А. О природе психического

Согласно интроспективной идеалистической концепции само- осознание является первичной функцией психического, так что все психическое, как таковое, тем самым уже осознано. Между тем факты говорят о том, что существует обширная область элементарных, но жизненно очень важных психических явлений или процессов, которые не могут быть охарактеризованы как явления сознания. К числу их относятся прежде всего многочисленные психофизиологические процессы, в которых рецепция раздражителя выполняет сигнальные функции, регулирующие деятельность организма посредством механизма условнорефлекторных связей. Они осуществляются как условнорефлекторные реакции, а не как сознательные акты. Для этих уровней существенным методом исследования психической, в данном случае сенсорной деятельности является метод условных рефлексов - двигательных, секреторных и интерсенсорных. Он выявляет реальное наличие психических, сенсорных дифференцировок - в процессах не сознательных и не могущих быть установленными посредством показаний самосознания.

Если в условнорефлекторной деятельности, в которой условные связи образуются с показаний экстерорецепторов, эти последние, т. е. самые сенсорные показания экстерорецепторов, выступают в виде субъективно отчетливо представленных данных, то в условнорефлекторной деятельности, образуемой с интерорецепторов, такие субъективные отчетливо представляемые данные иногда отсутствуют, однако психические компоненты налицо: они образуют то "темное", подсознательное чувство, о котором писал еще И. М. Сеченов, - сенсорные компоненты неосознанных органических влечений. Роль этих влечений в жизни и поведении человека преувеличивалась в различного рода психологиях бессознательного, но отрицать их все же никак не приходится. Их существование не подлежит сомнению. Их действенность не может быть оспорена. Однако они не "явления сознания" в точном, специфическом смысле слова.

Выделить как сферу психологии сознательное значило бы вырвать из сплошного ряда закономерно между собой связанных явлений отдельные, особо совершенные точки. Вырвав их таким образом из реальных связей и зависимостей, которыми они реально определяются в действительности, нельзя получить правильную картину реально происходящих психических процессов. Правильно заметил по этому поводу еще Сеченов, что обособление "сознательного элемента" в психологии создает картину "без начал и без концов", мало благоприятную для исследования. И не без оснований писал по отношению к традиционной психологии сознания И. П. Павлов: "В психологии речь идет о сознательных явлениях, а мы отлично знаем, до какой степени душевная, психическая жизнь пестро складывается из сознательного и бессознательного. Мне представляется, что психолог при его исследовании находится в положении человека, который идет в темноте, имея в руках лишь небольшой фонарь, освещающий лишь небольшие участки. Вы понимаете, что с таким фонарем трудно изучать всю местность. Каждому из нас, бывавшему в таком положении, памятно, что представление, полученное от незнакомой местности при помощи такого фонаря, совершенно не совпадает с тем представлением, которое вы получите при солнечном освещении"¹.

¹ (Павлов И. П. Полн. собр. соч. Т. 3. Кн. 1. М,-Л., 1951. С. 105 (Прим. ред.))

Однако понятие бессознательного оказалось слишком многообразным, чтобы можно было просто его принять, не уничтожив его содержания. Не подлежит сомнению, что в ряде случаев о бессознательном говорят там, где отсутствует не только сознание в каком-то специфическом, от психологического вообще отличном смысле, но и психическое, как таковое. Так, часто отмечают, что решение той или иной задачи или процесс припоминания, например, совершается вне сознания.

В этих случаях мы имеем дело с тем, что в процессе, который выступает, как единое целое и по своему итоговому результату оценивается как процесс сознательный, поскольку он является решением определенной задачи, некоторые звенья протекают на уровне лишь физиологических, а не психических процессов. Под бессознательным в этих случаях имеется в виду попросту физиологический процесс как физиологические звенья психофизиологического процесса.

Однако никак все же не приходится считать этим всю проблему бессознательного исчерпанной. Вопрос о бессознательном в собственном смысле, т. е. бессознательном психическом, упирается в конечном счете в вопрос об отношении психики и сознания, о том, представляет ли сознание особую форму психического, выделяющуюся своими специфическими чертами. На этот вопрос мы отвечаем утвердительно. Такого утвердительного ответа требуют повседневно необходимые жизненные факты. Мы различаем испытывание чего-то как простое наличие психического от осознания того, что испытывается.

Так, не всякий чувственный процесс, процесс дифференцировки чувственных данных является сознательным, осознанным; сознание предполагает наличие образа предмета, т. е. не только образ, но и его значение. Осознать значит не просто нечто испытать, но и знать, что именно ты испытываешь. Сознание включает необходимым компонентом осознанное отношение субъекта к объекту.

Не оправданным, таким образом, является отождествление психического вообще с сознательным, как насквозь осознанным. Осознание предполагает не просто наличие психических данных, а и раскрытие их предметного значения, т. е. выявление их подлинного содержания и смысла на основе объективных условий, выходящих за пределы внутреннего мира. Поэтому сознание выделяется как специфическое образование, не отождествляемое с психикой в целом; поэтому психическое как таковое не является тем самым уже осознанным (и, тем более, адекватно осознанным). Самосознание никак не является первичной функцией всего психического. Даже в познавательных процессах, сознательных по преимуществу, первично осознается не психическое как таковое, не образ, скажем, а его предмет; осознание самого образа как субъективного образования - продукт вторичной рефлексии. Первичная функция психического, поскольку оно является осознанием, это осознание объективного бытия. Осознание самого психического - оборотная сторона процесса, направленного первично на осознание предметного объективного бытия.

Как бессознательное или неосознанное, так и сознание определяется таким образом своим отношением к объективному бытию. Этим прежде всего наша концепция бессознательного коренным образом расходится с фрейдовской. У З. Фрейда и бессознательное и сознание определяются имманентно своими внутренними взаимоотношениями между собой; бессознательное состоит из того, что вытеснено из сознания; сознание это осознание бессознательного. Для нас все взаимоотношения одного и другого осуществляются через посредство их общего отношения к объективному бытию, которое в той или иной мере каждым из них отражается. Бессознательное и сознание, осознанное и неосознанное не представляют собой двух внешних друг для друга сфер.

При этом нужно особенно подчеркнуть следующее: когда мы говорим, что осознание, познание переживания как предмета психологического изучения предполагает соотношение его в процессе познания и осознания с внешним материальным миром, это отнюдь, конечно не означает, что психическое переживание пребывает сначала в замкнутом внутреннем мире психики, возникая вне связи с внешним миром. Каждое психическое явление, каждое переживание возникает под воздействием внешнего мира и является отражением каких-то сторон действительности. Однако самое переживание, порожденное определенными фактами действительности, может не заключать в своем содержании знания того, какими именно объективными условиями оно порождено. Психологическое познание вообще и, в частности, собственная работа субъекта над осознанием своих переживаний должны это вскрыть. Значит дело обстоит, само собой разумеется, не так, что первично объективно будто бы переживание сначала существует вне связи с внешним миром, а затем эта связь возникает или дополнительно создается; дело обстоит так, что, фактически существуя с самого начала, связь переживания с внешним миром, которым переживание детерминировано, сначала не осознана, или не адекватно осознана, а затем все полнее и адекватнее осознается. Сознание не покрывает всего психического, оно характеризует специфический для человека высший уровень психики. Сознательные процессы от несознательных отличаются не тем, что они целиком лежат в сфере сознания и насквозь осознаны, в то время как несознательные находятся вне этой сферы. Сознательные процессы отличаются от несознательных тем, что в них осознано. Поэтому справедливо, говоря о сознательности человека, исходят из того, что именно он осознает, и сознательным называют такого человека, который осознает общественно значимые задачи своего времени, своего народа, класса и свои собственные как его представитель.

Любой в этом смысле сознательный процесс, как правило, включает неосознанные компоненты, а процессы "бессознательные" иногда заключают в себе ярко освещенные элементы осознания.

Так, в "бессознательном" творчестве то, что творит художник, поэт, ученый, сплошь и рядом залито ярким светом сознания, но при этом не осознается процесс творчества: то что ученый занят творчеством. В таком творческом процессе сознание сосредоточено на объекте творчества, на творческой задаче, а не на самоосознании собственной творческой деятельности. В момент, когда творческий процесс на ходу, самое осознание задачи автоматически мобилизует нужные средства. Осознание самого процесса творчества совершается по преимуществу в перерывах творческой деятельности. Тогда уже потерявшая в данный момент актуальность задача отступает на задний план, а самая творческая деятельность художника, поэта, ученого становится предметом осознания. В сознательном действии осознанной - более или менее адекватно - является обычно прежде всего задача, на которую оно направлено, т. е. его цель и условия, с которыми цель действия в данной задаче соотнесена. В ходе действия осознанные и не осознанные его компоненты непрерывно передвигаются и переходят друг в друга. Когда осуществление какой-нибудь частичной операции сложного действия в силу трудностей, на которые оно наталкивается, или каких-либо обстоятельств выделяется в качестве особой задачи направленное на нее действие становится осознанным. Когда же эта частная задача входит в другую, более общую и дальнюю задачу, направленное на ее разрешение действие выключается из сознания. Так в сознательном акте осознанные и не осознанные компоненты неразрывно сплетаются друг с другом и друг в друга переходят. Ведущая роль в сознательной деятельности человека принадлежит сознательным компонентам.

Согласно основному положению психологического феноменализма всякий психический процесс или психическое образование - это явление сознания, бытие которого исчерпывается его данностью сознанию.

В действительности психическое выступает в качестве реальных психофизиологических процессов, которые выполняют в жизни как нельзя более реально функции, существенно изменяющие отношения индивида с окружающей средой. Уже в относительно элементарных актах при образовании условного рефлекса в предшествующем его закреплению образовании "ориентировочной" или "исследовательской" реакции психическое с полной очевидностью выступает как реальный процесс со своими специфическими функциями. С появлением психики (сначала в форме элементарной чувствительности) и дальнейшим развитием все более сложных ее форм связано самое возникновение и затем развитие |у животных собственно поведения как активного приспособления к окружающему, опосредствованного ориентировкой в нем. Ориентировка в окружающем и соответствующее регулирование поведения составляют исходную реальную биологическую функцию психики (поэтому через поведение психика и подлежит прежде всего объективному научному изучению).

Выступая в качестве отражения, явления окружающего, психические процессы не перестают быть реальной функцией мозга и породившей его жизни, участвующими во внутреннем взаимодействии психофизиологических функций организма.

Ленин характеризовал как "сплошной вздор" ту точку зрения, будто материализм (Ленин имел, конечно, в виду материализм диалектический) признает за сознанием меньшую реальность, чем за физическими процессами².

² (В "Материализме и эмпириокритицизме" Ленин, анализируя отношение английских спиритуалистов к стихийно-материалистическим тенденциям естествоиспытателей, останавливается на докладе английского физика Риккера. В этом докладе Риккер утверждал, будто материализм считает, что "механизм есть основа всего и сводит факты жизни и духа к эпифеноменам, т. е. делает их, так сказать, на одну ступень более феноменальными, на одну ступень менее реальными, чем материя и движение". По этому поводу Ленин писал: "Это, конечно, сплошной вздор, будто материализм утверждает "меньшую" реальность сознания (Курсив, мой. - С. Р.) или обязательно "механическую", а не электромагнитную, не какую-нибудь еще неизмеримо более сложную картину мира, как движущейся материи" (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 18. С. 296).)

В каком-то смысле реальное существование психики - очевидный факт, за признание которого как будто не стоит и копей ломать. Но в каком-то смысле по-обывательски не мог не признавать существование психического и самый радикальный бихевиорист. Он ведь тоже, надо думать, в своей жизни чувствовал и размышлял и ему приходилось в своих поступках считаться с чувствами своими и других людей. Однако существование психики не находило себе места в теоретической концепции бихевиориста. Об этом и идет речь. Речь идет как раз о том, что в ряде теоретических концепций, распространенных и у нас среди некоторых психологов и философов, этот банальный факт реальности психики, с которым в жизни эти психологи и философы практически не могут не считаться, не находит себе, однако, теоретического оправдания. При всей своей очевидности и банальности он, оказывается, не может быть теоретически осмыслен. Мало сказать (вслед за трезвым здравомыслящим обывателем), что "психическое, конечно, существует"; надо теоретически уяснить, в каком качестве оно существует. Тезис о реальности психики направлен против эпифеноменализма, т. е. учения, согласно которому психическое это такое побочное явление, которое, сопутствуя единственно доподлинно реальным физическим явлениям, лишено, однако, какого бы то ни было действительного значения. Оно не в состоянии оказывать ни малейшего действия на реальный ход событий. Не действительное, потому что не действенное, оно влачит лишь призрачное существование. Положение о реальности психики направлено против теорий, которые хотят превратить реальные факты жизни в такие призраки и таким образом призраками населить мир, против теорий, готовых сначала свести реальное бытие к одним лишь физическим изменениям с тем, чтобы затем надстроить над этим реальным миром другой, призрачный мир теней, которые реальный ход вещей отбрасывает на подставленный сторонниками эпифеноменализма экран.

Спор между тезисами о реальности и об эпифеноменальности психики затрагивает капитальный вопрос. Речь идет опять-таки о теоретическом осмысливании архибанального факта", речь идет о том, как может мысль и воля человека сознательно руководить его жизнью, речь идет о том, как может сознание людей, вооруженное передовой теорией, планово переделывать природу и Перестраивать с самого основания и доверху общественную жизнь. Действенная роль передовых идей - очевидный факт нашей жизни. Надо быть безнадежным слепцом, чтобы не осознать его в условиях нашей современной действительности. Но, осознав его, нельзя не понять необходимости теоретически его осмыслить. Для этого надо, в частности, теоретически преодолеть и эпифеноменализм. Но признание действенной роли психики, сознания, идей привело бы к мистике извне на физический мир воздействующих чисто духовных сил, если бы само психическое, духовное не было выявлено и понято как специфическое качество физических же - физиологических - процессов особенно высокого уровня.

Теоретическое оправдание признания реальности психики в противоположность эпифеноменализму возможно лишь на основе материалистического монизма. А конкретная реализация материалистического монизма в области психологии и физиологии влечет за собой отказ от абсолютного разрыва между психическими и физиологическими процессами и признание того, что всякий психический процесс - это процесс психофизиологический, что психическое - это особое специфическое качество, которое порождают физиологические мозговые процессы высокой степени интеграции, - это специфическое качество высшей нервной деятельности. Теоретическое осмысление реальности психики - это и есть материалистический монизм, который один лишь даст возможность на материалистической основе признать теоретически осмысленную действительность сознания и таким образом, оставаясь на твердой почве науки, снять эпифеноменализм.

Сознание как отражение своего объекта идеально. Вместе с тем любой процесс осознания чего-либо, имеющий место в жизни индивида, это нечто реально происходящее. Образ есть идеальное отображение или- изображение вещи; идеально его предметносмысловое содержание в его отношении к тому, что оно отображает; но он реален как образование, возникающее в результате психофизиологической деятельности мозга. Как таковое он - событие, происходящее в пространстве и во времени. Идеальный характер образа является стороной, специфическим свойством психофизиологического образования как реального продукта деятельности мозга.

Образ восприятия, в котором вещь находит себе идеальное выражение, является продуктом реальных психофизиологических процессов и тогда, когда восприятие не адекватно отображает вещь. При наличии у больного галлюцинации не приходится признавать реальными вещь, событие, лицо, в ней выступающие, но сама галлюцинация, т. е. образы, являющиеся в соотношении с действительными материальными вещами, за которые они принимаются больным, не перестают из-за этого быть действительным реальным фактом. Врач, близкие, лица, окружающие больного, не могут не считаться с ними как с таковыми.

В гносеологическом отношении существует, бесспорно, противоположность между психикой, сознанием, отражающими бытие, и объективным бытием, ими отражаемым: всякое снятие этой противоположности - идеализм и путаница. Но наличие этой противоположности в гносеологическом отношении - не основание для того, чтобы утверждать абссолютную чужеродность между материальным бытием и психикой как чем-то идеальным. Признать абсолютную их чужеродность значит стать на позицию метафизического дуализма, т. е. в конечном счете идеализма. При признании такой абсолютной разнородности психики и материи появление психики в ходе эволюции означало бы, что в мире появились две абсолютно чужеродные сферы и он раскололся на двое.

Конечно, психика качественно отлична от всех иных форм жизнедеятельности организма. Но нельзя представлять себе дела так, будто с появлением психики жизнь индивида раздвоилась, распалась на две абсолютно разнородные формы и пошла по двум разным, друг от друга независимым руслам, объединенным лишь в своем истоке, в индивиде, проявлениями жизни которых они являются. Это все же в конечном счете дуализм и спиритуализм: признание чисто духовной деятельности субъекта наряду с его физической материальной деятельностью. В действительности же психическое - это специфическое новое качество физиологической деятельности мозга, достигающей высоких уровней интеграции. Только признанием этого положения можно реализовать материалистический монизм и на самом деле покончить с дуализмом, идеализмом, спиритуализмом. Все остальное будет лишь заменой одной разновидности идеализма другой.

Говоря о противопоставлении материи и духа, Ленин с одинаковой силой подчеркивал как необходимость этого противопоставления в гносеологическом плане, так и то, что это противопоставление не должно быть "чрезмерным", преувеличенным, метафизическим.

Противопоставляя психическое и физическое, дух и материю, Плеханов склонен был признать расстояние между способностью к ощущению и мышлению от так называемых физических качеств живого организма "безмерно" великим. Такое признание "безмерной" разнородности психического и физического разрывает единство психофизических процессов на две абсолютные разнородные части и, таким образом, неизбежно приводит в конце концов к дуализму и идеализму. Недаром Ленин возражал против этого утверждения Плеханова³.

³ (См.: Ленинский сб. XXV. 1938. С. 216.)

"Пределы абсолютной необходимости и абсолютной истинности этого относительного противопоставления, - писал в другом месте Ленин, - суть именно те пределы, которые определяют направление гносеологических исследований. За этими пределами оперировать с противоположностью материи и духа, физического и психического, как с абсолютной противоположностью было бы громадной ошибкой"⁴. "Конечно, и противоположность материи и сознания имеет абсолютное значение только в пределах основного гносеологического вопроса о том, что признать первичным и что вторичным. За этими пределами относительность данного противоположения несомненна", - писал Ленин⁵.

⁴ (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 18. С. 259.)

⁵ (Ленин В. И. Там же. С. 151.)

Суть дела именно в этом. Суть дела в том, что материя в ее основных физических свойствах первична, психика же, сознание - производны, вторичны. И по этой-то линии - признания первичности материи в ее основных физических свойствах и вторичности, производности, зависимости психики - и должна идти борьба с идеализмом, а не по линии отрицания реальности психики или признания меньшей ее реальности (см. выше). Вопреки всем идеалистическим, спиритуалистическим концепциям психики как духовной субстанции, психика в действительности не субстанция, а "атрибут", свойство, функция высокоорганизованной материи. Притом она - свойство производное, вторичное и зависимое по отношению к первичным, физическим (собственно физическим, химическим, биологическим и т. д.) свойствам. Психика производна в онтологически-генетическом плане: она относительно поздний продукт развития высоко организованных форм материи; в функциональном плане она многообразно обусловлена своим анатомофизиологическим "субстратом" и всем материальным бытием, жизнью индивида. Как форма отражения психическое вторично и зависимо и в специфическом гносеологическом плане, поскольку оно - определяемое бытием как объектом: она - отражение вне и независимо от психики, от сознания существующего бытия.

Психическое представляет собой нечто качественно специфическое, отличное от других физических свойств материи (физических в широком смысле, включая и физиологические ее свойства). Так же неправомерно и механистическое сведение психического к физиологическому, к его материальному субстрату, которое практикуют некоторые физиологи-механицисты и психологи-бихевиористы. Не правомерна попытка отождествления в гносеологическом плане психики, сознания с их объектом, как это проповедуют "реалисты" - "идеалисты" - "махисты", английские и американские "неореалисты" и т. д. Психическое и физическое или материальное не состоят из одних и тех же будто бы "нейтральных" элементов, взятых лишь в различных внешних для них отношениях, образующих два "контекста", сотканных из одного и того же "материала".

Но психическое и не противостоит материальному, физическому бытию в абсолютной, "безмерной" противоположности. Психическое идеально и как таковое противоположно материальному в одном определенном - в гносеологическом отношении. Содержание психики идеально в своем отношении к материальной вещи, которая в нем отражается.

За признанием чистой идеальности психики скрывается обычно сведение психического к идеальному содержанию психической деятельности, содержанию восприятия, мышления, сознания, к образу, который в самом деле как образ идеален. Это означает расчленение того единства образа и процесса, которое (единство) именно и характеризует психический процесс. В результате такого расчленения остаются, с одной стороны, чисто идеальное идеологическое содержание - мысль, отчлененная от мышления как психофизиологического процесса, от реальной мыслительной деятельности людей, с другой стороны, - процесс, который оказывается лишь физиологическим, поскольку он как таковой не несет в себе, не порождает субъективного образа объективного мира, сам не выполняет функции отражения. Таким образом, в результате получается, что мысль (чисто идеальное содержание, неизвестно как и откуда проявляющееся) и есть процесс возбуждения и торможения, дифференциации и генерализации в коре, но нет мышления как единства одного и другого, как такого процесса высшей нервной деятельности, как такого физиологического процесса высшего уровня интеграции, который дает этому специфическую способность отражения⁶.

⁶ (Такое сведение психического к идеальному содержанию это как раз та операция, посредством которой Б. Рассел, например, разложил психическое и превратил его в "нейтральный материал", в котором он затем растворил материальный мир. Посредством такого именно разложения психического процесса восприятия, он отождествил восприятие как образование - перцепт (percept) с воспринимаемым объектом, а соответствующий процесс свел к физиологическому процессу в мозге.)

При всей идеальности образа как отражения психофизиологический процесс, его порождающий, - это реальный процесс. В действительности не существует вообще ничего, что было бы идеальным в себе, а не по отношению к тому, что в нем отражено. Признание существования чего-то идеального в себе вне гносеологического отношения к тому, что в нем отражается, это квинтэссенция идеализма.

Идеализм выступает вообще в двух основных формах. Первая из них выражается в признании всякого бытия лишь объектом для субъекта, лишенным безотносительно к субъекту, независимого от него существования. Это субъективный идеализм.

Вторая форма идеализма признает идеальное таким независимым от субъекта бытием в себе. Это так называемый "объективный" идеализм. В силу того, что представители его признают наличие независимого от субъекта бытия в виде идей как идеальных сущностей, они уже неоднократно, начиная со средневековых "реалистов" и кончая американскими "неореалистами", выдавали свой идеализм за реализм⁷.

⁷ (Именно это представление "Объективного" идеализма, будто бы обособленное идеальное, существует в себе, вне и независимо от познающего субъекта, делает двусмысленным "реализм". Эта двусмысленность реализма может быть устранена только показом того, что идеальное не может существовать обособленно, "в себе".)

Таким образом, идеализм либо отрицает "в себе" бытие того, кто им в действительности обладает - реальное, материальное бытие, либо признает бытие в себе за идеальным, которое его лишено.

Наши разногласия с идеализмом по вопросу об идеальном заключаются не в том, что он признает, а мы будто бы вообще не признаем существование идеального. Дело в том, как он, с одной стороны, - мы - с другой, мыслим себе его существование. Для идеалистов - от Платона до Гуссерля - идеальное как таковое существует само по себе, обособленно от реального, материального⁸; для нас оно - зависимый аспект реального бытия, неразрывно связанный с отражением мира субъектом.

⁸ (Еще Аристотель отмечал "хорисмос" платоновских идей и пытался преодолеть эту обособленность идеального. Говоря об "истинах в себе", будто бы безотносительных к познанию как реальной теоретической деятельности людей, обособленных от обобщенно отраженного в них материального бытия, Гуссерль пытался возродить этим идеализм платоновского толка.)

Идеальное выступает в наиболее обособленной от отдельного реального индивида форме в качестве идеологии, но и в любой форме идеологии идеальное имеет материального носителя. Будучи как общественное образование независимо от сознания того или иного индивида, идеальное не мыслимо вообще вне отношения к субъекту, реализующему его содержание в своей познавательной, вообще "теоретической" деятельности.

Идеальное в виде образа выступает - в искусстве - как сторона реальности, данной в вещно-материальной форме. Статуя - это нечто идеальное, поскольку она что-то изображает, но это вместе с тем кусок камня, мрамора, бронзы во всей его "грубой" вещной материальности. Один и тот же предмет является в данном случае и материальной вещью и (для созерцающего его индивида) вместе с тем и чем-то идеальным, поскольку он, этот материальный предмет - кусок мрамора или бронзы, - что-то изображает.

Менее очевидно это там, где идеальное выступает в виде отвлеченного понятия. Здесь непосредственная вещная материальность представляется снятой в абстракции, и идеальное как будто выступает в чистой духовности как нечто только идеальное, идеальное в себе. Однако в действительности содержание понятия является обобщением, отражением реальных материальных вещей, их свойств и отношений. Понятие как идеальное образование приобретает форму существования, придающую ему в глазах идеалиста характер "идеального объекта", поскольку оно предметной деятельностью людей объективируется в слове и приобретает чувственного (графического, звукового и т. п.) носителя. Проблема отражения и, значит, идеальности, представшая перед нами сначала как проблема образа (в специфическом смысле чего-то изображающего действительность), выступает здесь как проблема значения, обобщенного обозначения. Понятие - значение термина или слова. Его идеальное содержание - это значение слов - чувственных, материальных (графических, звуковых и т. п.) знаков. Эти чувственные, материальные знаки приобретают идеальное значение, поскольку они что-то для кого-то обозначают. Идеальное и здесь не существует в себе, независимо от материального носителя, безотносительно к познающему субъекту (поэтому никчемен объективный идеализм и тщетны все попытки представить "объективный идеализм" как "реализм").

Еще очевиднее невозможность абсолютизировать идеальность психики. В то время как в идеологии идеальное содержание выступает объективированным во внешнем носителе и как бы отчужденным от индивида, в качестве содержания психических процессов оно вплетено в жизнь индивида. Психическое - это и явление сознания и специфическая форма жизни индивида.

Психологический феноменализм, который, сводя психическое к идеальному явлению, отрицает реальность психических процессов, хотя он и выступает иногда под видом реализма, объективизма, легко приводит к универсальному феноменализму, распространяющемуся также и на материальный мир, сводящему реальные, материальные вещи к идеальным "феноменам", к явлениям сознания.

Сведение друг к другу психического и явлений опыта приводит к тому, что психология утрачивает всякий реальный предмет; она перестает быть наукой об определенной области бытия, превращаясь в псевдонауку, которая изучает будто бы тот же предмет, что совокупность всех остальных наук, но лишь в иной модальности - как опыт индивида, как непосредственно данное, как совокупность явлений сознания.

Идеализм, сводящий все бытие к идеальному содержанию познания, является, таким образом, конечным звеном той цепи, которая начинается со сведения психического к опыту. Нет будто бы ни того, что отражается, ни того, в чем оно отражается; реальное бытие как одного, так и другого сторонники этой точки зрения пытаются свести к одному лишь идеальному отношению между ними. Философы, которые как, например, Уильям Джемс или неореалисты начинают с отрицания реального существования сознания, со сведения его к идеальной форме данности, опыта, познания, кончают тем, что делают бытие непосредственным содержанием познания (сознания), объявляя познание непосредственным созерцанием бытия. Круг, таким образом, замыкается. Под покровом антипсихологических тезисов, усиленно выдвигаемых на передний план, выступает скрытый за ним идеализм. Эта попытка отрицать реальность психического связана с идеализмом, превращающим все бытие в нечто только идеальное. Недаром свой на первый взгляд как будто радикально материалистический тезис о несуществовании сознания Джемс выставил как прямой вывод из позиции неокантианцев и представителей "имманентной философии".

Отрывая явления сознания от их реальной обусловленности психофизическими функциями субъекта, неизбежно приходят к непосредственному отождествлению идеального, субъективного образа с самой вещью и, наконец, в итоге столь же неизбежно кончают отождествлением вещи с ее идеальным отображением.

Логику этого превращения "реалиста" в идеалиста или, точнее, неизбежного саморазоблачения идеалиста, маскирующегося под "реализм", можно, как мы видели, наглядно проследить на истории американского неореализма.

Таким образом, два встречных движения взаимно обусловливают друг друга: сначала психическое сводится к явлению, вещи, затем, с другой стороны, к явлению сознания сводятся вещи реального, материального мира. На том основании, что они являются сознанию, они превращаются в явления сознания. Образ вещи превращается в образ-вещь, в идеальный объект познания; из того, посредством чего вещь познается, - в то, что познается. Сознание тем самым превращается в самосознание, ограниченное замкнутым в себе внутренним миром своих "идей". Наконец, возвращаясь к психике, сводят реальный психический процесс к его отражению в другом же психическом процессе. Сводя психические процессы к явлениям сознания, по существу подменяют реальные психические процессы идеальной формой их данности в другом психическом процессе.

В действительности, однако, из того, что вещь, отражаясь в сознании, приобретает в образе идеальную форму существования не следует ни того, что вещь становится лишь явлением сознания, ни того, что психический процесс становится лишь явлением вещи. Точно так же из того, что тот или иной психический процесс может, становясь предметом осознания, приобрести в другом психическом процессе идеальную форму существования как явление сознания субъекта, никак не следует, что не существует ни отображаемого психического процесса, ни того, в котором он отображается, а только их идеальное отношение, идеальная форма данности одного в другом.

Если сведение образов, психических образований к явлению вещи, а вещи к явлениям сознания и их отождествление приводит к тому, что сознание оказывается замкнутым в сфере идеальных явлений, то к аналогичному результату приходят и в том случае, когда вещи и сознание противопоставляются друг другу. Когда вещи уходят в себя и перестают, таким образом, быть сами предметом познания, образы, идеи из того, посредством чего вещи познаются, сами превращаются в то, что познается, в идеальный объект познания. Сознание именно поэтому оказывается замкнутым в круге своих собственных идей, оно превращается собственно в самосознание, притом в самосознание не личности, не реального субъекта, а субъекта идеального; оно оказывается обращенным на самого себя, самосознанием "чистого сознания".

Существенную роль как в одном, так и в другом круге идей играет та общая им предпосылка, будто познание самих вещей предполагает непосредственное наличие их в сознании. Эта предпосылка и приводила к альтернативе, обе стороны которой здесь выступили: 1) либо сами вещи познаются; тогда они сводятся к идеальным явлениям сознания: сознанию доступно все, что существует, но существуют только его идеи, 2) либо существуют вещи, не сводящиеся непосредственно к явлениям сознания; тогда эти вещи в себе сами непосредственно не доступны познанию; осознаются не они сами, а лишь идеи, их представительствующие. Как в одном, так и в другом случае сознание оказывается замкнутым в сфере своих идей, идеальных явлений сознания. В действительности мы опосредствованно познаем самые вещи. Наше сознание - это процесс осознания бытия.

Доводы, которыми идеалисты разных толков от Д. Беркли до Р. Авенариуса и др. пытались доказать невозможность познания самих вещей - "вещей в себе" - или неправомерность признания самого их существования, были по существу своему порочны: они в скрытой форме уже заранее предполагали тот тезис, который они как будто бы доказывали. Если отвлечься от различных, более или менее замысловатых, вычурных формулировок и взять существо дела, основной довод идеалистов в самой общей форме сводится к утверждению соотносительности объекта и субъекта: нет объекта без субъекта вне отношения к нему. Это утверждение в известном смысле бесспорно, даже собственно тавтологично. Нужно лишь выявить скрытую за ним предпосылку: вне отношения к субъекту объекта не может существовать - в качестве объекта, т. е. предмета познания. Ничто существующее не может стать объектом иначе, как для какого-нибудь субъекта. Но из этого никак не следует, что оно не может существовать, не будучи объектом, не становясь таковым для кого-нибудь.

Для доказательства этого последнего положения было выдвинуто то соображение, что как только мы помыслили что-либо как существующее, мы тем самым сделали его объектом нашей мысли; поэтому мы во всяком случае не можем утверждать существование чего-либо, что существовало бы независимо от мысли, от субъекта. Эта попытка защитить идеалистический (берклианский или юмовский) тезис также основана на грубом софизме. Когда мы нечто помыслим, оно становится объектом нашей мысли. Из этого еще никак не следует, что он вовсе не существовал, пока не стал объектом нашей мысли, и что он вообще мыслим лишь как возможный объект чьей-либо мысли. Есть ли то, что стало в процессе познания объектом моей мысли, только возможный объект мысли, фантазии и т. п. или нечто также вне и независимо от нее существующее зависит от того, что именно я помыслил, а не решается чисто формально тем, что я вообще это помыслил.

Аналогичную ошибку заключает и более конкретный аргумент, утверждающий, что я никак не могу выскочить за пределы своих ощущений, восприятий, мыслей, вообще тех или иных форм познания и, значит, никак не могу перескочить в область независимых от них вещей, действительности. И этот аргумент точно так же в скрытом виде принимает за уже данное, то, что он как будто бы доказывает. Возможность познающему посредством ощущения, восприятия проникнуть в объективный, независимо от них существующий предмет здесь заранее исключается самой трактовкой ощущения, восприятия, вообще познания как чистой субъективности, которая внешне противостоит всякой объективности. Сначала отрывают ощущение от ощущаемого, восприятие от воспринимаемого и замыкают их в ощущающем или воспринимающем вместо того, чтобы сообразно их природе понять их как связь ощущаемого и ощущающего, воспринимаемого и воспринимающего и т. д. Замкнув, таким образом, ощущение и восприятие в самом познающем субъекте, "доказывают", что с помощью ощущения и восприятия познающему субъекту не выбраться из самого себя. Из такого ощущения и восприятия, будто бы замкнутого в "чистой" субъективности, действительно никак не перескочить в объект, в действительность. Но действительное ощущение и восприятие совсем не таковы. Они по самому своему существу - взаимоотношение, взаимодействие, связь субъекта и объекта, познающего и познаваемого, сознания и отображаемой в нем действительности.

Первый аргумент ошибочно превращает все сущее в объект, существующий лишь для субъекта; второй отрывом ощущения и восприятия от ощущаемого и воспринимаемого, познания от познаваемого превращает объект в будто бы недосягаемую для познания "вещь в себе" и сводит ощущение, восприятие, формы познания к "чистой" субъективности, внешне противостоящей всему объективному. Между познавательной деятельностью субъекта, с одной стороны, и всем, что выступает в качестве объективного, создается пропасть. Они превращаются в две совершенно разнородные сферы, метафизически друг другу противопоставленные. Между тем практика повседневно показывает, как, с одной стороны, в процессе практической деятельности идеи человека приобретают плоть и кровь, претворяются в объективнейшую предметную действительность, как с другой стороны, в процессе познания существующее вне и независимо от нас, от нашего сознания - "вещь в себе" выявляется и становится познанной вещью, вещью для нас. Противоположность между субъектом и объектом, субъективным и объективным - тоже не абсолютная, не метафизическая противоположность.

Если бы сознание субъекта было чем-то субъективным, внешне противостоящим всему объективному, познание было бы не возможным. Абсолютное, внешнее, метафизическое противопоставление субъективного объективному ведет прямым ходом к юмовскому агностицизму. В процессе познания как все более глубокого осознания бытия вещь в себе, неисчерпаемое богатство ее непрерывно изменяющихся свойств переходит в явление, становится вещью для нас. С другой стороны, познание как целенаправленная познавательная деятельность субъекта, переходя от одного явления вещи к другому, все глубже проникает в вещь, в объективный мир. Так сознание выходит из замкнутого круга своих идей и направляется на бытие.

Всякое психическое явление отражает бытие объекта и выражает жизнь субъекта; оно - отражение объекта, обусловленное и опосредствованное жизнью и деятельностью субъекта. Всякое психическое явление - это функция, выражение жизни индивида, свидетельство или показание о ней и вместе с тем рефлексия на объективное бытие, отражение его. Любое элементарное показание чувствительности представляет собой показание о качестве раздражителя и вместе с тем является индикатором состояния органа; оно - показание о качестве раздражителя, обусловленное и опосредствованное состоянием органа. Подобно этому восприятие окружающего или суждение о нем являются отражение объективного мира, обусловленным и опосредствованным жизнью воспринимающего человека - его общественным бытием. Это узловая особенность всякого отражения, существенная черта всего идеального. В этом легко убедиться на примере любого идеологического образования, будь то, например, историческая наука или художественная литература, историческое, вообще научное сочинение или художественное, литературное произведение. Они отражают изучаемый ученым изображаемый художником мир, и, поскольку они делают это адекватно, мы можем по ним изучить отображенную в них действительность. Но вместе с тем в этих же творениях запечатлено и лицо их создателей, и мы можем по этим произведениям выявить, скажем, общественную физиономию авторов этих произведений. Идеологическое образование является одновременно и отражением своего объекта - действительности в нем отображенной, и выражением субъекта - индивида, класса, общества, действительность отображающего.