобных онейроидных состояниях может дать ценный материал для анализа протекания перцепторного акта.

Существует, однако, еще один путь расчленения перцепторного процесса и ближайшего анализа интимной структуры перцепторного акта. Это - метод нейропсихологии.

Изучая больных с локальными поражениями мозга, мы получаем возможность расчленить процесс восприятия. В этих случаях одно из сложных звеньев перцепторного акта либо устраняется, либо оказывается парциально дефектным, и такой дефект разрушает всю систему перцепторного акта, выводя из его состава то один, то другой компонент. Поэтому именно здесь мы получаем специальную возможность разложить перцепторный процесс на его звенья и посмотреть, что именно в перцепторном процессе зависит от того или Другого звена. Локальные поражения мозга могут привести к следующим вариантам изменений перцепторного акта. Изменения перцепторного акта в условиях его нарушения "на входе". Известно, например, что при поражениях первичных зон коры можно наблюдать сужения зрительного поля, выпадения его отдельных частей или снижения четкости по ступающей зрительной информации, что, однако, может быть в известной степени компенсировано как благодаря возможному голографическому принципу функциональной организации первичных отделов зрительной коры, так и благодаря движениям глаз, позволяющих в значительной мере обойти первичный дефект.

Иное имеет место при поражении вторичных отделов зрительной коры или при поражении ее третичных (теменно-затылочных) отделов. В этих случаях вход зрительной информации остается сохранным, а ее дальнейшая переработка страдает, в результате чего возможность как анализа зрительной информации, так и синтеза ее в определенные симультанные структуры становится недоступной. В этих случаях "оптической агнозии" субъект может различать отдельные детали воспринимаемого предмета, но либо не может синтезировать их в одно целое ("апперцептивная зрительная агнозия" Лиссауэра), либо сохраняет достаточно четкое зрительное восприятие очертаний воспринимаемого предмета, но не может узнать его ("ассоциативная зрительная агнозия" Лиссауэра).

Возможен и дальнейший вариант нарушений зрительного восприятия. Он имеет место при поражении задних отделов речевых зон коры. В этих случаях непосредственное восприятие зрительного объекта сохраняется, но нарушается кодирование его в известные языковые системы, и тогда нарушение зрительного восприятия располагается на другом уровне и имеет совсем иной характер.

Наконец, хорошо известна и последняя форма нарушения зрительного восприятия, при которой основной дефект заключается в том, что при поражении лобных долей все компоненты, которые я перечислил, могут оказаться сохранными, но перцепторный акт теряет свою активность, и больной, сохранивший потенциально все возможности зрительного восприятия, теряет активный, целенаправленный поиск, становится неспособным выделять существенное в доходящей до него зрительной информации, не может принимать полно-ценного решения, основанного на активном сличении отдельных фрагментов воспринимаемого, и начинает допускать ошибки, связанные либо с импульсивным, либо с патологически-инертным характером протекания нервных процессов. Я описал эти явления в целом ряде публикаций ("Высшие корковые функции человека", 1969; "Основы нейропсихологии", 1973) и не буду останавливаться на этом подробно.

Я не буду упоминать здесь о роли движения глаз, которые включаются в процессе зрительного восприятия и которые по-разному нарушаются при нарушении задних и передних "глазодвигательных зон", играющих различную роль в процессе формирования перцепторного акта: эта проблема специально освещена в работах Е. Д. Хомской.

Наконец, я не буду также говорить о той роли, которую играет в процессе формирования субъективного образа объективного мира правое полушарие, функция которого остается еще совершенно недостаточно изученной. Если верить последним данным Сперри, его поражения могут вносить очень существенные изменения как в зрительное, так и в тактильное и гаптическое восприятие, изменяя обычное соотношение непосредственного, чувственного и сложного, категориального компонентов восприятия. Эти проблемы составляют предмет специальных исследований Э. Г. Симерницкой.

Перейду теперь к последней части своего сообщения и попытаюсь осветить те факты, которые нейропсихология может получить в отношении анализа динамических условий перцепторных (равно как и мнесгических) процессов.

Мы знаем, что перцепторный акт, в результате которого возникает субъективный образ объективного мира, отличается высочайшей избирательностью.

Эта избирательность (или селективность) нервных процессов возможна в тех случаях, когда действует описанный И. П. Павловым "закон силы", при котором сильные (или значащие) сигналы (или их следы) вызывают активную реакцию, а слабые (или несущественные) сигналы (или их следы) - слабую реакцию.

Однако, как мы уже видели выше, при просоночном (онейроидном) состоянии этот закон нарушается и кора головного мозга начинает работать согласно правилам "фазового", в частности, "уравнительного" состояния, при котором как сильные (или значащие) сигналы (или их следы) начинают вызывать ту же реакцию, что и слабые (несущественные) сигналы (или их следы), и это неизбежно приводит к утере избирательности (селективности) первичных процессов.

Аналогичное имеет место и при патологическом состоянии коры, вызванном локальным поражением мозга, с той только разницей, что глубоко расположенные поражения мозга вызывают генерализованную (модально неспецифическую), а ограниченные поражения внешних (конвекситальных) отделов коры - модально специфическую утерю селективности.

Для того чтобы показать это, я на время покину поле зрительных перцепторных актов и обращусь к более сложным процессам понимания сложных смысловых структур. Я расскажу, какая картина возникает перед нейропсихологическим анализом сложнейшего уровня исследования познавательных процессов - понимании содержания предъявляемого текста. На этом примере я попытаюсь показать, какие богатейшие возможности расчленения сложнейшего уровня познавательных процессов возникают при исследовании локальных поражений мозга.

Испытуемому читается рассказ (например, рассказ Л. Н. Толстого "Курица и золотые яйца" или его же рассказ "Галка и голуби") и предлагается воспроизвести каждый из них.

Как нарушается понимание смысловой структуры этих рассказов при локальных поражениях мозга?

Известно, что каждый рассказ состоит из связанных звеньев, причем его последовательные элементы объединяются в одну общую смысловую структуру. Естественно, что испытуемый не сразу понимает, в чем существенный смысл каждого рассказа, и должен в активном анализе затормозить несущественные альтернативы, выделить существенные звенья, объединить их и принять соответствующее решение о значении всего рассказа и воссоздать его смысл.

В норме этот процесс протекает очень легко, потому что селективное выделение существенного и торможение несущественного очень легко осуществляется нормальной корой, работающей в соответствии с упомянутым законом силы.

Однако, если этот процесс нарушается, как это имеет место при локальных поражениях мозга, мы оказываемся в состоянии именно на этой сложнейшей модели изучать с максимальным богатством те компоненты, которые входят в состав сложнейшего познавательного акта, причем эти нарушения будут протекать неодинаково при различных по локализации поражениях мозга.

Что возникает при поражениях височных систем левого полушария, при случаях, когда кора одного из анализаторов (акустического) приводится в фазовое, патологическое или парциально фазовое состояние, в результате которого нарушается система сензорной речи? В этих случаях поражение захватывает прежде всего фонетико-лексические компоненты речевого процесса: значение отдельных слов становится нестойким, и больной оказывается не в состоянии хорошо воспринимать наименования, входящие в состав рассказа. В этом случае вместо слова "галка" у него может всплыть слово "ворона", слово "белка" (по семантическому признаку или по признаку суффиксов), каждое слово теряет свою избирательность, но это не значит, что синтез оставшихся элементов в общую смысловую ткань становится невозможным. Очень часто эти больные, которые извращенно воспроизводят лексические фрагменты рассказа, остаются в состоянии работать над его анализом, обобщением и могут прийти к выделению общего смысла рассказа, как бы парадоксально это ни звучало (на это указывал еще К. Бюлер).

Другое возникает при поражениях теменно-затылочных отделов полушарий. Я не буду описывать подробно этот факт потому, что многократно останавливался на нем как в моих общих нейропсихологических исследованиях, так и в моей книжке "Потерянный и возвращенный мир", где я описал его достаточно полно. В этом случае отдельное слово сохраняет свое четкое значение, но отношения между ними распадаются. Если такому больному будет прочитана, казалось бы, простая фраза "На ветке дерева гнездо птицы", то каждое слово воспринято хорошо, а в каком отношении они находятся друг к другу, благодаря тройному родительному падежу, больной не может усвоить. Поэтому этот отрывок становится для него сложнейшей задачей, и его сложный перцептный акт обрывается в другом звене, фраза превращения последовательных элементов в симультанный синтез, построенный по парадигматическим или логико-грамматическим правилам.

Совершенно иная картина возникает при поражении глубинных отделов мозга и прежде всего лимбической области. Анализ этих больных составляет предмет второго тома моей книги "Нейропсихология памяти". Как показывают еще ранние данные, полученные нами совместно с Е. Н. Соколовым и М. Климоковским, при частичном поражении височных отделов левого полушария, возникает своеобразное нарушение воспроизведения серии слов: либо первые слова серии остаются сохранными, а вторые проактивно тормозятся, либо же обратно - последние сохраняются, а первые оказываются заторможенными (ретроактивное торможение). То же имеет место в случаях сохранения целого рассказа: больной может запомнить первую часть, а вторую забывает, или вторую часть запоминает, тогда первая забывается. Однако если в упомянутых только что случаях эти нарушения носят модально специфический характер и ограничиваются лишь слухо-речевой сферой, то у больных с массивным поражением глубинных структур мозга эти нарушения приобретают генеральный, модально неспецифический характер, так что описанное выше нарушение и переработка информации, связанная с взаимным торможением ее частей, может встречаться в любой (зрительной, слуховой, тактильной и двигательной) сфере и на любом (неречевом и речевом) уровне. Именно в связи с этим данные, полученные при наблюдении больных этой группы, оказываются столь своеобразными и получают специальный интерес.

Остановимся теперь на последней группе фактов, которые мы можем наблюдать у больных с поражением лобных долей мозга.

До сих пор мы рассматривали те формы поражений мозга, при которых страдала только операционная сторона перцепторного акта, в то время как сама активная деятельность анализа поступающего материала оставалась сохранной.

Иное имеет место у больных с поражением лобных долей Мозга. Основная особенность перцепторного акта этой группы больных заключается в том, что целенаправленный акт по иска основных смысловых связей внутри данной, доходящей до них информации нарушается, поступающая информация теряет свой замкнутый характер, начинает легко поддаваться любым посторонним влияниям и превращается в систему, открытую для всех побочных влияний, в состав которой легко могут войти как побочные впечатления, так и бесконтрольно всплывающие ассоциации. Направленный поиск легко заменяется здесь импульсивными догадками или инертными стереотипами, и адекватный перцепторный акт становится невозможным.

Начнем анализ с группы больных, у которых глубоко расположенная опухоль мозга распространяется на лобные доли. Операционная часть перцепторного акта остается у этих больных сохранной, но работа по декодированию всего содержания данного им рассказа разрушается именно потому, что смысловая система - содержание рассказа - из замкнутой становится открытой для всех побочных явлений, и именно это нарушает перцепторный акт.

Рис. 13. ● → - рассказ - - - ○ - побочные ассоциации

Позвольте привести пример больного, где глубокая опухоль мозга прорастала в лобные доли. Этому больному, научному работнику из Латвии, читается рассказ "Курица и золотые яйца" и предлагается воспроизвести его. Больной начинает выполнять это задание, но при каждом компоненте этой смысловой структуры у него всплывают побочные ассоциации, на которые он соскальзывает, однако затем возвращаясь к следующему звену воспроизводимой системы. Вот отрывок из протокола, регистрирующего то, как больной воспроизводит этот рассказ: "У одного хозяина, небольшого частного собственника, любящего наживу, была курица, которая несла золотые яйца. Ну, золото, это ценный металл, вы прекрасно знаете, какую роль он играет на международном рынке и как золото поднялось в цене, и какое оно значение имеет в промышленном применении. Он захотел получить побольше золота и убил ее... Ну, конечно, убивать нельзя, это преступление..." и т. д. Передача содержания рассказа у него превращается в серию соскальзываний с основной темы в сторону побочных ассоциаций, после чего он каждый раз возвращается к исходному мате риалу. Это компромиссный случай частичного нарушения сложной деятельности декодирования можно изобразить следующей схемой (см. рис. 13). Теперь обратимся к другому больному. Этот больной - студент четвертого курса, получил при железнодорожной аварии травму, которая привела к состоянию тяжелейшей инактивности, связанной с разрушением обеих лобных долей мозга. Как он передает тот же отрывок? Так же, как и у первого больного, его перцепторная система становится открытой для любых бесконтрольно всплывающих побочных ассоциаций, но в отличие от только что упомянутого больного он не корригирует свои ошибки, не возвращается к исходному материалу и рассказ "Курица и золотые яйца" замещается у него цепью побочных ассоциаций, которые уводят его далеко в сторону от рассказа и которые не тормозятся им. В результате - протокол воспроизведения рассказа принимает у него следующую форму: "У одного хозяина была курица, которая несла золотые яйца. Хозяин хотел получить побольше золота и убил курицу. Он стал открывать ее. Открывает и закрывает. Он делает поиск... поиск... розыск... Уголовный розыск... Дверь открывается, закрывается. Где же эта дверь? Эта дверь в пивную. Ну, что же, я зашел и заказал себе пива. Выпил пива и пошел..." и т. д. У больного всплывают любые бесконтрольные ассоциации и вместо перцепторного акта анализа данной структуры возникает цепь бесконтрольно всплывающих связей (см. рис. 14).

Рис. 14. А - рассказ; Б - передача рассказа: → ● → - рассказ, → → → ○ - побочные ассоциации

Иногда вместо побочных, бесконтрольно всплывающих ассоциаций начинают возникать патологические инертные стереотипы, которые бесконтрольно повторяются и также ломают процесс активного, целенаправленного анализа предъявленного материала.

Вот протокол, иллюстрирующий такой случай. Больному читается рассказ Л. Н. Толстого "Галка и голуби" и предлагается воспроизвести его. Он говорит: "Галка услыхала, что голубей хорошо кормят. Побелилась в белый цвет и влетела в голубятню. Она села на гнездо, посидела и потом опять полетела... потом села... а потом опять полетела, потом стала летать... потом она села и потом опять полетела..." и т. д. Легко видеть, что в этом случае активная передача полученной информации заменяется многократным повторением инертного стереотипа. Иногда патологический процесс, например - глубоко расположенная опухоль, распространяющаяся на лобные доли мозга, приводит к тому, что система анализа данного материала из закрытой, замкнутой, становится полностью открытой не только для побочных ассоциаций и стереотипов, но и для всех побочных влияний.

Приведем наиболее яркий пример. Сотрудница ведет опыт с тяжелобольным с поражением глубинных лобных отделов мозга и просит его передать содержание того же рассказа "Галка и голуби". Больной передает этот рассказ следующим образом: "Галка (больной смотрит на сотрудницу )... девушка Галка... пошла в парикмахерскую, перекрасила волосы, сделала перманент и пришла в нейрохирургический институт. Нейрохирург влюбился в нее и сделал ей предложение.. ". Как можно психологически понять этот случай? Здесь мы наблюдаем полный распад замкнутой системы рассказа и превращения его в систему, открытую для всех побочных влияний, в результате чего в смысловую ткань рассказа вплетаются элементы непосредственных впечатлений (девушка Галка) и окружающей ситуации (Нейрохирургический институт), в результате чего целенаправленный анализ предъявленной информации полностью разрушается.

Все сказанное позволяет сделать некоторые существенные выводы. Анализируя процесс расшифровки информации, который является очень сложной формой перцепторной деятельности, мы можем видеть, что при локальных мозговых поражениях эта деятельность может расчленяться, причем ее нарушение может происходить в различных звеньях. Именно поэтому нейропсихологический метод может иметь большое значение для общих проблем психологии восприятия: он позволяет расчленить то, что в норме нераздельно и слито; поэтому он и может представлять особый метод анализа перцепторного акта.