Две встречи с С. Л. Рубинштейном (В. С. Библер)

1

Первая встреча была реальной и очень значимой в моей жизни. В 1958 г. вышла в Душанбе моя первая книга "О системе категорий диалектической логики". Тираж был почти невидимым (пятьсот экземпляров), читателей у книги, по сути, не было. Это было время дикого духовного одиночества. Я вообще не знал, что я, кто я, где мои мысли, существенны ли они, или так - "фантомы"... Юношеское преувеличенное самосознание соединялось с отчаянным сомнением в себе, в своем самостояньи. Да еще атмосфера полной замкнутости в провинциальном (в то время) городе; невозможность интеллектуального общения, и - книга, брошенная в пустоту. Те философы, которых я знал в Москве, благополучно молчали или отделывались поучающими приветствиями - очень осторожными, хотя и - в бытовом плане - очень заботливыми.

И вдруг - письмо от Сергея Леонидовича Рубинштейна, автора, страшно для меня значимого, человека, лично мне совершенно незнакомого. Письмо по-настоящему философское, внимательное, серьезное, письмо мыслителя, точно воспринявшего самое ядро моих размышлений, совсем еще незрелых, на мой сегодняшний взгляд во многом догматичных и упрощенных, что-то нащупывающих, но "системосозидающих"...

Одиночество окончилось, настоящее общение начиналось. Наверно, это был самый решающий, пробуждающий толчок в моей духовной жизни. Но главный импульс ждал еще впереди. В заключение письма Сергей Леонидович приглашал меня, когда буду в Москве, зайти к нему домой и поговорить всерьез. Письмо, к величайшему моему сожалению, не сохранилось.

До сих пор не представляю, как Рубинштейн заметил мою книгу, прочитал ее, откуда у него оказался мой адрес... Но ясно представляю удивительную и решающую спасительность его поступка в моей жизни и органичную интеллигентную естественность этого поступка - в его собственной жизни.

Итак, самое основное ждало впереди. Примерно месяца через два я был в Москве и беседовал с Сергеем Леонидовичем в его комнате, полутемной от множества книг.

Не могу сейчас восстановить в памяти содержание наших бесед (мы встречались раза два или три). Помню только удивительную внимательность Сергея Леонидовича - внимательность к чужой мысли, к ее возможностям, к трудностям в ее исполнении. Помню еще странное ощущение: автор Рубенштейну был интереснее всего написанного им, и автор был интересен тем, что с ним делает, как и куда его изменяет, довершает его собственное (уже отстраненное от него) дело - книга. За всю последующую жизнь больше ни с кем у меня не было такого значительного, внимательного, необходимого разговора - без малейшей снисходительности или заигрывания с "учеником"... Это была именно серьезная, насущная, ответственная, действительно философская беседа... Я не был одинок. У меня был собеседник.

Это была последняя встреча с Сергеем Леонидовичем. Я так рвался в Москву, так жаждал еще хотя бы одной беседы. Через несколько месяцев Сергей Леонидович скончался. Мы почти не знали друг друга. Но это была одна из самых тяжелых потерь в моей жизни. Но те беседы, которые успели сбыться, продолжаются, разветвляются, работают где-то в глубине моего современного сознания и мысли.